52-е февраля

Любишь — значит, уверена, что он тебя не обидит и не предаст, и ты сама не обидишь и не предашь, любишь — значит, доверяешь и знаешь, что тебе доверяют.

- Я его лягаю, а он меня держит. Я лягаю, а он держит. Не пытается сдачи дать, не сжимает крепче, просто уворачивается. А потом он тихонько так, на ухо говорит: "Тишка, не дерись!" Как меня накрыло! Он меня до этого по имени ни разу не называл, а тут сразу "Тишка".

Тут мама сорвалась с места и унеслась. Динка минуту подождала и отправилась следом. Мама сосредоточенно выгребала бельё из стиральной машины.

- Оно уже часа три как достиралось - сообщила она.

- И что было потом? - спросила Динка, кутаясь в плед.

- Потом я рыдала как ненормальная, - буднично ответила мама, - а ему сказала, что жалко бабочку.

- Он поверил? - спросила Динка. А потом пожала плечами и сказала со взрослым вздохом: - Ну и глупые же они...

Про торговлю папа часто рассказывал, особенно во время застолий. Про дискриминант - ни разу, даже сильно выпив.

— Что ты все лыбишься? — спросил Тёмка, чтобы заглушить урчание внутри себя.

— Да я с помощью этой конфеты уже просил когда-то прощения.

Тёмка недоверчиво погонял леденец во рту.

— То есть не этой, — поправился папа.

Невозможно умом влюбиться. Переспать с кем-то, потому что все уже переспали, а ты еще нет, - это совсем не любовь. Но понять разницу ты сможешь потом, когда полюбишь. А когда полюбишь, не думаешь о том, что "это можно", а "это нельзя". Ты просто любишь. И на самом деле все можно.

Наконец кто-то сказал:

— Митрюхин…

Эту фамилию Тёмка слышал от папы и его соседей по офисному центру часто и всегда с особой интонацией. Примерно так говорят «жаба» или «Гитлер». Но сегодня «жаба» и «Гитлер» прозвучали одновременно, создав впечатление чего-то особенно мерзкого.

Офис Митрюхина был совсем рядом с отцовским — дверь в дверь, — и все папе сочувствовали. Потому что Митрюхин, он… жабский гитлер, если не вдаваться в детали. Он постоянно всем вредил. Как будто специально.

- Это не март, -вздохнул папа, - Это бесконечный февраль какой-то. Пятьдесят второе февраля.

Динка сидела на закорках у незнакомого мальчика. Солнце светило в затылок. И всё равно ей почему-то вспомнились мамины слова: "И чтобы он уносил меня в закат".

"Ну, если спиной к восходу, - подумала Динка, - это же в закат?"

И знаешь, первая любовь потому так в душу и западает, что на вся - одно большое предвкушение. Не все сразу, а по чуть-чуть. И радости от этого "чуть-чуть" не меньше, чем от всего сразу.

- Вот в этом самом интернете, вчера по телевизору рассказали, там вообще одна порнография.