Отзывы на книгу «Translit»

Замечательная книга. Книга-путешествие. И помимо прочего, путешествие в себя.

Очень глубокая вещь, несмотря на кажущуюся лёгкость и даже игривость.

О многом я передумала, пока читала, и даже пережила небольшой душевный кризис.


В этой книге почти ничего не происходит.

Клюев – замечательный рассказчик, удивительный мастер слова, просто волшебник.) Сюжет – не самое главное в его историях.

Главное – слова, внутренний диалог, который, как сам автор признается, он при всём желании не смог бы прекратить, следуя заветам дона Хуана (это из Кастанеды), а если бы и смог, то одновременно прекратился бы и сам.

Тем не менее в книге есть интрига, оригинальный сюжетный ход, который держит читателя в напряжении, но финал остаётся открытым…

Отдельно хочется отметить атмосферу повествования. Проза Клюева – тёплая, светлая, дружественная, душевная, уютная. По крайней мере, я её ощущаю именно так.


Насколько я могу судить, «translit» наиболее биографичный из романов Евгения Васильевича. Главный герой, как и автор, родился и вырос в Твери, а повзрослев, волею судеб оказался преподавателем датского языка в лингвистическом центре в Дании. )


Очень здорово описывает Клюев города, людей, разные мировоззрения.

Особенно мне понравились детские чудачества героя, понравилась его мама (у меня тоже есть друг, который буквально вынужден обманывать свою маму каждый раз, когда едет куда-то, иначе от её волнений и переживаний сильно страдают обе стороны), понравилось открытое отношение автора к людям, к миру, его друзья.

И двойничество – этот приём, который в Китае поэтично зовётся «сад расходящихся тропок», когда читатель волен сам выбирать линию повествования и догадываться, какая из них истинна, и есть ли она, эта истина? – мне эта двойственность часто приходится по душе. Очень люблю «В сердце страны» Кутзее в таком же стиле, люблю упомянутого самим автором Макса Фриша («Назову себя Гантенбайн»). Но, например, в «Любовнице французского лейтенанта» Фаулза мне не понравились альтернативные концовки, так что бывает по-разному..


В процессе чтения я постоянно пользовалась онлайн-переводчиком. Часто встречаются фразы на датском, шведском, немецком, реже на латыни, итальянском, французском.) Сносок с переводом нет, по мне, это не плюс и не минус, просто констатирую факт, будьте к этому готовы.


Ощутила некоторую гордость, что почти все литературные отсылки автора были мне знакомы в той или иной степени. А некоторые вещи даже любимы мной.)


Мне Клюев очень близок, очень отдаётся внутри, хоть общего у нас – почти ничего.

"Translit" – четвёртый по счёту роман автора, с которым я ознакомилась. И так же, как при чтении « Андерманир штук» и «Книги теней», мне показалось, что повествование несколько затянуто. Можно было бы, пожалуй, сократить объем где-то на 3/4 абсолютно без ущерба. Но, честно говоря, меня эта тягучесть не напрягает. Это похоже на то, как мы прощаем небольшие недостатки близким друзьям, которых любим. И даже порой склонны обращать их в достоинства. Мне Клюев кажется родным, мне приятно побыть с ним ещё немного, продлить чтение.

Пожалуй, Евгений Васильевич – тот писатель, с которым я была бы не прочь познакомиться в жизни, помните, как рассуждал на эту тему Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи»:

"Увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца – так сразу подумаешь: хорошо бы если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочешь. "

Совсем недавно открыла для себя этого автора, эта книга – вторая. Но он уже зачислен мной в немногочисленный список любимых писателей. Тех, кто заставляет забывать дышать, потому что так понимать, так воспринимать, так передавать свои впечатления могут единицы. А главное – читая такие книги, я как-будто вижу собственные переживания, наконец-то оформленные в (более чем) связные слова. Именно за это больше всего люблю – за то, что открывают меня самой себе.

Книга-медитация

Это книга для тех, кто любит путешествовать, кто увлекается изучением языков и вопросами лингвистики, кому нравятся встречи с интересными и необычными людьми, кто не побоится потеряться в этом мире и посмотреть в лицо его абсурдности. Это книга-медитация. В какой-то момент начинаешь растворяться в мире вместе с героем, теряешь точку опоры и ориентиры, начинаешь просто «быть», а не стремиться куда-то и бежать по жизни. Ближе к концу книги начинаешь серьезно беспокоиться за судьбу героя. Чем же закончится его путешествие? И чем закончится наше путешествие, которые мы свершаем вместе с ним? Изменится ли наш взгляд на мир? Останется ли мир для нас прежним?

Это еще одно достойное произведение в неповторимом стиле Евгения Клюева.

Отзыв с LiveLib

Слова-которые-сказаны-что-то-означают-даже-если-ты-ничего-не-имел-в-виду. Слова определяют реальность. Слова определяют сознание. Иногда слова определяют всё.

Именно поэтому (и ещё потому, что всё, что бы я не написала, будет translit'ом, в той или иной мере искажающим авторские смыслы) мне так сложно говорить об этой книге, и, хотя не сказать ничего было бы легче, я всё больше убеждаюсь, что это было бы неправильно.

Из точки A в точку B - как в задачках для третьего класса - движется человек; но постепенно возвращение домой становится для него путём к нему самому: собрать себя по отражениям и воспоминаниям, по придуманным именам и отголоскам прошлого.

Translit - не только роман-петля, но и, мне кажется, роман-лабиринт. Нетрудно заблудиться там, где повествование дробится, раздваивается, - расслаивается, - рассказчиками становятся разные герои, а на месте одной сюжетной линии образуются сразу четыре... Да и не может быть по-другому в книге, где повсюду двойники, рожденные силой слов:

Нет вокруг нас случайных слов! Любое прозвучавшее слово уже повлияло на все будущие слова сразу, ничего не может быть произнесено без последствий, а написано - и подавно.

Любой язык, по Клюеву, - сила созидающая; ложь, высказанная словами, становится правдой, вернее, одной из версий правды. Человек, берущий псевдоним, непроизвольно создаёт двойника, себя-другого; ребёнок, играющий в безобидное, казалось бы, это-не-я-это-один-мальчик-на-меня-похожий, создаёт этого мальчика-на-него-похожего; наконец, переведенное на английский название нашей страны порождает незнакомую нам землю, ведь Russia - отнюдь не Россия.

В Translit'е Клюев играет с действительностью, рассматривает её в профиль и анфас, с виртуозной легкостью абсурдирует казавшееся очевидным. Часть этой игры - тексты-вставки, одновременно служащие и условными границами между частями книги, и смысловыми дополнениями. Казалось бы, они выбраны наугад; создается иллюзия, будто мы прочитываем их параллельно с романом (что необычного в работе, допустим, со словарём или в рассматривании расписания самолётов?), и из-за подобного взаимодействия непохожих на первый взгляд текстов рождается новые слои и оттенки понимания.

И постепенно действительность сама включается в игру. Отсюда - и слова-которые-сказаны... - фраза из совсем другого произведения, раз за разом приходящая на ум, и отчетливое узнавания собственных почти бессознательных мыслей в раздумьях героев, и удивительнейшее совпадение - рецензия на книгу Манон, танцовщица Антуана де Сент-Экзюпери, прочитанная мной практически сразу же после первого же упоминания в романе мимессы Манон и добавившая глубины восприятию её образа.

В этом романе есть всё, что можно пожелать: яркие образы и потрясающие идеи, непредсказуемый (и всё еще туманный для меня) финал, есть, в конце концов, ни на что не похожий, завораживающий стиль, для которого хочется создать новый термин - клюевский, потому что я не знаю ни одного подходящего для него эпитета или сравнения.

Любой текст - транслит: на поверхности одно, внутри - другое, не верь, не обманывайся, не-пей-из-лужицы-станешь-козленочком...

Читать и перечитывать. Читать и перечитывать, играя с реальностью в слова.

Отзыв с LiveLib

Рассказать о романе Евгения Клюева Translit? Помилуйте. Translit — это космос. Разве о нём расскажешь? Нет, можно, рассказать, конечно, только всё сказанное тем же транслитом и будет — на поверхности одно, внутри — другое. А уж если написать, тогда тем более: "сама избирательность письма есть залог обмана: всех подробностей никогда не опишешь, а сущность так и так ускользает <...> написать – значит обмануть". Так что — не верьте мне, я вру взахлёб и думаю, что говорю правду.

А правды и нет никакой. Есть только вулканическая пыль, повисшая над Европой, и человек, утонувший в её облаке, в мире, состоящем из тысячи других миров, не пересекавшихся друг с другом до тех пор, пока не было найдено Слово. Слово же суть ключ, и что им откроешь — одному Богу ведомо. Если допустить существование Бога, если думать, что он не ты сам и есть. Потому что "человеку, взявшему в свои руки слово, больше не нужен Бог: скажи — и будет по слову твоему". Ведь любое произнёсённое, написанное, да и просто подуманное слово даёт толчок рождению новой реальности, наполняет её живой кровью, запускает и, что самое главное, запустив — отпускает.

Клюев называет свой роман "петлёй": мол, героя она захлёстывает, а вместе с ним закольцовывает и читателя. Но петля, круг как таковой, очерчивает границы, за которые не выйдешь. Translit же их раздвигает — до бесконечности, до не-охватить-взглядом, не-объять-разумом, ибо нет никаких границ в реальности, которая и не реальность вовсе — текст... надтекст, подтекст, интертекст. Словесный лабиринт. Где пространство клонирует само себя, герои раздваиваются, растраиваются, разделяются и отделяются друг от друга, начиная жить каждый собственной жизнью, сотворённой благодаря одному лишь вскользь оброненному слову.

Это как с мальчиком из другого романа Клюева , с тем, которого назвали Лев и который однажды обнаружил, что переименованная улица не становится той, в которую её переименовали, а остаётся прежней, просто сдвигается в иной пространственный пласт и существует параллельно новой, носящей совсем другое имя. Это как с городом Копенгаген, живущим по-своим копенгагенским законам, рядом со своей усечённой версией Копен, не пересекаясь с Кёбенхауном. И все три не тождественны друг другу, как Москва не тождественна Moscow, а Россия — Russia. Правда, если тот мальчик, из другого романа, воплотился-таки в слове, которым был назван, и нашёл себя в предназначенном этому имени пространстве, то в Translit'е герой — наоборот — развоплощается, да и нет у него здесь одного имени, а есть легион имён. Которые он сам же себе и придумал, заигравшись в игру "это-не-я-это-один-мальчик-на-меня-похожий". Насочинял других себя и, сам о том не подозревая, выпустил на свободу.

И вот уже непонятно, кто из множества путешествующих по Европе "пожилых мужских иностранцев" стоит у истоков всего этого многомерного безобразия, кто раскрутил волчок реальности, кто был первым, а следовательно — настоящим. Потому что все теперь — первые и все — настоящие. И жутко от этого, и весело, и безуминка такая шизофреничная над всем, и радость от осознания, что теперь-то уж точно — каждый получит то, что хотел, и ужас — капелькой пота сползающий по виску.

Путешествия в себя плохи тем, что, когда ты совершаешь их, ты находишь в себе гораздо больше, чем одного себя —ты находишь там, например, четырёх себя... четырёх апостолов! Каждый из которых пишет о Боге, но в конце концов — о себе.

Абсурдно это? Да ладно. Нет тут никакого абсурда. Всё так и есть — объективно так и есть. И не больно совсем, и не страшно, если задуматься. А задуматься стоит — и не только в рамках короткого отзыва.

Translit из тех романов, что, дочитав и закрыв, хочется открыть и начать заново. Вчитываясь в то, что осталось между строк, за гранью восприятия и понимания, вслушиваясь в особенное "клюевское" бормотание-забарматывание, выпутываясь из паутины, этим бормотанием созданной. Там много чего осталось, есть ещё где утонуть, есть из чего вынырнуть.

Зачем я помню теперь имя твоё, Эйяфьятлайокудль? Помню ведь зачем-то...

Отзыв с LiveLib

Мне очень нелегко сказать это, но ваш сын упал в Эйафьятлайокудль. Смишнявочка из контакта, которую я перепостила себе вечером 31 марта. И, как ни странно, она довольно точно описывает книгу, которую я начала читать 1 апреля. Ведь героя действительно можно в первую очередь назвать сыном - у него очень деятельная и сверхопекающая мама. И Эйафьятлайокудль самым главным образом повлиял на события романа. А описать, о чем эта книга, и правда оказалось очень нелегко. Кто там и куда упал - это уже, простите, спойлеры (под катом).

Дальше...

Я иногда обсуждаю читаемые книги с друзьями. В этот раз мы беседовали с chloe_villette : Я: Какой-то мужик едет из Москвы в Хельсинки, но маме врёт, что в Берлин. Мне бы его проблемы. И когда он доехал до Хельсинки, звонит мама и говорит "звонила тётя Лида, что гуляет с тобой по Берлину". И он в шоке и в Хельсинки chloe_villette : какая занимательная история, я теперь заинтригована) сбоку в контакте вдруг появилась угрожающая реклама "Сергей Маковецкий в Спб". и взгляд такой исподлобья. мужик в Хельсинки, кто-то с ним гуляет в Берлине, а мы с тобой сидим в Спб, и тут Маковецкий! Я: Я тебе потом расскажу, что дальше с мужиком. Судя по возрасту, его играет Маковецкий. Но он ещё в Хельсинки. Поскольку имени героя за всё время действия романа автор нам так и не открыл, он у меня так до конца и проходил Маковецким. Хотя где-то в первой трети текста оказалось, что он пожилой длинноволосый хиппарь. Впрочем, всё условно.

Уехав из Берлина, он знал все о Манон. Все, кроме фамилии, возраста, образования, национальной принадлежности, семьи, из которой она происходила, круга друзей, заработка, распорядка жизни и номера телефона.

Мы, в свою очередь, о нелюбопытном Маковецком знаем очень даже многое: год и место рождения (пятьдесят четвертый, Калинин), род занятий (преподаватель датского), место проживания (Копенгаген), хобби (сочинительство романов в голове)... в принципе, уже становится понятно, что эта информация совпадает даже с краткой отпиской в Википедии относительно самого автора. Так что можно героя назвать и Клюевым. Названия - они вообще не принципиальны, если вы не поняли. Наш Макоклюев - человек-мозаика. Постепенно, страница за страницей мы собираем его - хобби, привычки, цитаты, пристрастия, воспоминания, друзей. В детстве хотел быть Робертино Лоретти. В отрочестве заворожился непонятными словами из начала одной пьесы. В подростковом возрасте переписывался с капстранами. В юности хипповал. В молодости вёл не очень упорядоченную половую жизнь. В зрелости - всё то же самое. Половая жизнь, хиппарство, капстраны, филология, психические расстройства. Да, он филолог. Филолог "до корня мозгов", как мы говорили в университете. С детства шел на зов незнакомых слов. Клюцкий и его шведский друг-психиатр Ансельм даже придумали деление людей на вербальных и невербальных - таких, как жена Ансельма Нина, которой кажется, что реальность не меняется от изменения номинации.

Ей и сейчас это неинтересно – ей даже не смешно, когда она слышит Астино: «Пап, а можно я тебя теперь всегда буду называть “крем для рук”?» – и ответ Ансельма: «Да ради Бога, только я тогда буду называть тебя “зубочистка для ушей”!»… а они – оба – хохочут как сумасшедшие… что тут смешного?!

Но можно играть и крутить слова сколько угодно. Можно шутить с многослойностью реальности. Можно искренне верить в то, что слова что-то меняют. Можно филологически анализировать окружающий мир. Но всегда есть предел, который нельзя переходить. Маме врать нельзя. А Мацуев этот - соврал. Сам не зная, зачем. Ну знаете, когда вы пожилой хиппарь и мама следит за каждым вашим шагом, хочется соврать. То ли раньше он этого не делал, то ли сие была последняя капля, но как только он на голубом глазу сказал маме, что направляется в Берлин, сидя в поезде Москва-Хельсинки, тут оно всё и посыпалось...

Если вы филолог - почитайте эту книгу. Если лингвист - тем более почитайте. Возможно, вам очень понравится. Автор так непринужденно жонглирует словами, создавая невероятные мосты, замки и конструкции. Выстраивает гипотезы и теории, посыпает именами и цитатами. Просто глаз радуется. Я упивалась этой книгой, наслаждалась каждой строчкой. Если вы настороженно относитесь к современной русской литературе - попробуйте эту книгу. На мой взгляд, она очень высококачественная. Очень русская, практически непереводимая, при этом с таким удивительным дымком исландского вулкана, с большим количеством слов на самых разных языках - и все равно она о русских и для русских. Нет, нет, без ура-патриотизма и провозглашения чего бы то ни было. Просто... вот такая вот. Если вы любите постмодернизм - ознакомьтесь с этой книгой. Она написана в лучших традициях, с метатекстом, перекличками, пасхалками. В конце каждой части есть некоторый сюрприз. Возможно, другие его уже описали, но я не буду. Мне очень понравилось, что это сюрприз. Если вы увлекаетесь темой двойничества - эта книга просто-таки для вас. Начиная с легких намеков, роман так пропахивает эту тему, что любо-дорого. Близнецы, отражения, раздвоения, наложения личностей, совпадения. Всё в этой книге постепенно расплывается, размножается. Только вот мама одна.

Он ведь и так давно уже знал: не случится в будущем никаких реинкарнаций, ибо все реинкарнации происходят синхронно, и все они уже здесь.

Если просто хотите хорошую книгу - да вот же она. Начинается забавно, потом захватывает, к концу становится жутко (особенно, если ночью читать), а финал: да, я так и знала! Много хороших, интересных поводов для размышления. Одну цитату даже выписала Помимо главного героя, много ярких и интересных персонажей, автор выражает точку зрения каждого из них, повествует нам о каждом, так что это полноценный роман с несколькими линиями (которые, правда, все равно все сводятся в одну точку - Маклин и его допотопный телефон, с которого смс отправляются только translitom)-

Датский телефон в Дании должен говорить по-датски, так Бог распорядился, а Бог не возле Нёррепорта находится – Бог на небе находится. Не предусмотрел Бог русского на твоем телефоне – значит, испытание тебе такое: истязай себя транслитом. Судьба ведь везде, милые люди! Как это – «вошьют»? Права не имеют менять ничего! Он, вон, на компьютере Ворда не ставит, с Воркс мучается, а все почему? Потому что не было у него Ворда при покупке – и пусть не будет. Нельзя менять мир по своему хотению… – по щучьему велению, может, и ладно бы, но для этого, во-первых, щуку иметь надо, а во-вторых, дураком быть, Емелей. Он щуки не имеет… так что вопрос, дурак он или нет, на фоне отсутствия щуки теряет смысл. Хотя, наверное, дурак. Только дурак без щуки, то есть совсем безнадежный: мало того, что дурак, так еще и без связей. Интересная типология: дураки делятся на две основные группы – дураки без щуки и дураки со щукой…

Забавно, но пишу рецензию второй раз. Первый раз ее съел Лайвлиб - а может, она где-то и есть. Всё возможно. Всё условно. Всё вербально.

Отзыв с LiveLib

У всякой вещи есть двойник.

Держишь ты в руках книгу русского автора о России, а в следующий момент это уже и не она вовсе — и не русского, и не о России, а очень даже европейская проза о Европе и европейцах. И со страниц веет чем-то неуловимо скандинавским, и на границе сознания даже почти ощущается запах реки — непременно той, на которой стоит Копенгаген. Важно ли, что Копенгаген и вовсе не стоит ни на какой реке, а растекается по островам? У Копенгагена тоже есть двойник. Двойник может стоять на скольких угодно реках, это же двойник.

И вот свыкся ты уже с этой европейскостью, и со скачками между русским-скандинавским-европейским свыкся, а книга продолжает плодить двойников, и становится то словарем, то научно-популярным изданием, а то и вовсе Сведенборгом каким-нибудь. Потому что нельзя забывать, что у всякой вещи есть двойник.

За всякой вещью стоит Слово.

Клюев традиционно мистичен, почти магичен, но в этот раз и его магия двоится, троится, четверится, без конца множится и разбивается на немыслимое число осколков. Казалось бы, во главе незыблемо стоит словотворение того русского, о котором в книге искусно вымышлено всё, за исключением имени (но имя его на страницах так и не звучит), а уже к хельсинкам-лесенкам-песенкам подтягивается и шаманское колдовство Торвульфа, и чисто городская, практичная эзотеричность Курта, и созерцательная буддистскость Пра... но там, где есть двойники, не может быть никакого «во главе». Там, где есть двойники, бывает только перекресток — четырехсторонний, нерегулируемый, рав-но-значный.

Он слышал глухое бормотание Торвульфа: каковы-слова-такова-и-действительность-осторожнее-со-словами-они-всегда-выходят-победителями-подчиняя-себе-действительность.

И он слышал добродушное брюзжание Курта: какова-действительность-таковы-и-слова-осторожнее-с-действительностью-потому-что-она-всегда-права-и-заставит-таки-слова-плясать-под-свою-дудочку.

А в стороне от них напевал себе под нос вечную свою песенку Пра: нет-ни-слов-ни-действительности-ибо-всё-вокруг-только-иллюзии-осторожнее-с-иллюзиями-они-умеют-притворяться-действительностью-и-прикрываться-словами.

Четвертому же — его собственному — голосу не оставалось ничего, как только повторять, повторять и повторять: есть-действительность-и-есть-слова-но-нет-между-ними-никакой-связи-ибо-скользят-они-по-касательной-друг-к-другу-и-никогда-не-покрывают-друг-друга.

Это напоминает Андерманир штук своей много-мерностью и напоминает Книгу теней авторо-центричностью. Только «Андерманир» — это скорее отечественный Newerwhere, где на месте над- и под-Лондона — тайная и явная Москва, а «Книга теней» — скорее пособие по подобию, чем по двоичности, дуальности и раз-двоенности. В каком-то смысле, Translit — их сумма и общий знаменатель.

Всякое Слово — акт творения.

Для того, чтобы создать параллельную вселенную, нужно всего ничего: проговорить и поверить. Даже проговаривать не всегда нужно: пишет же Ральф в воображении картины, а... не-Ральф — книги. Там же, в воображении, или где-то рядом. Да и верить, в общем-то, тоже не обязательно. Оброненное слово, хочешь того или нет, уже живет своей жизнью и создает свои реальности — и кто же разберет, какая из реальностей реальна.

Потому что не бывает Слова и слова. Потому что игра в это-не-я-это-один-мальчик-на-меня-похожий, начатая когда-то в детстве, может запустить целый водоворот из я и не-я и заставить вспомнить то, чего в твоей жизни никогда не случалось. Права была Кит, запрещая писать себя. Только слово-не-воробей разве ж остановишь?

Снип-снап-снурре.

Отзыв с LiveLib

Мир есть текст. Свою реальность ты творишь сам. Текстом в своей голове. Эсэмэсками транслитом. Большая часть действия происходит в пути и связана с поездом - тоже не случайно. Это такая грань между двумя реальностями. В поезде нет времени и нет пространства. Границы размываются. Границы между реальностью настоящей и вымышленной - тоже.

А сам роман очень тяжел для восприятия. В нём нет сюжета и толком нет образов - всё это размыто в сознании героя. Есть только текст. И восприятие реальности через призму текста.

Он оказался очень сильно не мой. Но не исключаю вероятности к нему вернуться. Возможно, снова в поезде, под стук колёс.

Флэшмоб-2014, 2/10

Отзыв с LiveLib

Как написать рецензию, отзыв, хоть что-нибудь на эту книгу? Не представляю. Читала её на удивление долго, почти всё время в метро, словно только в дороге можно погружать в этот лабиринт и (не) раствориться в нём. Обычное сначала вынужденное путешествие героя-автора на поезде, так как авиарейсы отменены из-за Эйяфьятлайокудля (не поверите, выучила-таки!) постепенно всё больше запутывает нас и ближе к финалу вынуждает отказать от всяких попыток найти разумные объяснения (какие объяснения? нет, Иван Петрович, вам не сюда, вас работа ждёт) или даже просто разоблачать(вообще тут должно было слово "различать", но... хорошая опечатка) между собой героев. Ну, кто рискнёт сказать, сколько же их, есть ли там настоящий и кто он? И что же случатся дальше, когда хоть один доберётся до Копенгагена? Игра-окончена-начинаем-новый-раунд? Что-же-только-не-приснится? А-существует-ли-вообще-этот-мир-и-все-мы? Какая-книга-чудесная-написалась? Наверное, последнее. Хотя... Вся эта потрясающая клюевская логика и жонглирование словами уже начинают проникать куда-то в моё подсознание, например, насколько дней назад приснилось понятие "шаг границы". То есть, обычно для нас границы как территории не существует, это просто линия, понятие, слово, обозначающее точку соприкосновения разных сущностей. А шаг границы - это именно некая территория, являющаяся границей. В сне это была полоса шириною примерно в полметра, как раз-таки в шаг. А ещё я читала описание отношений авторогероя с Копенгагеном, вспоминала свой единственный неполный день в этом городе и узнавала, узнавала его. Даже лучше стала понятная резкая перемена города в момент заката - ну вот такой у него характер, что тут поделаешь. А сокровища он и правда обожает дарить гостю, больше, чем многие другие города, хотя ни одного недружелюбного мне не встречалось, но с большинством всё-таки надо сначала подружиться, найти общий язык. Где-то, наверняка у Макса Фрая, рассказывалось про историю, сюжет чьего-то ещё рассказа, где главный герой уехал куда-то, звонит домой жене и узнаёт, что он уже вернулся. И холодок по спине. Все эти истории про двойников, подменышей... Они пугают и завораживают. А если даже не двойниках дело, если они живут своими жизнями и не мешают никому, а беда кроется в том, что на каждой развилке, где ты направляешься в одну сторону, другой ты может отправиться в другую? А вообще это книга про слова. И я её совершенно точно не поняла по-настоящему с первого раза и буду ещё перечитывать, потому что даже вот такая непонимающая осталась в восторге, в голове бродят мысли и чувствуется, что мир не может не измениться после этого. И он всегда меняется, вместо нас возвращается кто-то другой, а города не менее живые, чем мы с вам, конечно, конечно. А пишу я это всё просто потому что ну никак не могу не писать после завершения чтения, это просто не-о-ста-но-ви-мо. Или все же в печатном виде остановимо, хотя и продолжится в голове? Попробуем

Отзыв с LiveLib

Много лет Евгений Клюев был для меня лишь автором любимой со школы книги «Между двух стульев». С «Транслитом» ее роднит особая, присущая именно Клюеву литературоцентричность – способность придавать Слову, слову вообще, огромное, гипертрофированное значение. Если в «Стульях» это облечено в форму веселой игры, а читатель вместе с героем оказывается в волшебной стране, как Кэрроловская Алиса, то в «Транслите» уже наш, привычный и «взрослый» мир поглощается всемогущим Словом, будто невидимым облаком, извергаемым исландским вулканом с непроизносимым названием, который играет в романе роль сюжетообразующей детали: не будь вулкана, не было бы и злоключений героя, в котором угадывается авторское альтер эго. Невинная «ложь во спасение», сказанная маме, начинает неотвратимо менять реальность вокруг героя, и поезд, везущий его в Хельсинки, постепенно тает как дым, в то время как придуманный поезд до Берлина встраивается на его место в ткани бытия.

О могуществе Слова писали многие, из самого недавнего – «Колыбельная» Паланика и «Лексикон» австралийца Макса Барри. Но, насколько я могу судить, все эти сюжеты остаются в рамках одного-единственного фантдопущения, и неважно, играет ли заклинание роль нейтронной бомбы или средства зомбирования. У Клюева же власть Слова выходит на новый уровень, и эта власть абсолютная: «Маленькая оговорка, слово, взятое в неправильном значении – и мир сместился». Здесь открываются бескрайние просторы для философских трактовок, но мне этот взгляд близок и без углублений в дебри – как близко и клюевское чутье к языку, обостренное иммиграцией. Я сама писала об этом: о том, как при столкновении о другой язык привычное слово остраняется, поворачиваясь невиданной прежде гранью. Евгений Клюев, давно живущий в Дании, перерабатывает свой, несомненно личный, опыт многоязычия в тонкую материю романа. «Транслит» кажется воплощением литературы в чистом виде – такой антивизуальной литературы, которую невозможно перенести на киноэкран. Странно, что роман получил всего лишь второе место на конкурсе «Русской премии»: для меня это книга из тех, какие хочется написать самой.

Оставьте отзыв

Войдите, чтобы оценить книгу и оставить отзыв
249,99 ₽
Возрастное ограничение:
16+
Дата выхода на Литрес:
05 апреля 2012
Последнее обновление:
2012
Объем:
572 стр. 4 иллюстрации
ISBN:
978-5-9691-0753-3
Издатель:
Правообладатель:
ВЕБКНИГА
Формат скачивания:
epub, fb2, fb3, html, ios.epub, mobi, pdf, txt, zip