Белый Шанхай

Официальный сайт Эльвиры Барякиной – http://baryakina.com

Copyright © 2008–2017 Elvira Baryakina

ISBN-10: 0983847770

ISBN-13: 978–0983847779

СЕРИЯ «ГРОЗОВАЯ ЭПОХА»

КНИГА 1. Аргентинец

КНИГА 2. Белый Шанхай

КНИГА 3. Князь советский

Глава 1. Эмигранты

1

1922 год

Нина Купина мерила шагами проржавевшую палубу беженского корабля и зубрила английские глаголы: to come – приходить; to see – увидеть; to win – победить.

Ледяной ветер насквозь продувал её вылинявшее пальто, но Нина не возвращалась к себе в «каюту» – в отгороженный одеялами подъемник, некогда перевозивший грузы в трюм и обратно. Там Нинины соседки принимали роды у какой-то несчастной девочки.

Вот уже несколько недель две тысячи белогвардейцев томились на кораблях в двенадцати милях от Шанхая – местные власти запретили беженцам приближаться к городу. Представители китайского губернатора, Французской концессии и Международного поселения выразили им соболезнования по поводу проигранной гражданской войны и вынужденного бегства из России… и на всякий случай прислали военный корабль, который взял русских под прицел. Весьма разумная мера предосторожности: а то кто знает, вдруг они с отчаяния пойдут в атаку на мирный Шанхай? В трюмах у русских было полно оружия, и его вполне хватало для небольшой войны.

– Нина Васильевна, вот вы где! – раздался гулкий бас. – А я везде вас ищу.

Отец Серафим – огромный, со спутанной светлой бородой – спешил к Нине, придерживая на ходу ворот фуфайки, не сходившейся на его мощной шее.

– Нам надо нарисовать рождественскую елку на стене у кают-компании. Сможете? Пусть у детей будет хоть какое-то подобие праздника.

Отец Серафим дал Нине кусок угля, и она поднялась по обледенелому трапу на верхнюю палубу, запруженную народом. Мужчины мололи рис на самодельных ручных мельницах; женщины стирали. Ветер трепал штаны и пелёки, сохнущие на зачехлённых стволах орудий. С кормы доносилось глухое пение священников – там готовили к погребёнию женщину, умершую от пневмонии.

Нина оглядела рыбачьи лодки у стен древней сторожевой крепости и низкие берега, присыпанные снегом, розовым в свете закатного солнца. Вдали поблёскивали огни города, куда могли зайти все, кроме русских.

Внезапно из приоткрытого иллюминатора донёсся голос Клима Рогова, Нининого мужа. В юности он недолго жил в Шанхае и теперь собирал беженцев в кают-компании и делился с ними тем, что знал о Китае.

Нина из гордости делала вид, что её не интересуют эти собрания. Всё-таки неудобно сначала послать мужа к черту, а потом прибегать к его услугам.

– По бумагам Китай – независимая страна, – рассказывал Клим, – а на деле – почти колония Великих Держав: Великобритании, Франции, Италии, Соединённых Штатов и Японии. Китайцы потерпели поражение во всех войнах с колонизаторами, и те заставили их подписать неравноправные договоры. В результате белые получили неслыханные привилегии и низвели местных жителей до положения «не вполне людей». Китайских слуг, даже пожилых, называют «боями» – «мальчиками» – и дают им номера: бой номер один, номер два, номер три и так далее.

Нина украдкой заглянула в иллюминатор. Люди слушали Клима, боясь пропустить хоть слово. Они хоть и мечтали о Шанхае, но до стылого ужаса боялись его. Мало кто из них знал иностранные языки; большинство мужчин не владели никакими профессиями, кроме военных, а женщинам и вовсе непонятно было, на что рассчитывать: их-то готовили только к супружеству и материнству.

Клим выглядел усталым: тёмные густые брови были нахмурены, широкие плечи странно горбились. Но он, как всегда, пытался шутить над обстоятельствами:

– Сомневаюсь, что братья-христиане позволят нам умереть у них на глазах. Они же не хотят, чтобы к ним по ночам являлась целая армия призраков, жаждущих мести? Так что рано или поздно нас впустят в город.

Нина отступила от иллюминатора. Здесь, на корабле, она, по крайней мере, могла рассчитывать на еду. А что с ней будет, когда им позволят сойти на берег?

Нина уверяла себя, что без труда найдёт другого мужчину, но с недавних пор её стали одолевать сомнения. Кому нужна вечно голодная двадцатипятилетняя дамочка в обносках? Это в прошлой жизни, до революции, с нее можно было рисовать Царевну Лебедь, а сейчас – разве что Гадкого Утенка.

Единственной ценной вещью, оставшейся у Нины, был револьвер, который она забрала у Клима, чтобы он, не дай Бог, не пустил себе пулю в лоб.

Хмурясь и дуя на озябшие пальцы, Нина принялась рисовать елку, но вместо праздничной картинки у нее получилось нелепое чудище, похожее на гарпун с заостренными зубцами. За что бы она ни бралась в последнее время, у нее все валилось из рук.

Незадолго до отплытия из Владивостока Нина подхватила тиф, и в бреду ей постоянно мерещилось, что они с Климом живут под мостом и роются по помойкам в поисках еды. Они оба знали, что ему не найти хорошую работу: кому в Китае нужен журналист, который умеет писать только по-русски и по-испански? В английском у Клима было слишком много ошибок, а на шанхайском диалекте он мог разве что торговаться на базаре.

– Что-нибудь придумаем! – уверял Клим Нину. – Я уже однажды начинал с нуля в Аргентине…

Но Нина не слушала.

– Я не могу ждать, пока ты встанешь на ноги!

Однако чем дольше беженцы сидели на кораблях, тем чаще Нина жалела о своем решении. На кого она могла променять Клима? Кто мог сравниться с ним? Он был умен, предприимчив и талантлив; на него всегда можно было положиться…

«Неужели я действительно сошла с ума из-за тифа?» – думала Нина. Ей доводилось слышать, что после сыпняка у многих расшатываются нервы. В России половина людей переболела тифом – и, верно, это была одна из причин их безумной жестокости друг к другу.

Нина вновь заглянула в иллюминатор. Клим нарисовал карту Шанхая на куске оберточной бумаги и объяснял слушателям, где находятся рынки, вокзал и русская православная церковь, единственная на весь город.

«Нам надо помириться, – решила Нина. – Я подожду, пока они закончат, и поговорю с Климом».

Но примет ли он её? Сама Нина никогда бы не простила мужа, если бы он бросил её в беде. А ведь тогда, во Владивостоке, ему было ещё труднее, чем ей: он вынужден был не только кормить себя и её, но и выхаживать Нину, когда она заболела. О, Господи, как она могла быть такой неблагодарной?

Наконец собрание окончилось, и слушатели вышли на палубу.

Нина хотела подойти к Климу, но он стремительно прошел мимо, делая вид, что смотрит в другую сторону. К её ногам упала карта города, которую он нарисовал.

Нина подняла её и долго разглядывала. Клим сделал это нарочно? Он ведь знал, что ей больше некому помочь.

2

Спустились сумерки, и на лодках у пристани зажглись круглые бумажные фонари. Китайские рыбаки жили прямо на сампанах: тут же спали в шалашах, сооруженных из досок и тростника, тут же готовили в маленьких закопченных котелках.

Постепенно палуба русского парохода опустела – беженцы отправились спать, а Нина все стояла у борта, поеживаясь на ветру. К ней подошел Иржи Лабуда – невысокий сероглазый паренек с ярко-рыжими волосами и множеством конопушек на носу. На правой руке у него не хватало трех пальцев.

– Мадам, хотите, я вам зажигалкой посвечу, а то в коридорах темно, упасть можно.

Нину смешило стремление Лабуды услужить ей. Она спасла его от разъяренных казаков, когда те обвинили Иржи в воровстве хлеба. Они решили повесить его в назидание остальным, но Нина показала им на дырки в мешке, сделанные крысами, и маленького чеха отпустили.

Иржи ощущал себя чужаком среди русских – непонятным и никому не нужным – и был страшно рад, что Нина взяла его под крыло. Он рассказал ей, что когда-то ему прочили блестящую карьеру виолончелиста и он готовился поступить в Венский филармонический оркестр. Но началась Мировая война, его призвали в армию, и после ранения Иржи попал в лагерь для военнопленных под Самарой. Там он выучил русский язык; каким-то ветром его прибило к флотилии белогвардейцев, но теперь Иржи сам не знал, куда и зачем он ехал.

– Пойдемте спать, – позвала его Нина, но он не двигался с места, напряженно вглядываясь в темноту.

Нина повернулась и вздрогнула: к пароходу приблизилась большая джонка с резным драконом на носу. На её палубе, освещённой красными фонарями, суетились матросы.

– Мисси, пушки! – крикнул один из них, наряженный в шляпу-котелок и китайскую фуфайку.

– Что ему надо? – в недоумении спросила Нина.

Иржи двинул плечом.

– Вроде по-английски говорит, но ничего не понятно.

Китаец сделал вид, будто стреляет из пальца, а потом вытащил из кармана купюру и помахал ею в воздухе.

– Кажется, он хочет купить оружие, – догадалась Нина. – Спросите, револьвер подойдёт?

Было бы не худо продать его и обзавестись хоть какими-то деньгами.

Китаец растопырил пальцы на обеих руках.

– Ему надо больше, чем один револьвер, – сказал Иржи.

– А сколько именно? Десять?

– Больше, больше! – закричал китаец.

На палубу вышел капитан в сопровождении вахтенных матросов.

– Что тут происходит?

– Этот человек хочет купить револьверы, – взволнованно произнесла Нина. – Давайте продадим ему кое-что из нашего арсенала и заработаем денег?

Капитан посмотрел на нее как на сумасшедшую.

– В Китае эмбарго на ввоз оружия. Если нас поймают на нелегальной торговле, нас тут же депортируют.

– Сколько у вас наличности? – тихо спросила Нина. – Не русских фантиков, а валюты? Я слышала, адмирал Старк хочет продать суда нашей эскадры, а выручку разделить между героями гражданской войны. Вы герой? Если нет, то у вас не будет ни корабля, ни денег.

Капитан нахмурился.

– Я не имею права торговать оружием, оно мне не принадлежит.

– Но вы имеете право списать то, что пришло в негодность, – отозвалась Нина.

Помедлив, капитан все же пригласил китайцев подняться на борт:

– Перебирайтесь сюда, только не шумите особо, а то у нас уже все спят.

Первым через борт перевалил толстый субъект в модной шляпе и кожаном плаще нараспашку.

– Вечер добрый! – сказал он по-французски.

Нина обрадовалась: она неплохо знала этот язык и могла объясниться с гостями.

Толстяк смачно поцеловал её руку.

– Ого, какие персики водятся на этой посудине! Дон Фернандо Хосе Бурбано к вашим услугам.

Следом появились китайцы: тот, что вел переговоры, и ещё один – огромный, страшный, с обожженным лицом и вытекшим глазом.

Нина предложила им услуги переводчицы, но Дон Фернандо сказал, что женщине не стоит вмешиваться в серьезные деловые разговоры.

– Английский тут кто-нибудь знает? – спросил он.

Иржи, как ученик на уроке, поднял руку, и Дон Фернандо радостно хлопнул его по плечу:

– Ну, пойдем, рыжик, посмотрим, что тут у вас имеется.

Капитан велел Нине идти к себе в каюту, но она отправилась вслед за мужчинами в трюм.

Матросы по очереди крутили ручку электрического фонаря, а капитан показывал Дону Фернандо свои запасы.

– Здесь у нас винтовки российского производства, ручные гранаты типа Mills Bombs, наганы, прицелы для пушек, военные перископы… – перечислял Иржи, и Нина удивлялась, что она, оказывается, кое-что понимает по-английски.

Торговались до глубокой ночи.

– Что вы мне зубы заговариваете?! – сердился Фернандо. – Берите, что дают, и дело с концом!

Одноглазый подал ему маленькие счеты, и Дон быстро защелкал костяшками:

– Патроны – двадцать ящиков, винтовки Мосина – старое дерьмо, наверняка наполовину сломанное, – десять ящиков… Плюсуем гранаты… Шестнадцать сотен долларов – больше не дам, хоть лопните!

Иржи перевёл:

– Он даёт только шестьсот долларов.

Нина хотела поправить его: шестнадцать сотен – это тысяча шестьсот, – но капитан уже протянул Дону ладонь.

– Ладно, чёрт с вами! Только забирайте всё побыстрее и проваливайте отсюда.

У Нины отчаянно забилось сердце.

– Шестьсот долларов вы заплатите капитану, – сказала она Дону по-французски, – а остальные деньги получу я. Только не надо, чтобы кто-нибудь это видел.

Дон Фернандо в удивлении посмотрел на нее, и понимающая улыбка осветила его щекастое лицо.

– Как скажете, мадам! Поднимайтесь ко мне на судно.

Нина нервно ёжилась, глядя на матросов, перетаскивающих ящики с корабля на корабль. Если остальные беженцы узнают, что она затеяла, её будут судить по закону военного времени. Но если дело выгорит, то у нее появятся деньги на обустройство в Шанхае. Она попросит прощения у Клима, скажет ему, что он был прав насчет её расшатавшихся нервов, и они помирятся.

Когда последний ящик с оружием был перенесен на джонку, Нина быстро поднялась на трап, перекинутый с борта на борт.

Капитан схватил её за локоть.

– Вы куда?

Нина вымученно улыбнулась.

– Мне надо продать Дону Фернандо мой револьвер, а то у меня совсем нет денег.

Помедлив, капитан отпустил её руку.

– Не задерживайтесь там, ясно?

Но не успела Нина спрыгнуть на палубу, как в темноте вспыхнул далекий прожектор сторожевого катера, и над рекой загремел голос, что-то кричавший по-английски.

Матросы торопливо скинули трап, загремели якорные цепи, и джонка, накренясь, двинулась прочь.

– Стойте! – крикнула Нина, но её никто не слушал.

Мимо нее проносились люди, высоко над головой ворочался парус, а она стояла, прижавшись спиной к борту, ни жива ни мертва.

– Мадам! – позвал её испуганный голос.

Нина оглянулась и увидела Иржи, сидевшего на палубе в обнимку с вещмешком.

– А вы что тут делаете?

– Дон Фернандо пообещал отвезти меня в Шанхай, – проговорил Иржи. – Я не хочу больше торчать на этом пароходе!

Раздался выстрел, и луч прожектора скользнул по палубе джонки.

– Вот дьявол! – заревел из темноты Дон Фернандо. – Бросаем якорь! Это капитан Эггерс приехал нас арестовывать. Сейчас я с ним поговорю.

3

Дон Фернандо отправился с визитом на сторожевой катер и вернулся оттуда только на рассвете – довольный и пьяный.

– Поехали домой! – велел он матросам. – Мы потолковали с Эггерсом, он на нас не в обиде.

Нина сидела рядом с Иржи на связке канатов и поглядывала по сторонам. От страха и холода её трясло; ноги в балетных пуантах совсем застыли.

Что же теперь будет? Назад на беженский корабль ей не вернуться. А тут её изнасилуют и убьют – ведь это джонка контрабандистов. Ну и поделом будет дурочке, сама напросилась.

На высокой расписной корме стоял невозмутимый китаец и с усилием двигал тяжёлую рулевую балку. Над головой скрипели мачты; влажный воздух пах водорослями и дымом.

– Хорошо, что мы с вами попадем в Шанхай раньше всех, – тихо сказал Иржи. – Представляете, что будет, когда все эти беженцы сойдут на берег? Шанхайцы возненавидят нас. Нам надо устроиться в городе до того, как это случится.

– А что вы намерены делать в Шанхае? – спросила Нина.

– Не знаю… Можно поискать место в какой-нибудь ночлежке.

Пошатываясь от качки, Дон Фернандо ходил вокруг ящиков с оружием.

– Идите сюда! – позвал он Нину и достал из внутреннего кармана стопку банкнот. – Вот вам тысяча долларов; ни одной фальшивой купюры.

Нина в изумлении смотрела на него. Она и не рассчитывала, что Дон её не обманет.

– Сам не знаю, чего это я таким рыцарем стал? – с деланым вздохом сказал Фернандо. – Уж больно вы мне понравились. Глазки у вас блестят, как звездочки. Эй, Одноглазый! – крикнул он помощнику. – Я пойду вздремну. Разбуди меня, как прибудем на место.

Нина спрятала деньги в карман. Подумать только: ни за что ни про что ей досталась тысяча долларов!

Ладно, не все так плохо: с такими деньгами она откроет какое-нибудь дело, а Клима можно будет разыскать через русское консульство или местную православную церковь.

Нина перешла на нос джонки, над которым возвышалась голова резного дракона. Свежий ветер бил в лицо, корабль то и дело подпрыгивал над волнами, и каждый раз Нинино сердце сжималось в комочек то ли от страха, то ли от радости.

Чем ближе джонка подплывала к городу, тем чаще попадались пристани и пакгаузы. Над черепичными крышами виднелись плакаты на английском: «Покупайте сигареты „Великая стена“!», «Лучшее средство от всех недугов – „Тигровый бальзам“!»

Заводские трубы, цеха, строительные краны… Вскоре река от берега до берега заполнилась лодками всех видов и размеров. Рядом с Ниной встал Одноглазый и принялся что-то кричать в рупор: видно, требовал, чтобы джонке дали дорогу.

Мимо прошла огромная баржа; речная мелочь расступилась перед ней и тут же сомкнула строй. Промчался на моторке полицейский в странной коричневой форме. Беззубый старик, проплывая мимо, показал Нине окровавленные свиные ноги:

– Купи, мисси!

Заметив Нинин испуг, Одноглазый рассмеялся.

– Вы что, крови боитесь? – спросил он на ломаном французском. – Вы же только что приехали с войны. Кстати, кто сейчас у русских император?

– Лев Толстой, – отозвалась Нина. Но Одноглазый не понял её сарказма и долго повторял чудное имя, чтобы получше запомнить.

Справа показался железный мост и многоэтажные здания с куполами, башнями и колоннами. Фонари на набережной всё ещё горели, и их огни отражались в бесчисленных окнах.

Нина растерянно оглянулась на Одноглазого.

– Это правда Китай?

Тот ухмыльнулся.

– Это Банд, главная набережная Международного поселения. А Китай чуть подальше будет.

Наконец джонка причалила к одной из пристаней. Из каюты выбрался всклокоченный Дон Фернандо и, почесывая пузо, направился к Нине.

– Вам бы надо паспорт выправить, – сказал он добродушно. – Дамочке с вашими наклонностями обязательно нужны документы.

– Сколько это стоит? – спросила Нина.

– Триста долларов.

– Это за фальшивку? Не валяйте дурака!

Дон Фернандо пожал плечами:

– Ну как знаете. Разрешите ручку поцеловать на прощание?

Нина спрятала руки в карманы.

– Лучше скажите, как называется самая хорошая гостиница в Шанхае.

– «Астор-Хаус». А вам зачем?

– Для общего развития.

* * *

Поднявшись на набережную, Нина и Иржи остановились, ошеломленно глядя на ряды глянцевых автомобилей, застывших вдоль тротуара.

– Я никогда не видела столько авто за раз! – прошептала Нина.

Из печных труб поднимался бурый дымок, по заиндевелой мостовой катили автобусы и одноместные коляски, запряженные людьми. Рикши – в ватных куртках, стеганых штанах и тапочках – подхватывали тонкие оглобли и неслись рысцой, ловко обгоняя «ломовиков» – тяжело нагруженные одноколесные тачки.

Несмотря на ранний час, тротуары были запружены толпой. Белые господа в дорогих пальто с меховыми воротниками покупали газеты у мальчишек, которые вопили по-английски:

– Последние известия! Советская Россия отныне называется «Советский Союз»!

Китайские служащие в почти одинаковых синих кафтанах и черных атласных шапочках спешили в конторы и лавки. Рабочие снимали с фонарных столбов еловые венки, перевязанные красными лентами, – католическое Рождество уже прошло.

Мимо проскакал отряд чернобородых конников в синих мундирах и красных тюрбанах.

– Это полицейские сикхи, – объяснил Нине начитанный Иржи. – Англичане завозят их в колонии из Индии, чтобы они охраняли правопорядок.

Послышался звон колокольчика: торговец вез на тележке передвижную кухню – дымящуюся плиту, баки, плошки и чайники.

Иржи бросил на Нину смущенный взгляд: верно, ему страшно хотелось есть.

– Даже не думайте! – строго сказала она. – Сегодня мы будем завтракать в ресторане «Астор-Хауса».

– Вы с ума сошли? – испугался Иржи. – Мы же нелегальные иммигранты! Нас сразу арестуют!

– Ерунда! Дорогой отель – это последнее место, где нас будут искать.

Нина решительно направилась к стоянке рикш.

– «Астор-Хаус»! – крикнула она.

К ней сразу подбежали несколько человек.

– Сюда, мисси! Сюда, пожалуйста!

Делая вид, что ничуть не смущается, Нина забралась в коляску. Рикша, молодой парень в драном ватнике, накрыл её колени кожаной полостью.

Нина повернулась к Иржи.

– Вы со мной?

Тот стоял в нерешительности.

– Я не могу ехать на человеке!

– Только-только прибыли в Шанхай? – спросил его рикша на ломаном английском. – Ездить на людях – это хорошо! Людям надо кушать. Я приношу деньги моей семье.

Иржи махнул рукой, уселся в коляску, и они покатили по нарядной набережной.

Шанхай был залит утренним солнцем. Звенели трамваи, ревели клаксоны, стучали подковы лошадей; от уличного гама у Нины гудело в ушах.

Внезапно она заметила девушку-китаянку, которая шла странной вывороченной походкой. Потом ещё одну, и ещё… Бог ты мой, у всех у них вместо ступней были крошечные копытца, обутые в вышитые башмачки!

Нина долго думала, как правильно составить фразу по-английски, и, когда рикша остановился на перекрестке, спросила:

– Что случилось с этими женщинами? Почему у них такие маленькие ступни?

– В Китае девочкам бинтуют ноги, – отозвался рикша, утирая пот. – Нельзя, чтобы ступни росли, это некрасиво.

– Да как же «некрасиво»?! – возмутилась Нина. – Ведь ваши женщины не могут ходить по-нормальному! А бегать – тем более!

– Не надо бегать. А то жены будут от мужей сбегать.

Нина нахмурилась, вспомнив о Климе. Она собиралась поселиться в лучшей гостинице в Шанхае, а он так и остался на вонючем прогнившем корабле.

Ладно, что сделано, то сделано. Главное – самой не трусить и вести себя королевой.

Швейцар, стоявший у дверей «Астор-Хауса», крайне изумился при виде потрепанных белых господ.

– Скажите ему, что мы вернулись с охоты, – велела Нина Иржи.

Тот покосился на её истертые пуанты:

– О, да… с лебединого озера.

Помявшись, швейцар всё-таки пустил их в ярко освещённый вестибюль.

– Я уже забыла, что такое бывает! – выдохнула Нина, оглядывая мраморные полы и величественные люстры.

Не обращая внимание на онемевших носильщиков, она подошла к стойке портье.

– Вы говорите по-французски? Нам нужен номер на двоих. На месяц.

Тот растерянно хлопал глазами.

– Но это будет стоить сто пятьдесят долларов, и вы, наверное, не в состоянии…

– Вы хотите задаток?

Нина вытащила из кармана деньги, и портье окончательно растерялся.

– Нет-нет, мадам, задаток не нужен; в Шанхае все расплачиваются расписками. Мы выставим счет позже. А вы, простите, откуда прибыли?

– Из Лукоморья, – с достоинством отозвалась Нина. – Слышали про такую страну?

– Да, конечно… Приятного отдыха! Надеюсь, вам у нас понравится.

– А паспортов так и не спросили, – недоуменно проговорил Лабуда, когда они вошли в лифт.

– Белая кожа – вот наш паспорт, – сказала Нина. – Мне Клим говорил, что тут даже кредит дают под честное слово белого человека. Но, боюсь, все это скоро закончится.

Окна с витражами, ковры на полу, стены, обшитые красным деревом… Коридорный повел Нину и Иржи по галерее, обрамляющей внутренний двор. Внизу, под громадной стеклянной крышей, стояли столы с белыми скатертями и играл оркестр.

Нина остановилась, чтобы посмотреть на танцующие пары. Ого! Половина дам была с короткими прическами, а пояса на их платьях были завязаны не на талии, а на бедрах.

– Что это за музыка? – спросила Нина у Иржи.

Тот покачал головой.

– Не знаю. Я раньше такой не слышал.

– А ещё артист! – развеселилась она. – Эх, мы с вами безнадежно отстали от жизни!

Коридорный сказал, что музыка называется «джаз», а внизу ежедневно проходят «тиффины» – завтраки с коктейлями и танцами.

Он открыл замок на одной из полированных дверей:

– Месье, мадам, прошу!

В номере было слегка прохладно и пахло лавандовым мылом. Кинув шляпу на аккуратно застеленную кровать, Нина раздернула занавески на окне и расхохоталась:

– Иржи, я люблю этот город!