Настойчивый

Пролог

Кажется, еще вчера я стоял за стойкой в обычной бургерной, где моя одежда вечно пахла булками и жареными котлетами. Иногда от этого запаха тошнило, но мы очень хотели помочь Хантеру попасть в университет. Я всегда думаю, насколько судьба иронизирует над нами. С такой фамилией Кинги обязаны купаться в золоте и баксах, а мы никак не выберемся из дерьма. Хорошо еще, Хантер не понял, что деньги на учебу – наши. Мои, Чейза и мамы. Мистер Чемберс ничего нам не давал, пришлось прибегнуть к маленькой лжи во благо. Хант не поехал бы к Уиллоу, скажи мы ему, что выгребаем из дома все до последнего. И это хорошо спланированная акция доброй воли в благодарность ему за все, что он для нас сделал. Все-таки лучшее, что привили нам родители, – это любовь к семье. Нашей осиротевшей на одного человека, но очень дружной, любящей семье… С грустью я стараюсь выкинуть из головы воспоминания о нашем отце.

Теперь, спустя год, ресторан «Максимус» – и я его верный менеджер, белая наглаженная рубашка, подержанная машина и стабильные, но по большей степени платонические отношения. Поцелуи, объятия, ну и хватит…

О чем я? Об отношениях, если их можно назвать таковыми. Эти бесконечные наезды моего старшего брата и его девушки к нам домой спровоцировали меня задуматься о постоянной партнерше. Если уж Хантер и Уиллоу вместе, чем я плох? В Карине я увидел в первую очередь человека без претензий, она не обижалась, не была навязчивой и не требовала лишнего. Раньше меня не особо заботило подобное, сейчас хотелось обычных человеческих отношений, с конфетным периодом. Немного напрягают походы по ночным клубам с девочками, потому что приходится врать ее отцу о местонахождении или, того хуже, ехать за ней. Хотя меня и это пока устраивает, я же еще не собираюсь жениться… Не на ней, по крайней мере…

Что еще? Практически завязал со спиртным, научился контролировать степень опьянения и уже не помню, когда в последний раз напивался в хлам. Я сам удивлен этим переменам. Стараюсь соответствовать новому статусу. Поправляю манжеты на рукавах и надеваю вельветовый пиджак на плечи. Отключаю свет в помещении и выхожу на улицу.

Шорох позади меня заставляет оглянуться и выставить одну руку вперед в защитном жесте. В кромешной темноте поздней ночи я вижу очертания сгорбившейся фигуры, спящей между мусорными баками. Вытаскиваю смартфон из кармана и включаю фонарь. Сначала я вижу белоснежную стройную ножку, вытянутую вдоль бордюра, она немного согнута в колене, короткая юбка едва скрывает оголенные участки кожи. Затем длинная красная прядь волос, в голове сразу возникает образ, кто еще мог бы обладать этим телом, если бы не…

– Убери фонарик от моего лица, – невнятно выговаривает девушка.

– Что ты тут потеряла? – убираю фонарик, прежде заметив, что она почти голой пятой точкой сидит на грязном асфальте.

– Сегодня никто не тусует. Мне некуда идти, решила передохнуть. Эй, ты что делаешь? – Она тычет в меня пальцем, встает и пьяно шатается из стороны в сторону. Мне приходится держать ее крепко за руку.

– Помогаю тебе. – Понятия не имею, где ее черти носили, спиртным от нее несет так, словно ее окунули в бочку с дешевым виски. Девушка произносит что-то нечленораздельное и, споткнувшись, падает на потертую кожу автомобиля навзничь. Заталкиваю ее и с опаской захлопываю двери, все еще боясь того, что она двинется и тогда я переломаю ее длинные ноги.

– Не такая уж и пьяная, просто голова трещит. О, а ты симпатичный. – Девчонка приподнимается на сиденье, облокачивается на дверь и полностью разворачивается ко мне лицом.

Я улыбаюсь, вспоминая, какая она была злючая и как так вышло, что наши пути разошлись…

– Ты тоже не очень изменилась. Только память стала подводить, по всей видимости. – Ее внешний вид желает лучшего, но я тоже не был идеален в таком состоянии.

– Терренс Кинг? Да серьезно? Долбаный Терренс… заноза Кинг! – кричит она слишком громко.

– Он самый, детка, – сжимаю крепко руль и искренне улыбаюсь ее радости.

– Это же просто издевательство. Ты был потерянным щенком, когда мы встретились, и не давал мне прохода. Теперь я превратилась в этого щенка…

– Надеюсь, ты не станешь вешаться на меня, – шучу я.

– Да кому ты нужен, Терренс?! – Винни пьяно падает на сиденье сзади, откидывает голову назад и глубоко вдыхает воздух.

– Не блевать, детка. – Она резко делает выпад, и ее тело появляется между сидений.

Маленькая попка, облаченная в черные трусики, зависает перед моим лицом, стоит мне немного придвинуться, и я окажусь между ее ног. Винни лезет через сиденья. Громко откашливаюсь и подталкиваю ее, чтобы она наконец прекращала вертеть передо мной этим местом. Винни ударяется головой в лобовое стекло, затем изгибается и плюхается на соседнее кресло. Я внимательно смотрю на ее растрепанные волосы, покрытую пыльными пятнами кофточку. Размазанная тушь, темные круги под глазами, губы, которые…

– Тебе Карина звонит. – Я с трудом отвлекаюсь от нее и проворачиваю ключ зажигания. – Значит, есть подружка?

– Есть, – сухо отвечаю я, давлю на педаль газа. – Я помню твой адрес, отвезу домой.

– Я больше не живу там, – девушка, прищуривает свои глаза. – Хорошо, что пароль все тот же… Я могу позвонить?

Она снова и снова скидывает вызов Карины, продолжает лазить в моем телефоне.

– Я вообще душка. Пароль менять не было надобности, его знала только ты, – она хмыкает, и я решаю добавить: – Ты его и поставила. Что с телефоном? – Она пожимает плечами. – Валяй звони. – Останавливаю машину на светофоре, делаю вид, что меня не интересует, с кем она говорит, не волнуют ее оголенные части тела, а также то, в каком она состоянии.

– Эй, Нокс, как насчет того, чтобы зависнуть у тебя? – дует на свою грязную ладонь, морщится и затем вытаскивает несколько подушечек «Орбит» из моего подлокотника. Я усмехаюсь ее наглости, не так много времени прошло, чтобы она настолько изменилась. – Окей, с тебя выпивка и номер. Скоро буду.

Сзади раздается пронзительный визг тормозов, звук сигнала, один, затем еще несколько.

– Похоже на съем. Ты продаешь себя, Винни? – у меня ком в горле застрял, а она засовывает в рот подушечки и громко хлопает надутым шаром жевательной резинки.

– Сделай мне одолжение, высади через улицу – и будешь наслаждаться жизнью с Кариной. – Она отворачивается от меня.

– Я уверен, что могу помочь. Если ты позволишь… – останавливаю машину там, где она сказала. Двери все еще заблокированы, не знаю, как объяснить, но хочу, чтобы она еще раз подумала, прежде чем уйти от меня. Винни медленно оглядывается, в свете фонарей я отчетливо вижу ее впалые щеки, неаккуратный макияж и грусть в глазах. Улыбка едва касается ее пухлых губ, она, кажется, хочет остаться, но в этот момент в окно с той стороны стучат, и девушка мгновенно меняется в лице.

– Ты и тогда был уверен, что порознь нам будет лучше. Посмотри, в кого мы превратились? Одному из нас явно лучше. – Она самостоятельно снимает блокировку на двери и выходит из машины. В следующую секунду буквально падает в объятия мужика, который на вид старше нас лет на двадцать. Мужик годится ей в отцы. Нет, он не наркоман и не бомж. Нормальный папик, и это чертовски неприятно. Пара начинает двигаться по улице, а я все еще не могу взять себя в руки и унять мгновенно воспламенившиеся эмоции, те, которые, казалось мне, давно забыты.

Глава 1
Винни

Есть только один авторитет, все остальное идолопоклонство.

В детстве и подростковом возрасте мне доказывали, что целомудрие – это способ жизни. С рождения наша церковь и прихожане вводили в меня маленькие дозы обмана. Психологические схемы. По протоптанным еще до моего рождения дорожкам они внушали каждому, что делать нельзя. Существовал определенный свод правил, по которому мы обязаны жить. Шестьдесят три пункта запретов и причин, и все они с кровью моей матери проникли в меня, заставляя подчиняться. До определенного момента, пока я не выросла и не стала наступать на каноны, идти по каменистой дороге, усыпанной ложью, которой меня кормили. Пытаясь выживать, я отрицала любую свою причастность ко всем этим людям. Но все слишком сложно. Чем больше я сопротивлялась, тем сильнее меня окутывал мрак, погружал все дальше в пучину небытия. Как только моя скорлупа начала трескаться, я пробивалась всеми силами на свет, тщательно забывая о том, кем рождена и кто я есть.

– Ты слишком напряжена. – Даже не открывая глаз, я знаю, в чьей постели нахожусь сегодня.

– Расслабься, Нокс, – привстаю на расстеленном диване, не прикрывая своей наготы, наливаю виски на два пальца и выпиваю до дна.

– Решила напиться с утра? – Я посылаю ему тяжелый взгляд, отчего мужчина тут же замолкает. – Хорошо, но ты, правда, иногда слишком налегаешь.

– Я могу уйти, – встаю с кровати и сладко потягиваюсь, привстав на носочки. Поднимаю со стула свои вещи, которые тщательно выстираны и высушены благодаря моей удачной ночевке.

– Не стоит, мы ведь еще не отдохнули после… – Я громко усмехаюсь, дарю ему хитрую улыбку, натягиваю на себя трусики. – После… хочу выразиться мягче… – его голос становится хриплым, отчего я прикусываю нижнюю губу.

– Того, как мы переспали, Нокс. Просто произнеси это слово, – раздраженно отзываюсь я, застегивая застёжку бюстгальтера на спине. – Мне интересно, как ты вообще женился и соблазнил ее, если постоянно стесняешься определений. Заниматься сексом, кувыркаться, долбиться, да этому есть миллион определений. – Алкоголь дает в голову, я чувствую приятное тепло, разливающееся по телу.

– Я решил развестись, – тихо говорит мужчина за моей спиной. – Больше не могу так. Я прихожу домой, и меня воротит от всего, что происходит. Моя жена смотрит на меня, и я постоянно себя удерживаю, чтобы вдруг не сболтнуть ей лишнего. Не назвать ее твоим именем. Особенно сложно становится, когда я выпью, а делаю я это постоянно рядом с ней. Мне необходимо забыться в алкоголе или найти тебя, чтобы стало намного легче.

– Есть только один авторитет, все остальное идолопоклонство… – шепотом говорю я, напоминая себя в прошлом. Слова свидетелей нашей церкви крутятся у меня на языке, не позволяя забыться. Одевшись, но не застегивая до конца рубашку, я наливаю себе еще один бокал, теперь уже наполненный сверх меры, сверх того, что может выдержать мой организм.

Жидкость обжигает мое горло, вызывая рвотный рефлекс. Закрываю губы пальцами и глубоко дышу через нос, чтобы не выплеснуть все на человека, все еще стоящего рядом.

– Винни, – умоляюще шепчет он, – дай мне возможность помочь тебе. Я буду рядом.

В моей голове раздаются шипящие звуки поломанного радио, голос совести упрямо требует не обижать хорошего человека, а ненастоящая я твердит высказать ему все, что на самом деле думаю.

– Сколько тебе лет, Нокс? – беру из его протянутых рук лимон и откусываю кислый цитрус, разжевывая вместе с горьковатой кожицей.

– Пятьдесят в этом году, но это не может быть причиной того, что мы не можем быть вместе. – Он обматывается простыней и тщательно прикрывает свое натренированное тело, кстати, ничем не хуже, чем у молодых. Нет этой возрастной обрюзглости или пятен, или что там бывает. Но, естественно, я не собираюсь связывать свою жизнь с ним. Горько усмехаюсь его попыткам закрепить простыню на бедрах.

– Ты полная моя противоположность, посмотри, весь интеллигентный и выглаженный, для меня ты ста… – В глаза бросается кожаное портмоне, и я замолкаю. У меня нет ни копейки денег, а искать нового спонсора, на это уйдет много времени. Нокс постоянно снимает номера для наших ночевок, по факту покупает меня. Противно, конечно, но молодые лезут под юбку, не заботясь о том, что тебе поесть нечего и спишь ты на картоне под открытым небом.

Рисковать не стала, спасибо по рукам не пошла. Конечно, по-своему аморально, но он один и при деньгах, а я не хочу подохнуть. Без него мне пришлось бы ютиться около мусорных баков, хотя и такое было.

– Я решу вопрос с жильем, на свое имя не могу снять на постоянной основе. Побудь у друзей некоторое время. Только не пей. Ты меня слышишь? – Мои глаза мечутся от прикроватной тумбочки к простыне на его теле.

Я не выберусь из этой ямы, сдохну, буду стерта с лица земли, но не выкарабкаюсь сама. Его телефон издает глухое треньканье, и я обращаю внимание на сообщение от дочери, которая, кстати, моего возраста.

– И выбирай компанию. Мне неприятно думать, что ты еще и с ними.

– Имеешь в виду парней? – выгибаю бровь. Кажется, он не собирается давать мне деньги, поэтому я подхожу к нему вплотную и нежно улыбаюсь. – Забудь о них, мы просто тусуемся. Кстати, этот номер на сколько дней снят?

– Только на эту ночь, у меня работы много, – отвечает он, я сжимаю зубы до скрипа и отталкиваю его руки.

– Кстати, о причинах, мешающих нам быть вместе. Эта… – киваю на его телефон, – эта, – указываю на его аккуратно сложенные вещи. – Раз уж мы поговорили… Ты же не против, – нагло беру портмоне и вытаскиваю все наличные, пересчитываю, слегка наклонив голову. Ну, на недельку хватит, если не тратить на всякую чушь и не поить дружков, что само по себе сложно.

– Я не разрешал, – строго отвечает он, встает, пытается забрать их у меня, но я швыряю в него пустое портмоне и резко сдергиваю простыню с его бедер. Пока он путается в тряпке, уверенной походкой направляюсь к двери. Это отвлечет его от гонки за мной.

– Да я не спрашивала разрешения. Считай, что заплатил за очередную ночь, – посылаю ему кривую ухмылку и захлопываю за собой двери. Теперь уже быстрым шагом пересекаю лестничный проем и оказываюсь на улице. Лохмачу волосы. Солнце слепит глаза, и я тут же вижу парнишку, продающего дешевую подделку очков. Подхожу к нему и беру круглые в форме «базилио».

– Сколько? – Парень вертит в руках китайские палочки, которыми собирается кушать.

– Пять. – Я не позволяю ему залезть в коробочку с лапшой, отбираю палочки и отдаю деньги. – Эй, ты чего?

– Да ладно тебе, все равно не умеешь ими пользоваться, – улыбаюсь ему на прощание, пока закручиваю волосы на макушке и закрепляю импровизированной китайской заколкой. Сворачиваю деньги в трубочку и отправляю в узкий карман джинсовой юбки.

Нокс – неплохой мужик, но по большей степени романтик и идеалист. Его отеческое отношение, сочетающееся с постоянным возбуждением, делает из него извращенца. Он же понимает, что в нем меня интересуют только деньги, и я довольствуюсь малым, то есть тем, что он мне предлагает. Я не спрашивала, кем он трудится, но мне кажется, вполне сошел бы за инженера. Миллионов не жду и, как он, в облаках не витаю. Оставить семью с двумя детьми, двадцать пять лет супружеской жизни коту под хвост, и все потому, что он сделал из меня идола? Тоже мне защитник.

Прохожу по закоулкам в ближайший супермаркет, рассматриваю витрины готовой еды, той, которую я могу съесть по пути. Чертовы сэндвичи уже стоят поперек горла, смотреть на них не могу. Сейчас я бы с удовольствием съела один из тех супов мачехи Уиллоу или тортик. Рот мгновенно наполняется слюной. Боже! Я так хочу, чтобы все они вернулись и я перестала перебиваться и искать выход из сложившейся ситуации. Сдерживаю навернувшиеся слезы. Не надо об этом думать, все так, как должно быть.

Забираю с прилавка пару энергетических батончиков с кокосовой стружкой и диетическую колу, этого будет достаточно. Голова гудит от спиртного, которое я выпила. Оплачиваю свои покупки, снова ищу место, где смогу спокойно поесть. Рядом расположено кафе, но я там буду смотреться белой вороной, так как они все пялятся в свои смартфоны, а мой остался в доме матери. Выбора особо нет, и мне приходится сесть в летнем кафе. Разворачиваю батончик, уставившись невидящим взглядом в столешницу, капли воды от протирания покрыты дорожной пылью, следы от царапанья столовыми приборами и место прожига. Чем-то напоминает мою жизнь, если сделать дорожку от этого пятна к следам от ножа, мое рождение и смерть отца. Дальше едва заметный след прожженной ямки – это моя жизнь сейчас. И вот где-то между всем этим остались мои счастливые дни. Каких-то полтора года назад я еще испытывала надежду, но после отъезда Уиллоу я поняла, что падаю в жерло вулкана, мои пятки горели, когда ее родители уезжали, а дальше темнота. Я так хорошо помню день, когда получила документы принятия в университет, столько радости и счастья… Кокосовая стружка становится комом в моем горле, проталкиваю ее колой и откусываю снова.

– Эй, не подскажешь, сколько времени? – спрашиваю у первого встречного, проходящего мимо.

– Двенадцать тридцать.

Благодарю его, сворачиваю бумажки от батончика, допиваю колу и выкидываю в урну.

Мать наверняка сейчас в церкви, ближайшее время ее не должно быть дома. После той подработки у мистера Чемберса и увольнения она больше нигде не засветилась. Странно, что вообще она пошла медсестрой, ведь, кроме чтения проповедей, ничего не умеет. У меня появляется надежда, что могу забрать наконец кое-какие свои вещи. Может, даже поискать телефон и деньги, которые она тщательно перепрятала. Я раньше не замечала, что мне тяжело без связи, но с момента моего скитания прошло уже столько времени, и нет, меня никто не ищет. Те, кому я была небезразлична, ушли в темноту.

Вдали появляется мой дом. Сколько раз я бежала к отцу по этой самой дороге, чтобы он меня встретил со школы, поднял на руки и закружил. Смахиваю слезу, прикрываю глаза очками и оглядываюсь на дом моей подруги, в котором теперь живут другие люди. Новая семья не менее счастливая, чем та, что в нем жила. Маленькая светловолосая девчонка играет на лужайке в окружении игрушек и машет мне, приветствуя рукой. Я отвечаю ей и начинаю обходить мой дом. На заднем дворе все еще осталась отмычка от моей оконной рамы, ее найти не сможет никто, разве что мой папа, который, кстати, и делал собственными руками этот хитрый элемент замка. Спотыкаюсь об шланг и наступаю в лужу, видимо мать снова поливала свои цветы и кустарники. Намеренно наступаю на один из цветков королевской лилии и давлю ее, представляя, что это лицо моей матери. Бледные лепестки цветов тут же осыпаются, пока я пинаю куст, не в силах остановиться. Когда последние цветы опадают, я ломаю стебли и иду к окну своей комнаты. Под подоконником лежит маленький секрет, я поддеваю им замок, цепляю крючок и приоткрываю окно. Приподнявшись на руках, отталкиваюсь и залезаю в комнату. Задираю глаза к потолку и слушаю дыхание дома. Если бы я была Дином Кунсом, то описала бы затхлый запах, тяжелый воздух и гнетущую обстановку. Дом пропитан духом свидетелей, запретами и готов выгнать меня отсюда при первой возможности.

Хватаю рюкзак и запихиваю футболки, джинсы, пару платьев и кроссовки. Когда рюкзак готов порваться по швам, я оглядываю комнату в поисках телефона. Она ведь не оставит его здесь, так же как и деньги… Закидываю на спину рюкзак, затягиваю его спереди, чтобы было легче нести, и выхожу из комнаты в коридор. Тяжелое дыхание дома в какой-то момент издает скрип половиц, пол, на котором не осталось покрытия, выглядит обшарпанным и ветхим. Очень тихо я подхожу к двери ее комнаты и, словно в фильме ужаса, с содроганием сердца наблюдаю за тем, как ручка начинает двигаться из стороны в сторону.

Она дома! Она дома! Панический страх пронзает меня насквозь, хочу бежать отсюда, но ноги становятся ватными, и я не могу сдвинуться с места.

– Так-так-так, – хрипло произносит слова моя мать. – Ну и насколько тебе хватило самостоятельности? Выглядишь так, как я и говорила прихожанам, хлебнувшей дерьма сполна. Затасканной своими мужиками, мерзкой и безнравственной оборванкой, залезающей в дом через окна.

Ее худое лицо вытягивается, скулы заостряются, рот перекашивает, показывая несовершенные зубы. Я делаю шаг назад, прижимаю к груди веревки рюкзака.

– Телефон мой верни, – хрипло произношу я, голос осип при виде этой ведьмы.

– А ты его заработала? – повышает мать голос. – В том-то и дело. Ты ничего в этом мире не заслужила. Пока ходила в церковь, я могла еще оправдать твои поступки, а сейчас ты отродье Сатаны, лучше бы ты покинула нас.

– Просто отдай мне телефон, я больше не стану здесь появляться. – Она надвигается на меня, как охотник на затравленного зверька.

– Упрощаешь себе жизнь? Эгоистка, все проще, чем нести ответственность. Ты убила его… ты виновата во всем. Каждый проклятый день ты усложняла мне жизнь своим существованием. Ты портила все, что строилось не один год, – не унимается она, припирает меня к углу и четко проговаривает каждое слово мне в лицо.

– Я не делала этого. Именно ты виновата во всем. Я могла уехать в университет и учиться. Но ты и твоя чертова церковь запретили! Ты убиваешь нас! Боже! – я вскрикиваю, когда она с силой бьет по моему лицу. – Хоть убей, но ты не скинешь с себя эту вину. Он мог быть жив по сей день, если бы ты позволила врачам помочь. Но ты отравлена своей верой, смертельно. – Она снова бьет меня, очки отлетают в сторону. Я все еще позволяю ее ударам сыпаться, пока не чувствую теплую жидкость, стекающую густой струйкой по моим губам.

– Ты сгниешь на улицах, сдохнешь, и я не стану хоронить тебя как верующего человека. Максимум, что тебе светит, – выгребная яма, куда тебя скинут как еще одну заблудшую душу. Все отвернулись от тебя, и самое время обратиться в веру! – орет она.

– Лучше бы ты сдохла вместо моего отца. Миллион раз я молилась, чтоб тот, в кого ты веришь, забрал тебя и отправил в преисподнюю. Там бы ты горела вечным пламенем в костре у чертей. – Мать хватает меня за волосы, выдирает палочки и больно дергает.

Ее звериный крик смешивается с моим страхом и болью, кулаки обрушиваются на мою голову, я оступаюсь об выступ и падаю на колени. Разъяренный кулак выбивает из меня воздух, тупой предмет бьет мне в скулу, и я слышу звон в ушах. Взвизгиваю, но прихожу в себя от очередного толчка, соскакиваю на ноги и несусь к двери, размазывая холодный пот, смешанный с кровью. Деревянное полотно поддается, и ноги несут меня дальше от дома. Разрывающие внутренние рыдания все никак не выходят наружу. Спрятавшись в первом попавшемся переулке, я начинаю беззвучно плакать. Широко раскрыв рот, не могу произвести ни одного звука, мне давно пора уже научиться давать сдачи. Ударить в ответ, оттолкнуть, все что угодно, но не позволять ей уничтожать меня. Мечтаю плакать в голос, залить все слезами, дать уже своей боли и горю выход, но не могу. Хватаю воздух ртом и закрываю глаза.

– Папочка, милый, забери меня к себе…