Зимняя корона

Elizabeth Chadwick

THE WINTER CROWN

Copyright © 2014, 2015 by Elizabeth Chadwick

© Гордиенко В., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Примечание для читателей

В романе я называю королеву Алиенорой, а не Элеонорой, потому что так она называла себя, и именно так ее имя написано в составленных ею хартиях и упоминается в англо-нормандских текстах. Мне показалось, что будет уместно таким образом признать ее заслуги.

1. Вестминстерское аббатство, Лондон, декабрь 1154 года

В то самое мгновение, когда Теобальд, архиепископ Кентерберийский, возложил на чело Алиеноры тяжелую золотую корону, ребенок в ее утробе бойко стукнул ножкой, и этот толчок отозвался во всем теле матери. В окна аббатства, выполненные в романском стиле, пробивался ясный зимний свет, заливая гробницу короля Эдуарда Исповедника и озаряя бледным сиянием помост, на котором Алиенора сидела рядом со своим мужем, новопомазанным королем Англии Генрихом II.

Генрих уверенно держал в руках инкрустированную драгоценными камнями державу и меч суверена. Его губы сжались в твердую, прямую линию, а серые глаза смотрели целеустремленно. В смешении мрака и света его борода сверкала медно-рыжим, он излучал жизненную энергию и пыл, как и полагается юноше двадцати одного года от роду. Он уже носил титулы герцога Нормандии, графа Анжу и герцога-консорта Аквитании и еще с тех пор, как в четырнадцать лет возглавил свой первый военный поход, был тем, с кем нужно считаться.

Архиепископ отошел, и Алиенора почувствовала, как на нее, будто яркий и неподвижный луч света, устремилось внимание всех собравшихся под сводами собора. Здесь собрались епископы, крупные феодалы и английские бароны, чтобы стать свидетелями знаменательного события, принести присягу новому монарху и вступить в эпоху мира и процветания. Все надеялись, что молодой король и его плодовитая королева залечат раны, нанесенные десятилетиями гражданской войны. Все было проникнуто духом сердечного воодушевления. Все стремились добиться от нового государя благосклонности и выгоды. В ближайшие месяцы Алиеноре и Генриху предстояло отделить алмазы от груды обычных камней и избавиться от ненужного.

Алиенора надевала корону во второй раз. Более пятнадцати лет она была королевой Франции, пока ее брак с Людовиком не был аннулирован по причине кровного родства. Это был удобный предлог, чтобы скрыть истинные основания для развода: куда важнее было то, что Алиенора родила Людовику в браке лишь двух дочерей и не сумела подарить сына. С Генрихом она состояла в куда более близком родстве, чем с первым мужем, и при мысли об этом Алиенора сардонически усмехалась. Деньги, влияние и человеческие страсти всегда имели большее значение, чем совесть и Божьи заповеди. За два года брака с Генрихом у нее родился здоровый сын, а к концу зимы она ожидала еще одного ребенка.

Генрих поднялся с резного трона короля Эдуарда Исповедника, и все опустились перед ним на колени и склонили головы. Он протянул руку Алиеноре – королева присела в реверансе, шелковые юбки золотым водопадом заструились вокруг ног. Генрих поднял ее, крепко сжав пальцы, и они обменялись ликующими взглядами: оба понимали, насколько значителен этот момент.

Облаченные в горностаевые мантии, рука об руку, они шли по широкому нефу аббатства, следуя за сверкающим драгоценными камнями крестом архиепископа. Дым ладана и облачка пара от жаркого дыхания медленно поднимались в небо. Алиенора ступала величественно, высоко держа голову и выпрямив спину, чтобы не потерять равновесие из-за тяжелой, усеянной драгоценностями короны и разбухшего живота. С каждым шагом ее платье сияло и переливалось, а хор пел торжественную хвалу, голоса певчих взмывали ввысь, чтобы сплестись с ароматным дымом и вознестись к небесам. В ее чреве весело ворочался ребенок, выгибаясь и толкаясь. Судя по всему, будет еще один мальчик. Полуторагодовалого первенца они оставили в Тауэре, под присмотром кормилицы. И однажды, с Божьей помощью, он тоже будет помазан на царство в этом со- боре.

За стенами аббатства, несмотря на пронизывающий декабрьский холод, собрались толпы простолюдинов, стремившихся полюбоваться на прекрасное зрелище и поприветствовать новых короля и королеву Англии. Стражники и распорядители держали толпу на расстоянии, но настроение царило радостное, тем более что придворные принялись осыпать собравшихся серебряными монетами и бросать в толпу небольшие буханки хлеба.

Алиенора наблюдала за толчеей, внимала возгласам благословения и одобрения, и, хотя она почти не понимала по-английски, чувства подданных были понятны.

– Нас принимают с радостью, – улыбаясь, сказала она Генриху.

– Конечно, после стольких лет войны, – широко улыбнулся он в ответ, но перевел взгляд с аббатства на Вестминстерский дворец и на мгновение озабоченно нахмурился. Когда-то это была величественная резиденция, но в последние годы правления короля Стефана здание пришло в упадок. Чтобы сделать его пригодным для проживания, требовался срочный ремонт. Пока Генрих вел государственные дела в Тауэре, а домашние покои устроил за рекой, в поместье Бермондси.

– Но ты права, – добавил он, – мы начинаем с высокой ноты. Да ждет нас процветание.

Он положил руку на ее округлый живот, намеренно выставленный на обозрение подданных сквозь распахнутые полы роскошной мантии. Королева должна быть плодовитой, и никогда это качество не было столь важным, как сейчас, в начале правления. Почувствовав, как ребенок сильно толкнул его в ладонь, Генрих восхищенно усмех- нулся:

– Наше время пришло. Мы должны воспользоваться успехом, ничего не упуская.

Взяв у придворного горсть монет, он бросил их в толпу. Молодая женщина, стоявшая в первом ряду с маленьким ребенком, поймала одну из них и ослепительно улыбнулась королю.

Алиенора устала, но все еще светилась от радости, когда баржа причалила у Тауэра. Матрос закинул канат на причальную утку и подтащил судно поближе к ступеням. Тут же подоспела прислуга с фонарями, чтобы развеять мрак зимней ночи и сопроводить королевскую чету в апартаменты. Золотые блики рассыпались по темным водам Темзы, от которых поднимался солоноватый запах. Даже закутавшись в подбитую мехом мантию, Алиенора стучала зубами от холода. Боясь поскользнуться, она осторожно ступала по покрытым инеем дорожкам в своих тонких кожаных башмачках.

Оживленно беседуя с придворными, среди которых был его сводный брат Гамелин, виконт де Турень, Генрих шел впереди, и его голос далеко разносился в ясной ночи. В тот день король поднялся задолго до рассвета, и Алиенора знала, что он не уйдет на покой до глубокой ночи. Зимой свечи и лампы были в их хозяйстве основной статьей расходов, за Генрихом было не угнаться.

Алиенора вошла в главную башню и медленно поднялась по ступенькам в свои покои, на мгновение остановившись и приложив руку к животу. Быстро заглянув в отделенный перегородкой альков, она убедилась, что наследник престола крепко спит в кроватке, укрытый мягкими одеялами и теплыми пледами. Его волосы отливали золотом в свете единственной лампы. Кормилица улыбнулась, уверяя, что все в порядке, и Алиенора повернулась к королевским покоям, где им с Генрихом предстояло провести ночь перед тем, как на следующий день переправиться через реку в Бермондси.

Ставни были плотно закрыты, чтобы не впустить в комнату ночной зимний воздух, а в очаге ярко пылал огонь. Алиенора встала к нему поближе, чтобы тепло окутало ее и прогнало холод, навеянный ледяным ветром на реке. Отблески пламени плясали, отражаясь на яркой ткани ее платья, выписывая на шелке самые разные истории.

Старшая горничная Марчиза подошла, чтобы помочь королеве раздеться, но Алиенора покачала головой.

– Нет, – с улыбкой произнесла она. – Мне хочется продлить этот день, насладиться им; другого такого уже не будет.

Эмма, сводная сестра Генриха, протянула Алиеноре кубок с вином, ее карие глаза сияли.

– Я запомню этот день на всю жизнь.

Всего два года назад, до свадьбы Алиеноры с Генрихом, Эмма жила в аббатстве Фонтевро в доме для мирянок. Она и ее брат Гамелин были незаконнорожденными сводными сестрой и братом Генриха, и обоим он нашел место при дворе.

– Мы все его запомним, – сказала Алиенора и поцеловала девушку. Она любила Эмму, ценила ее кроткую дружбу и восхищалась талантом вышивальщицы.

Вошел Генрих, энергичный, бурлящий, будто котелок на огне. Он сменил коронационную мантию на повседневную шерстяную котту^[1] и надел любимую пару разношенных сапог.

– У тебя такой вид, словно ты готов поплевать на руки и приступить к работе. – Одарив мужа многозначительным взглядом, Алиенора осторожно опустилась на стул перед очагом и расправила юбку так, что ткань водопадом закрыла ноги.

– Конечно. – Генрих подошел к окну и принялся расставлять шахматы из слоновой кости, оставленные на маленькой скамейке. – Как ни жаль, приходится мириться с привычками других. Если не дать им выспаться, они тупеют, как неточеные ножи. – Он передвинул фигуры на доске, создавая картину шах и мат.

– Быть может, тебе все же стоит хоть немного поспать.

– Что толку лежать как мертвый, пока вокруг кипит жизнь?

Оставив шахматы, он сел на скамью напротив Алиеноры и взял ее кубок, чтобы глотнуть вина.

– Ранним утром, с рассветом, явится архиепископ Кентерберийский. Уверяет, что у него есть кандидат на должность канцлера.

Алиенора приподняла брови. При дворе полным ходом шел торг за благосклонность короля и выгодные должности. Из короткого разговора с Теобальдом Кентерберийским Алиенора успела сделать вывод, что архиепископ – лукавый хитрец. За благодушным выражением лица и близоруким взглядом скрывалась стальная воля. Он бросил вызов королю Стефану и помешал старшему сыну Стефана, Юстасу, объявить себя наследником Англии, за что был на некоторое время сослан. Теобальд поддержал Генриха, и за это ему причитались милости. Архиепископ прославился тем, что умел собирать в своем кругу людей редкого и острого ума.

– Некий Томас Бекет, его архидиакон и протеже, – сообщил Генрих. – Родился в Лондоне, но получил образование в Париже и жаждет продемонстрировать свои способности управления государственными финансами.

– Сколько ему лет?

– Чуть больше тридцати. Не в преклонном возрасте, как половина прочих претендентов. Я переговорил с ним на ходу, но особого впечатления пока не составил.

– Теобальд не просто так выдвинул его кандидатуру, должна быть причина. – Алиенора забрала у Генриха свой кубок с вином.

– Само собой. Архиепископ хочет посадить кого-нибудь со мной рядом, собирается влиять на то, как я управляю государством, и продвигать интересы Церкви. Его протеже наверняка очень умен, в этом у меня нет сомнений. – Он натянуто улыбнулся. – Однако если я выберу этого Томаса Бекета, ему придется поменять господина. Я не против того, чтобы мне служили честолюбцы, но вот играть с собой не позволю.

Услышав в его голосе нотку раздражения, Алиенора бросила на мужа вопросительный взгляд.

Генрих встал, беспокойный, будто пес в незнакомом месте:

– Преданность – добродетель, которая встречается реже, чем зубастые куры. Мать всегда говорила, что никому нельзя верить, и она права.

– Но ей ты доверяешь, не так ли?

Генрих оценивающе взглянул на жену:

– Я готов доверить ей свою жизнь, и я не сомневаюсь, что она всегда поступает в моих интересах, но ее суждениям я доверяю не всегда.

Наступило тягостное молчание. Алиенора не стала спрашивать, доверяет ли Генрих суждениям жены, потому что подозревала, что будет разочарована ответом.

Ребенок снова толкнул ее, и она погладила живот.

– Тише, малыш, – пробормотала она и горестно улыбнулась Генри. – Он похож на тебя – почти не спит и всегда в движении. Мне кажется, во время коронации он бежал с кем-то наперегонки!

Генрих усмехнулся:

– Наверное, радовался, что родится сыном короля. Что за дети у нас будут! – Он присел рядом с Алиенорой и сжал ее нежные руки своими мозолистыми пальцами, рассеивая ненадолго возникшее между ними отчуждение. И чтобы окончательно загладить недоразумение, как галантный кавалер опустился на пол у ее ног и, прихлебывая вино из ее кубка, начал спрашивать ее мнение по вопросам, касающимся назначения других придворных чиновников. Говорил в основном Генрих, а Алиенора слушала, потому что речь шла об английских делах, и касались они людей, которых она едва знала, но ей было приятно, что мужа интересует ее мнение, и она то и дело высказывала свои суждения. Они пришли к мнению, что Найджела, епископа Или, бывшего королевского казначея, следует уговорить остаться на службе, потому что только он, с его огромным опытом, сможет привести в порядок казначейство и гарантировать приток доходов в казну. Ричард де Люси, служивший королю Стефану, займет одну из высших должностей в управлении государством, как и Роберт де Бомон, граф Лестер.

– Мне безразлично, кому служили эти люди в прошлом, – сказал Генрих. – Мне нужны их выдающиеся способности и преданность. Я сказал, что никому не доверяю, но готов дать подданным, обладающим честной душой и умом, шанс доказать свою верность. И де Люси, и де Бомон знают, что такая служба в их интересах.

Алиенора нежно взъерошила кончиками пальцев его волосы, любуясь тем, как отблески пламени играют на рыжевато-золотистых волнах. Ей придется добиться расположения и этих мужчин. В отсутствие Генриха, который не всегда будет находиться в Англии, она должна будет с ними общаться, и пусть они станут ее союзниками, а не врагами.

– С сыночка Стефана глаз спускать нельзя, – продолжал Генрих. – Хоть он и отказался от притязаний на корону, его могут избрать своим предводителем несогласные.

Алиенора мысленно перебрала придворных, с которыми ей довелось встретиться за последние недели. Переживший отца младший сын короля Стефана, Вильгельм Булонский, был приятным, ничем не примечательным молодым человеком на пару лет моложе Генриха. Он чуть прихрамывал из-за давнего перелома и вряд ли годился в великие вожди. Разве что кто-нибудь решит использовать беднягу в своих интересах.

– Мудрое решение, – согласилась она и зевнула, прикрывая рот ладонью. Долгий день навалился на нее; у огня было тепло, вино приятно кружило голову.

Генрих поднялся:

– Пора пожелать тебе спокойной ночи, любовь моя.

– Ты не ляжешь в постель, хоть ненадолго? – спросила она с ноткой мольбы. Ей хотелось завершить этот великолепный день в его объятиях.

– Позже. У меня еще остались дела. – Он нежно поцеловал ее в губы и ненадолго положил ладонь на большой живот. – Ты – истинное воплощение настоящей королевы. Я никогда не видел женщины, которая была бы так прекрасна и величественна, как ты сегодня.

Его слова смягчили ее разочарование и наполнили Алиенору теплым светом. Она проводила взглядом направляющегося к двери Генриха: он ступал так же бодро, как и утром. На пороге он обернулся и одарил ее нежной улыбкой, а потом исчез с порывом холодного воздуха.

Алиенора созвала своих дам и приготовилась удалиться на ночь, сожалея о том, что осталась одна, но все же весьма довольная этим долгим днем.

Оруженосец Генриха осторожно постучал в дверь взятого внаем дома на улице Истчип, в нескольких минутах ходьбы от Тауэра. Засов отодвинулся, и служанка молча впустила молодого человека и его вельможного господина, после чего закрыла дверь и преклонила колени.

Не обращая на нее внимания, Генрих устремил взгляд на молодую женщину, которая при его появлении присела в реверансе. Она низко склонила голову, и он видел лишь пышную копну пепельно-каштановых волос на фоне бледного льна сорочки. Генрих подошел к ней и указательным пальцем коснулся подбородка, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Мой король, – сказала она, и ее пухлые губы расплылись в улыбке, которая когда-то его околдовала. – Генрих.

Он поставил ее на ноги, прижал к себе и страстно поцеловал. Она обвила руками его шею и нежно, почти по-кошачьи, заурчала. Ощутив тепло ее гибкого тела, он зарылся лицом в ее густые локоны, вдыхая ароматы свежей травы и шалфея.

– Ах, Элбурга. – Его голос сорвался. – Ты мила, как весенний луг.

Она уткнулась носом ему в шею.

– Я и не надеялась, что ты придешь ко мне сегодня. Думала, будешь слишком занят.

– Ну да, я занят, но для тебя у меня время найдется.

– Ты голоден? Есть хлеб и вино.

Он покачал головой и обхватил ее грудь:

– Я сегодня наелся до отвала. Сейчас мне нужно безотлагательно удовлетворить голод другого сорта.

Элбурга с тихим смехом высвободилась из его объятий. Взяв с подставки свечу, она повела Генриха по крутой лестнице в спальню, на чердак.

Свеча почти догорела, когда Генрих потянулся за одеждой, собираясь уходить.

– Не уходи. – Элбурга нежно провела пальцами по его обнаженной спине.

Он с сожалением вздохнул:

– У меня слишком много дел, любовь моя. Скоро придет архиепископ Кентерберийский, и неуместно встречать его, едва покинув постель любовницы, какой бы соблазнительной эта постель ни была. – Он поднес ее руку к губам: – Я скоро приду снова, обещаю.

– Королева была сегодня очень красивой, – тихо сказала Элбурга.

– Это правда, но она – не ты.

Элбурга выпрямилась и принялась приглаживать растрепавшиеся пряди.

– Любовь моя, ты – совсем другое дело. – Он заправил выбившийся локон ей за ухо. – Есть обязанности… а есть удовольствия, и встречи с тобой – удовольствие.

К тому же Алиенора беременна, и он не мог делить с ней постель.

Из угла за шторой донесся тихий плач просыпающегося ребенка. Элбурга набросила сорочку и исчезла за занавеской, тут же вернувшись с рыжеволосым младенцем на руках.

– Тише, маленький, тише, – промурлыкала она. – Видишь, твой папа пришел.

Ребенок уставился на Генриха, собираясь заплакать, но тот скорчил ему рожицу, и малыш со смехом уткнулся носом в мягкую белую шею матери, а потом снова посмотрел на Генриха своими круглыми голубыми глазами. Генрих ответил ему радостным взглядом. Нет ничего хуже вопящего младенца, которого не успокоить.

– Я о нем позабочусь, – сказал он. – Этот мальчик – сын короля, и у него будет все, чтобы проложить себе дорогу в этом мире.

В глазах Элбурги мелькнул страх:

– Ты ведь не заберешь его у меня? Я этого не вынесу.

– Не болтай чепухи!

Генрих увернулся, чтобы снова поцеловать Элбургу. Конечно, малышу лучше с матерью. А вот когда он подрастет, станет умнее и сильнее, настанет время учиться, и от материнской юбки парнишку придется оторвать, но сейчас говорить об этом не было нужды.

– Мне пора.

Он ласково потрепал ее по волосам, поцеловал сына и, уходя, положил на стол толстый мешочек с серебряными пенни, в дополнение к той монетке, которую Элбурга поймала в тот день у собора.

В темном зимнем небе не было и проблеска рассвета, и Генрих решил, что может пару часов понежиться в кресле, а потом подготовиться к визиту архиепископа. По дороге в Тауэр его мысли были заняты государственными делами, а воспоминания об Элбурге отодвинулись на задворки сознания.

2. Поместье Бермондси, близ Лондона, декабрь 1154 года

Алиенора рассматривала человека, которого Генрих только что назначил канцлером Англии. Томас Бекет был высоким и худым, с квадратным тяжелым подбородком, крупным носом и проницательными серыми глазами, которые, даже сосредоточившись на чем-то конкретном, не упускали из виду ничего из происходящего вокруг.

– Вас можно поздравить, мастер Томас, – сказала она.

Он поклонился, легко взмахнув рукой:

– Я благодарен королю за предоставленную мне возможность, г-госпожа. Я сделаю все возможное, чтобы служить вам обоим в м-меру моих сил. – Он говорил медленно, размеренно. Впервые услышав его, Алиенора подумала, что он пытается придать себе больше значимости, но теперь поняла: Томас Бекет старался скрыть заикание. Дипломатом он был, несомненно, выдающимся, по словам архиепископа, во многом именно благодаря Бекету удалось убедить Рим не признавать Эсташа, сына короля Стефана, наследником Английского трона.

– Что ж, будем надеяться, что нас ждут великие свершения, мастер Томас.

– Только скажите, что нужно делать, и я сделаю все возможное, чтобы воплотить это в жизнь.

Он спрятал руки в меховые рукава, более широкие, чем обычно, видимо, призванные увеличить пространство, которое занимал сам канцлер. Алиенора заметила и роскошную брошь, приколотую к его плащу, и золотые кольца, украшавшие его ухоженные пальцы. У мастера Бекета были хороший вкус и тяга к роскоши, как и у многих при дворе. Занимающий высокое положение должен был и внешне выглядеть достойно – одеваться и вести себя, как заблагорассудится, мог лишь всемогущий Генрих. И все же за аппетитами канцлера нужно было проследить.

– Я уверена, что мы найдем общий язык. Всегда приятно познакомиться с тем, кто не понаслышке знает об особенностях дипломатии в королевстве.

Бекет поклонился:

– Да, г-госпожа. Однако всегда есть чему научиться, и я с нетерпением жду возможности приступить к своим обязанностям.

С каждым произнесенным словом его голос звучал все весомее и многозначительнее. Как он жаждет выслужиться, подумала Алиенора, но явно не прочь и воспользоваться новыми полномочиями.

Вошел, весело сверкая глазами, Генрих:

– Ну как, выходим на охоту, милорд канцлер? – Он приветливо хлопнул Бекета по плечу. – Конюхи подыскали тебе быстроногую лошадь, а я одолжу одного из моих ястребов, пока ты не обзаведешься собственным скакуном и птицами.

– Сир, я всегда рад служить, – поклонился Бекет.

– Ха! Ну тогда – вперед! – И Генрих направился к выходу, подхватив канцлера с таким воодушевлением, будто он ребенок, нашедший нового товарища для игр. Остальные придворные допили вино, проглотили последние кусочки хлеба и бросились следом, мечтая сейчас же выехать на охоту, желая произвести впечатление на нового короля. Алиенора смотрела им вслед, завидуя мужской свободе. В последние месяцы беременности ей приходилось ограничиваться делами в замке. Мужчины будут говорить о политике и государственных делах, восторженно спорить об охоте. Станут укреплять союзы, хвастаться достижениями, пускать пыль в глаза и выплескивать избыток энергии в скачке. Генрих поближе познакомится с Бекетом и другими государственными мужами, от которых зависело его правление, а они поближе узнают его – ровно настолько, насколько решит король.

Пока мужчины охотились, Алиеноре оставалось лишь общаться с их женами, дочерьми и подопечными, заодно налаживая и свои связи. Женские хитрости часто оказывались более действенными, чем мужская болтовня, и целей всегда можно было достичь и без участия в хвастливых состязаниях и безумных скачках.

Среди дам Алиенора сразу выделила Изабеллу, графиню де Варенн, жену Вильгельма Булонского, сына Стефана. Это была привлекательная молодая женщина с блестящими темно-каштановыми волосами, заплетенными в две толстые косы, которые выглядывали из-под вуали. Ее теплые карие, с золотыми крапинками глаза, искрились весельем и умом. Изабелла взяла маленького сына Алиеноры под свое крыло и рассказала ему незамысловатую историю о кролике, изображая животных особым образом сложенными пальцами и нежно щекоча малыша.

Гильом смеялся и восторженно визжал.

– Еще! – подпрыгивая, требовал он. – Еще… Давай!

На лице Изабеллы де Варенн мелькнула печальная улыбка. Молодая женщина была замужем за младшим сыном короля Стефана уже шесть лет, но их брак оставался бесплодным, что с политической точки зрения Алиенора считала благом. Пусть Вильгельм Булонский и отказался от прав на английскую корону, но кто знает, не прорастут ли семена мятежа в следующем поколении, и Генрих предусмотрительно не спускал с юноши глаз.

Наблюдая за тем, как Изабелла играет с ее сыном, Алиенора решила взять графиню ко двору и завязать с ней дружбу. От нее наверняка можно узнать много интересного об английских баронах, особенно о тех, кто поддерживал Стефана. Чем больше она приблизит к себе Изабеллу, тем лучше.

– Ты хорошо ладишь с детьми, дорогая, – тепло сказала Алиенора.

Изабелла рассмеялась.

– В этом нет ничего сложного, госпожа. Дети любят такие игры. – Она обняла малыша и сложила платок в другой руке в фигуру кролика. – И мужчины тоже, – кокетливо добавила она.

Алиенора улыбнулась, соглашаясь с этим утверждением, и подумала, что Изабелла де Варенн ей очень подойдет.

– Королева пригласила меня к себе придворной дамой, – вечером сообщила Изабелла мужу, когда они укладывались спать в съемном доме рядом с Тауэром. Ей очень понравился этот день. Многие годы у нее не было возможности общаться при дворе с женщинами, равными ей по положению, но теперь появилась уверенность, что все будет по-другому, и у нее улучшилось настроение. Играя с прелестным малышом беременной королевы, она ненадолго загрустила, но поспешила отбросить мысли о собственной судьбе.

Ее муж полулежал на кровати, опираясь на подушки, а Изабелла растирала ему правую ногу согревающей мазью. В прошлом году Вильгельм сломал голень из-за «несчастного случая» при дворе, говорить о котором отказывался. Туманные обстоятельства того происшествия так и остались для Изабеллы невыясненными. Она подозревала, что это было либо предупреждение Вильгельму, чтобы он отказался от притязаний на корону отца, либо неудачная попытка убийства. Не имея никакого желания добиваться королевского титула, Вильгельм охотно уступил свое право на престол, и опасность, казалось, миновала, хотя Изабелла чувствовала: за мужем по-прежнему пристально наблюдают.

– Ничего удивительного, – сказал он. – Король намерен оставить меня при дворе, и вполне логично, что тебе предлагают место при королеве. – Он язвительно усмехнулся. – С одной стороны – это дружеская благосклонность, с другой – скрытый домашний арест. Генрих не намерен выпускать нас из виду.

– Но ведь со временем это пройдет? – спросила Изабелла, которой всегда хотелось, чтобы все вокруг складывалось хорошо.

– Надеюсь. – Вильгельм надул щеки. – Никогда не встречал таких неугомонных королей. Генрих весь день носился по холмам и долинам, и, если бы его лошадь не начала спотыкаться от усталости, носился бы до ночи, черт бы побрал всех нас. За ним могли угнаться только Гамелин, его сводный брат, да новый канцлер, и то держались лишь благодаря силе воли и самым выносливым лошадям. Завтра на рассвете он снова отправится в путь, я уверен. – Скривившись, Вильгельм сел поудобнее. – На следующей неделе он собирается в Оксфорд, а потом в Нортгемптон.

Изабелла бросила на мужа острый взгляд.

– Кто едет? Только свита короля или весь двор?

– Только свита; о придворных дамах королевы он не упоминал – радуйся!

– Я буду скучать, – сказала Изабелла, продолжая массировать мужу ногу.

– Я ненадолго, не волнуйся.

Она сосредоточенно работала, хотя мазь уже полностью впиталась.

На месте перелома остался толстый шрам, похожий на сучок на ветке.

– Изабелла. – Он произнес ее имя так нежно и печально, что ей захотелось плакать. – Расплети косы. Мне очень нравится, когда у тебя распущены волосы.

Она нерешительно потянулась к пышным косам еще влажными от мази пальцами. Изабелла любила мужа, но так, как старшая сестра может любить младшего сводного брата, и в минуты близости чувствовала себя неловко. Они поженились по указу его отца-короля, когда ей было шестнадцать, а ему всего одиннадцать, и, хотя Вильгельм со временем достиг физической зрелости, их плотская любовь так и не расцвела. Они восходили на ложе, потому что были обязаны дать наследников землям Булони и Варенна, но за годы семейной жизни Изабелла так и не забеременела.

Она говорила себе, что время еще есть и это обязательно произойдет, но с каждым разом, когда все попытки оказывались тщетными, росли ее сомнения, как и ощущение вины.

Вильгельм запустил пальцы в ее волосы и притянул жену к себе, но за объятиями последовали лишь поглаживания и нежные поцелуи, которые, вместо того чтобы перерасти во что-то большее, постепенно угасли, будто прогоревшая свеча, – и он заснул. Изабелла лежала рядом, боясь пошевелиться, потому что Вильгельм сжал рукой ее длинные густые пряди, как ребенок сжимает любимую игрушку. С болью в сердце она прислушивалась к его медленному, ровному дыханию.

В конце февраля выпал поздний снег, покрыв за ночь землю пушистым белым одеялом. В Бермондси в родовой комнате жарко топили очаг, и, хотя нижняя часть тела Алиеноры на этой стадии родов была обнажена, ее плечи укрыли меховой накидкой.

– Подумать только, – сказала Эмма, подавая Алиеноре кубок вина с медом, – этот ребенок родится в горностаевой мантии, как ни посмотри!

Схватки ненадолго стихли, и Алиенора слабо улыбнулась. Ее старший сын родился у герцога и герцогини, а этот малыш будет отпрыском короля и королевы Англии.

– Верно, и на этот раз отец его сразу увидит. – Генрих недавно вернулся из стремительного путешествия по Англии. Из-за глубокого снега охоту пришлось отменить, и король находился в своих покоях вместе с Бекетом и де Люси, занимаясь государственными делами. Алиенора с удовольствием потягивала медовый напиток. – Когда родился Гильом, Генрих был в походе, и увидел сына, когда тому исполнилось семь месяцев!

Следующая схватка была сильнее предыдущей, и Алиенора, задыхаясь от боли, вернула кубок Эмме.

Повитуха осмотрела королеву.

– Уже совсем скоро, госпожа, – сказала она, стараясь подбодрить роженицу.

Лицо Алиеноры мучительно исказилось.

– Вряд ли! – охнула она. – Мужчины везде в выигрыше!

Был уже почти полдень, когда родильную комнату огласил громкий детский плач, а обессиленная Алиенора, едва переводя дыхание, откинулась на подушки.

– Госпожа, у вас прекрасный, здоровый мальчик! – Сияя улыбкой, повитуха приняла ребенка из окровавленных бедер Алиеноры и положила его, влажного и скользкого, матери на живот.

Несмотря на усталость, Алиенора торжествующе рассмеялась. Два сына, два наследника – она с честью выполнила свой долг.

Повитуха перерезала пуповину и занялась Алиенорой, пока ее помощница купала младенца в медном тазу у огня. Мальчика вытерли, завернули в теплые льняные пеленки и меха и вернули матери. Алиенора взяла сына на руки, погладила его еще сморщенное личико, пересчитала и поцеловала пальчики. В окна струился бледный свет, за стеклом с тихим шепотом кружились крупные, с зеленоватым отсветом снежинки. Алиенора подумала, что навсегда запомнит эти минуты: покой после тяжелой борьбы; тепло огня и меха, защищающих ее с сыном от холода; ощущение тишины и умиротворения – почти священное.

Алиенору разбудил звон колоколов лондонской церкви и ближайшей церкви Святого Спасителя, возвещающие о рождении принца. Свет за окном угасал, приближались сумерки, и снег перестал. У кровати стоял Генрих, с блаженной улыбкой на красном от мороза лице глядя на младенца в колыбели.