Развременение. Мои стихи-поэтемки

Проза моей поэзии
Вступительное эссе автора

…Мы,

каторжане города-лепрозория,

где золото и грязь изъязвили проказу, —

мы чище венецианского лазорья,

морями и солнцами омытого сразу!

Владимир Маяковский «Облако в штанах».

1914–1915 гг.

Перед Вами, дорогой читатель, в этой книге раскрыты мои избранные стихотворения-«поэтемки». Мне хотелось выразить в поэтической форме квинтэссенцию глубоко осознанных, многоаспектных событий, разноплановых переживаний, спрессованных в сгусток единого чувства внутренней творческой экзальтации. Необычность, противоречивость превращения вещей в ходе их движения в парадоксально противоположные формы и состояния, неожиданная трансформация осязаемой морфологии и аксиологии реальности, их внезапная инверсия, смена плюса на минус и обратно, утрата, казалось бы, незыблемых истин, неопределённость будущего, метаморфоза ощущений и размышлений – всё это посетило меня в период моего продолжительного, ВОСЬМИДЕСЯТИлетнего существования!

В результате, в моём поэтически настроенном разуме возникла образная конструкция неупорядоченного времени, и появилось в стихах-поэтемках слово «Развременение», ставшее заглавием книги. Этот образ скреплён столбцами слов и фраз, свёрстанными в поэтических откровениях автора. Пробегая беззвучным скольжением визуального считывания стихотворных текстов, Вы проникаете в мой внутренний мир – в пережитую мной и моими сверстниками действительность.

Стихи мои наполнены откровениями: «… Как же мне не знать и не любить Москвы? В ней рождён декабрьским утром – в 35-ом…» («Дом на Ордынке»). Первые рукописные наброски моих «поэтемок», сделанные синими чернилами, пером школьной ручки, я сохранил в тетрадке, где тогда проставил в них дату – 1947 год. Мне было 12 лет. А первое лирическое четверостишье, датированное 1952-м было такое: «Ты меня забудешь потому, что тебе всего 17 лет, я в твоих воспоминаньях потону, как эпизодический сюжет». Потом было ещё много моих стихов о любви, об увлечениях представительницами прекрасного пола. Но никогда меня не покидало чувство органического слияния с огромным, необозримым русским пространством, частицей которого был и ещё существует в Москве, на прежнем месте, дом на Большой Ордынке, 29. Из торцевого окна 4 этажа нашей коммуналки прямо сквозь маковки куполов церкви Святого Николая в Пыжах были видны куранты Спасской башни Кремля. Ведь торец нашего дома (и поныне) вплотную примыкает к церковному дворику, что позволяло нам, при взгляде в окно, простым, невооружённым глазом через расстояние длинной улицы, вдали, за Москворецким мостом, разглядеть золотистый циферблат курантов и стрелки башенных часов. Они зримо напоминали всей нашей семье и мне, что мы живём в огромном пространстве столицы нашей Родины. Я ощущал это пространство как особый космос, как макроявление всей моей жизни. Меня восхищали мои родители. Отец – геолог, добровольцем вступивший в ряды ополчения, прошедший войну в боях на Втором Белорусском фронте, награждённый двумя боевыми орденами и медалями. Мать, вынесшая тяготы эвакуации, болезней, с двумя детьми-дошкольниками – с моей сестрёнкой и со мной (нам было – ей 7, мне 5 % лет). Мы, к счастью, пережили эти три тяжелейшие года. Мои родители стали для меня героями, образцами стойкости человеческого духа. Я учился у них применять к себе их образ поведения, воспитанности, грамотности речи, старался усвоить их необыкновенную способность оставаться самим собой, не поддаваться панике в любых негативных обстоятельствах, всегда принимать продуманные решения поступков. Они воспитали во мне способность стать самодостаточной личностью, за что я храню в своём сердце – им, уже покинувшим этот мир, – огромную сыновнюю благодарность и любовь. Я счастлив, что у меня замечательная родная сестра; как старшая, она всегда заботилась обо мне (а разница у нас в возрасте всего полтора года). У нас всё с ней едино: искренность, чистота помыслов, взаимная увлечённость актуальными областями науки и практики. Мы заняты с ней в разных сферах интересов (я – в дизайне, она – в области биохимии). Мы оба – доктора наук, работаем дома за компьютером и преподаём соответствующие дисциплины в вузах университетского уровня. Я написал поэтемку, отмечая юбилей сестры, – «С днём рождения, моя сестрёнка Золя!». В других стихах читатель увидит личные фотографии, иллюстрирующие поэтемки, посвященные моей семье: взрослым – сыну и дочери, их детям, моим внукам. Сыну я посвятил поэтемку «Поезд времени». Старшему внуку – досталась специальная поэтемка («Севильский вояж»). И там же – поэтемка в память о моей маме «Мама, поговори со мной». Отдельную группу публикаций составляет тема моих стихотворений, посвященных памяти моей покойной жены – Мариночки. В этой группе 7 поэтемок с иллюстрациями, все они – в этой книге.

Поэзия и дизайн

Как мне удаётся совмещать занятия двумя творческими, но разноплановыми видами искусства и науки, поэзией и дизайном? Дело в том, что дизайн стал после поэзии и архитектуры моим «третьим призванием». Мне хотелось выразить в поэтической форме квинтэссенцию тех глубоко осевших в кладовые моей эмоциональной памяти запасов, которые становились источниками всё новых волн стихотворного вдохновения. Я почувствовал на себе этот ток истечения подспудной энергии, словно эманации потаённой, скрытой силы монад, которые заряжают органический арсенал всех моих чакр «пра-энергией», питающей нервную систему эффектором включения импульса глубокого осознания, многоаспектно взаимосвязанных событий. Я реально проектировал узорчатый паттерн спектра своих переживаний. Складывал компонуемые из них пазлы в формы маленьких поэм – «поэтемок». Итоги логического разрешения каждого пазла в форме созвучных рифм, строчек, строф законченных поэтемок, порождали во мне чувства разрядки, как будто нажатие «спускового крючка» нервного напряжения сбрасывало спрессованный сгусток внутренней творческой экзальтации. Я благодарен судьбе, наградившей меня с молоком матери возможностью испытать это чувство внезапной аллертности, всплеска интуиции, стимулирующей развитие гибкости мышления. Вероятно, подобная врождённая способность присуща всем поэтам, совершающим таинство стихотворчества. Лично я открыл в себе эту новую для меня способность – компоновать первые чернильные строки откуда-то ниспадающей на меня поэзии – в далёкие годы моей юности, будучи 13-летним учеником 5 класса московской средней школы. Но я продолжал развивать это благое приобретение природы далее, в течение всей моей творческой деятельности. Я чувствовал себя поэтом, когда разрабатывал главы своих двух диссертаций: кандидатской в 1972, и докторской в 1996 годах, когда выпускал десятки своих научных статей в печатных изданиях, когда читал лекции группам дипломников, магистрантам и аспирантам в вузах, на кафедрах архитектурного и дизайнерского профиля. С поэзии начинался мой поиск замысла, идеи и концепции любого творческого начинания при построении гипотезы инновационных методов проектирования. Я обращал в студийный сценарий спектакля даже процесс научного руководства подготовкой к защите диссертаций моих учеников. Думаю, такую методику игрового обучения и ассоциативно-коммуникативного преподавания запомнили многие студенты, работавшие под моим руководством. Знаю, они восприняли и помнят мои уроки как позитивный опыт на их жизненном пути.

С приходом постмодерна, как «сдвига» культуры, сместились грани национальных культур, смешалось в потоках фьюжен (Fusion), стилевом «миксе», своеобразие архитектуры, дизайна, музыки, литературы, театра и кино. Этот «сдвиг» достал самые потаённые струны монад творчества XXI века. В поэзии объявилась нарративная функция лингвистики. Деятельность дизайнеров становится массовым видом «оказания брендинговых услуг» заказчикам, у которых возникла потребность привести утилитарную форму бизнеса в более «продаваемый» – художественно-эстетический вид. Считается, что нормы и критерии требуемого «вида» уже отработаны всем предшествующим опытом подобных экспериментов. Нужно только подогнать к заранее известной норме наличное техническое состояние изделия, сооружения, машины, одежды, изображения, конфигурации шрифта, цвета покраски и т. д. Мне такая роль дизайнера была изначально не приемлема.

В поэтемке «Наперекор» у меня есть такие строки: «Как им внушить, что не для денег я рождён? Что ум мой никогда не будет «продающим»? Что счастье нам – жить так, как листьям под дождём, Творя день будущий, прощаясь с предыдущим?». Этой установкой я руководствовался на протяжении всей моей жизни. Сущность русского дизайна проявлялась в своём феномене» задолго до того, как понятие «дизайн» было узурпировано американцами и встроено в международный лексикон. Именно на стыке XX–XXI веков, в 20-летие этого периода времени возник русский прото-дизайн. Его создатели – умудрённые «прометеевым огнём» умы 17 учёных-подвижников блестящей плеяды «Русского космизма», и вслед за ними основатели и передовые волонтёры художников-конструкторов «Русского авангарда». Они устремились к «глубинам незнаемого», к областям новых учений о «ноосфере», или «Пневматосфере», «сфере разума» Владимира Вернадского, Павла Флоренского, к инновациям «средостроения», «формотворчества», к новым горизонтам естествознания, к освоению «геологического и космического миропонимания» становящейся формации общества. В своих стихах, как и в теоретических исследованиях, я стараюсь реализовать потенциал именно созидательного, тварного процесса, в котором дизайн призван играть ведущую роль. Я верю в то, что практически возможно направить демиургический, жизнестроительный потенциал дизайна в русло творчества, созидающего социум. В дизайне процесс творчества должен стать подобен природному морфо-онтогенезу. Дизайн должен стать «креационным», и для этого дизайнер должен овладеть искусством ноуменального творения. Об этом я тоже пишу в своих теоретических трудах и в «поэтемках».

Удачного Вам прочтения этой книги!

Эльген Григорьев Июнь 2016 г.

Развременение

 
Течение времени в космических «Крото́вых норах»^[1]
Обречено быть замкнутым в туннеле миллионнолетном.
Но, пропетляв меж звёзд, смирив крутой свой норов,
Оно летит назад прокрученной обратно кинолентой.
 
 
Я власти времени противился, когда мне было двадцать,
Не принимал «фатальность» как природную естественность.
Мне, молодому, не хотелось с жизнью расставаться, —
Да и сейчас не хочется, хоть мне уже за семьдесят.
 
 
Уйти от старости ещё не удавалось умудриться
Ни медикам, ни колдунам. Нет разве мер мудрее?
Такой вопрос меня преследовал лет тридцать,
Пока я не нашёл ответ – развременение.
 
 
Я абстрагировал свой мозг от времени круговращения,
Возвёл заслон от града дат, щит ставен, плотность створок.
Стал неподвластным росту возраста и попросил прощения
У старых сверстников за то, что выгляжу на сорок.
 
 
Мой сын отметил сорок пять – успешных действий шествие,
И дочка к юбилею «сорок» славной подойдёт дистанцией.
А внучке старшей – двадцать, младшая достигла шестилетия,
И внук отпразднует в начале марта год свой девятнадцатый.
 
 
Чтоб не было так больно с жизнью расставаться,
Не поддавайтесь времени – нет разве мер вернее?
Уйти от старости легко, лишь стоит постараться.
Попробуйте мой инструмент – развременение!
 

Ноябрь 2011 г.

Я был там

 
Высший Сеятель зёрна вкраплял, оживляя бездушье песчинок.
Превратил их в свидетелей времени – наполненья песочных часов.
Творец знал: неестественность – в ранних смертях беспричинных.
Говорил: жизнь дана – длиться вечно, замкнуть нужно Чёрный засов.
 
 
Нас, прибывших на свет, ждал «проявленный» мир феноменов^[2].
Ход песочных часов, где песчинки струят сверху вниз.
Постигали умом «Вещь-в-себе» и невидимый мир ноуменов^[3]
В первом крике рождённого: вот он – из небытия трансформизм!
 
 
Жизнь приняв в своё лоно, Земля дала людям вместилище:
Эстафету эпох закрутить, Книгу Книг в свод деяний сверстать.
Нам бы в сердце часов – ПУЛЬС ТВОРЕНИЯ также внести ещё,
Чтобы КРЕАЦИОННЫЙ ДИЗАЙН^[4] начал в практику перерастать!
 
 
Нас учили с пелёнок стремленьям к Познанью, дерзаниям.
В идеале – стать в ранг демиурга, способного чудо творить!
Нас не звали родиться, но жизнь обратилась к Дизайнерам:
Дать идею проекта на Вход, чтоб в бессмертие дверь отворить.
 
 
Солнце в створ небосвода вкрапляет вибрации порциями.
Как монады^[5], стекаются струйки из колбы песочных часов.
Будь, дизайнер, на Входе, сам станешь создателем в социуме!
Я был там… ещё счётчик не сдвинут, на Выходе – чёрный засов.
 

Реципиент

 
Ты думаешь, что я – реципиент,
Что ты мне силы отдаёшь, как донор.
И ты решаешь, цепь перетерев,
Разнять контакт браслетов животворных.
 
 
На правой кисти мне сустав свело,
На левой – тебе стиснуло запястье.
Как мысль беззвучна, как не видно слов,
Так невесомы цепи сопричастья.
 
 
А может, внешний мир – реципиент,
И мы с тобой – один бессмертный донор?
И этот мир, коллапс перетерпев,
Наш транспорт с якорной стоянки стронул?
 
 
Не кровоточит кожу жгущий след
Воображаемых браслетов обручальных.
Но ток по цепи бьёт в ручной браслет
Толчками чувств – прекрасных и печальных.
 
 
Как медленно браслет меня казнил!
За что сковал и за кого карал он?
В нём образ твой из музыки возник,
Как генделевский Деус от хорала.
 
 
Мне тембры задаёт твой организм.
Он – сгусток радостно-печальной смеси.
Так мощью стонущих регистров органист
Вершит «Крещендо» моцартовской Мессы.
 
 
Зиготой внеземных интрагамет
Росла, ветвясь, из нервной нити клетка,
И обернулся женщиной фрагмент
Смятенного, истерзанного интеллекта.
 
 
Я верю, верю в свой последний шанс.
За всех, кем был отвергнут многократно,
Страдаешь ты, возможности лишась
Меня побить, как козырная карта.
 
 
Поэтому губами я припал
К твоим коленям, и страдал, и плакал,
Искал в тебе участья и тепла,
Глотая слёзы, но мне было сладко!
 
 
Поэтому к руке твоей приник
И вижу в ней твоё отображенье.
Она живёт, как мраморный Дневник,
И умирает, как шедевр в Родене.