Жертва. Между долгом и человечностью

© Елена Жег, 2021

ISBN 978-5-4490-9116-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Недостаток средств существования может ограничивать предел дальнейшего размножения, что выражается только одним – уничтожением большей части детей.

А. Смит

Предисловие

Из перепечатки аудиозаписи собрания Совета №082145:

Глава отдела разведки: Послушайте, в словах этого парня есть очень дельные мысли! Нам и правда пора уходить от поддержания населения в сторону… Кхм… время заселять новые территории, расширяться! Да и заражённые земли давно пора проверить. А для этого тоже нужны ресурсы! И в первую очередь – людские. И потом, наши базы не справляются! В Мертвых городах уже ни черта не осталось! А потребление-то всё растет, и мы даже не можем себе позволить его снизить!

Министр здравоохранения: Точно… Вечных детей нужно вечно занимать! И контролировать…

Неразборчиво: У вас семь пятниц на неделе… Только один уклад прочно вошел в жизнь, всё устаканилось, решили по новой все сломать?

Глава отдела разведки: А вам нравится то, чего мы достигли? Может быть, Вы с гордостью называете себя убийцей?

Министр обороны: Не передергивайте!

Глава отдела разведки: Хорошо, но можете ли вы с уверенностью сказать, что революция не единственный выход из того, что мы сотворили?

Министр образования: Хотели же, вроде, разрешить им собак? Чем не выход? Может научатся хоть о ком-то заботиться?

Несколько голосов: Да голодом их заморят, наверняка!

Глава отдела учета ресурсов: С собаками тоже потом поэкспериментируем. На них придется много пищи выкинуть зазря…

Глава промышленного комплекса: Наша задача, обеспечить выживаемость. Возможно, стабильность тут и не помощник! Давайте позволим парню попробовать!

Профессор: Я согласен, это один из лучших проектов за последнее время и как нельзя грамотно вписывается в профиль выпускника. Он ему подходит, а сам малец подходит нам. Каков бы ни был исход проекта, он будет выгоден нам в любом случае!

Глава правительства: Тогда – решено. Утверждаем! Пригласите юношу назад!

***

Пять ступеней вдоль облупившейся и засаленной голубой стены. Лестница была замызгана тем больше, чем ниже опускался взгляд. Квадраты стекла в ветхой двери, покрытой трещинами, насилу держались. Ржавая ручка давно сломалась и безвольно болталась, громко стеная, если случится потянуть за неё. Двигаясь, дверь осыпала пол ошметками белой краски, будто клоками сбрасывала кожу.

Внутри то там, то здесь вспыхивали и гасли, неисправные люминесцентные лампы. Они все время жужжали и ужасно раздражали. У нескольких же еще рабочих, но тусклых и бледных светильников тучами роились мухи. Зато в полумраке не так бросались в глаза плешивые желтоватые стены, сплошь покрытые черными пятнами грибка. Было напряженно тихо, а доносившееся из-за дверей эхо разговоров, шуршание и иногда, очень редко, смех медсестер (такой неуместный и громкий) только усиливали волнение.

Сразу при входе, не отмеченном никакой вывеской, просыпалось страстное желание убежать прочь. У всех входящих неизменно рождалась эта трусливая мысль. Но нужно…

Вера – молодая девушка в простеньком сером платье – смахнула с сидения таракана и брезгливо уселась на самый краешек холодного металлического кресла. Обвив руками живот, ссутулилась. Нога её дёргалась от страха и волнения, а в глазах и движениях сквозила неловкость, стеснительность и стыд.

Никогда не угадаешь сколько придётся ждать, пока вызовут. Порой пациенты проводили в коридоре по несколько часов, слушая, как болтает медсестрица с врачихой. Минуты текли медленно, словно в часах вместо песка клейстер. Жужжание, моргание ламп, приглушенный стук каблуков, разговоры, разговоры, разговоры…

Наконец дверь, визжа, распахнулась. Повеяло сыростью, плесенью и спиртом.

Давно уже знакомая медсестра Елисавета, крупная, красная, с чуть заплывшим, хоть ещё и красивым лицом, дежурно улыбнулась. Вера скривилась в ответ. Они виделись каждое посещение и раз за разом медработница обращалась к девушке подчеркнуто презрительно.

– А, снова ты, – бесцветно произнесла Елисавета и пошла вглубь кабинета, бросив через плечо, – заходи.

Внутри стоял допотопный стол, неряшливо заваленный картами, справками и бог весть чем – рабочее место помощницы врача. Сестра села и принялась раскидывать бумаги в поисках нужной карты. Она сильно щурилась под удручающе-жалким освещением настольной лампы.

Придвинутая к столу, деревянная ширма со стеклами, залепленными старыми, выцветшими газетами, скрывала от посторонних глаз гинекологической кресло. Также было наполовину залеплено и грязное окно, пропускавшее лишь линялое подобие дневного света. Сквозь ширму, однако, проглядывался тощий силуэт врача.

Вера здорово нервничала и от того переминалась с ноги на ногу, отвлекая себя рассматриванием выщербленных половых досок и блеклых, пузырящихся анатомических постеров.

Елисавета махнула рукой на перегородку:

– Проходи, – все также монотонно выдавила она и начала заполнять Верину карту.

Девушка зашла за ширму. Нервно взглянула на обшарпанное кресло, оглядела стеклянный стол, на котором с педантичной аккуратностью, были разложены, стекла, зеркала и другие медицинские приспособления. Черноволосая врачиха лениво следила за ней взглядом, пока Вера раздевалась и залезала в кресло.

Вопреки всем мольбам, осмотр был долгим и местами болезненным. Врачиха, задумчиво переминалась с ноги на ногу, все тщательней проверяя девушку. Маленькие туфельки на каблучках глухо стучали об пол. Детально выведенные брови гинеколога то строго встречались на переносице, то вдруг резко взмывали куда-то за челку и также быстро возвращались на место. Хмурая сосредоточенность её не на шутку испугала Веру. Она уже готовилась услышать что-нибудь страшное, когда врач с тяжелым вздохом откинула перчатки и устало произнесла:

– Похоже, ты беременна.

Вера, возликовав, мгновенно вспыхнула, восторженно взглянула на неё и вновь перепугалась. Счастливо заколотившееся сердце ёкнуло: врач страшно переменилась в лице – она широко улыбалась! При этом мерещилось, будто глаза её оставались колючими, злыми или того жутче.

Елисавета, едва услышав новость, вбежала за ширму и, не менее широко улыбаясь, проворковала:

– Собирайся, милая, я проведу тебя в спецотделение.

Вера вконец растерялась: она неловко засуетилась, пытаясь одеться. Совладав с собой, девушка, из вежливости, поблагодарила врача, и почти выбежала в холл.

Медсестра двигалась по полу-пустым коридорам поликлиники упруго-подпрыгивая, быстро, даже сурово, как таран, при каждом шаге разворачивая корпус, словно продиралась сквозь толпу. Округлые икры, выглядывавшие из-под серого медицинского халата, напряженно раздувались.

От её стремительного движения бумаги и прочий мусор, застилавший пол, разлетались с мягким шелестом. Вера, отдавшись благостным мечтаниям и совершенно ничего не замечая вокруг, в счастливом умиротворении, просеменила вслед за ней вдоль бесчисленного количества этих, тусклых, полу заброшенных, покрытых пылью коридоров. Не заметила она и того, как аккуратно, почти трепетно потянула очередную ручку Елисавета.

В глаза ударил неожиданно яркий свет. Вера вздрогнула и закрыла лицо ладонью. Осторожно сделав щелочку между пальцев, она уставилась на висящий под потолком огромный, яркий и приторно-радужный плакат-растяжку, гласивший:

«Шаг в новую жизнь!».

– Слышал? Двеннадцатилетки говорили, что на берег труп выбросило! – Вера восторженно встряхнула каштановыми, чуть отливающими медью кудряшками, едва не окунув их в стоящую перед ней тарелку с кашей.

– А что такое труп? – Гарник – лохматый и щуплый мальчик пяти лет – повернулся к подруге и положил ложку на покрытый затертой клеенкой стол.

В помещении, вмещавшем больше тысячи детей, стоял такой гвалт, что друзья скорее угадывали слова, чем слышали их. Хотя, чтобы понять друг друга, им не нужно было говорить вообще.

– Не знаю, но они сказали, что он синий! Наверное, здорово смотрится! Давай сходим посмотрим?

От предвкушения приключения девочка аж подпрыгнула на длинной, тянущейся вдоль всего стола скамье.

– Куда? – Гарник поперхнулся. Его тоненькие мальчишеские коленки, торчащие из-под синих шортиков вздрогнули.

Вера, закатила глаза и покачала головой:

– Ну ты что?! На берег! Они говорили убирать будут, так что нужно срочно сбегать, а то не увидим!

Девочка с самым воодушевленным видом ободряюще кивала кучерявой головкой в такт словам.

– Нам запрещено ходить одним на берег, забыла? – пробурчал мальчик, опуская стремительно краснеющее лицо.

– Ты хочешь увидеть труп или нет?

Вера уперла руки в бока и требовательно, исподлобья, как это умеют делать только маленькие смышленые девочки посмотрела на Гарника.

– Твои затеи всегда плохо заканчиваются… – уклончиво залепетал послушный мальчишка.

Ему ужасно не хотелось нарушать запреты:

– Воспитательница говорит, на берегу опасно…

Вера надула губы. Потом показала язык и кичливо заявила:

– Ну и оставайся! Я сама пойду. Одна!.. И тебе не расскажу, что видела!

Она повернулась к другу спиной и, засунув в рот полную ложку, принялась напористо жевать. Гарник не находил себе места. Несколько мучительно-долгих секунд он елозил на скамье, затем не выдержал и прошептал:

– Ладно… Идем вместе… – и тяжело вздохнул, отодвигая тарелку.

В беспорядочном шуме огромной столовой их разговор по-прежнему никому не был интересен.

Малыши стояли у сетки забора, отделявшей песчаную пляжную линию от игровых площадок и сельско-хозяйственных заделов, где совместными усилиями дети уже убрали большую часть урожая.

– Ну и где этот твой труп? – насупившись проворчал Гарник.

– Пока не знаю, – ответила Вера, сосредоточенно оглядывая местность.

Внизу, под небольшим, но довольно крутым песчаным склоном, плешиво покрытым мелкими кустиками, открывалась пляжная коса. Мелкие волны, раскачивали её, ровняя на свой лад. То там, то здесь красовались зеленые заросли кустов.

– Идем? – одними глазами спросила девочка, наконец.

– Идем… – покорно вздохнул друг.

Разве можно было теперь отказаться? Вера отодвинула «секретный» камень, подкопала песок прихваченной лопаткой и пролезла под сеткой.

– Кажется, вон там какое-то бревно, – сказала девочка. – Может быть труп за ним?

И не дожидаясь, пока Гарник как следует отряхнется, рванула с места вниз по обрывистому склону к воде. Маленькие ножки вязли в песке, но врожденный авантюризм не позволял ей остановиться. Сверху их запросто могли увидеть, оттого Вера бежала во всю прыть.

Гарник старался поспевать за ней следом. Он все время спотыкался и падал, тихонько, боясь обнаружить себя, звал подругу, отчаянно требовал подождать его и в конце концов совершенно выбился из сил. Когда они добежали до места, укрывшись за кустами, по щекам его текли слезы.

Едва мальчик настиг Веру, как кинулся на нее сзади, повалил и принялся колотить. Девочка легко скинула его, затем, придавив телом, выдала несколько оплеух. Потом вскочила и ошарашенно-обиженно воскликнула:

– Ты чего это?!

– А нечего меня бросать! – надрывно завопил Гарник, глотая слезы.

Он вновь принялся отряхивать со штанишек песок.

– Я вообще с тобой больше не пойду! Ходи теперь одна раз ты так, понятно!

Вера склонила голову на бок, сочувственно посмотрела на мальчика, а затем вдруг обняла его.

– Не расстраивайся, – сказала, погладив, – я больше так не буду. Честно.

Гарник всхлипнул еще несколько раз, потом отодвинулся, утирая нос рукавом и, выпрямившись, спросил:

– Ну? Идем чтоли?

И они двинулись дальше, хоронясь под ветвями кустов. Когда «бревно» оказалось в нескольких десятках метров от них, мальчик удивленно воскликнул:

– Так ведь это человек! Спит чтоли?.. Эй, дядя! Здесь нельзя спать! Здесь опасно!

Вера легонько коснулась ладони Гарника, призывая замолчать, посмотрела серьезно и крадучись двинулась к телу, но вновь остановилась, когда их разделяла пятерка шагов.

– Он словно шар! – ахнула она.

Гарник широко раскрытыми глазами, не в силах отвести взгляд, смотрел как мухи роятся вокруг тела, садятся, облепляя натянутую голубоватую кожу. Вера нашла на песке палку и двинулась к мертвецу. Мальчик схватил подругу за руку и повис всем телом, пытаясь остановить. В глазах его плескался такой ужас, что Вера замерла.

– Не ходи, – выдавил он и зажмурился. – Идем отсюда, мне страшно!

Вера хотела было что-то ответить, но вдруг пригнулась, прислушиваясь. Порыв ветра донес крики и смех старших детей.

– Прячемся! – скомандовала она и изо всех сил потащила за собой остолбеневшего друга в ближайшие кусты.

Едва они укрылись как на берегу показалась группка мальчишек из старших. Человек шесть в длинных болотно-зеленых комбинезонах и темных рубашках. Они подошли ближе, надели ватные маски, достали перчатки.

– Как мне надоели эти мертвые изгнанники! – зло сплюнул самый длинный, прыщавый мальчишка, прежде, чем надеть маску.

– И правда, вот бы их поменьше высылали! Недотепы, не могут по закону спокойно жить, а нам мучайся! – подхватил другой, тощий и маленький, шамкая сквозь толстую маску.

Они накинули мешок на труп, вшестером натужно приподняли и переложили на грязные, заляпанные брезентовые носилки.

– Взяли! – скомандовал самый крупный из них, подхватывая ношу за передние ручки.

Вены на его шее вздулись от натуги, как и у всех остальных. Но вшестером они бойко поволокли труп с пляжа.

Вера и Гарник, испуганные тем, что их едва не поймали, долго еще просидели в кустах, боясь даже шевелиться. И только много времени спустя, двинулись следом.

Они с трудом поднялись по крутому склону. При том девочке приходилось то толкать друга сзади, то оббегать и тащить за собой. Наконец, они вскарабкались наверх и почти проползли уже под забором. Вера, как всегда пролезла первая и выбравшись из-под сетки, намерилась помочь мальчику, но тут сильная рука дернула её за плечо. Девочку резко развернуло, она едва устояла на ногах.

– И что это вы здесь делаете? – одна из воспитательниц вперила в детей гневный взгляд.

Подкрашенные яркой помадой губы, собрались в узелок. Зализанные короткие волосы, топорщившиеся у самого воротника, слегка растрепались. Одна прядь вылезла на узко прищуренные глаза. Вид у нее был донельзя гротескный.

Вера быстро вытянула замешкавшегося друга из-под забора. Оба молча, как полагается, встали, опустив головы.

– Опять какую-то чушь придумали, так?! Что за глупые дети! Куда вас опять понесло?! Отвечайте!

Гарник скосил испуганные, полные отчаяния глаза на подругу, не зная что говорить. Девочка задорно моргнула ему, пряча улыбку, в глазах плясали бесенята. Засунув руку в карман, она вытащила пару покрытых песком ракушек и протянула воспитательнице, невинно хлопнув ресницами:

– Вот…

Гарник едва не подавился от изумления. Когда только успела?!

– Что вот?! – завопила та.

Выщипанные брови раскидало по ее лбу, как после взрыва.

– Ракушки собирали для поделки по природоведению… – ответила Вера, мило сморщив носик.

Воспитательница вздохнула и строго процедила:

– Нельзя ходить на берег одним! Вы ничего не знаете и не можете решать сами, куда ходить. Нужно спрашивать прежде, чем сделать, это понятно?

– Да! – хором ответили друзья.

– После обеда, вместо игр, работаете на грядках в наказание! Нужно слушаться старших!

– Хорошо! – вновь слаженно кивнули малыши.

Воспитательница покачала головой, на секунду задумалась, «переключая программу» (в уме у неё, должно быть, в это время всплывали возможные варианты педагогичного завершения разговора, втолкованные во время обучения) и продолжила уже совсем другим, поставлено-ласковым тоном:

– А теперь идите помойте руки и оботрите ботинки. Пора на занятия!

После такого эмоционального всплеска, теперь в глазах женщины плескалась беспросветная тоска. Это скрылось бы от погруженного в себя невнимательного взгляда взрослого, но не укрылось от любопытного, всепоглощающего, пытливого глаза ребенка.

– Мне кажется она нас ненавидит… – сказала Вера, когда они бросились бегом к умывалке.

– Конечно! – подтвердил Гарник. – Это все знают…

* * *

Едва Вера успела перевести взгляд от радужного плаката, как перед её глазами материализовалась очаровательная рыжеволосая женщина в сияюще-белом медицинском халате.

– Я рада первой приветствовать тебя в нашем отделении Благословенных!

Честнее будет сказать, она спешно выбежала из какой-то каморки и заняла заученную стойку: чуть наклонясь и протягивая к посетительнице обе руки. Несмотря на явную постановку, девушка впечатлилась.

– Если ты здесь, значит, Господь отметил тебя! Поздравляю!

Женщина была необыкновенная – совершенно особенной красоты. Она принадлежала числу тех особ, возраст которых невозможно определить «на глаз». Можно было с легкостью дать ей как двадцать, так и, скажем, тридцать пять, что несомненно добавляло какого-то загадочного шарма.

Она крепко сжала Верины ладони, в равном приветствии.

«Дьявол!» – Вера уничижительно посетовала на свои влажные от пота, грубые руки, ощутив теплое рукопожатие, мягкую, бархатную кожу обхвативших ее кистей,.

– Меня зовут Ангелина, – представилась новая знакомая и участливо заглянула девушке в глаза.

Вера с удивлением ощутила, что восторгается приветствующей. Такая женщина не могла не вызвать восхищение. Она, казалось, излучала тепло всем своим существом. Им была заряжена каждая спиралька ее густых янтарных волос, спадающих на высокую грудь; им светились широко расставленные голубые глаза, подчеркнутые густыми, чуть подкрашенными ресницами. Ее мягкие розовые губы растягивались в нежной улыбке, открывая крупные острые зубки.

Резкая перемена обстановки после мертвых, грязных коридоров, внезапное знакомство и, казалось, неподдельное дружелюбие женщины несколько выбили Веру из колеи. Она боялась разрушить магию момента и потому стояла не шевелясь и почти не дышала. Взгляд девушки зачарованно блуждал по маленькому заостренному к подбородку кукольному личику Ангелины, гладкую, матовую кожу которого, казалось, обошли печали и тяготы жизни.

Тем временем женщина продолжила, взяв Веру под локоток:

– Идем, я все тебе покажу!

И царственно шагая, она повела девушку по широкому коридору, обшитому светло-желтыми пластиковыми панелями.

– Здесь у нас родильное отделение… это кабинет консультанта-психолога, если у тебя возникнут вопросы или просто желание поговорить. А вот слева кабинет твоего лечащего врача, обрати внимание… здесь туалет, запомни, пригодится.

Девушка только успевала поворачивать голову, пытаясь запомнить по порядку одинаковые, аккуратные белые двери. Она еще не до конца верила в реальность происходящего. И старалась впитать всё что видела, как будто боялась проснуться, забыть прекрасный сон.

Ангелина меж тем, несмотря на высокие каблуки, шла быстро, не давая Вере зевать. Последняя семенила следом, безрезультатно пытаясь приноровиться к шагу спутницы. А сбросить руку – острожничала.

Девушке нравилось такое особенное панибратское внимание. И всё же, она, с непривычки, каждый раз шарахалась, когда Ангелина, болтая без умолку, по случаю, то ненавязчиво касалась её руки, то дружески поглаживала спину, то, с материнской заботой, убирала выбившуюся прядь. Правда потом стыдливо, словно нашкодивший пес возвращалась, позволяя себя погладить.

«Идиотка дерганая!» – ругала она себя.

А внутренний критик где-то глубоко подковыривал по другому поводу:

«Такая послушная, наивная, аж противно», – пока она мило и счастливо улыбалась, впечатленная вообще всем вокруг. Веру и удивляла, и пугала, и радовала чистота отделения, непривычное обилие света, уют и лоск помещения, особое, доброе отношение встречающей. Девушка, как могла, старалась соответствовать: попыталась выпрямиться, подняла голову, хоть и было неловко.

У очередной белоснежной пластиковой двери Ангелина, наконец, остановилась. Она развернулась к Вере лицом и вновь взяла её ладони в свои:

– Теперь ты Избранная! – важно сказала она и широко улыбнулась.

«Не может быть!» – чуть не взвизгнула та в ответ. Веру словно бы гелием наполнили – она готова была взлететь. Просто не верилось, что всё свершилось!

Правда в желудке отчего-то гадко щипало: казалось, где-то за поворотом поджидает ужасное разочарование. Ну не могут же её дела быть так хороши!

– Это большая честь, запомни! – добавила Ангелина и передернула плечами. – Путь к отпущению грехов не открывается кому попало!

Вера так давно к этому шла, что страшно загордилась! Несмотря на все опасения, на шквал контрастных эмоций и чувств, что топил её всё это время, девушка прочувствовала, что принята, что стала частью большого живого организма, что она нужна. Иначе быть не могло – это требовалось как воздух её стонущей от одиночества душе.

– Теперь у тебя появилось бесценное право посещать наши собрания. Традиционно встречи проводятся здесь…

Ангелина открыла дверь, не издавшую и шороха, и легонько похлопала Веру по спине, побуждая войти.

Девушка покорно ступила в огромный, обитый настоящим деревом зал и ахнула, не в силах устоять перед роскошеством увиденного. Уютное просторное помещение до краев наполняли светом панорамные арочные окна, убранные воздушным, струящимся тюлем. Вера знала, что такой ткани сейчас не делают нигде. И значит этот нежнейший тюль, пришел из далекого прошлого и стоил баснословно дорого.

Вера не устояла перед соблазном коснуться его. Она торопливо пересекла зал, огибая металлические сиденья. Гулкое эхо шагов разрезало стылый воздух. Трепетно-аккуратно девушка тронула нежнейшую материю кончиками загрубевших пальцев. Ощутить необыкновенную мягкость древней ткани было в эту секунду самым сильным её желанием.

«Имея один только лоскуточек, можно путешествовать безбедно полжизни!» – сокрушалась она.

И тут же молниеносно, где-то на грани сознания пролетела цепочка мыслей. Первая алчная: «А что если украсть?.. Да, да, да!».

Затем трусливая:

«Заметят же! Я ведь трогала, значит мне понравилось… Поймут!».

А последней была жалкая мыслишка:

«Зачем только потрогала! Теперь нельзя. Догадаются. И я ведь новенькая… На кого же еще думать?!».

Вера удрученно отпустила занавеску и быстро отступила. От навязчивого желания украсть дорогую ткань затикали кончики пальцев. Всё тело будто зудело. Она не страдала клептоманией, просто с таким богатством доступно висящим перед носом сталкивалась впервые. Девушка стала напряженно оглядываться вокруг, чтобы отвлечь себя от липкого наваждения.

Прямоугольный зал был в значительной мере заполнен аккуратными рядами удобных кожаных кресел с металлическими ножками. У дальней стены стояли несколько уютных пузатых диванчиков. Над ними каскадом висело три иконы, с которых грустно взирала Дева Мария. Их окружало множество ухоженных комнатных растений. Все они были без цветов, но благодаря ало-красному ободку у листьев, делали помещение торжественно-нарядным.

Во всю длину противоположной стены, выделенной под сцену, был установлен электрический камин, за стеклом которого водили хороводы веселые язычки искусственного огня. Над ним красовался плакат, аккуратно выведенный от руки: «Все по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения¹».

С потолка свисали шесть хрустальных люстр. В свете солнца, они блистали, переливаясь всеми цветами радуги, словно капельки дождя замершие в полете.

Это была самая прекрасная комната на острове и теперь Вера могла на законных правах её посещать! Не будь никого рядом, девушка даже осмелилась бы сплясать танец ликования!

– Быть может, ты хочешь чай?

Ангелина по-прежнему стояла в дверях, расслабленно опираясь на косяк, и внимательно наблюдала за новенькой.

– Нет-нет, спасибо, – засмущалась девушка и тут же подумала:

«Черт! Как дурочка маленькая!».

Наставница весело рассмеялась:

– Думаю, на сегодня с тебя уже хватит потрясений, поэтому встречу с лечащим врачом отложим на завтра. Договорились?

Кивнув самой себе в знак согласия, Ангелина тем и удовлетворилась, но затем продолжила, задорно растягивая слова:

– Хотя, есть еще кое-что…

Женщина вынула из кармана маленькую красного бархата коробочку и напустила на себя важный вид:

– Как я уже говорила, теперь ты имеешь особый статус. Чтобы это подчеркнуть, ты должна носить наш отличительный знак.

Она начала медленно открывать коробочку и Вера в три прыжка преодолела расстояние между ними. Девушка уже знала, что увидит внутри, и не могла сдержать нетерпение. Блеснула явившаяся на свет изящная округлая брошь в виде Цветка Жизни. В его центре был детально изображен крошечный телец – он выгибал спину и выставлял вперед рога. Под животом бычка плясали маленькие, аккуратные язычки пламени, медно-красные с серебристым отливом.

– Эта брошь олицетворяет Христа… – тихим, но отчетливым шепотом, поясняла Ангелина.

Она стала бережно крепить брошь Вере на грудь. Пальцы женщины подрагивали.

– …крепкого, сильного, терпеливого раба Божьего, несшего тяжкое бремя и принесенного в жертву отцу небесному за нас всех.

Тут она внезапно отпрянула и на миг смутилась. На пол капнула маленькая алая капелька. Ангелина улыбнулась, облизала проколотый палец и с обезоруживающей нежностью произнесла:

– Носи её с гордостью и почтением.

Вера поплыла: зрачки расширились, глаза сузились, подбородок взмыл вверх, грудь поднялась. Это был её триумф! Чувства причастности, собственной значимости, важности захлестнули её, сделав заложником и рабом раз и навсегда.

Не к этому ли стремимся мы все? Не это ли и есть смысл, которого ищут миллионы?

Лежа в удобном, словно обволакивающем гинекологическом кресле, Вера всё никак не могла выбросить из головы работу. Пока молодой напомаженный доктор, напевая себе под нос, чутко осматривал пациентку, девушка продолжала прикидывать: сколько еще нужно сделать, чтобы успеть перевыполнить план и получить премиальные; как подшить тот чудовищно-сложный карман; почему девчонки так противно хихикали пол-дня? Она была настолько занята своими мыслями, что даже не вспомнила бы, как вошла, как бегло оглядела небольшую, но просторную комнату, случись кому спросить. Вера, казалось, даже не уловила, что начался осмотр, продолжая прикидывать: какую ткань взять для подлатки спецовок и сколько из рулона получится умыкнуть для личных нужд. А когда врач наконец заговорил, она непроизвольно вздрогнула, выходя из оцепенения:

– Так, милая… Ну-ну… – гинеколог, до тошноты опрятный, добродушно похлопал Веру по торчащей вверх коленке, снисходительно улыбаясь.

Первое, что увидела девушка, взглянув на него – это аккуратно зачесанную, модно уложенную в центр на манер легкого ирокеза шевелюру, до того ухоженную, что прическа оттягивала на себя всё внимание. И только потом обратила внимание на длинный прямой нос, гладкие, по-детски мягкие даже на вид щеки, не тронутые щетиной несмотря на возраст – на вид ему было около тридцати. Когда он говорил, пухлые четко-очерченные губы, увлажнялись и открывали неровный ряд нижних зубов. Темные раскосые глаза блестели при ярком свете люминесцентных ламп.

Многие сочли бы его красивым. Но не Вера. Доктор Сами был невысокого роста, с мальчишескими плечами, однако глядя на него, девушка ощущала себя тщедушной, мелкой, незначительной. И это ощущение давило изнутри, пока врач рассуждал:

– Я бы сказал, шесть-семь недель… Очень хорошо, что ты не затянула с осмотром. Кхм… Надо бы еще УЗИ сделать и тогда сможем точно сказать, посчитать, какой срок.

Резиновая перчатка чавкнула, спрыгивая с тонкой кисти, возвестив о конце осмотра и полетела в мусорное ведро. Вера поежилась.

– Идем заполним твою карту. Вера-Вееерааа, – промурлыкал доктор Сами, вынимая из белого сверкающего хрустальной чистотой стеклянного шкафчика незаполненный формуляр. Девушка неловко слезла с кресла, задев по пути маленький стеклянный столик с различными врачебными приспособлениями в металлических ванночках. По кабинету разошелся резкий лязг. Вера сконфузилась и стала торопливо одеваться. И только ощутив кожей натяжение ткани, начала, наконец, приходить в себя.

Она заметила, какой непривычно небольшой для Благословенного отделения была комната осмотра. И все же помещение казалось просторным – благодаря отсутствию всего лишнего. Вплотную к стене прямо напротив двери, стоял небольшой аккуратный стол, кресло врача, стул; слева – шкафчик, ширма, да гинекологическое кресло. И только. Правда была еще пара небольших медицинских столиков с инструментами, мобильных, постоянно переезжающих с места на место, полка с картами, да в углу у окна притаился стерилизатор, но они комнату не обременяли.

– Какую музыку ты любишь? – неожиданно спросил врач и тут же поднял палец, призывая молчать.

– Не отвечай…

Он прищурил глаз, подумал и, внезапно рванувшись с места, быстро защелкал кнопкой на небольшой магнитоле. Среди многочисленных ровных стопок бумаг, словно по линейке расставленных стаканчиков с ручками и карандашами, она занимала самый краешек стола, теснилась и, очевидно, мешалась. Но, видимо, для доктора магнитола была тем элементом, от которого невозможно отказаться.

– Я уверен, тебе понравится вот эта, – хитро подытожил он.

Зазвучали первые ноты популярной хип-хоп песни и довольно высокий мужской голос принялся выплевывать слова:

Мысли. Ноты. Музыка души.

Сердце стонет, когда не рядом ты.

Яркой волной подступает любовь.

Губы повторяют нежность сладких слов.

Композиция и правда ей нравилась.

Импровизированной лунной походкой доктор двинулся вокруг стола к своему месту. На третьем шаге сбился и пошел иначе, гримасничая и пританцовывая, отставляя то одну, то другую ногу назад.

Вера следила за ним, приподняв бровь, но не двигалась и даже не улыбнулась, а только замерла выжидательно. А врачу ничего, казалось, и не требовалось. Он чётким движением запрыгнул в кресло, крутанулся на нем на триста шестьдесят градусов, и довольный собой, вперился в девушку холодными глазами целеустремленного человека. Они одни заставляли Избранную поверить, что перед ней настоящий врач и даже профессионал.

– Итак, Вера, сколько тебе лет?

– Двадцать.

– Слава Богу, – дежурно ответил он, и подавшись вперед, к столу, мгновенно переменился – стал серьезен. Кивнул, пометил ответ в карте:

– Это первая твоя беременность, не так ли?

– Да.

– Ну, конечно же! Этот вопрос такая формальность! Как будто тут все бы тебя не узнали, будь у тебя вторая!

Он красиво, гортанно рассмеялся и в кабинете словно сова заухала. Вера нахмурилась, ощущая какое-то напряжение. Она никак не могла ухватить истинное настроение врача, который постоянно менялся, словно перетекая из одного состояния в другое. От этого ей мерещилось, будто её «прощупывают».

Тем временем врач, не отрываясь от заполнения карточки и не поднимая взгляда, задал следующий вопрос: