Криминальный театр

Глава 1

Думаете, разыгрывать придурочного легко? Ляпнул что-нибудь невпопад, запел не ко времени, заплясал – и дело с концом? Как бы не так. Еще надо следить за выражением лица, чтобы оно было блаженно-дурацкое, как у Эстебана Тоски, и по возможности не попадаться на глаза Рафаэлю Пьятте. Глаза у него цепкие и умные, и порой в них загораются искорки смеха. Я бы с удовольствием подружился с Пьяттой, одна беда – он начальник охраны на губернаторской вилле и, следовательно, мой враг номер один.

Дружить со Спиро Тоски я тоже не мог. Представляете: дружить с губернатором? Однако я второй день жил на его вилле, ел с ним за одним столом и изображал его полоумного сына.

Вилла «Ванда» расположена в пригороде Альба-Лонги, на склоне горы. Из окон, выходящих на юг и запад, видно море, красные черепичные крыши города и зелень его садов и парков. Альба-Лонга далеко растянулся вдоль побережья и очень красив ночью. По крайней мере, так говорят; сам я города пока не видел. Еще немало надо повидать, прежде чем меня раскусят и вышвырнут с виллы. К счастью, Спиро Тоски до сих пор не заподозрил обмана.

День, как положено, начался с завтрака. Мы с губернатором сидели за столом, а слуги подносили, накладывали, наливали, убирали. Недурной штат содержит наш губернатор. Не иначе как за казенный счет.

Деревянные жалюзи были подняты, окна раскрыты, и в столовой витал аромат цветущего парка. Хрусталь сверкал, столовое серебро блестело, тонкий фарфор просвечивал на солнце. Смуглое, холеное лицо Тоски светилось довольством, черные с проседью волосы были аккуратно расчесаны и сбрызнуты лаком. Скоро ему ехать в Альба-Лонгу, заниматься делами государственной важности. А пока он смакует деликатесы, поглядывает на обретенного вчера сына и никак не придумает, о чем разговаривать с юным придурком.

Поэтому я развлекал себя сам: мурлыкал песенки, постукивал ногами по мозаичному полу, мастерил из салфеток фигурки зверей и рассаживал их на блюда. Эстебан за едой всегда мурлычет и стучит, а делать зверей не умеет.

– Эстебан, сынок. – Губернатор откинулся на спинку стула и закурил американскую сигарету. На людях он патриотично курит местную дрянь, но дома предпочитает заграницу. – Я скоро уеду работать…

Известно, как он работает: плоды трудов налицо. Эсталусия, и без того беднейшая провинция в стране, за время его правления вконец обнищала.

– Да, уеду работать. А ты сходи в парк, погуляй. Посмотри фонтаны и бассейн. Только не лови золотых рыбок.

– Не буду. – Рыбок я ловил накануне, едва появился на вилле. Ни одной не поймал, но воду взбаламутил и до слез насмешил охрану. – Сегодня я стану их жарить.

– О мадонна, – вырвалось у Тоски. – За тобой нужен глаз да глаз.

– Отра-ава, мне нужна отра-ава, – запел я во все горло, – чтоб отравить тебя, о злой тиран!

– Иди в парк, – велел губернатор, подымаясь из-за стола.

Полоумный сын его уже порядком утомил. Я тоже подустал ломать комедию и поспешил убраться подальше от всевидящего ока Рафаэля Пьятты: видеокамеры в доме натыканы на всех углах. По дороге я заглянул к себе в комнату, сунул в карман плейер, для виду нацепил наушники и убежал в парк.

Прошелся по широким аллеям его парадной, ухоженной части, поглядел на фонтаны, среди которых стояли мраморные скульптуры – копии знаменитых античных оригиналов. Среди прочих я обнаружил Афину Палладу с крылатой Никой на ладони и Венеру Милосскую. У Ники оказалась хорошенькая и явно глупая головка, а Венера была с руками. Видимо, современный скульптор не представлял, что ей с ними делать, и Венера держала их как-то странно.

Солнце поднималось выше и начинало печь. Я перебрался в северную часть парка, что тянется вверх по склону горы позади дома. Клумбы там запущены, газоны заросли молодыми дубками и платанами. Старые деревья широко распростерли ветви, и густой воздух под ними казался зеленоватым. Здесь тоже попадались скульптуры – старые, изъеденные временем и непогодой. Одинокие, гордые, отстраненные от суеты и показухи. Казалось, они глядели на меня с осуждением, не одобряя авантюру, в которую я ввязался.

Мощеная аллея вывела к стене парка. Стена была сложена из дикого камня, а поверху шла проволока в три ряда. В одном месте опоры были погнуты, и если забраться вон на то дерево, с ветки можно шагнуть на стену… Что я и сделал. Переступил через проволоку и спрыгнул вниз.

Пологий склон зарос травой и рощицами низкорослых деревьев. Макушка горы была голая и походила на островерхий серый шлем; в небе над этим шлемом висело прозрачное облачко.

В траве свиристели цикады. Кроме них, вокруг была тишина; моего побега с виллы никто не заметил. Замечательно. Пройдусь по лугу и вернусь тем же путем. Сделав первый шаг, я невольно обернулся – и уставился в глазок укрепленной на стене видеокамеры. Тьфу, пропасть. Нигде не скроешься.

С равнодушным видом я отвернулся и пошагал через луг. Пять шагов, десять, двадцать. В мониторной сидит дежурный и наблюдает меня на экране. Ладно, приятель, смотри – а я тебя развлеку; заодно поддержу репутацию придурочного. Включив плейер, я пустился в пляс. Это я умею. И люблю.

Позабыв, что стараюсь для охраны, я вошел в раж. Мускулы требовали движений – сильных, стремительных, свободных. Здорово! Казалось, еще чуть-чуть – и меня подхватит внезапный вихрь, я помчусь над лугом, над деревьями, над вершиной горы…

И тут взвыла сирена. Сорвав наушники, я крутанулся, высматривая полицейских, солдат или иную напасть, никого не увидал и со всех ног пустился к стене. Одним махом взлетел на нее и соскочил внутрь. Сирена заходилась в вое. Неужели этот шум – оттого, что я улизнул с виллы?

Недоумевая, я двинулся к дому. Что же – меня хотят держать взаперти? А какой интерес безвылазно торчать на «Ванде»? Я-то приехал мир посмотреть.

К вою сирены прибавился посторонний звук: чоп-чоп-чоп. Я прислушался. Вертолет. Он прошел в стороне, над кронами деревьев. Ясно: охрану подняли в ружье не из-за меня. Но что ж там такое, куда полетел вертолет? Жаль, за ним не побежишь – Эстебану Тоски не след проявлять излишнее любопытство. Может, на виллу напали «Освободители Эсталусии»? Чем черт не шутит: вдруг они от бестолкового шума перешли к боевым действиям? Сомневаюсь: уж больно нелепые были лозунги на их маленькой демонстрации, которую недавно показывали в новостях; а от интервью какого-то их деятеля в «Эсталусия Эспрессо» я чуть со смеху не помер. Да и выстрелов не слыхать.

Ладно, придется идти домой.

Залитая солнцем резиденция Спиро Тоски сверкала стеклами; зеленоватые стены и белые колонны, казалось, усиливали этот блеск. Перед домом, у подножия лестницы, два фонтана рассыпали сверкающие струи воды. Я сунул голову в прохладную водяную кипень. Хорошо. Отжав волосы, двинулся вверх по ступеням; мокрая футболка приятно холодила плечи.

Отворились стеклянные двери, вышел охранник в белой рубашке с галстуком.

– Эстебан, пойдем со мной.

– Куда? – я вмиг насторожился.

Лицо у парня было серьезное. Когда у охраны такие лица, наверняка стряслось нечто из ряда вон.

Мы двинулись по первому этажу направо. Там находится берлога Рафаэля Пьятты, соображал я. Что нужно от меня начальнику охраны? Сперва сирена, затем вертолет, и вот теперь меня ведут к Пьятте. Зачем? Неужто он раскрыл мой обман? Но при чем тут вертолет и сирена?

Охранник толкнул одну из дверей, пропустил меня внутрь и вошел следом. Мониторная. По стенам голубовато светились экраны, перед ними стояли три кресла. В центральном, положив руки на пульт, сидел Пьятта – лет тридцати пяти, поджарый, с благородным профилем испанского идальго. В кресле справа напряженно выпрямился губернатор, на его холеном лице читалось волнение. Разве он не уехал? – мимоходом удивился я. Видать, не слишком торопился к государственным делам. Одно кресло оставалось свободным, а за спиной Пьятты стоял молодой охранник, тоже с очень серьезным видом. Здешняя охрана мне симпатична. Уж не знаю, где Пьятта их берет, но, по-моему, все они – с высшим образованием, и напоминают моего тренера из университетской команды.

– Эстебан, садись, – велел Пьятта.

Я развалился в кресле. У настоящего Эстебана Тоски нет чувства опасности, мне тоже не годится выказывать тревогу.

– Ты никого не видел на лугу? – спросил губернатор.

– Цикад было много, – безмятежно отозвался я.

– Смотри сюда, – начальник охраны ткнул пальцем в один из экранов и нажал клавишу на пульте.

Экран мигнул, его закрыла какая-то тень. Тень отодвинулась и превратилась в человеческую фигуру. Человек обернулся; я узнал собственную физиономию. Ах вот как. Нам показывают запись событий на лугу. Ну что же, поглядим, как я смотрюсь со стороны.

Неплохо смотрюсь: придурок придурком. И пляшу сносно. Хотя я ожидал, что будет лучше. Слишком резкие, размашистые движения, чересчур много агрессии. Это боевой танец, он не годится для дискотек с девушками…

Мы все таращились в экран. Луг, рощицы, я пляшу. Ну и что? Из-за чего сыр-бор загорелся?

Ага! На краю ближней рощи возник мужской силуэт – и тут же прянул назад, под прикрытие листвы. Крупный план: парень в мониторной заметил чужака, решил рассмотреть поближе. Разглядишь его, как же. Стоит в тени ветвей, только и разберешь, что у него высокая ладная фигура. Значит, я пляшу на лугу, а он подглядывает из кустов.

Неизвестный вдруг вытянул руку; в ней был пистолет. Целится! В меня! За что?

Пистолет дернулся.

– Это включили сирену, – пояснил губернатору начальник охраны.

Чужак снова прицелился. Шли секунды. Я улепетывал к вилле, а он держал меня на мушке. Затем спокойным движением убрал оружие и растворился в переплетении ветвей.

Пьятта выключил запись; на экране появилось изображение пустого луга. Тоски шумно перевел дух и спросил:

– Эстебан, что ты об этом скажешь?

Я придал себе вид чрезвычайного глубокомыслия. Что сказал бы Эстебан? Понятия не имею. В него сроду никто не целился.

– Жаль, тот парень не стрелял, – выдал я первое, что пришло на ум.

Начальник охраны покривился: придурков он на дух не выносил. Губернатор поднялся на ноги.

– Рафаэль, за Эстебана отвечаешь головой!

Пьятту опять перекосило. Незачем напоминать ему об обязанностях, он про них не забывает. Он повернулся ко мне.

– У тебя есть враги? – Черные глаза впились мне в лицо.

– Не знаю, – ответил я искренне. Откуда у Эстебана враги? А у меня?

– Подумай, – Пьятта встряхнул меня, как щенка.

– Рафаэль! – осадил его Тоски. – Оставь мальчишку и думай своей головой. Эстебан, ступай к себе.

Я с неохотой ушел. Хотелось услышать, что скажет начальник охраны. Наверняка будут усилены меры безопасности, и выход с «Ванды» окажется для меня закрыт. Вот досада…

У себя в комнате на втором этаже я забрался с ногами на постель и отвернулся от угла, в котором, по моему мнению, находилась скрытая камера. Не могу размышлять с идиотским выражением на лице, а поразмыслить есть о чем. А камеру надо будет как бы невзначай чем-нибудь завесить.

Эстебан Тоски – мой двоюродный брат. Он слабоумный оттого, что его, семимесячного, уронили на пол. Судя по тому, как не отвечает на вопросы тетка Эдда, как сердито начинают блестеть ее глаза, малютку уронил Спиро Тоски, в то время еще только мечтавший о государственной карьере. Эдда развелась с ним, когда Эстебану исполнился год. Тоски с тех пор успел снова жениться и овдоветь – и вот уже лет пять несет свое вдовство торжественно, как флаг. Кроме Эстебана, других детей у него нет.

Моя мать тоже разошлась с мужем. Мать и Эдда – двойняшки и всю жизнь стараются во всем походить друг на друга. Они – светловолосые добродушные северянки; обеих к сорока годам разнесло, и они выступают неторопливо, бережно несут свои телеса и никогда не ходят к морю плавать.

Сколько себя помню, денег в доме не водилось. Мой отец, по слухам, укатил за границу, мать не получала от него ни гроша. Тоски, который делал карьеру, аккуратно выплачивал алименты, однако мы жили на эти деньги вчетвером. Матери в голову не приходило подыскать работу, а тетка носилась с Эстебаном и ни на минуту не оставляла без присмотра, даже в больнице, куда его отправляли уже раз пятнадцать.

Окончив лицей, я поступил на юридический факультет столичного университета и проучился год. Мечтал стать криминалистом. Увы – учебу пришлось бросить и пойти работать. Да только в нашей деревне много не заработаешь, хоть сутками торчи на водноспасательной станции. Я и торчал, по две смены. Море, пляж, разморенные солнцем туристы. Каждый божий день – море, пляж, туристы. Удавиться можно. Одна отрада – книги, которые я таскал с собой на вышку: детективы и научные труды. Гору литературы прочел. Однако не приведи Господь увлечься и проворонить какую-нибудь беду. Напарники мои – Мануэль и Лоренцо – такие, что надежды на них никакой. Да и туристы попадались – еще те экземпляры. С аквалангами плавают все кому не лень, обязательного инструктажа нет, и вообще на кой ляд слушать нравоучения мальца, который скатывается с наблюдательной вышки, бежит через пляж в белой футболке и шортах и вид имеет совсем не солидный. Вот было б у меня пивное брюхо, седая шевелюра и мундир с золотым позументом – тогда другое дело. За отсутствие позумента и инструктажа порой приходится платить дорогой монетой.

Прошлой осенью, в бархатный сезон, явились на пляж молодые супруги – прибыли в Эсталусию провести медовый месяц. Дорогие акваланги, маски с шестью иллюминаторами, камера для подводных съемок. Чуяло мое сердце, что у пижонов дело кончится плохо. Подошел я к ним, учтиво поинтересовался, сколько погружений на счету и не нужен ли какой совет. Супруг отмахнулся: дескать, отвали, не учи ученого. Сам по-эсталусийски ни слова, а мой английский ему, видно, не понравился. Ладно. Навьючили они аппараты, поплыли. Штиль, вода прозрачная, и на дне есть, что посмотреть. Но вскоре гляжу: молодожены возвращаются. Парень снимает маску, а морда в крови. Я хвать аптечку – и бегом. У него из носа кровь хлещет, под глазами синяки жуткие; жена в истерике. Он, видите ли, забыл, что при погружении надо выравнивать давление под маской. Мол, присасывается – ну и черт с ней, он перетерпит. Так и провел медовый месяц с синячищами.

Впрочем, спасателей нигде особенно не уважают; я уж привык. Девушкам говорю, что я студент-юрист, а на пляже подрабатываю на карманные расходы.

И вдруг Эстебану пришло письмо от губернатора. В Тоски неожиданно проснулись отцовские чувства, и он приглашал сына погостить. В первую минуту я чуть не сдох от зависти. Из нашей деревни – в Альба-Лонгу! Затем опомнился: тетка ни в жизнь не выпустит свое сокровище из-под крыла, и Эстебан никуда не поедет. Вот горе-то! Ну, то есть, кузену все равно, а мне…

– Я сам поеду, – сказал я.

Что тут началось! Эдда кричала, что губернатор – сукин сын и ни один порядочный человек не должен ступать на порог его дома. (Что четверо порядочных восемнадцать лет жили на губернаторские деньги, в ту минуту позабылось.) Мать причитала, что я – кормилец и опора семьи, да и не сойду за больного брата, и вообще нечего мне делать в городе, где столько соблазнов. Эстебан при этом напевал непристойную песенку, которую подслушал у соседей.

Осточертело мне все. Я слетал к начальнику станции, договорился, что уеду на неделю-другую – больше, полагал я, в губернаторском доме обманом не продержаться, ночью собрал вещички, а утром сел на автобус и махнул в Альба-Лонгу. Угрызения совести меня вовсе не мучили. Тоски восемнадцать лет в глаза не видел ни бывшую жену, ни сына; какая ему разница, кто приедет на его хлеба? Я даже лучше, чем кузен, поскольку с Эстебаном надо возиться, как с малым ребенком, а я обхожусь своими силами. Губернатору вскоре избираться на второй срок – вот он и строит из себя чадолюбивого папашу.

И что же? Стоило появиться на вилле, неизвестный берет меня на мушку. И не стреляет при этом. Почему? Кто он такой и за что хотел меня убить?

Сидя на постели, ответов не найдешь. Может, Рафаэль Пьятта их отыщет?

И к вечеру Пьятта сыскал. Генерала Макнамару.

Глава 2

У губернатора был большой прием. На виллу съехался цвет Альба-Лонги: господа в светлых костюмах, дамы в ослепительных платьях. Все ели, пили, танцевали, толпами перетекали из зала в зал.

В шуме и суете я растерялся и мечтал улизнуть, однако Тоски решительно держал меня при себе.

– Эстебан, не пой и не пляши, – то и дело поучал он, а затем с любезной улыбкой представлял очередному гостю или гостье.

От смущения я позабыл строить из себя идиота, и дамы приветливо улыбались. Жалели бедняжку. В газетах написали, что губернатор обрел горячо любимого сына, с которым его разлучила судьба, и прочую слезливую чушь, и эти статьи все читали. Готов поспорить, что их сочинил и разослал по редакциям Марио Арган, губернаторский пресс-секретарь.

Арган совсем не похож на Пьятту. Пресс-секретарь скользкий как угорь и себе на уме; по-моему, он бы с удовольствием занимался политическим сыском или писал на сограждан доносы, но случайно достиг успеха на ином поприще.

– Эстебан, не вздумай петь, – в очередной раз предупредил губернатор. – Донна Родригес, позвольте представить вам моего сына. Эстебан, поздоровайся с донной Родригес.

– Бедный мальчик до смерти напуган, – благожелательно заметила донна.

– Ошибаетесь, – возразил я, порядком задетый. – Но вы очень красивы.

Донна пришла в восторг.

– Эстебан – само очарование, – сообщила она своей знакомой, удаляясь.

Искусно лавируя между гостями, к Тоски приблизился Марио Арган. Пресс-секретарь что-то сообщил патрону; губернатор переменился в лице и рванул из зала. Я ринулся следом. Может, поймали того, кто в меня целился на лугу? Едва ли, соображал я на ходу: с этим известием явился бы начальник охраны.

Сердито отмахивая рукой, губернатор шагал по коридорам. Я не отставал, бесшумно ступая по толстым ковровым дорожкам. Тоски зашел к себе в кабинет; я – за ним. Раз уж угодил в гущу каких-то событий, ничего нельзя упустить.

– Эстебан! Ты тут зачем?

– Побуду с вами, – я нырнул в угол между книжным шкафом и бронзовым бюстом древнего философа.

Философ наверняка прочел бы все труды мыслителей, стоящие на полках; у Тоски же они собраны для красоты и пущей солидности. Губернатор мгновенно забыл про меня и ткнул клавишу интеркома на столе. Стол у него роскошный – резной, инкрустированный серебром.

– Рафаэль, зайди ко мне в кабинет.

Я плотней вжался в угол. Если вызывают Пьятту и он меня заметит, не преминет избавиться от лишних ушей.

Через минуту, постучавшись, вошел начальник охраны.

– Слушаю вас, господин губернатор.

Пьятту из-за шкафа мне было не видать, но Тоски я видел прекрасно. Он опирался на свой стол, словно император – на боевую колесницу.

– Ты взял в штат Макнамару?

– Взял.

– Какого дьявола?

– На вашего сына покушались. Ему нужен телохранитель.

– У тебя своих людей не хватает?

– Не хватает, – отозвался Пьятта желчно. – Генерал Макнамара – отличный сотрудник. Это «тюлень»; он ловок, силен, владеет рукопашным боем и вообще парень с головой. И будет Эстебану хорошей нянькой.

Нянька была мне вовсе ни к чему; и что за тюлень?

– Макнамаре здесь не место, – раздраженно дернул головой губернатор. – Он американец.

Ах вон что, сообразил я. «Тюлень» – SEAL – боевой подводный пловец армии США. Каким ветром его сюда занесло? И почему американский генерал нанимается моим телохранителем?

– Господин губернатор, либо я работаю, как считаю нужным, либо вы обходитесь без меня. Вы отстранили моих людей от третьего этажа…

– Речь сейчас не о том, – перебил Тоски. – Я не допущу, чтобы Макнамара находился на вилле. Он сумасшедший!

– Я знаю его много лет, – отчеканил Пьятта, – и я за него ручаюсь. А если вас не устраивает мой выбор…

– Ты знал его до армии. А мне хватило вчерашней встречи. Он совершенно не в себе.

Краткое молчание – начальник охраны переваривал информацию. Затем проговорил:

– Мне об этом ничего не известно.

– Все случилось в городе; мы обошлись своими силами, – с неохотой пояснил Тоски. Он явно хотел бы скрыть от Пьятты происшествие. – Рафаэль, я не вмешиваюсь в твою работу. Однако я прошу: убери отсюда Макнамару.

– Я заплатил ему аванс. Пусть отработает.

– Нет! – Губернатор рассек кулаком воздух, желая стукнуть по столу, но промахнулся и ушиб руку о край столешницы. – Ах, дьявол!.. Все, разговор окончен. Свободен.

Оскорбленный, Пьятта вышел.

– Чем вам насолил Макнамара? – подал я голос, выбираясь из угла.

Тоски вздрогнул.

– Ты еще тут?! – Он спохватился и терпеливо объяснил: – Понимаешь, сынок, этот человек не умеет себя вести. Вчера он ворвался ко мне в приемную, закатил истерику и требовал денег!

– Зачем ему деньги?

– Низачем. В американской армии неплохо платят, тем более «тюленям». Эстебан, иди к гостям. Найдешь дорогу?

– Найду.

К гостям я не собирался, а спустился на первый этаж, чтобы задать два-три вопроса Пьятте и поглядеть на генерала, которому взбрело на ум требовать у Тоски денег. Наверное, он и впрямь не в себе, коли полагал, будто наш губернатор запросто растрясет мошну. Однако мне хотелось познакомиться с человеком, которого так уважительно отрекомендовал начальник охраны.

Пьятту я не нашел – ни в штабе, ни в мониторной, ни в его комнате. Тогда я поднялся к себе и вышел на балкон. Оттуда было видно парадную лестницу, два фонтана внизу и уставленную дорогими автомобилями площадку перед домом. В лучах заходящего солнца струи воды в фонтанах казались розовыми, а хромированные детали машин отливали медью.

Минут через пять на лестницу вышли Пьятта с Макнамарой, начали спускаться. Генерал был одного роста с начальником охраны – выше среднего; широкоплечий, черноволосый. Одет он был в серую футболку, джинсы и армейские ботинки.

– Макнамара! – хрипло крикнули у меня над головой.

Двое внизу обернулись. Макнамара был в очках с коричневыми стеклами. Слишком молодой для генерала: лет двадцать семь – двадцать восемь. Он осмотрел фасад здания, Пьятта указал на меня. Макнамара кивнул и продолжал высматривать человека, который его окликнул. Не высмотрел и снова двинулся вниз. Пьятта последовал за ним.

Я тоже не стал задерживаться: махнул через перила, повис на руках и аккуратно приземлился. Людей Пьятты выставили с третьего этажа; оттуда кто-то окликает Макнамару, но не желает с ним разговаривать… Может, неизвестному заткнули рот и оттащили от окна? Что творится в губернаторской резиденции?

К воротам виллы тянулась прямая асфальтированная аллея, украшенная вазами из разноцветного мрамора и кустами роз. Розы буйно цвели, их аромат смешивался с запахом нагретого асфальта.

Пьятта с Макнамарой быстро шагали по аллее; я держался сзади метрах в десяти.

– Не знаю, что тебе посоветовать, – донесся до меня голос начальника охраны. – В городе приличной работы не найдешь.

Макнамара молчал.

– Послушай, я не лезу в твою жизнь, – продолжал Пьятта. – Но если б ты все-таки поделился…

– Нет.

– Ну, как хочешь.

Пьятта проводил его до ворот с будкой охранника, по стенам которой ползли виноградные лозы. Среди листвы блестели оконные стекла.

Я нагнал начальника охраны и боевого пловца, когда они на прощание пожали руки, а створки ворот начали открываться.

– Эстебан? – поднял брови Пьятта. – Тебе что здесь надо? Ну-ка домой.

Макнамара прошел в ворота и зашагал прочь; створки поехали на место.

– Хочу поговорить с Макнамарой, – заявил я начальнику охраны. – Никогда не разговаривал с «тюленем».

– Он не желает с тобой разговаривать. Видишь, уходит? Пошли домой.

Ворота захлопнулись.

– Макнамара! – крикнул я.

Генерал оглянулся. Вскинув руку с раскрытой ладонью, я опустил ее через сторону, повторил сигнал: «Беда!» Пловец повернул ладонь тыльной стороной вниз, пару раз сжал в щепотку и разжал пальцы: «Не понял. Что ты хочешь?» Я несколько раз быстро прижал к шее правую ладонь с поднятым большим пальцем: «Опасность! Прошу немедленную помощь!» Макнамара двинулся назад.

Начальник охраны усмехнулся.

– Да ты не так глуп, как прикидываешься. Пропусти! – крикнул он, и дежурный в будке снова открыл ворота. – Знакомьтесь: Эстебан Тоски – Генерал Макнамара, мой друг. Это его так зовут – Дженерал, Генерал.

– Джен, – пловец протянул мне руку.

Только сейчас я рассмотрел его лицо: смуглое, с правильными чертами, оно было иссечено тонкими белыми шрамами, словно кто-то, издеваясь, рисовал на лице бритвой. Черные волосы закрывали лоб и скулы, коричневые стекла очков скрадывали шрамы у глаз.

– Откуда ты знаешь сигнальный код? – спросил Макнамара.

Я, конечно, выдал себя с головой: Эстебан спасателем на воде не работал и дела с аквалангистами не имел. К счастью, мысли начальника охраны были заняты другим.

– Джен, – сказал он, – я вот о чем подумал. Рано или поздно этот обормот снова попрет через забор, или снизу подкопается, или еще что-нибудь учудит. Я хочу, чтоб ты находился с ним рядом. Будешь его телохранителем за пределами виллы. Идет?

– Договорились. – Макнамара улыбнулся обаятельной белозубой улыбкой. Улыбка была не американская, дежурная, а эсталусийская, искренняя.

Он мне решительно нравился. Вот бы удалось сдружиться…

– Завтра я тебе позвоню. Эстебан, на разговоры – четверть часа, – распорядился Пьятта и зашагал по аллее к дому.

Улыбка Макнамары погасла, пловец обернулся ко мне.

– Отвернись от камеры; будем знакомиться заново. Я – Джен Макнамара. А ты кто?

– Тео Вальдес. – Я был ошарашен и одновременно восхищен. Пьятта за сутки не успел меня раскусить – а этот в один миг разобрался.

– Что ты ловишь в губернаторском доме?

Я выложил свою историю. Макнамара задумчиво потер чисто выбритый подбородок, на котором белели три косых шрамика. На пальце я заметил обручальное кольцо. Макнамара не был похож на иностранца; больше всего он походил на коренного эсталусийца, да и говорил без акцента.

– Джен, Тоски утверждает, будто ты просил у него денег. Он врет?

– Денег?! Конечно, врет.

Я ждал продолжения, но пловец не стал рассказывать. Снял очки, потер намятую переносицу. У него оказались синие глаза – измученные, с красными прожилками, будто после бессонной ночи. Этому человеку явно было плохо. Со слов Пьятты я понял, что Макнамара безработный, а моим телохранителем ему оставаться недолго – до поры, пока меня не вышвырнут с виллы. Мне захотелось что-нибудь для него сделать.

– Я могу тебе как-то помочь?

Макнамара помолчал, поглядел внимательно и спросил:

– Ты бывал на третьем этаже?

– Нет еще.

– Постарайся узнать, кто там живет.

– Попробую. А что ты скажешь о типе, который разгуливал на лугу с пистолетом?

Пловец нахмурился, снова нацепил очки. Я подумал, что зрение у него отличное – Макнамара просто-напросто прячет за темными стеклами глаза.

– Тебя не убили, это главное, – сухо сказал он. – Будем надеяться, что и впредь худого не случится. Ладно, я пошел; до завтра.

– Погоди. – Я выбрал из десятка своих вопросов еще один: – Ты расскажешь, как был «тюленем»?

– Я им не был, – огорошил меня Макнамара.

– Как это? А Пьятта говорил…

– Я прослужил два с половиной года на флоте, затем подался в боевые пловцы. Проучился десять недель и бросил.

– Почему?

– Это не мое. Я не собирался служить «тюленем», у меня был контракт на три года. А тут должно быть дело твоей жизни – иначе нет смысла терпеть этот ад. За малейшую провинность или недовольство – наказание. Сотню раз отжимайся в грязной луже, окунайся мордой. Или ведра с водой таскай. Зачерпнул и тащишь вдоль берега. Прошел, сколько надо, воду вылил, снова зачерпнул и несешь обратно, однако идешь уже задом наперед. Специально отдают идиотские приказы, проверяют тебя на «излом», а ты помалкивай и выполняй без размышлений. Из живого человека должен превратиться в автомат – потому что в боевых условиях некогда будет размышлять, выполнять приказ или не стоит. А я только и мечтал о том, как вернусь в Альба-Лонгу… – Макнамара смолк, махнул рукой. – А, неважно. Тео, – он сдернул очки и посмотрел мне в глаза, – твой дядя-губернатор – жестокий и опасный человек.

– Понял.

– Будь осторожен. И запомни мой номер телефона, – он назвал цифры.

Я запомнил, и мы расстались. Несостоявшийся криминалист в моей душе ликовал – за один день произошло множество загадочных событий.

Шагая по аллее к дому, я подводил первые итоги. Что нам известно? Макнамара попал в переплет, чего-то добивался от губернатора, Тоски отказал и затем выгнал его с виллы. В доме появился неизвестный, к которому не подпускают людей Рафаэля Пьятты. Неизвестный знает Макнамару; он то ли звал пловца на помощь, то ли хотел поговорить, но в последний миг передумал. Макнамара, в свою очередь, интересуется этим человеком. И при всем прочем, кто-то целился в меня на лугу.

Вернувшись, я обошел вокруг дома. Из окон бального зала на втором этаже несется музыка и голоса – прием в разгаре. На третьем этаже окна закрыты, жалюзи опущены, балконов нет. Не подберешься. Тогда я зашел внутрь и двинулся наверх по главной лестнице, мимо кадок с цветущими растениями. Миновал второй этаж и оказался на площадке, где сидел охранник. Стол с телефоном и компьютером, мягкое кресло, диван, который загораживает ход наверх, столик с кофейным прибором и кофеваркой, два куста белой азалии, камера на стене. Охранник поднялся из-за стола мне навстречу.

– Сюда нельзя.

Кроме дивана, лестница ничем не перегорожена; ни решеток, ни бронированных дверей. На третьем этаже – холл со светильниками, две скульптуры, изображающие пастуха и пастушку, красная азалия, из холла в обе стороны уходит коридор.

– Сюда нельзя, – повторил охранник.

Я плюхнулся на диван. Заморочить охране голову не так уж трудно.

– Посижу здесь, ладно? Наверно, скучно одному? Кофе дашь?

– Не дам. – Парень ткнул на столе клавишу интеркома: – Валье говорит. Заберите от меня Эстебана.

Я прикинул свои возможности. В запасе – минута-две, охранник не вооружен.

– Где Макнамара? – спросил я, подымаясь.

– Понятия не имею. Шел бы ты…

– Где Макнамара?! – заорал я. Эстебан сроду так не голосил, он тихий и смирный, но здесь этого не знают. – Где?!

Одним прыжком я взлетел на стол и ногой двинул опешившего охранника в челюсть. Не смертельно – кроссовки мягкие, да и рухнул парень не на каменные ступени, а на диван. Пока он там барахтался, я взмыл по лестнице, завернул в правый коридор и с воплями «Где Макнамара?!» заметался от стены к стене, распахивая двери. Комнаты оказались пусты, даже без мебели. Но Макнамару окликали из правого крыла, неизвестный был именно здесь. Где же?

Меня настиг охранник; по коридору мчались еще двое. Я кинулся на пол, с воем покатился по ковру; зацепил парня за щиколотки и чуть не уронил. Далеко-далеко, в левом крыле заметил две женские фигурки – они бежали к нам.