Предпоследний динозавр

Пролог

Болота. С чёрной торфяной водой; с покрытой ржавой плёнкой водой железистой; с водой зелёной, протухшей, или с густой, тягучей и бурой водой из-за гниющих в ней древесных стволов. Меняется вокруг них жизнь, леса вытесняются полями и человеческими жилищами. Брошенные, эти поля и жилища ветшают, зарастают бурьяном, постепенно их снова покрывают леса. И только болота тысячелетиями сохраняются в своём неизменном виде. Их пытаются осушать, но болота упорнее и сильнее, чем те, кто ведёт борьбу с ними, поэтому чаще всего люди предпочитают не связываться. И обходить болота стороной, стороной…

Миллионы лет назад деревья точно так же падали в стоячие воды, падали и разлагались, кормили собой, топили собой, устилали собой дно и создавали обманную болотную зыбкость; миллиарды зверей и птиц за эти миллионы лет рождались и умирали на болотах. Гнили их внутренности, медленно распадались кости. Всё это бурлило и томилось, смешиваясь с болотной водой и землёй, и что-то странное вырастало порой на таком корме, такой почве. Непролазные топи, обширные трясины с блуждающими огоньками, которые с ранних сумерек манят своей призрачной пляской – и уводят в смерть, в небытие, если ты, доверчивый, поддашься желанию следовать за ними. Бездонные бочаги, в каждый из которых можно ни с того, ни с сего ухнуть, чуть оступившись с сухой тропинки – ах! – и упал ты в недра земные, сомкнулась над тобой зыбкая твердь болотная. Нет тебя больше, путник, нет… Но если удастся, если повезёт, если всё сложится – можно отыскать на болотах весёлую сухую горочку, ровную проплешину с надёжной твёрдой почвой и бьющим из земли чистым ключом. Или огромный пещеристый валун, под которым можно устроить ночлег, или рощицу посреди редколесной болотной мари, клюквенную или брусничную поляну – всё это родилось и живёт на болотах. Иди, путник, иди, не вреди. И живи – если сможешь.

Какие законы правят этим зыбким таинственным миром? Как везде? Сильный пожирает слабого, шустрый – раззяву, тяжёлый давит лёгкого, а крупный – мелкого? Они странные, болотные жители, их много разных – таких, каких мы и не видели, каких просит воображение, но не замечал ещё глаз. Не верится, что такие существуют – но есть они, хотелось бы то людям или нет. Такая птица вдруг поднимается с болот, такой зверь пришлёпывает со своих диких топей – что поди разбери человек: примерещилось это или на самом деле древняя неведомая тварь на глаза явилась?

Всё другим становится на болотах. Вот и жители болотные не злые, не добрые, не полезные и не вредные. Они – другие. И иначе никак. До людей болотам нет дела – нет дела, как, по большому счёту, и всему остальному миру до людей нет дела, будь то лес или морская пучина. Кто убедит себя, что его любит океан, что ему везёт в джунглях или что тайга его второй дом, – так пусть оно и будет. Не тепло от этого тайге или джунглям и не холодно. Болотам ВСЁ РАВНО совсем. Болото даже видимости дружелюбия и расположенности не создаёт. Потому и трудно ощутить радость от встречи с природой среди его хлябей…

Так что нет болоту дела до твоего спокойного мужества, отважный путешественник, как ни бодрись, ни старайся, ни находи кратчайшие пути и ни прокладывай безопасные маршруты. Слишком много растворено в болотах страха и отчаяния, слишком много ужасной и неотвратимой смерти случилось на них. Никто не считал, сколько, начиная с самой далёкой древности, каких-нибудь, например, мастодонтов упало и утонуло, запутавшись в корнях болотных растений, оступившись на кочке и рухнув в бездонную трясину. Страх огромной зверюги перед неминуемой смертью не сильнее страха тонущей мышки, но он громче, яростнее. А болотная сила, засасывающая гиганта, – это сила земли, она неистощима. Вот и тянуло вниз загнанного мамонта, тащило на неведомое дно неосторожного динозавра, отбившуюся от стада корову. И тонули они с вытаращенными от предчувствия близкой смерти глазами, гребли ногами, мотали головой – боролись за жизнь, ревели, наполняя своим ужасом пространство. Но топь неотвратимо затягивала их. Гиганты ещё видели свет, ещё могли дышать – и понимать не хотели, что им уже не выбраться. В конце концов замирал их крик, заливала глаза болотная жижа. И последний выдох вырывался из трясины жирным пузырём. Хлоп – лопнул пузырь, всосало болото огромного зверя. Ещё одного не будет больше на свете, не будет уже никогда, не будет… И только его отчаяние, его боль растворится в болотной воде, прорастёт травой, скопится в тине. Тысячи, миллионы, миллиарды смертей. Бездна отчаяния. Вот потому-то воды болотные, болотные жители, цветы, деревья и травы тихи и печальны – они рождаются с памятью об этом отчаянии, смертной тоске и ужасе.

Так и живут.

Не один год надо прожить на болотах, чтобы хоть немного стало о них ясно. Прожить, краешком-краешком, шажок за шажком приближаясь к их тёмным недрам, всё видеть, всё слышать, слушать и выслушивать, нюхать, трогать, запоминать. И чувствовать – как зверь, как ящерка, гадючка, как чуткая холодная жаба на тряской болотной кочке… Не запомнишь, не поймёшь, не сделаешь верного шага, который подскажет тебе память тела, о котором просигналит тревожная душа, – пропадёшь, сгинешь. Затянет болото. Опасно оно, опасно. Очень опасно. Бо-ло-то-о-о-о…

Так куда же ты бредёшь, молодой-молодой человек с умным гаджетом в руке? Куда ведёт тебя спутниковый навигатор? Куда прокладывает дорогу? Тебе туда надо? Ты уверен? Ты сможешь? Уверен точно?

Уверен?

Уверен?!

Оп!..

Оступился. Упал.

Вылез.

Повезло! Ну, иди дальше.

Иди.

Глава -4. Непроезжая дорога

Медленно, но неотвратимо наползали сумерки. Хорошо ещё, что в этих краях они будут длинными-длинными: сядет солнце, небо начнёт потихоньку темнеть и поблёскивать звёздами, а косые лучи уже закатившегося за линию горизонта светила продолжат раскрашивать запад. Так что видно – не очень хорошо, но всё-таки видно будет долго. Настанет ночь – хоть не белая, но и не чёрная, как на юге, – только после двенадцати часов. А то и позже. Но уже ближе к четырём утра опять небо заиграет жёлто-розовым, так же долго, как и закатывая, теперь выдавливая солнце из-за горизонта.

Такие тут края.

И сейчас вот близятся сумерки. Которые долгие. Ну, хорошо – значит, часа три точно имеется в запасе. Можно успеть.

Названия населённых пунктов в этой местности оказались почему-то сильно перепутаны. Встреченный на краю деревни абориген утверждал, что она называется Краснобуровка, на бумажной карте эта точка значилась как Филактово, а GPS-навигатор привёл сюда Никиту как на Анафилактовы выселки. И это была всего лишь промежуточная точка его маршрута! Если такая каша пойдёт и дальше, то он просто потеряется. Тупо потеряется. Заблудится. И всё…

Но если это действительно Анафилактовы выселки, значит, Никита двигается в верном направлении. Три километра через лес – и должна быть деревня Всклень. По крайней мере, и в карте навигатора, и в бумажной карте Всклень была Вскленью. Но это если ничего не перепутать и не уйти на северо-запад. А если уйдёшь на этот северо-запад – то тогда вместо Всклени попадёшь просто и неинтересно – на болото, которое тянулось в сторону севера и северо-запада на сотню километров.

А во Всклени у Никиты было важное дело.

Три километра по навигатору и карте, к тому же не дуроломом через лес, а всё-таки по соединяющей эти две деревни дороге, – это совсем недолго. Неопасно. Несложно. Да и вообще – всё «не». Неприкольно – вот ключевое слово ко всей этой незадачливой истории. Тупо идти – чтобы тупо сдаться.

Потому что Никитина команда тупо проигрывала. И время, и набранные очки – в недостаточном количестве набранные! – всё говорило об одном: «Тупо слились. Тупо проиграли. Уезжайте отсюда, тупые!»

Шанс был – маленький, практически нереальный – но был. Если взять и раньше команды соперников установить на доминирующей точке местности игровой флажок с символикой. Своей команды символикой, это понятно. Синий такой флажок с перекрещенными на нём молотком и линейкой.

Но для него не хватало древка. Оно состояло всего из четырёх частей. И чтобы собрать это древко, все четыре части необходимо было отыскать на необъятных просторах этой пересечённой, трудной, очень трудной для жизни и передвижения местности. Команда Никиты – команда техников – отыскала пока только одну такую часть.

Их противники, юные экологи (на их зелёном флажке был изображён пятнистый дракон – и именно у этого дракона был огромный шанс красоваться на флагштоке), насобирали по лесам и лугам целых три части. За каждую найденную составную часть древка полагалось сто очков. За каждого выбывшего игрока минус двадцать. У техников было на счету всего шестьдесят очков…

Очередной игрок выбыл полтора часа назад. Когда квадроцикл, на котором Никита мчал вместе с другим парнишкой, тоже отправленным на это задание, выехал на кривую просёлочную дорогу, произошёл казус. Увидев впереди, что дороги пересекаются, ребята решили сократить путь – им нужно было попасть на ту, которая вела вправо, и помчали по лугу. Возле дороги виднелась небольшая канавка, поросшая кудрявой травой с разлапистыми, как у винограда, листьями и мелкими белыми цветочками. С ходу её квадроцикл не взял – хотя обычно переезжал и куда более серьёзные препятствия. Ухнул передними колёсами и остался так лежать, гневно крутя задними. Чтобы вытолкнуть средство передвижения, ехавший пассажиром Артём прыгнул в канавку. А под травой в этой канавке оказалась пустота с наваленным туда хворостом. Распорол Артёмчик ногу – от щиколотки до колена, распорол и, кажется, сломал, так ему было больно. Больно и обидно. Эх – вот если бы они с Никитой занимались ботаникой-зоологией-экологией, то знали бы, что перед ними не кудрявая травка, а обвивающий всё на пути своего роста «бешеный огурец». Обвил коварный бешеный огурец сплошным, невинно цветущим бело-жёлтенькими цветочками ковром колючий, кем-то наваленный в канаву шипастый хворост – и отправляйся теперь, Артёмка, на больничную кроватку, а Никита пили один на задание…

Взрослый наблюдатель, который ехал метрах в пятидесяти позади, тут же примчался, рассказал про этот самый оплетающий всё и вся треклятый огурец, погрузил Артёма в машину и повёз лечиться. Из игры, таким образом, Артём выбыл. Ещё минус двадцать очков… Что очень плохо – и потому, что игровых очков уменьшилось. И, главное, потому, что человеком в команде стало меньше.

Так, один, без специально подготовленных для этого взрослых (наблюдатели фиксировали каждый выход на точку маршрута, всё сообщали в штаб игры, да и вообще отвечали за безопасность юных игроков, а потому всегда двигались за ребятами), Никита направлялся на точку Всклень. Там был заложен второй элемент флагштока. За третьим где-то далеко охотилась основная часть команды.

Техникам долго не везло. Когда экологи обнаружили уже третью составную часть, их команда, долго провозившись со своей пресловутой «техникой», переругавшись и измучившись, нашла только первую. Это была середина – с обоих концов у полой трубки были видны крепления. К тому же одна сторона шире по диаметру, другая уже. Середина и есть. В приложенной к трубке записке были указаны координаты, по которым надо было искать все остальные части. Но так эти координаты были запутанно обозначены, что целых два дня игры ушло на то, чтобы хоть как-то в этом разобраться.

Но вообще игра была интересная! Даже проигрывать в неё оказалось приятно. По крайней мере, без сожаления так проигрывалось (это, конечно, если забыть горестные стенания про «тупое» происходящее и «тупых» самих себя)… Вообще Никита был счастлив, что его отобрали в команду техников – он много лет подряд занимался во Дворце технического творчества молодёжи, переходил во все кружки и студии. Освоил, кажется, всё. Уже собирался бросать, начинать вести светскую жизнь, достойную молодого человека четырнадцати лет. А тут в начале весны – раз! – пришло известие, что его кандидатуру выдвинули на эту самую игру. Самого смышлёного, самого способного в технических науках, к тому же умеющего оригинально мыслить. А дальше всё понеслось само собой, от Никиты уже ничего не зависело.

Повезло. Он же, ничего для этого не делая, обошёл, как выяснилось, множество конкурентов из разных городов страны. И вот он здесь.

Кружит по каким-то Анафилактовым выселкам.

Выселками деревня не выглядела. Хотя, как именно должны выглядеть выселки, Никита точно не знал. Выселки – это Никите было примерно понятно: когда кто-то выселился из основного населённого пункта, села там или деревни, и живёт себе от всех независимо. Или же его попросту выселили. Откуда-то. Запретив соваться в остальные населённые пункты.

Вот вам и выселки.

А тут не выселки – деревня. Два длинных ряда домов. Пусть половина брошенных – но кто-то ведь когда-то навыселялся сюда в таком количестве?

В условиях игры было предусмотрено, что команда техников должна передвигаться, используя технические устройства. Их, их и ещё раз их. Не бросать сломанную технику, чинить. Тащить за собой, если откажет.

А экологам, наоборот, – пробираться только своим ходом, применять любые, но только из природных материалов самостоятельно сделанные устройства. Им даже лошадь выдали. Одну. Разведчикам техников удалось подсмотреть, как экологи колбасились с этой лошадью, начищая, седлая и рассёдлывая её, как устраивали лошадь на ночлег – а она вырывала вбитый в землю колышек, к которому её привязывали, и убегала от них. И, вместо того чтобы спать, экологи гонялись за ней. Кончилось тем, что на лошади у них ездила одна и та же девчонка, которую вредная скотинка согласилась слушаться, перевозила на этой лошади палатки и прочие вещички, а остальные передвигались пешком. У команды экологов не было ни навигаторов, ни телефонов и прочих средств связи. Только бумажная карта. И, конечно, армия наблюдателей. В отличие от них самих, эта армия была на машинах.

Так вот экологам явно было легче. Передвигаясь на своих двоих, юные экологи быстро освоили местность, даже без мобильных телефонов им удавалось передавать друг другу информацию. Ни горючего, о котором надо постоянно помнить, ни зарядных устройств, к которым надо периодически подключать многочисленные устройства, нуждающиеся в питании – а значит, всегда держаться поблизости от электрических сетей. Всё силами собственных организмов и подручных средств. Как с писаной торбой носились техники с переносной автономной электростанцией. Вроде бы вещь очень нужная, но… На то, чтобы всё наладить, привезти, перевезти – требовалось время. Всё то же игровое время. Которое таяло, таяло…

Если к послезавтрашнему вечеру никто не установит своего флажка на самом высоком холме данной местности, победит та команда, которая лидирует по очкам. А какая команда по очкам-то лидирует? Правильно…

Подумав об этом, Никита гневно поддал газа. С рёвом понёсся квадроцикл по деревне.

Солнце садилось за крышу дома, возле которого Никита увидел старушку. Именно эта старушка внесла ясность в картографическую путаницу. По этому населённому пункту проходила граница областей. Когда-то давно делили-делили, да и напутали. И теперь на картах Новгородской области это местечко называется Краснобуровка, а на картах Псковской – Филактово. И уж каждый сам тут решает, где он живёт. Почту сюда давно не возят, не нужна она никому. А когда раньше присылали письма, то приносили её оттуда, откуда бог пошлёт – то с почтового отделения, который на Псковской территории, то с того, который на Новгородской. Так и за пенсией – куда каждый приладился ходить, туда и ходит.

– Я живу в Филактове – потому что у дочки во Пскове прописана, – сообщила старушка, смешно заменяя в своей речи буквы «с» и «ч» на «ц», – а новгородские, стало быть, в Краснобуровке проживают. Да и то, думаю, не все. Некоторым и вообще всё равно.

Она сказала «вообце» – и получилось у неё очень трогательно, как у ребёнка, который недавно научился говорить.

Никита хихикнул. Но тут же опомнился – а Анафилактовы-то выселки?!

– Да не знаю. Может, когда-то тут и были выселки. Кого-то выселили, может, при царе, может, при социализме, – процокав, точно белочка, «при цоциалицме», махнула рукой вдаль старушка. – А сейчас кого сюда выселять? Да и откуда? Не-ет, мы филактовские.

Никита успокоился. По крайней мере, он ничего не напутал и движется в верном направлении. А о том, что за допотопную карту залили в навигатор, он решил при первой же возможности спросить у руководителей. Выселки – ха!

Старушка показала дорогу на Всклень. Удивилась, что ему вдруг туда понадобилось, но показала. И добавила, что дорога давно не езженная, заросла. На такой машине не проехать. В старые времена лошадь с телегой – и то не всегда проходила, так что те, кому очень в эту Всклень было надо, бегали туда пешком. Далеко, неудобно, в обход болота, потому что напрямки через это болото не пройти. Даже на старушкиной памяти из Филактова во Всклень мало кому было надо, а уж сейчас…

– Дорогу-то видно – иди по сухому, в топкие места не сворачивай. – Местная жительница махала рукой в нужном направлении. – Но тогда тебе обязательно топор нужен – путь расчищать. Дать топор-то?

Никита от топора отказался. У него был с собой походный топорик, если что, справится.

– Мы во Всклень-то и не ходим давно, – сообщила старушка. – С той стороны до неё дорога хорошая, а с нашей, говорю же, – брошенная. Что у вас за игра такая – по брошенным дорогам ездить, по лесам да болотам? Головы не жалко? Тут у нас не зевай. Во все времена жизнь в наших краях – копейка. Недосмотрел – пропал…

– Ой, не пугайте… – отмахнулся Никита. – Вон у меня сколько техники – телефонов, спутниковых навигаторов всяких. Только дам сигнал – и ко мне придут на помощь. Моментально! Тут всё серьёзно.

Старушка даже улыбнулась – так лихо он сейчас выглядел.

– А то оставляй-ка тут свою машину да иди, правда, лучше пешком, – предложила она, но Никита не мог послушаться её совета.

Тем более что был уверен – те, кто составлял игру, дорогу проверили и гарантируют, что проехать по ней можно. Как бы тогда машина с наблюдателем за ним по неезжалой дороге прошла? Ведь внедорожник значительно шире квадроцикла. Да никак. Проверяли они, непременно проверяли – так что нечего и париться.

Бабуля позволила Никите сменить во фляжке воду на свежую, вынесла из дома толстый картофельный блин с вареньем, который Никита благодарно смолотил на улице.

И, снабжённый пожеланием счастливого пути и заверением, что до Всклени лесом недалеко, Никита дал по газам. Солнце садилось…