Китаист

История — река, полная неприглядных тайн. Никогда не знаешь заранее, где тот порог или омут, откуда всплывёт нечто неопознанное, изъеденное мягкими рыбьими губами...

Среднестатистический житель России вынужден приспосабливаться, отсюда ежеминутная готовность к подлости и лжи.

В детстве он думал: ад - такое специальное место, где трудно, но можно жить.

Эта чо у них там в головах, а? – его внутренний, успевший прийти в себя, моргал обескураженно.Все-таки ему достался туповатый комиссар.Пришлось объяснять: сознание, сформированное многолетней оккупационной практикой, опирается на привычные понятия. Человек, какая бы решимость порвать с собственным прошлым его ни обуревала, не в состоянии выйти за границы своего жизненного опыта. Дав философское обоснование проблемы, он надеялся, что комиссар заткнется, впечатлившись ее глубиной.Но тот, похоже, не впечатлился: Дак мы с тобой – тоже, што ли?Он сказал, как отрезал:

– Говори за себя.

Жизнь обеих сестер ее совсем не занимала, словно ей заранее было известно: там, в СССР, личной судьбы не бывает. Исключительно общие тяготы, которые люди избывают всем миром, а не каждый по себе.

Передняя дверь зашипела, закрываясь. Девица шагнула к водительской кабине:

– Глаза разуй, чмо! Не вишь, люди шпрехают! – шарахнула кулаком в водительское стекло. В зеркале заднего вида отразилось растерянное восточное лицо. Дверь снова зашипела. Царевна, обернувшаяся лягушкой, сошла и исчезла во тьме.

Ваш советский народ как был благороднейший в мире, такой и остался... А мы? Полнейшая деградация. Не люди. Болванки. Как хошь обтесывай.

Все дело в том, что план старика, каким он представлялся в начале расследования, на поверку оказался куда коварней. Бывший руководитель Локотьской республики сумел-таки скрыться от правосудия. Вопреки исторической справедливости, гласящей: предатель не должен умирать своей смертью. Его смерть принадлежит народу.

– Возлюбленные отцы, братья и сестры! – голос священника звучал вкрадчиво, но внятно. – Слава фюреру, миновали те страшные времена, когда наша мать-церковь корчилась под гнетом большевистских гонений. Никакие бездуховные атеисты и кощунники, враги тысячелетнего православия, больше не смеют препятствовать нашим религиозным праздникам, собирающим сотни тысяч истинно верующих по всей стране.

– Буквально подвальчик. Типа, как в Мастере и Маргарите, – и, встретив его недоуменный взгляд, уточнил: – Алоизий Могарыч, тезка нашего дедушки, – судя по тонкой усмешке, отпустил шутку.

– Дедушка? – он переспросил, пытаясь распробовать ее соль.

– Фатер. Адольфа Алоизовича. Нашего дорогого и любимого, – Вернер кивнул на нишу, где в аккуратной золоченой рамке висел навязший в зубах жестокоусый портрет. – «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо…» Круто – да?