Да, собственно, никто и не зарекался. Вот только произошло все как всегда – неожиданно. Вообще, я для себя сделала вывод, что все самые важные события в жизни человека происходят неожиданно, даже если к ним готовиться заранее. Рождается и умирает человек тоже неожиданно для самого себя.

Никогда нельзя наверняка знать, что два любящих человека именно в этот день и этот час соединятся, что приведет к рождению нового человечка. У одних это происходит нежданно-негаданно, в порыве страсти, без ожидания таких далеко идущих последствий, и это может стать как приятной, так и совсем неприятной неожиданностью. Другие долго работают над этим процессом, прилагают все усилия, бегают по врачам, проходят немыслимые курсы лечения, отчаиваются, надеются, потом опять отчаиваются, а потом все же вдруг и у них получается.

Поступление, женитьба, поиск работы – все это тоже чаще всего происходит неожиданно, кто-то надеялся поступить в престижный вуз и неожиданно провалился, а кто-то наоборот был уверен, что с красным дипломом ему открыты двери в самых престижных компаниях, и тут неожиданно эти двери закрываются, потому что только красного диплома недостаточно. Кто-то не планировал обзаводиться семьей, но последствия бурной страстной ночи вносят коррективы в планы, и неожиданно приходится брать на себя ответственность и за того, еще не появившегося парня. А кто-то все ждет и ждет, что это вот-вот произойдет, ведь все к этому идет, но никак не доходит до свадьбы.

Но вот смерть – она всегда неожиданная, ее никто не ждет, людям даже не приходит в голову, что это может произойти сейчас и с ними. С кем-то другим – да, но не с ним, ведь он будет жить долго и счастливо. И я уверена, что практически все люди думают, что они будут жить всегда, и не умрут никогда. Смерть может быть ожидаема родными и близкими, если человек долго и сильно болеет, но сам человек, даже находясь на смертном одре, думает о том, что еще не все потеряно. На войне же, даже когда рядом рвутся снаряды, стреляют и погибают люди, для себя смерти никто не ждет. Но, не будем говорить о грустном. У меня, слава Богу, все живы и здоровы, а вот неожиданные события в том 2014 году со мной действительно произошли.

Эту книгу я начала писать 5 августа 2014 года, уже находясь в заключении. А началось все 2 числа в субботу, когда мы с моим 17-летним сыном Данилом таки решили покинуть Донецк. Хотя бы ненадолго Просто оставаться в осажденном городе дальше было крайне опасно. Согласовав с руководством вопрос об отпуске на две недели не только для себя, но и для всей редакции «Муниципальной газеты», где я работала главным редактором, мы стали собирать вещи. Договорились с приятелем моего друга Володей, что он, как водитель, нас с сыном вывезет в Крым, ведь дорога дальняя, все может быть. Выехали благополучно около 13.00 из Донецка. На блокпостах ДНР даже не останавливали, увидев в машине женщину и несовершеннолетнего парня. Они уже привыкли, что в последние дни количество дончан, покидающих город резко увеличилось.

А вот на блок-посту нацгвардии боец внимательно изучил документы водителя, документы на автомобиль и мои данные тоже. Но я как-то не предала этому особого значения, а напрасно. Просто настроение было отличное. Даже предстоящая многочасовая очередь на таможне в Чонгаре не пугала. По дороге в Волновахе заправились горючкой – полный бак,

прикупили воды, сухого печенья, на случай долгого ожидания. Погода хорошая, машина с «кондёром», можно не опасаться пробки на переходе.

Наивно полагая, что самые серьезные препятствия позади, я стала звонить знакомым и близким людям, сообщая, что все в порядке, мы выбрались

из Донецка. Последний звонок был дочери Полине, которая буквально неделю назад переехала в Киев, в связи с тем, что главный офис её фирмы перебрался туда. «Полина, давай я тебе немного позже перезвоню. Нас остановили на блок-посту ГАИ, неудобно говорить», – это было около 15.50, возле Мангуша.

И тут началось. Сначала гаишники просто попросили документы водителя, потом на машину, «а то таких автомобилей много в угоне…», затем

уже потребовали открыть багажник. И вот, когда мы все вышли из машины, набежало человек восемь-десять в гражданском, водителя поставили с одной стороны авто с поднятыми руками, меня и сына отодвинули от салона, быстро залезли в машину, забрали телефоны и стали осматривать личные вещи и документы в сумке и бардачке. В общем, захват проходил в лучших традициях «маски-шоу».

Проезжающие мимо нас люди с любопытством глазели на это зрелище, открыв окна своих авто. Очень хотелось крикнуть им: «Хелп!», но было понятно, что все это бесполезно, – даже если проезжающие мимо нас люди и услышат мой крик о помощи, то по их испуганным лицам можно было понять, что никуда сообщать об увиденном они не станут.

На вопрос: «Что происходит, в чем дело и, собственно, вы кто?» – один из группы захвата – довольно крепкий мужчина средних лет с бульдожьим лицом хлопнул перед моими глазами корочкой СБУ, сказав, что все хорошо, надо просто проехать с ними. При этом ребята быстро забрали ключи зажигания моего «фольца». Ехать нам троим предложили в разных машинах. Данил тут же заявил, что поедет только с матерью. Разрешили, и он вместе со мной сел в наше авто. Я сидела впереди на пассажирском сиденье, за рулем был сотрудник СБУ, сына на заднем пассажирском сиденье с двух сторон зажали два крепких амбала, как будто он смог бы от них убежать. Отъехав от поста ГАИ, машина направилась в сторону Мариуполя. Ехали молча, никто не объяснял куда и зачем нас везут, хотя я уже тогда понимала, что для простого формального разговора таким образом не приглашают.

Примерно через полчаса приехали в аэропорт Мариуполя. Заехали на территорию через несколько блок-постов на которых были ограждения не только из мешков с песком, но и противотанковые ежи с колючей проволокой. На постах стояли вооруженные люди в масках и пропустили нас только после того, как наши охранники предъявили свои «ксивы». В принципе, для жителей Донецка бойцы в камуфляже давно не в диковинку. Но! Эти были по-особенному агрессивны.

Не радушно нас встретили и в самом аэропорту. Там уже было целое подразделение мужчин, одетых в камуфляжную форму и «балаклавы». Со стороны здания аэропорта были слышны крики и удары, похоже на то, что кого-то бьют. Признаться, сразу стало понятно, что на самом деле мы

крепко попали. Между собой нам разговаривать запретили, по сторонам смотреть нельзя: сидеть и не дергаться. А для того, чтобы мы не нарушали приказы, к нам приставили двоих вооруженных бойцов, которые стали по обе стороны нашей машины. Одним словом, отношение к нам было такое, как будто мы опасные преступники и рецидивисты. Разговаривали бойцы в аэропорту, в основном, по-украински. Но были и те, кто говорил по-русски.

По приезду один из старших сопровождающей нас группы долго о чем-то переговаривался с человеком в камуфляже делового вида, но с пузом (сразу видно – начальник!). Потом нам резко приказали выйти из машины, надели на голову мешки защитного цвета, приказали стоять, взяв руки за спину.

Слышно было, что бульдожья морда и пузатый о чем-то не могут договориться. Один говорил, что тут режимный объект и нам тут не место, а другой обещал, что это ненадолго. При этом бойцы, стоявшие и сидевшие на плацу, отпускали непотребные шутки в наш адрес и ржали во всю глотку. «Лишь бы не пустили в расход без суда и следствия…», – мелькнуло в голове. Но, слава Богу, убивать нас не собирались.

Я услышала, как сына и водителя Володю куда-то повели. Потом ко мне тоже подошел парень с еще совсем молодым голосом. «Пані міністр, будь ласка, за мною!» – торжественно произнес он. «Так вот в чем дело! Они радуются, что самого министра ДНР задержали. Ну-ну…», – признаться мне было не до смеха, но я понимала, что ЭТИ не будут разбираться, кто я на самом деле – журналист или член правительства Донецкой Народной Республики.

Перед дверью в темную комнату, куда я шла на ощупь, следуя за голосом молодого, мне разрешили снять с головы мешок. В помещении размером 3х1,5 м, выложенном белым кафелем (похоже на склад), был всего один стул, на котором сидела девушка с бледным лицом. «Не закрывай, пожалуйста!» – взмолилась она, обращаясь к молодому. «Терпи. Ты должна быть сильной», – издевательски ласково ответил он и наглухо закрыл дверь.

Стало абсолютно темно и очень душно. Судя по всему, вентиляции не было никакой. «Как тебя зовут?» – спросила я бледную девушку. «Юля», – тихо отозвалась та. Она сидела у самой двери на стуле. Нащупав мою руку, она

пояснила: «У меня клаустрофобия. Давай держаться за руки. Не так страшно». Потом она рассказала, что попала сюда два дня назад ни за что просто ехала со знакомым на машине, а их задержали на посту и парня обвинили в пособничестве ДНР. «Мы просто поехали проведать своих знакомых. А парень этот был в камуфляжной одежде. Вот они и прицепились к этому. Мол, не случайно мы со стороны Донецка едем, наверно диверсанты и все такое. Меня уже два раза „на расстрел“ водили, чтобы я призналась в том, что диверсант ДНР. Пообещали тут же в окопе закопать и никто меня не найдет, если не соглашусь с ними работать», – рассказывала Юля, тяжело дыша. Признаться, я ее слушала плохо, в голове была одна мысль: «Что с сыном?»

«А тебя как зовут, за что тебя?» – вывел из раздумий голос бледной. «Да, наверно, они думают, что есть за что. Но просто так мне пропасть нельзя, я

журналист, поэтому меня искать будут. Больше за сына переживаю. Он со мной ехал, несовершеннолетний еще», – пояснила я. «Сын? Наверно, бить будут. Скажи какой-нибудь телефон. Вдруг я раньше выйду отсюда, позвоню твоим и расскажу где ты», – предложила бледная. Подумав, я назвала телефон одного известного в Донецке начальника. Даже если бледная и подставная, что не исключено, то никакого вреда от её звонка не будет. А может, и польза.

Через некоторое время молодой охранник приоткрыл дверь, дав подышать свежим воздухом мне и бледной. «А что с моим сыном?» – тревожно и

тихо спросила его. «Та ничего, вон – в соседней камере сидит. Все добре, мы же не звери из ДНР», – пошутил молодой, но мне было совсем не смешно.

Затем я услышала, что охраннику приказали привести женщину на допрос. Он сказал бледной надеть мешок на голову и идти с ним. Перед моим носом опять закрылась дверь, я осталась одна в полной темноте и без стула, который забрал молодой.

Прислушавшись к тому, что происходит за стеной, я услышала мужские голоса. Их было около пяти, но все незнакомые. Голос сына я среди них не

слышала. Уже потом, намного позже я узнала, что в той камере вместе с Данилом и нашим водителем находились еще восемь мужчин. Некоторые из них, по словам сына, были сильно избиты. У одного даже было видно, как торчат поломанные ребра, у другого были переломаны ноги. Их всех действительно жестоко избивали, чтобы они признались в своем участии в ДНР. Причем, все пленники были в гражданской одежде, поэтому нельзя было утверждать наверняка, что они были ополченцами. Что это за люди, и что с ними произошло дальше, я не знаю, могу только догадываться. Но понятно было одно, эти парни действительно могут пропасть без вести,

как это происходит со многими, кто оказывается в плену у таких вот «добровольческих» батальонов.

Надо отметить, что Мариуполь особенно сильно подвергся репрессиям со стороны правосеков и национальных батальонов. Ведь, Мариуполь один из

первых признал создание Донецкой Народной Республики, однако принять участие в референдуме жители этого города не смогли.

Где-то через полчаса двери моей камеры открылись и молодой конвойный сказал, чтобы я надела мешок на голову, повел меня через плац в другой корпус. В комнате с решетками на окнах сидели два камуфляжника в масках и один с открытым лицом. Одна маска села за стол, на котором стоял компьютер, другая с автоматом расположилась у входа. Первым вопросы стал задавать открытый, перебирая при этом патроны в «магазине» ТТ. Он представился моим коллегой, сказал, что его зовут Иван и он тоже журналист. На мой вопрос, где мы находимся и что это за вооруженные люди вокруг, коллега коротко ответил, что это одно из подразделений сил АТО. «Понятно, батальон «Азов», – подумала я, вспоминая, что про них ничего хорошего не слышала и не читала.

Как оказалось, журналисту было интересно, как это я оказалась министром ДНР. Я ответила, что должна их разочаровать, ведь никаким министром ДНР я не являюсь. «Ну ладно, расскажите про свою работу. Как там ваша газета называется, о чем вы там пишите?» – лениво продолжил спрашивать «коллега», при этом глаза его были злыми, казалось, что он готов разорвать меня. Я принялась объяснять, что наша газета не занимается пропагандой. Что мы даем только факты, ссылаясь на проверенные источники и слова очевидцев.

Рассказала, что наши журналисты не употребляют такие слова, как «хунта», «националисты», «фашисты». Мы пишем «национальная гвардия», «киевские власти», «украинская армия». В то же время, мы не называем наших земляков «террористами», «сепаратистами», «боевиками», а пишем «ополченцы», «представители или активисты ДНР». «А то, что они преступники, ваша газета пишет?! – вдруг аж взорвался от негодования один в маске. – Быстро отвечай на вопрос! Называете вы их преступниками? Что молчишь? Говори быстро!». «Тоже мне, плохой полицейский», – подумала я, хотя, если честно, он заставил меня напрячься. «Я отвечу, – сказала я, немного добавив твердости в голосе. Ну, этим ты меня точно не напугаешь. Я посмотрела ему в глаза – это единственная часть лица, которую не закрывала маска. У него были белые брови, ресницы и абсолютно прозрачный цвет радужной оболочки. Такое впечатление, что у него были пустые глаза. – Я отвечу. Если появлялась официальная информация о том, что в отношении кого-то возбуждено уголовное дело, то мы эту информацию давали». Как ни странно, но такой ответ удовлетворил маску, как и остальных моих «собеседников».

Я почувствовала, как у меня пересохло в горле, а на столе рядом стояла бутылка с водой. Мучить жаждой меня не стали и дали попить. Никогда до этого момента я не пила обычную теплую минералку с таким наслаждением. Это я уже немного позже узнала, что вода в той ситуации, в которой я оказалась, является самым ценным продуктом.

Неожиданно, но другая маска, который до этого все время молча сидел у входа с автоматом, достал из маленького холодильника еще воды и протянул

мне. Холодная вода! Почти счастье! Потом еще около получаса журналист и маска с пустыми глазами задавали мне вопросы по очереди. Все они, как ни

странно, касались моей журналистской деятельности. Спрашивали про то, что я делала во время референдума 11 мая, взятия Донецкой ОГА 6 апреля,

митинга 9 мая. Много вопросов было о городской власти Донецка, структуре, почему-то спросили, когда я в последний раз видела Александра Лукьянченко (мэр Донецка), как зовут его заместителей, начальников управлений. Мне тогда сложно было понять ход их мыслей, но то, что вопросы касались точно не моей деятельности в ДНР, было очевидно.

Тут неожиданно зашел молодой и сказал, что руководство звонило и приказало прекратить какой-либо допрос со мной. Мне на голову опять надели мешок, и молодой повел меня назад в камеру. При этом он так смешно, по-детски все время называл меня «пані міністр»: «Так, тут ступенька, пані міністр. Осторожно, коридор, прямо. В туалет пойдете, пані міністр?». Мне даже не хотелось разочаровывать его и объяснять, что я никакой не министр, а всего лишь-навсего журналист. А вдруг он выживет в этой мясорубке, женится, у него появятся дети и он будет им рассказывать, как самого министра ДНР в туалет водил с мешком на голове. «Проходите сюда, пані. Сказали вас в другую камеру посадить. Тут есть свет и стул,

правда, воды на полу налито. Но, вот тут воды нет, у двери, садитесь, мешок снимайте», – молодой завел меня в другое помещение, тоже в кафеле, в углу

которого висели две огромные мойки, с которых на пол капала вода. Странно, но все эти помещения мне больше напоминали какую-то ведомственную столовку, с мойками, складами и еще какими-то комнатами, куда я не попала, которую вдруг захватили вооруженные люди, съели все запасы, вывезли посуду и оборудование и переделали ее под свою тюрьму.

Тогда мне казалось, что так оно и есть, это бывшая столовая для персонала аэропорта. А может быть и правда, я сидела в мойке бывшей столовки на кривом стуле, окруженная водой и сыростью. С другой стороны, я понимала, что если меня перевели в «более комфортное помещение», убивать, бить и страшно пытать, чтобы я открыла «военную тайну», не будут.

Теплилась надежда, что и с Данилом и Володей тоже будет все нормально. Задержали, вроде как, сбушники. Хотя допрашивали точно не они. И, судя по всему, допрос был незаконный, так – ради любопытства.

Что дальше? Обвинения мне никакого не предъявили. То про ДНР спрашивали, то про газету, в которой я работала главредом, то про Донецкую власть.

Мы находились в аэропорту. Значит, могут дальше куда-то направить. Скорее всего, так и будет. Запорожье? Или сразу в Киев? Как ни странно, но мои мысли тогда были близки к истине.

Где-то через час опять пришел молодой, приказал надеть мешок и выйти на улицу. Остановив посреди какой-то площадки, мне сказали, чтобы я подняла мешок так, чтобы можно было смотреть только вперед. Приподняв мешок, я увидела перед собой на плацу свою машину. Рядом стоял какой-то человек в гражданском, представившийся следователем СБУ в Донецкой области. Он сказал, что сейчас проведет обыск моего автомобиля. Понятно, что никаких понятых не было, ну, не считая около полусотни камуфляжников в масках и с АК наперевес. Мне позволили наблюдать за процессом досмотра и отвечать на вопросы.

Пока не начали обыск, я стояла в пяти шагах от авто, рядом ко мне вывели и поставили сначала Данила, а затем и водителя. Я их не видела, но по командам: «Выводи сыночка. Водила пошел», – я поняла, что они рядом. Разговаривать нам опять не разрешили, а вооруженные камуфляжники,

пользуясь тем, что мы не можем ответить, начали издеваться и смеяться над нами. Некоторые обрывки их фраз я услышала. Больше всего задело, что

они над сыном стали издеваться. «Это сыночек её? Так повесточку ему быстро выписать – и воевать. Пусть его сепаратисты и убьют! А-ха-ха!» – видимо, эта шутка им очень понравилась. Данил попытался что-то возразить, но я прошептала ему: «Молчи, а то убьют!». После этого близко ко мне подошел, судя по пузатому животу, начальник (лица, из-за опущенного на глаза мешка, я не видела). Он грубо дернул мешок мне на лицо, так, чтобы вообще ничего не было видно, и нагло рявкнул: «Шо, министерша, розколола Неньку, а теперь тикаты в Росію решила?! Не получилось! Хорошо, что мы

тебя приняли. Теперь сядешь на 10 лет, минимум! Всех вас журналюг пересадим. Ще бы вашего Кисельова сюда! Ничего, и до него доберемся!» – он смачно сплюнул где-то рядом со мной и, выругавшись матом, ушел. Интонация начальника чем-то напоминала Ляшко. А мне, судя по всему, досталось за всех российских журналистов во главе с Киселевым сразу. Даже не знала, то ли честь оказали, то ли оскорбили. Но разубеждать никого ни в чем не стала. Бессмысленно, да и небезопасно.

Потом мне опять приподняли мешок и «пригласили на осмотр» личных вещей. Получив возможность хоть тихонько, не привлекая внимания посмотреть по сторонам, я увидела сына и водителя. Они стояли без обуви, на головы были натянуты футболки, руки были за спиной. У Данила из джинсов вытянули ремень.

Сама процедура осмотра была долгой, утомительной и скучной. Лишь один раз было оживление, когда они перешли к осмотру моего ноутбука. Человек десять сбежались посмотреть на содержимое, положив комп на капот стоящей рядом ДЭУ. Открыли какие-то папки на рабочем столе с фотографиями, может, с митингов, какие-то файлы с текстами, которых в рабочем компьютере конечно много. «О, смотри, русский флаг! Ого, всё! Капец тебе, тетя! Пропаганда, точно! Знаешь, что тебе за это будет?!» – они орали на меня, прыгая вокруг моего ноута. Все это напоминало сцену из фильма про туземцев, впервые увидевших зеркало.

Все это время изъятые у нас телефоны, которые тоже положили на капот рядом стоящего авто в полиэтиленовом пакете, звенели не переставая. Это уже был хороший знак. Значит, нас ищут.

Я посчитала, что с момента нашего задержания прошло около четырех часов. Сегодня суббота, вечер, официально информацию о нас никто пока давать не будет. Но завтра наша пропажа точно не останется без внимания моих вездесущих коллег. Надо дождаться завтрашнего дня. В конце концов, сбушнику и камуфляжникам надоели звонки наших телефонов, и они их просто выключили.

Данила и Володю, после того как они показали свои вещи, опять увели в камеру. Уже стемнело, а сбушнику надо было заполнять протокол осмотра

машины. Оказалось, что здесь нет ни одного свободного кабинета для «работы». А это значит, что задержанных в этом аэропорту довольно много. Да и сами военные, когда разговаривали между собой, несколько раз признались, что выходные все насмарку, много «сепаров поймали», допрашивать до утра придется. Поэтому пришлось сбушному следователю, мне и охраннику с автоматом под мышкой присесть в мою машину, включить подсветку и заполнять протокол осмотра. Другого места во всем аэропорту не нашлось.

Смешно, но, перевернув всю машину вверх дном, следователь забыл поднять подлокотник. Учитывая, что за пять часов осмотра мне уже удалось наладить с ним какой-то контакт, да и автомата у него не было, только пистолет в кобуре, я решила хоть немного повеселиться. Сбушник, пыхтя и щурясь, полусогнувшись на переднем пассажирском сидении, вносил в протокол

длинный список моих вещей, бормоча под нос названия документов, оргтехники, косметики и одежды. «А вы ведь не все осмотрели», – вывела я его из рабочего процесса. Он аж вздрогнул и, обернувшись на заднее пассажирское сидение, посмотрел на меня с ненавистью и страхом. В его глазах читалось, что этот осмотр его самого уже притомил и он поскорее хочет покончить с этим, вернуться домой к жене или подруге, которая постоянно ему названивала, с просьбой провести с ней хоть остаток субботнего вечера, ну, или уже ночи, а тут – еще что-то не осмотрели!

Мне стало его жаль, я приподняла перед ним крышку между сидениями: «Подлокотник». Посмотрев, что там ничего нет, следователь облегченно вздохнул и даже улыбнулся. Осмотр машины и личных вещей с заполнением

протокола затянулись за полночь.

Судя по разговорам следователя и камуфляжников, за нами уже давно приехал микроавтобус с сопровождением. Сказали, что мы поедем дальше. «Значит, все же Запорожье. Не самый лучший вариант», – подумала я.

Про зверства запорожских сбушников неоднократно рассказывали мои коллеги и военнопленные. Перед отъездом из аэропорта мне разрешили

взять личные вещи, свои и сына. «На два-три дня», – уточнил СБУшник. Я растерялась, не знала, что брать. Темно, из освещения только фонарик на телефоне следователя, рядом вооруженные люди с АК и указательным пальцем на курке. Я догадалась взять теплую кофту себе и куртку Данилу, нижнее белье, воду. Сбушник дописал протоколы, сказал, что все остальные личные вещи будут здесь в Мариуполе, в машине нас ждать, погрузили

вещи и оргтехнику, что я с собой брала в отпуск.

Когда я уже стояла возле микроавтобуса и ждала отправки, с меня сняли мешок и разрешили одеть кофту, из здания вывели сначала Данила, а потом Володю с перемотанными впереди скотчем руками. Видимо, бойцы боялись, что он может убежать. Их понять можно, парень он крепкий, высокий, около двух метров роста, на просто водителя не очень похож. Нас посадили на заднее сидение микроавтобуса: Данил, Володя, потом я. На парней опять надели мешки. Перед нами в салон сели два камуфляжника в масках и с АК. Впереди – водитель и другой сотрудник СБУ. Нам приказали смотреть

только вперед и опять не разговаривать между собой.

Интересно, что машинку нам подали не простую – в салоне было заметно, что бронированный автомобиль не из дешевой серии. На подобных обычно «випов» перевозят, помню нечто подобное было у бывшего президента Украины Виктора Януковича. «Наверняка отжали у кого-то. Или просто

имущество старой злочинной влады используют на пользу революции Гыдности, ну, или как это у них называется», – подумала я и попыталась уснуть. Дорога предстояла неблизкая, а по указателям, которые показывали направление движения нашего авто, я поняла что действительно, движемся в Запорожье.

К месту назначения приехали примерно через три с половиной часа. У самого здания СБУ я увидела двойную вооруженную охрану. Люди в масках

даже своих коллег из Мариуполя по показанному удостоверению не пропускали. Пока один из них звонил кому-то по телефону, наши вооруженные охранники делились впечатлениями: «А тут у них покруче, чем у нас, охрана будет». Водитель начал заметно нервничать и подсказывать сбушнику: «Да выйди ты к ним, покажи удостоверение! А то сейчас пацаны с нервов по нам стрелять начнут!» Но тут наконец-то из-за высоких тяжелых стальных ворот вышел человек в гражданском, проверил документы и дал «добро» на проезд во двор здания из темного кирпича. Во дворе нас уже ждала другая команда. Передавая из рук в руки нас и вещи, я поняла, что на Запорожье мы не остановимся.

Выйдя из микроавтобуса, с ребят сняли мешки, Володе развязали руки, но тут же нам всем троим надели наручники и проводили в подвал, в небольшую освещенную камеру, в которой стояли два стола и четыре табурета, привинченных к полу. За нами закрыли решетчатую дверь на висячий амбарный замок. Напротив нас по коридору была, наверное, комната отдыха для конвоя – видны были чьи-то ноги на лавке, рядом на полу валялись берцы и раздавался громкий храп на фоне радио «Шансон».

«Посидите тут пол часика, скоро дальше поедете», – подтвердил мои догадки один из сопровождавших нас в подвал конвоиров. Таки в Киев повезут…

Я села за стол напротив сына. Наконец-то с момента задержания выдалась возможность перекинуться с ним несколькими словами. Я взяла его руки, туго стянутые наручниками в свои, пытаясь его немного успокоить. «Мам, тебя посадят?» – в глазах у сына была тревога, но страха и паники я не

заметила. «Возможно, – не стала я его обманывать. – Не переживай, все будет нормально. Это даже хорошо, что нас здесь не оставляют. Наверняка нас уже ищут. Мы не пропадем, не бойся». Я, как могла, успокаивала Данила. Ему всего 17 лет, он, по сути, еще совсем ребенок, хотя в данной ситуации ведет себя как мужчина – не стонет, не жалуется, выносит достойно вместе со мной все свалившиеся на нас испытания. Я крепко сжала руку сына ее и, улыбнувшись, еще раз повторила: «Все будет хорошо!»

Володя сидел напротив за другим столом и пытался уснуть. Если честно, то мне было неловко перед ним. Я понимаю, что в принципе я не виновата, что он вместе с нами попал такую передрягу, это случайность, но чувство вины перед ним было большое. «Володь, извини, что так вышло», – тихо прошептала я ему в другой конец комнаты. Он поднял голову, улыбнулся одними уголками губ и так же тихо произнес: «Ладно, бывает». Через полчаса за нами действительно пришли.

Выйдя из подвала во двор, мы увидели, что нас уже ждет другой микроавтобус – обычная синяя «газелька», да и охрана на этот раз была поскромней – водитель и два сбушника в гражданском. Из оружия у них были всего лишь ТТ в кобуре. Володе руки завели за спину, сковали наручниками и посадили в угол на заднее сидение. Потом села я и сын.

Нам наручники не снимали, но и за спину руки не заводили. Стандартная фраза: «В дороге не разговаривать. Смотреть прямо», – и мы выехали из СБУ

Запорожья.

Первым молчание прервал сам сбушник, который сидел перед нами. «Ну что, будем вести себя в дороге хорошо?» – с хитрой рожей весело произнес он, как будто он везет на прогулку провинившихся школьников. Утвердительно на его идиотский вопрос ответила только я, парни промолчали.

«А вот мне интересно», – через пять минут сам продолжил разговор сбушник. Как оказалось, интересно ему было много чего. Вопросы, сначала осторожно, а потом уже без всяких «я извиняюсь, а что вы думаете, скажите, пожалуйста», сыпались без конца. Понимая, что для нашей же пользы будет лучше общаться с ним осторожно, учитывая, в каких структурах служит разговорчивый, я отвечала, не молчала в ответ. Причем его интересовала даже не столько я лично, сколько ситуация вообще в Донбассе, стране и даже мире и что я обо всем этом думаю.

Что характерно, во многом наши взгляды совпадали: во всем виноваты политики и олигархи, которые не хотят делить власть, проводить реформы, на востоке идет война, а не АТО, погибают люди, мирное население, дети, экономика летит ко всем чертям, промышленность в стагнации.

«И что же получается? Тот, кто отдает приказы убивать – герой. А я, не имея никакого отношения к преступлениям – еду в наручниках со своим сыном в тюрьму? Вот такие дела», – резюмировала я очередной свой ответ на его вопрос. «Получается так. Поверьте, мне тоже очень неприятно, что я вынужден сопровождать малого пацана и вас в наручниках. Да и водитель, как я понимаю, наверно, не причем. Но это приказ, и я вынужден его выполнять», – ответил разговорчивый.

Правда, толк от наших «задушевных бесед» был не только в его чистосердечных извинениях. Через некоторое время нам дали попить воды из наших же запасов, потом Володе позволили перестегнуть наручники, переведя руки из-за спины (на тот момент он уже рук не чувствовал). Нам даже два раза позволили выйти в туалет, а уже перед самым Киевом разговорчивый так проникся сочувствием (я себя уже очень плохо увствовала), что купил нам троим по бутылочке холодной водички и открыл

боковое окно «газельки». В общем-то, не таким уж он и плохим парнем оказался, просто работа у него сволочная.

Около 11.00 3 августа мы въехали в столицу Украины – город Киев. На тот момент я уже знала, что, оказывается, меня обвиняют в участии в террористической организации и почему-то объявили в розыск (разговорчивый проболтался). К двенадцати мы подъехали к ул. Владимирской, 33, где расположено Главное следственное управление Службы безопасности Украины. Перед тем как вывести нас из машины, разговорчивый снял с нас наручники.

Нам приказали держать руки за спиной и подниматься по лестнице. Меня и сына завели в один из кабинетов на третьем этаже, Володю повели в другой кабинет. Занеся вещи за нами, разговорчивый распрощался с улыбкой: «До свидания, всего вам хорошего». «Спасибо, но лучше прощайте!» – ответила я твердым голосом, стараясь не выглядеть запуганной.

12 3 4 След.

90 дней в плену

От сумы и от тюрьмы не зарекайся

С этой книгой читают