Четыре дня, четыре ночи

«Нет ни высокого дела, ни стройного слова без живого чувства собственного достоинства… Чувства собственного

достоинства нет без национальной гордости, а национальной

гордости нет без национальной памяти»

П. Киреевский

© Елена Александровна Асеева, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Ночь, время, когда солнце скрывается за твердью земной. Ночь-это тьма, мрак, темнота, это холод и север. Издревле люди боялись ночи, боялись этой тьмы, этих потемок, и чтобы избежать, их, они зажигали свечи, теплили лампадки, они шептали молитвы и просили Господа о сохранении своей жизни и жизни близких.

Ну, а если они ошибались, если не стоило и просить, и зажигать…

Ведь тот, кому они молились, кого просили, всегда незримо присутствовал рядом, стоял в изголовье или в ногах, он улыбался уголками губ, а может даже тихо смеялся над этой глупостью, над этими страхами, потому как сыздавна все мы были его подданными. Все мы принадлежали ему без остатка, и не только душами, но и телами нашими покрытыми тонкой кремовой кожей, с мелкими бугорками, волосками и выемками. Все мы были его невольниками, яремниками, угнетенными, и случилось это тогда, когда в давние времена предки наши забитые и униженные властью жестокосердных, бездушных государей, царей, императоров потеряли, похоронили или утаили веру дарованную Богами Света!

С тех самых пор, с того самого момента, нам не надо было теплить лампад, разжигать свечей, включать лампочки, нам не зачем было никого страшиться, никого бояться, потому что Он-тот к кому мы перешли на службу, кому мы поклонялись и молились, был всегда рядом. И это Он-все творил в нашей судьбе. Он-направлял нашу поступь, наши мысли, желания и стремления. И это Он так, чтобы никто не услышал, тихо смеялся над нами. А на поясе у него, широком, черном поясе висело десять, может больше, черных, кривых крючков, чем-то похожих на рыболовные снасти. Они висели с левой стороны и тихо, точно также как он смеялся, ударяясь друг о друга, позвякивали. И всякий раз, когда они позвякивали, слышалось тебе, словно кто-то шепчет певуче и необычайно насыщенно, используя все слова какие ты слышал и внимал с пеленок, шепчет тебе, куда ты должен идти и как поступать.

Дзинь… дзинь… дзинь! Пробудись, открой глаза, оглянись!

Кто рядом с тобой, и что Он творит с твоей судьбой!

Глава первая

В квартире было тихо… впрочем, как всегда. Вот уже целых шесть месяцев, как в этой квартире было тихо, изредка правда слышалась ругань соседей живущих за бетонной стеной, да мяукал противный Барсик, любимец жены Руслана. Из глубин плохо закрытого крана иногда неслышно вылезала набухшая, толстая, обремененная жизнью капля воды, она мгновение висела, хватаясь тонкой прозрачной ниточкой за хромовую поверхность крана, а после отрывалась и летела вниз, да громко бухалась об жестяную раковину, издавая: «Бах!» Это-бах, слышалась почему-то хорошо, а еще слышались и другие звуки: скрипучие, визжащие тормоза автомобилей, тянущие за душу сирены скорой помощи и милиции, окрики и свист людей, гул… Гул вечно живущего города, который проникал, проползал даже через плотно закрытые металлопластиковые окна и наглухо зашторенные занавесы. Город, вечный город, жил своей жизнью и ему было как всегда безразлично кто ты, что с тобой и есть ли ты вообще такой!

Ну, а если не считать всех этих вползающих, без твоего разрешения и желания в квартиру, звуков, то можно было сказать, так думал молодой мужчина, что в квартире царила, блуждала и летала тишина.

Руслан сидел за столом в небольшой кухне, на деревянном стуле с покатой, высокой спинкой, и, нажимая на кнопки дистанционного управления, смотрел телевизор, который когда-то, в более счастливые мгновения жизни, был установлен, по желанию Танюши, напротив стола. За спиной у него, вдоль стены поместилась раковина, издающая бах, газовая плита и угловой кухонный шкаф, плавно переползающий на другую стену. Именно на этом шкафу и стоял телевизор, по экрану какового бегали, мелькали, кружились лица довольных и счастливых людей, лица неподкупных, жертвенных, сериальных ментов, прокуроров, министров и президентов. Изредка переключая каналы, Руслан видел одни и те же лица, одни и те же фильмы. С экрана улыбались, широко растягивая губы, оскаливая свои белые зубы, модели, текли потоки сладкой, кислой и горькой на вкус воды с градусами и без, актеры на разные манеры уговаривали покупать людей соки, зубные пасты, стиральные порошки, крема, лекарства, и всякую не нужную всячину. С экранов гавкали и мяукали собачки и котики, беспокойно разыскивающие своих двуногих мам и пап, а словно заморенные голодом, бледные, худые дети ели ту же соево-химическую пищу, что и братья их младшие. Реклама, фильмы, спорт, новости и шоу… шоу программы, все, чтобы ты помнил, как тебе хорошо, прекрасно живется! И совсем не важно, что на душе у тебя тяжко… и не только она-душа, но и весь ты сам, точно прижат, придавлен к этой земле, к этому покрытому линолеумом бетонному полу, в восьмиэтажном, многоквартирном доме.

Руслан опять переключил канал, его руки лежали на столе, в левой он держал дистанционку. Протянув правую руку к чашке, с недопитым кофе, он неторопливо взялся за изогнутую ручку пальцами и, поднеся край чаши к губам, сделал небольшой глоток, да тотчас поморщился, скривив не только губы, но и нос, и лоб. Кофе совсем остыло, и было холодным, леденяще холодным. Варить новое не хотелось, смотреть телевизор, где в очередной раз кто-то погиб, а кого-то за это награждали, не хотелось…

А что же хотелось? Хотелось закрыть глаза и уснуть, но уснуть так, чтобы больше не просыпаться, чтобы сразу умереть и уйти к ней, к Танюше, к ним: матери и отцу… туда к ним, не важно, где они находятся. Лежащий под столом Барсик лениво потянулся, и, вздев свой хвост кверху, провел им по ногам Руслана.

– Брысь! Брысь! Паршивец! – гневно вскрикнул молодой мужчина, и, наклонившись, заглянул под стол, да легонько пнул кота ногой.

Барсик лениво поднялся и сел, но заранее зная, что за наглость расплаты не последует, вздел голову и своими двумя желтющими глазами посмотрел прямо в темно-карие очи хозяина да громко замурчал.

– Иди, иди отсюда, я тебе не Танюша, – недовольным голосом забухтел Руслан и вновь пнул кота в зад.

Но Барсик был не просто наглым, он был ленивым и очень толстым, да не желал так быстро покидать насиженного места, а потому даже когда, нога хозяина, прошлась по его заду, не пожелал убраться с тапок. Он лишь сильнее замурчал, так, словно был доволен тем, что его настойчиво пинают в мягкое и столь необходимое для жизни место. Но мужчина сегодня был не расположен терпеть этого наглеца, потому он со всей силы пнул Барсика в спину, и кот сердито зашипев, полетел через кухню прямо к дверям, а стукнувшись об дверную створку, наконец, встал на все четыре лапы, недовольно заурчал в ответ и пошел в комнату, подняв вверх бело-серый хвост, и мягко ступая своими нежно-розовыми подушечками по линолеуму.

– И не смей на диван залазить, – вдогонку Барсику, все также гневно крикнул Руслан. – А то я и оттуда тебя тоже… тоже выпну.

И как только бело-серый кот ушел из кухни, на мужчину опять накатила тяжелая волна воспоминаний, та волна, от которой не просто тяжело поднять голову, от которой совсем не хочется открывать глаза. Все началось полтора года назад… когда в автокатастрофе погибли родители Руслана: мать и отец, люди, кои не просто даровали ему жизнь, а кои были всегда его поддержкой и опорой, кои любили, лелеяли, баловали своего ненаглядного, единственного переростка сына. Ведь их сыночку сейчас было уже тридцать два года, женился он поздно в двадцать семь лет, но женился по любви. И белокурая Танюша, которая была моложе Руслана на два года, стала женщиной его жизни, той частичкой каковую долго ищешь, а иногда так и не находишь. Но Руслан счастливчик, так всегда говорила мама, так всегда говорили друзья. И он нашел свою Танюшу, и он был очень счастлив!

Но разве можно быть более довольным своей судьбой, имея добрых, заботливых родителей, которые смогли воспитать, выучить, дав высшее инженерное образование; имея интересную работу, на которую всегда хотелось идти; имея любимую женщину, которую всегда хотелось целовать, обнимать и прикасаться к ее коже подушечками пальцев. А еще родители помогли оформить кредит и купить однокомнатную квартиру на третьем этаже, восьмиэтажного дома, помогли обустроить быт… все, все складывалось, как нельзя лучше. И даже та неприятность, что Танюша пока не могла иметь детей, не огорчала Руслана. «Какие наши годы!» – говорил он жене. «Все успеем!» – думал он, надеялся и был уверен в справедливости этих слов.

Но там, где-то далеко, а может быть и совсем близко, тот, кто очень часто, а по сути, всегда, решает за нас, рассудил по-другому.

И-бах! Погибли в автокатастрофе родители….

И-бах! Приговор врачей-Танюша больна раком…

И-бах! Танюши больше нет…

И теперь Руслан один…

Совсем, совсем один, и нет любимых, дорогих родителей, нет нежной, милой жены… нет детей…

Один… один-он!

Конечно, где-то у него есть дальние родственники: троюродные братья и сестры по отцу, живут они далеко от города в станице, но Руслан с ними толком никогда и не общался, дружить толком никогда не дружил, да толком-то и не были они родней. Еще есть родственники Танюши: мать, отец, старшая сестра, у которой муж и дочь. Но разве им пятерым, нужен он, Руслан. Теперь, когда нет Танюши, он стал им чужим, был зятем, а стал никем. Жить, они прожили, нет ничего, детей совместных не было, а то, что нажили: стиральную машинку, шкаф, диван, родители Тани оставили ему, им после потери дочери ничего не надо было. У них есть еще дочь и внучка, а ему, Руслану, надо жить дальше и быть может вновь жениться, и иметь детей, так сказала теща, так сказал тесть. Но не так думал Руслан, для него после смерти Танюши жизнь остановилась, как будто было, что-то до этого мгновения, а теперь все… все-прямая линия. Еще кое-как поддерживала любимая работа в Транспортной компании, поедая его свободное время… Ну, а сегодня, когда наступил первый день его отпуска, в который его прямо силой выпихнул начальник отдела кадров, что-то зазвенело в голове. И самое, интересное, это то, что звенело всю ночь… и чудился тихий голос, а порой казалось ему, говорила Танюша и будто просила, что-то. Выходные он провел с друзьями на рыбалке, и все было нормально, а в наступившем сегодня понедельнике, все и началось…

Весь день Руслан слонялся, по квартире, не зная чем заняться, и что сделать. Часа три провел за ноутбуком в надежде, что кто-нибудь из знакомых захочет пообщаться, но все были заняты, как говорилось, выше, нынче был понедельник, а как известно в понедельник только и работать, ведь со среды все ждут и готовятся к выходным.

Так и не дождавшись общения с друзьями на страничке, еще немного полазил по Интернету, в поисках чего-нибудь необычного и интересного, но ничего не нашел. Из всего необычного увидел одно: справа на экране в малюсеньком окошке внезапно выскочили и повисли слова-призыв: «Хотите узнать точную дату своей смерти, заходите к нам!!!» Черное, черное окошко и на нем красными буквами, с которых стекает и капает вниз алая кровь, были начертаны эти слова… На такое посмотришь и содрогнешься, а душа Руслана за последние полтора года, так часто содрогалась, и даже очень тихо стонала и плакала, там внутри груди, увидев это окошечко негромко завыла так, как воет побитая палкой собака. И от этого, едва ощутимого, звериного воя заболело не только молодое и полное сил сердце, но почему-то заболела голова, спина, левая рука, грудь, правая рука и даже ноги, так точно по ним враз проехал груженный песком камаз. А потом внезапно снова зазвенело в ушах, и чей-то почти не слышимый, но осязаемый кожей вкрадчивый голос сказал: «Так, что Руслан, а не пора ли узнать, сколько осталось тебе мучиться на этом свете». Услышав этот голос, мужчина испугался не на шутку так, что на голове встали дыбом волосы, а тело, все еще нетерпимо объятое болью, покрылось холодными капельками пота. Он поспешно вышел из Интернета, отключил модем, а после и совсем выключил ноутбук. Руслан слышал, как громко стучало сердце. И глухой его звук отдавался в голове, грудь заполнилась чем-то непереносимо огромным и тяжелым, и стало трудно дышать… трудно вздохнуть и больно подумать.

И вот теперь Руслан сидел за столом, смотрел телевизор, выплескивал на своего единственного члена семьи, выжившего после череды страшных событий, Барсика всю свою боль, тоску, и все свои страдания, вроде этот бело-серый, толстый кот в них был повинен. Незаметно пришел вечер, на улице, во дворах и городе стемнело, ночь густой, черной пеленой опустилась на землю, она принесла с собой покой в жилища, в тела и души людей, она укрыла города, страны, огромные пространства Яви своей мглой, давая людям еще один глоток отдыха, еще один шанс одуматься, оглядеться, услышать, а услышав разобраться. Руслан же, наконец-то, прервал свои горькие воспоминания, иссушающие душу, он отвел пустой, безжизненный взгляд от экрана телевизора, где особенно жарко обсуждали в очередном, беспринципном шоу, чью-то жизнь, выливая и вытягивая на поверхность то, о чем не просто стыдно говорить, а даже стыдно думать.

Кухню уже давно съела тьма, лишь тусклое мигание экрана привносило в комнату какую-то пусть и мрачную, но все же жизнь. «Надо ложиться спать, – подумал мужчина. – А завтра с утра пойду на толчок, пройдусь, погляжу джинсы. Скоро наступит лето, придет жара, а у меня джинсы все плотные, теплые… нужно купить полегче… А теперь, пора на боковую».

Руслан отодвинул стул и поднялся, он неторопливо взял со стола чашку с остатками кофе, и, развернувшись, шагнул к раковине, да поставил ее на жестяную, давно не чищеную поверхность, даже не помыв и не вылив из нее остатки напитка. Затем все также неторопливо и неспешно подкрутил кран, чтобы оттуда не вылетали капли воды, и, пошел вон из кухни, на миг, задержавшись возле телевизора, бросив последний взгляд в довольные лица граждан и протянув руку, нажал кнопку «Off-On». И тотчас, когда кухню поглотила непроницаемая тьма, что-то громко звякнуло позади него в раковине, из крана вырвалась и полетела вниз огромная капля воды, да гулко ударившись о темно-коричневую поверхность кофейного напитка, утонула в нем. И немедля комната наполнилась тихим дребезжанием, а после стал также тихо трезвонить колокольчик…. и звук колокольчика, то приближался, то удалялся, словно кто-то, держал его в руке, и кружился в медленном танце.

Руслан услышав, звенящий колокольчик, поспешно выскочил из кухни, и, повернув направо, вбежал в комнату, да также поспешно включил свет. Три лампочки ярко вспыхнули в изогнутых рожках стеклянной люстры, изображающей раскрытые бутоны роз, и без задержки осветили комнату. Наполнили ее искусственным, мертвым светом, но все же светом и в тот же миг колокольчик, перестав трезвонить в кухне, смолк. Мужчина порывисто выдохнул, переполнивший легкие воздух, и утер ладонью проступивший на лбу пот, подумав, что это наверно от одиночества и пережитого у него стало не в порядке с головой. В комнате, где четыре с половиной года, он и Танюша были по-настоящему счастливы, все было по-простому, на покрытом линолеумом полулежал кофейно-голубой палас, кремовые обои на стенах несли на себе какие-то коричневатые, нелепые мазки, ни о чем не говорящие. Справа от двери впритык к стене стояли два широких бурых кресла, а напротив них на противоположной стене громоздился раздвинутый диван сверху укрытый несвежим, давно не стиранным постельным бельем. На диване также поместились две небольшие подушки в таких же грязных, давно не стиранных наволочках и Барсик. Кот лежал на боку, прямо на одной из подушек и раздосадовано постукивал хвостом по пледу, недовольный тем, что включили свет.

– Ах, ты, паршивец! – злобно крикнул Руслан и торопливо шагнул к дивану.

Барсик открыл глаза, и, увидев разгневанное лицо хозяина, попытался ретироваться с дивана, но в связи с тем, что долгие три года своей жизни он был любимцем и баловнем, которого не только холили, но и сытно, хорошо кормили, быстро слинять не удалось, и потому толстый кот, все же получил, как ему и было обещано, пинка под зад. Барсик улетел прямо к деревянному шкафу-купе, что стоял у стены и хранил в себе небогатый скарб хозяина, и, стукнувшись об одну из двигающихся створок в каковую было вставлено зеркало, остановил свой полет. Приземлившись на палас, кот медленно сел, огляделся кругом, точно не до конца понимая свой проступок, и принялся, протяжно мурлыча вылизывать свою помятую от пинков густую шерсть. Руслан стоял возле дивана и недовольно глядел на кота, потом он перевел взгляд и посмотрел в зеркало, откуда на него глянула вся его комната: диван, два кресла, находящееся напротив зеркала металлопластиковое, широкое окно и дверь на лоджию, тюлевая, полупрозрачная, длинная, голубоватая занавесь. На него глянула проглядывающая темнота живого города, а после на него глянул он сам.

У мужчины было узкое, худое лицо, с небольшим вздернутым кверху носом, глубокими темно-карими глазами, с тонкой, верхней и широкой, нижней, губами. Коротко стриженные темно-русые волосы прикрывали слегка округлую голову. Высокого роста, и худого телосложения, Руслан не был красив, но женщины, с которыми его сводила судьба, всегда говорили о нем, что он очарователен, не только внешне, но и внутренне. Любимец родителей, он хорошо учился в школе, в институте. Он прочитал много книг, слушал красивую музыку, и был умен… Именно этим и брал Руслан в полон женские сердца, своим умом и каким-то доставшимся от далеких предков мужским очарованием, умением быть или казаться со стороны победителем, умением сказать и защитить женщину шагающую рядом.

Но сейчас посмотрев на себя в зеркало, Руслан передернул плечами, потому как смотреть на свое посеревшее от переживания лицо было противно. Чтобы стать прежним и очаровательным, нужно улыбнуться, засмеяться… однако улыбнуться или тем более (такое страшное слово) засмеяться, было не простительно подло по отношению к Танюше, по отношению к их любви, а потому лучше и совсем не смотреть на себя в это зеркало. Нахмурив свой лоб, и, отвернувшись от противного отражения, мужчина тяжело вздохнул, да принялся снимать с себя вещи: легкую, голубую с коротким рукавом рубашку, тонкое, темно-синие, домашнее трико, носки. Бросив все это на кресло, где опершись на его мягкую, широкую спинку, стояла светло-коричневая гитара, пошел тушить свет, и, нажав пальцами на выключатель, поспешно, вроде опасаясь чего-то вернулся, в наступившей, непроглядной тьме, к дивану, да раскидав подушки и плед, улегся. Он подоткнул под руку одну из подушек, которая хранила тепло и тьфу-тьфу шерсть кота, и закрыл глаза.

Глава вторая

Но сон, как не странно, к нему не шел, а ведь до сегодняшнего вечера, вернее уже ночи, это единственная радость, которая осталась у Руслана.

Сон, был избавителем от всех, острых, душевных мук и скорби.

Сон, поглотитель боли и печали.

Сон, точно легкое успокоительное, приносил тихую грусть заменяя жуткую тоску поедающую душу. Однако теперь и этот верный друг покинул мужчину. Считать овец не получалось, считать котов тоже, думать о чем-то хорошем давно не моглось и потому приходилось просто лежать, не открывая глаз и прислушиваться к звукам царящим в комнате, квартире, доме, городе.

Вжиу… вжиу… вжиу… по широкой проезжей части вправо и влево носились машины.

Выу… выу… выу… гудели потревоженные сигнализации автомобилей пристроившихся на отдых под окнами.

Гав… гав… гав… залаял соседский пес, где-то за стенкой, возмущенный или обиженный на что-то.

Пув… пув… пув… заработал лифт, поднимающий кого-то на верхний этаж.

Бах… вновь упала капля воды в чашку, мур… мурлыкнул напоследок прикорнувший возле шкафа кот. И, внезапно, перед глазами Руслана поплыл серый туман, сквозь который он четко и ясно разглядел голубое небо, заполненное осенней чистотой и солнечными лучами до краев, высокие деревья с облетающей желто-зеленой листвой, небольшой костерок с подымающимся кверху пламенем огня, поедающий сухие ветви и тихую еле слышимую трель лесной птички… Насыщенный любовью и счастьем день его прошлой жизни.

Руслан не просто увидел, услышал, но он будто почувствовал, втянув носом, эту нетронутую злобной, людской рукой чистоту родного леса. Ощутил небывалый осенний, звенящий шум опадающей листвы, которая срываясь с ветки где-то высоко, грациозно кружась, опускалась вниз, осыпаясь на своих братьев и сестер, уже покрытых тонкой, хрустящей коркой.

Дзинь… дзинь… дзинь!.. Нет, это звук не из леса, это другой звук, и он почему-то волнует Руслана, тревожит его душу так, что красота лесная темнеет или блекнет, сразу и не разберешь. И вот опять перед глазами серый туман, и видит он, как раздвигает кто-то руками эту плотную завесу, и слышится все тоже дзинь… дзинь… дзинь! Но вот человек вышел из тумана и душа Руслана радостно вскрикнула, а может, вскрикнул и он сам, потому как увидел ее, Танюшу.

Но, Господь мой, что с Танюшей? Белокурые волосы ее частями опали, оголив голову, да не просто оголив, а сняв в этих местах кожу и показав белую кость черепа. Ее милое, родное лицо покрылось темно-зелеными, гниющими ямами. Ее прекрасных голубо-серых глаз и вовсе не было, а на Руслана смотрели пустые глазницы. Ах! Бог мой! кожа рук и ног, и само тело, в тех местах где не была прикрыта превратившимися в лохмотья вещами, тоже отсутствовала, и проглядывали гладкие, словно вымытые белые кости, или разлагающиеся внутренности. Очень хорошо было видно большое кроваво-красное, с черными и зелеными крапинками по поверхности, сердце. А руки Танюши были крепко накрепко связаны толстой, серебристой с круглыми кольцами цепью, и именно эти кольца ударяясь друг о друга звякали, выпуская то самое громкое-дзинь! Но хуже всего было то, что очень сильно, просто невыносимо, пахло разлагающейся плотью. Внезапно, часть щеки Танюши запузырилась, забулькала, будто там была не кожа, а какая-то жидкость… губы… черные, черные губы ее, на чуть-чуть приоткрылись, и тихо шепнули: «Прощай, Русенька, больше мы не увидимся».

Руслан глубоко вздохнул и проснулся, однако глаза не открыл. Иногда так бывает, проснешься глубокой ночью, пережив какой-то страшный кошмар во сне, а глаза не можешь, не смеешь открыть и лежишь, да тихо уговариваешь себя, что то был только сон. Так было и с Русланом, он лежал в своем доме, в своей комнате, у себя на диване, ощущая кожей спины полотно простыни, и не смел, открыть глаза. Подушка, приткнутая к спинке дивана, была вся мокрая, то ли от слез, то ли от пота, обильно напитавшем сыростью волосы и тело. Мужчина туго дышал, ощущая каждой клеточкой, каждой крупиночкой своего тела взволнованное состояние собственной души, коя притаилась где-то в груди, рядом с большим тяжело бухающим сердцем. Вся поверхность кожи была не просто мокрой, а покрыта крупной, гусиной кожей, а каждый волосок, включая волосы на голове, испуганно поднялись вверх и в этом поднятом состоянии замерли. А обмерли они, потому что комнату все еще наполнял непереносимый запах гниющей плоти. Вдруг совсем рядом, подле ног опять, что-то дзинькнуло, тихо, тихо дзинь… дзинь… дзинь! Душа внутри содрогнулась, а легкие переполнили грудь так, что казалось еще мгновение, и Руслан задохнется. «Танюша!» – тревожно пролетело в голове. «Пришла, ведь я ее звал… Звал… Надо подавить страх и открыть глаза», – продолжил свои летящие мысли он.

Еще мгновение мужчина лежал неподвижно, порывисто вздыхая, потом резко сел, и также энергично открыл глаза, а секундой позже сам собой у него отворился рот и оттуда вырвался глухой стон. Оно как лучше бы то и вправду была Танюша, чем то, что увидел Руслан. Возле края дивана, недалеко от шкафа-купе, стоял или висел очень высокий, худой мужчина, точно восставший призрак или приведение из фильма ужаса. У этого призрака-мужчины была белая, бледная кожа, белоснежные до плеч прямые волосы, узкий, низкий лоб, тонкий, изогнутый немного вправо, нос. Негустые белые, будто обсыпанные снежной изморозью брови, ресницы и такие же тонкие, белые губы. А глаза у мужчины гляделись необычайно широкими и глубокими, ярко красного цвета, такие красные, словно внутри очей разлилась кровь и поглотила весь белок. Призрак был одет в серое, длинное платье, чем-то схожее с женским, с широкими, длинными рукавами, полностью скрывающими руки, без всяких разрезов спереди и сзади, лишь с отверстием для головы. Поверх какового проходил, стягивая его на талии, широкий, черный пояс, с висящим, на левой стороне, десятком черных, кривых крючков, напоминающих рыболовные снасти, только большего размера. И еще Руслан хорошо разглядел, что мужчина не стоял на полу, а висел… парил над паласом, и из-под длинного его облачения не выглядывали ноги так, что казалось ног и вовсе у призрака не имелось.

Руслан широко раскрыл рот, затем сомкнул его. Он хотел было громко закричать и криком прогнать это существо, этот призрак, этого мужчину, но после того как изо рта вырвался стон, более оттуда ничего не могло выйти, так будто голосовые связки ему перерезали, каким-то острым предметом.

– Тише, тише, тише…, – высоким, с едва слышимой хрипотцой, голосом сказал Он, призрак-мужчина. – Тише, человек, не стоит кричать. Крик тебе не поможет. Уж поверь ты мне, я знаю твоих соседей, знаю всех этих людишек, что окружают тебя… твой крик не пробудит в них сочувствия и жалости, только злое любопытство, раздражающее их ненасытное желание знать все и обо всех… Если, ты, человек успокоишься, я сниму повеление и мы с тобой поговорим… Ведь именно для этого я и проявился, чтобы мы с тобой могли поговорить… Ну, что, ты, успокоился?

Призрак говорил слова неспешно, делая паузы между предложениями, как бы давая время успокоиться человеку и подавить сковавший его душу и тело страх, а когда он замолчал, Руслан, все еще держа широко разинутым рот, кивнул головой. У приведения едва изогнулись белые уголки губ, он маленько приоткрыл рот, показав бездонную, черную глубину и тихонько дунул. И в ту же секунду Руслан глубоко вздохнул, к его голосовым связкам вернулась былая гибкость, он почувствовал тепло внутри рта, гортани и даже пищевода, и не менее хриплым голосом, чем призрак, спросил:

– Ты, кто?

Мужчина не отводя своих кровавых глаз, пристально смотрел прямо в очи Руслана, а тот только теперь заметил, что несмотря на царящую ночь, струящуюся сквозь тонкие, тюлевые занавески, в комнате было как-то необычно светло. Нет! Не то, чтобы светло… но и не темно. В комнате стоял полумрак, но полумрак плыл лишь вокруг приведения, потому что возле него словно курился беловатый полупрозрачный дымок. Вследствие этого там, рядом с призраком витал сумрак, неясность, серость и угрюмость, однако дающая возможность прекрасно все разглядеть, а во всей остальной комнате стоял густой, непроглядный мрак.

– Кто ты? – тем же хриплым, наполненным страхом голосом, переспросил Руслан.

– А, ты, сам не догадываешься, кто я? – тихим смешком, прошипевшим во мраке ночи, вопросом на вопрос, ответил призрак. – Разве, ты, не узнаешь меня? Мы так долго перешептывались с тобой… Ты так часто отгонял меня… Так часто гневался и обижался… разве ты не узнаешь меня?

– Ты… ты… Бог.., – прерывисто прошептал человек и опустившиеся на теле Руслана волоски, внезапно опять поднялись кверху, вроде как возмущаясь такому предположению.

Уголки губ мужчины выгнулись еще сильней, он произнес, что-то наподобие нечленораздельного «хмы», и более высоким голосом, в котором послышались холодные металлические нотки, сказал:

– Глупец… глупец! Какой я тебе Бог! Я тебе демон!… Демон, который живет рядом, который наблюдает за тобой и ведет твою черно-пятнистую душу прямо в Пекло!

– Куда? – изумленно спросил Руслан, услышав будто бы знакомое, однако одновременно и новое слово.

– В Пекло, в Пекло, – пояснил демон, и одеяние его заметно заколыхалось, точно по нему прошли волны. – Все… все вы пойдете в Пекло… не в ад-как выдумали управляющие вашими душами, а в пекельное царство, где служки Чернобога будут сечь вас кнутами объятыми холодом, где вы будете нести наказание за то, что предали Богов создавших вас, за то, что потеряли веру дарованную вам.

– Нет!.. нет!.. нет!… – все тем же испуганным шепотом откликнулся Руслан, и нащупал правыми пальцами четырехконечный крыж на груди. – Я верю в Господа! И я уйду в рай к своим родителям, к Танюше.

– Хым… – опять нечленораздельно хмыкнул демон. – Точно в твоих словах лишь одно. Это то, что твои родители и жена, связанные металлическими цепями, по рукам и ногам отбывают наказание… Вот только не в раю, не в аду, а в Пекле. Там куда уходите вы все, жители планеты Земля, жители земной Яви, потому как забыли, утеряли, утаили веру предков, а поэтому закрылись для вас ворота Ирий-сада…. И теперь… теперь вы все… все, до последней капельки своей пятнистой души принадлежите Ему-Чернобогу, моему и твоему Повелителю и Властителю…!

– Чего, чего?… Ничего я не пойму…, – громко выкрикнул Руслан, и, протянув руку, нащупал на диване лежащую подушку, да схватив оную, крепко прижал к груди, пытаясь отгородиться ее перьевой внутренностью от слов демона, и от него самого.

– Конечно, ты, меня не понимаешь, – все тем же высоким, ровным голосом молвил демон и одежда его снова пошла рябью, заколыхалась, начиная от прижатого к короткой шеи плотного воротника-стойки и заканчивая подолом платья. – Нужно время, чтобы ты разобрался во всем, а времени у нас немного… совсем, совсем мало времени… и потому, ты сейчас запомнишь, что я тебе скажу, и выполнишь в точности мое повеление.

– Нет!.. нет!.. – пронзительным, с истеричными нотками внутри, голосом закричал Руслан и издал нечто вроде звериного вопля, затем голос его сорвался на хрип и он со всей силы швырнул подушку, в зависшего над кофейно-голубым, ворсистым паласом, демона.

Подушка оторвалась от рук Руслана, и, подлетев немного вверх устремилась кружась и переворачиваясь к демону, а тот протянул вперед свою правую, белую руку с длинными, тонкими пальцами, на которых вместо ногтей красовались выпуклые, похожие на половинки грецких орехов, красно-черные наросты. Подушка подлетела, прямо к кончикам пальцев демона, остановила свое движение и повисла в воздухе продолжая кружиться по какому-то затейливому кругу, переворачиваясь, вроде совершая, что-то вроде гимнастического сальто. Она висела так несколько секунд, не больше, а после с той же быстротой, с какой подлетела к демону, понеслась обратно и крепко ударила Руслана в лицо так, точно это примчалась не подушка, а чей-то мощный, сомкнутый кулак. Удар был такой силы, что у человека мгновенно заболел нос, и закружилась голова, а секундой позже из обеих ноздрей обильно потекла кровь. Ударившись об лицо, подушка скатилась по груди и упала на ноги. А Руслан, устремив взгляд, всмотрелся в демона, который уже опускал правую руку прямо к крючкам, висящим у него на поясе и издающим-дзинь! Он едва заметным движением указательного пальца дотронулся наростом до одного из крючков. И немедля нарост разломился надвое, оттуда вылезли два тоненьких не толще шелковой нити, усика и оплели крючок. Послышалось громкое дзинь-бом, крючок оторвался от пояса, а демон, не сводя своих красных глаз, в коих начали ярко вспыхивать белые блики огня, принялся медленно поднимать руку. Руслан видел не только очи демона, он видел, как неспешно поднимается вверх его рука. А когда она образовала, по отношению к телу демона, прямой угол и в глаза человека глянул загнутый, черный крючок, неожиданно указательный палец, усики которого крепко удерживали крючок, стал расти и удлиняться. Рос, вытягиваясь вперед лишь палец. Рука, кисть, да и сам крючок оставались тех же размеров. Руслан неотступно наблюдал за приближающимся к нему крючком, он чувствовал, как из носа течет кровь, и хотел поднять руку и утереть ее, но не мог, он хотел было открыть рот и закричать, но не мог. В голове пронеслась мысль, убежать, но тело его казалось обездвиженным, или налитым тяжестью, каковую не было сил преодолеть. Тело ему не подчинялось… ни тело, ни руки, ни рот, ни нос. Лишь глаза… глаза оставались в его власти, и видел он, следя очами за движением крючка, как тот приблизился к груди, как тотчас раздалась надвое его грудь, покрытая редкими, черными, жесткими волосками, и подцепленная крючком за черный рот выглянула оттуда его душа.