Братство волка

Часть 1

Сколько дней он уже бежал? Пять? Десять? Меркопт потерял счёт времени. Хватая ртом воздух, он продирался через заросли ночного леса. Мышцы ныли так, что единственным навязчиво пульсирующим в голове желанием было упасть и не двигаться. Но Меркопт знал – если он поддастся ему, уже не встанет. И, превозмогая усталость, бежал дальше.

Хотя нет, бежать он давно не мог. Он едва полз, спотыкаясь о торчащие из земли корни. Ветви хлестали Меркопта по лицу, и он уже пожалел, что выбрал этот путь. А ведь вначале скрыться от преследователей в лесу показалось ему хорошей идеей. Меркопт чувствовал – они отстали, но кто знает, когда его снова нагонят. Разгневанные его поступком фалийцы не откажутся от погони. И Меркопт продолжал двигаться, упорно углубляясь в лес. Они не получат его жизнь. Ни за что, никогда!

Заросли оборвались столь внезапно, что Меркопт упал на мягкую траву. Мягкая… Поразительно. Казалось, всё в этом лесу только колется, хлещет и режет. Меркопт поднял взгляд и тут же вскочил на ноги. Он был не один.

Нервно озираясь, на поляне стояло ещё трое. Меркопт поймал себя на мысли, что ведёт себя точно также. Ровный лунный свет заливал поляну, позволяя как следует всё рассмотреть. Потрёпанный вид, грязные лица и затравленный взгляд – на этом внешнее сходство между этими тремя заканчивалось.

Очень красивая молодая женщина – Меркопт невольно залюбовался ею – никакая грязь не смогла бы скрыть её красоту. Каштановые кудри, большие карие глаза, пухлые щёки и губы производили впечатление об их обладательнице, как о простодушной, милой девушке. Но синяя мантия и зажатый в девичьих руках причудливый посох выдавали в ней катаронскую чародейку. Магов можно считать какими угодно, но точно не простодушными.

Другой – мужчина, но тоже катаронец. Судя по всему, он вполне комфортно чувствовал себя в тяжелых доспехах. Волосы его уже тронула седина. Карие глаза настороженно перебегали от Меркопта к волшебнице, а рука привычно сжимала меч, словно воин с ним родился. Лицо тоже обманчиво простодушное. Умелый воин и, судя по выставленному напоказ платиновому медальону – окончивший Школу Мечей.

Третья – лесная эльфийка, черноволосая, зеленоглазая, с заострёнными чертами лица. Одетая в изодранное домашнее платье, но с колчаном, луком и дорожной сумкой. Странная комбинация. Гибкие пальцы могут принадлежать как волшебнице, так и убийце.

Меркопт представил, как выглядит сам – оборванец с уродливым шрамом на щеке – и невольно усмехнулся. Как могли четверо столь разных людей встретиться в одном месте?

– Чего смеёшься, некромант? – прорычала волшебница. – Думаешь, выйдешь победителем?

Меркопт вернул лицу невозмутимое выражение. Хоть он и одет, как нищий, татуировки на лысой голове выдают в нём фалийского некроманта. Он в куда худшем положении, чем эти трое. Маги и рыцари Катарона давно воюют друг с другом, это известно всем. А лесные эльфы с Катароном дружны. Но тут нет государств и законов, есть только маг, рыцарь и эльфийка. Обоих катаронцев волнует, чью сторону она примет, а для кого станет врагом. Только эти сомнения удерживают всех троих от того, чтобы уничтожить ненавистного некроманта.

Нападать никто не спешил. Переводили друг на друга настороженные взгляды, но не более. Меркопт вдруг осознал: они все вымотаны до предела! Как и он сам. И, как и он сам, стараются это скрыть.

– Ну, хорошо, – буркнула чародейка, отводя посох. Её хриплый и резкий голос разительно контрастировал с миловидной внешностью. – Просто дайте мне пройти, и я никого не трону.

– Скажи, от кого ты убегаешь, – произнёс рыцарь. – И можешь идти.

Лицо волшебницы перекосило.

– Смею заметить, вы все от чего-то бежите, – произнёс Меркопт, не вздрогнув под метнувшимися к нему враждебными взглядами. – Я не в первый раз вижу людей и эльфов, загнанных в угол. Прежде, чем дружно наброситься на меня, подумайте: вы не находите сложившуюся ситуацию, мягко говоря, странной? Четверо беглецов сталкиваются друг с другом в огромном лесу. Вас не удивляет такое совпадение? Ну а пока вы отвлеклись от мысли убить меня на месте, я представлюсь. Меркопт, – он вежливо поклонился. – Как вы уже поняли, некромант из Фальции. Меня преследуют преданные слуги Хранителя Полуночи, дабы свершить правосудие.

Волшебница истерично расхохоталась:

– Фалиец, преследуемый фалийцами? Ха! Да ты просто хочешь спасти свою шкуру!

Меркопт пожал плечами. Отсутствие манер у этой чародейки удивляло его всё больше, и не похоже, чтобы виной тому оказалась тяжёлая ситуация, в которую она попала.

– Довольно иронично, не спорю. Но я не для того избегал схваток с преследователями, чтобы сложить голову здесь, столкнувшись с обезумевшими от отчаяния беглецами. Безусловно, я хочу спасти свою жизнь. Полагаю, вы тоже?

Меркопт обвёл присутствующих взглядом. Воин смотрел на него с нескрываемым интересом. Нападать вроде не собирается, уже неплохо. В глазах эльфийки вспыхнула явно не свойственная ей решимость. Интересно, она всегда так молчалива? А вот взгляд волшебницы напротив потух, плечи её поникли. От неё такой реакции Меркопт не ожидал, мгновение назад чародейка просто лучилась жизненной энергией. Необычно. Что же с ней произошло?

– Ну что ж, по крайней мере, право на вежливое приветствие ты заслужил, с приятной улыбкой обратился к Меркопту воин. – Меня зовут Рикила, я рыцарь из ордена Лета, окончил Школу Мечей со знаком Звезды.

Меркопт слышал, как охнула волшебница, да и сам едва сдержал потрясение. Знак Звезды – высшая награда Школы Мечей. Воинов, отмеченных им, считают почти непобедимыми. А ещё Меркопту бросилось в глаза промелькнувшее на лице Рикилы самодовольство. Вроде бы, вполне естественное чувство для человека, достигшего вершины мастерства, но у Меркопта почему-то оно вызвало неприязнь.

– А титул? – прошелестел тихий, мелодичный голос. Заговорила эльфийка.

Улыбка быстро сползла с лица Рикилы. Меркопт что-то слышал про воинские титулы, но не придавал им особого значения. Реакция рыцаря его заинтересовала. И не его одного – волшебница тоже с любопытством уставилась на воина.

– Ты сказал, что представишься, как полагается, – продолжала эльфийка. – Но не назвал титул.

Требовательный тон был явно непривычен для её тихого голоса. Словно испугавшись своей решительности, эльфийка потупила взгляд.

– Алчный, – нехотя выдавил рыцарь. – Рикила Алчный.

Да, не слишком приятный титул для выдающегося воина. И всё же, Рикила ответил. Интересно. Быть может, рыцари не имеют права лгать, называя свой титул?

– Хорошо, – эльфийка подняла глаза и робко улыбнулась. – Я Ирида.

– Из какого Дома? – требовательно спросил Рикила, явно в отместку.

Эльфийка вновь потупилась и заговорила ещё тише:

– Я безродная. Изгой.

Ирида невольно бросила тревожный взгляд за спину, и Меркопт удивлённо вскинул брови. За ней что, гонятся сородичи?

Судя по тому, как округлились глаза Рикилы и волшебницы, их посетила та же мысль.

– Что же ты натворила? – пробормотала чародейка.

– Никаких вопросов, женщина, пока я не услышу твоё имя, – отрезал Рикила.

– Рыцарь, Тьма тебя поглоти, я не к тебе обращалась!

– Все, кроме тебя, представились, – парировал воин. Голос его был спокоен, но меч угрожающе поднялся в сторону волшебницы.

Чародейка нервно озиралась по сторонам. Ирида хмурилась, скрестив руки на груди. Всё же, эта эльфийка смелее, чем кажется. Встретившись взглядом с волшебницей, Меркопт вновь усмехнулся и позлорадствовал, заметив, как это взбесило женщину.

– Ладно, провалитесь вы все в Бездну, – сдалась чародейка. – Я Селина Лессон, стихийный маг Гильдии, заклинательница Воды.

– Вот и славно, – Рикила немедленно убрал оружие, словно ему больше ничто не угрожало.

– От кого убегаете вы? – Ирида переводила взгляд с Рикилы на Селину. Любопытство в ней пересиливало робость.

Глаза воина и волшебницы впились друг в друга. Меркопт готов был поспорить, что Селина соперничает с Рикилой только из упрямства. Ей нечего было противопоставить воину Звезды. Пусть их и разделяло расстояние в несколько саженей, Меркопт своими глазами видел, на что способны воины Школы Мечей.

Поединок молчания длился около минуты, затем Селина отвела взгляд.

– За мной гонятся маги Гильдии, – сдержанно ответила она Ириде.

– А меня преследуют рыцари, – тут же сказал Рикила и рассмеялся. Только ничего весёлого в его смехе не было.

Ирида переводила обескураженный взгляд на всех троих.

– Вы все – изгои, – произнесла она. – Как и я. Ваши догадки были верны. Меня преследуют мои собратья.

Рикила перестал смеяться. Удивление, растерянность, страх – эти эмоции мелькали на лицах у всех.

– Анур-Этил! – выпалила Селина с надеждой. – Я пойду в Анур-Этил! Это тебя, уж не знаю за что, – она указала пальцем на Ириду, – преследуют лесные эльфы, а мага из Катарона там примут с честью!

– Не теперь, – покачала головой Ирида. – Сейчас путь в Анур-Этил закрыт.

– Почему? – вскинулся Рикила. Несомненно, тоже надеялся укрыться у лесных эльфов.

– За последние недели там произошло слишком много трагичных событий, ожесточивших сердца моих сородичей. Гостям извне в Анур-Этиле не обрадуются. Да будет Святой Микаэль благосклонен к нам, – Ирида коснулась пальцами губ, затем лба в ритуальном жесте.

Интересно. Как это связано с бегством Ириды? Меркопт готов был поклясться, что у Рикилы и Селины возник тот же вопрос, но даже дерзкая волшебница не решилась его задать.

– Выходит, мы окружены? – севшим голосом произнесла Селина. – Нам совсем некуда бежать?

Вот теперь отчаяние охватило её по-настоящему. Да и других тоже. Только для Меркопта ничего не изменилось. Он прекрасно знал, что некроманту, отверженному даже фалийцами, места в мире нет. Вот только не собирался сдаваться на милость своих преследователей. Слишком Меркопт их ненавидел, чтоб доставить им такую радость. Да и милости он никакой не дождётся.

– Полагаю, смысла сражаться друг с другом у нас нет, – Меркопт вышел на середину поляны. – Возможно, мы доживаем последние часы своей жизни. Не лучше ли скоротать это время у костра, в тепле дожидаясь последней битвы? Я слишком устал за последние дни, да и вы, думаю, тоже. И мне очень интересно, почему в час отчаяния мы столкнулись друг с другом. Я очень хочу услышать ваши истории, которые привели к столь плачевному финалу, и, разумеется, поделиться своей.

– Это явно не случайно, – покачала головой Ирида. – Чтобы четверо изгоев одновременно оказались в одном месте, да ещё и преследуемые ополчившимися на них соплеменниками. Это очень странно. Я хочу разобраться.

И она, последовав примеру Меркопта, вышла на середину поляны. Селина и Рикила переглянулись и одновременно подошли к ним.

– В конце концов, мне тоже это кажется странным, – приветливо улыбнулся Рикила. – Моя история очень необычна и, если ваши хоть вполовину так же интересны, это может дать подсказку, почему судьба столкнула меня именно с вами.

– Надеюсь, наши преследователи быстрее напорются друг на друга, чем на нас, – буркнула Селина. – Я должна выжить.

Очень интересно. Не «хочу», а именно «должна». Услышать их истории будет крайне занимательно, как и разгадать причину их встречи.

Вчетвером они довольно быстро набрали хвороста, благо, подходящей для растопки древесины тут было в избытке. Неподалёку от поляны волшебница обнаружила родник и набрала полный котелок чистой воды. Меркопт мысленно приплюсовал этот факт к списку остальных странных совпадений. Обнаружить подходящий для питья источник совсем рядом с местом их случайной встречи – это просто несказанное везение. Вкупе с остальной чередой совпадений это окончательно убедило Меркопта, что их встреча подстроена. Вот только кем?

Рикила щёлкнул пальцами, и хворост ярко вспыхнул. Под потрясёнными взглядами воин самодовольно ухмыльнулся и сказал:

– Я тоже полон сюрпризов.

О да, рыцарь, владеющий магией, это тот ещё сюрприз! Селина так вообще вытаращилась на Рикилу с открытым ртом. Меркопт справился с удивлением и постарался вернуть лицу невозмутимость. Определённо, компания у них подобралась занятная.

Ирида нарвала каких-то трав прямо на поляне, даже не углубляясь в лес, и забросила их в кипящую воду. Воздух наполнился приятным, расслабляющим ароматом. У Меркопта нашлись кружки, которыми он поделился со всеми. Селина долго с подозрением осматривала вручённую ей кружку, прощупывая её магией. Меркопт невесело улыбнулся. Даже сидя за одним костром, они оставались врагами. Впрочем, к налитому Иридой чаю Селина отнеслась столь же недоверчиво. Она возмущённо фыркнула, когда Рикила без всяких предосторожностей отхлебнул чай, но всё же аккуратно пригубила.

– Спасибо, – поблагодарил Ириду Меркопт, получив свой чай.

Эльфийка в ответ робко улыбнулась.

Чай приятно согревал тело и освежал разум. После изнурительных дней погони минуты покоя казались даром свыше. Даже в кругу врагов. Тепло костра, ароматный, горячий чай и долгожданный отдых расслабили даже осторожного Меркопта.

– Не думал, что когда-нибудь снова попробую чай, приготовленный эльфийкой, – пробормотал Меркопт.

Ему казалось, он говорил достаточно тихо, но слова некроманта услышали все. Селина поперхнулась, зелёные глаза Ириды расширились, а Рикила с интересом уставился на него.

– И где же обитают эльфы, заваривающие некромантам чай? – произнёс рыцарь.

Меркопт посмотрел на Ириду, которая теперь старательно избегала его взгляда. «Она совсем на неё не похожа», – с горечью подумал фалиец.

– Думаю, я расскажу вам, – Меркопт подавил сквозившую в голосе дрожь. – Но позже.

Рикила кивнул, кажется, несколько удивлённый. Меркопт обратил внимание на морщинки в уголках рта пожилого рыцаря, выдающие часто смеющегося человека. Однако, над ним Рикила смеяться не стал. Видимо, насмешливость, даже над врагами, ему не свойственна. И это вызывало уважение.

– Некромант, привыкший к эльфийскому чаю, – пробурчала Селина. – Эльфийка, убежавшая из Анур-Этила после каких-то трагических событий, и рыцарь Лета, владеющий огненной магией. Похоже, я тут единственная нормальная.

– Ты самая странная среди нас, – произнёс Меркопт. – Ты заставляешь себя жить, но не хочешь этого.

Селина оторопело захлопала глазами, а затем, как обычно, разъярилась:

– Бездной проклятый некромант! Да что ты понимаешь!

Меркопт пожал плечами. Её эмоциональность противоречила нежеланию жить, но в последнем некромант ошибиться не мог. Он в равной степени постигал суть жизни и смерти, а Селина застряла на разделяющей их границе. Но внимание Меркопта сейчас привлекло другое. Поначалу его удивила грубоватая манера речи чародейки и то, что она не стеснялась в выражениях. Однако, позже он обратил внимание на её далеко не изящную походку, а теперь на поведение за условным столом.

– Я слышал, что Гильдия магов принимала в свои ряды только аристократов. С каких пор всё изменилось?

Селина округлила глаза, а поняв, что подразумевает Меркопт, разъярилась ещё больше.

– Ты совсем ума лишился, проклятый фалиец? Я – Селина Лессон, дочь покойного графа Мэйсона Лессона! Я имею полное право решать как себя вести и как говорить и не потерплю грубостей от кого-то вроде тебя и, уж тем более, сравнений с простолюдинкой!

Рикила расхохотался, не замечая злобного взгляда Селины, и хлопнул Меркопта по плечу.

– Уверяю тебя, она дворянка, – сквозь слёзы выдавил воин. – Я встречал ещё более чудных.

– Надо же. А я и в самом деле подумал… – начал было Меркопт, но, поймав взгляд Селины, сказал другое. – Я не хотел тебя оскорбить.

Селина сердито буравила его взглядом. Поняв, что извинений не дождётся, она поджала губы и процедила:

– Ладно. Буду надеяться, этого больше не повторится.

Где-то вдалеке одиноко завыл волк. Ирида вздрогнула, испуганно всматриваясь в темноту.

– Преследователей не слышно, и это хорошо, – произнёс Рикила, отставляя пустую кружку. – Не зверей нам надо бояться.

– Верно, – кивнула Селина. – Время ещё есть.

Кто знает, сколько им осталось? Вой вскоре затих, и ночную тишину нарушало лишь потрескивание костра.

– Позвольте, я начну первым, – предложил Меркопт.

Возражений не последовало, и некромант начал свой рассказ.

* * *

Прежде, чем приступить непосредственно к моей истории, я хочу, чтобы вы получили некоторое представление о Фальции, ведь всё, известное вам о ней, основано на сомнительных слухах.

Мой народ поклоняется Слепому Жнецу. Последователи Слепого Жнеца разыскивают детей, отмеченных его благословлением, и забирают их в свои храмы. Позволения родителей никто не спрашивает, но, обычно, возражений и не возникает. Простой фалиец не имеет права роптать. Жителя любого города могут отправить на заклание, могут отдать для экспериментов тёмным магам, и он и слова не скажет. Фалийцы в душе своей ничтожны, волю их ломают ещё в детстве, и они безоговорочно подчиняются жрецам и магам. Но всё это не относится к найденным последователями Слепого Жнеца детям.

Эти дети становятся некромантами и быстро привыкают к своему превосходству над другими. Вчерашние безропотные ничтожества становятся жестокими надзирателями. Семья, родственники, знакомые – для некроманта всё это остаётся в прошлом, он словно забывает об их существовании.

Думаю, вам это кажется странным. Катаронцам, добившимся чего-либо, свойственно тянуть за собой семью, да и вообще всячески поддерживать близких. У нас порядок совершенно иной. Иерархия превыше всего. Но почему же нет даже единичных попыток некромантов вырвать родителей из пучины унижения? Я долго размышлял на эту тему и понял: фалийцы – рабы до мозга костей. И даже высшие из них остаются рабами иерархии, действуя строго по предписанию. К этому нас приучают с детства.

Возможно, вы считаете, что всему виной ужасный Хранитель Полуночи? Если так, то вы ошибаетесь. Фалийцы всегда были такими, и появление Повелителя Тьмы почти никак не отразилось на нашей жизни. Хранитель Полуночи просто занял пустующее место хозяина в нашей иерархии.

Но продолжим про обычаи Фальции. Простые жители обязаны обзаводиться семьями. Исключительно для того, чтобы поддерживать численность населения. В то же время, привязанности и проявления чувств у нас не поощряются. Впрочем, возможно оно и к лучшему, учитывая, что твоего близкого человека в любой момент могут забрать для ритуального жертвоприношения. Жестоко? Согласен. Но до недавнего времени я не знал, что можно жить иначе, и считал такой порядок вещей естественным.

В отличие от обычных фалийцев, у некромантов другие приоритеты. Нам покровительствует сам Слепой Жнец, даруя силу для нашей магии. Открытие новых способов применения некромантии, совершенствование известных заклинаний, возвеличивание Тьмы и Смерти в наших деяниях – вот достойные цели для добросовестного некроманта. Нам не запрещено жениться, но разве можно предположить, что наделённый божественным даром некромант предпочтёт вместо всего выше перечисленного удовольствоваться семьёй? Тем не менее, столь необычные исключения случаются. Такими своеобразными некромантами оказались и мои родители.

Как я сказал, запретить им пожениться никто не мог, но они удостоились всеобщего презрения. Предпочесть семейную жизнь, удел простолюдинов, великим изысканиям казалось просто абсурдным. О нет, мои родители вовсе не отошли от дел, они готовы были служить Слепому Жнецу, как и раньше. Но ответственные задания им больше не доверяли, к ключевым исследованиям не допускали, и, как они ни старались, восстановить утраченное влияние не смогли.

И вот в такой презираемой всеми семье родился я. Меня рано забрали в храм Слепого Жнеца, но без устали напоминали, кто мои родители. Я родился с клеймом слабака и постоянно должен был оправдывать право на звание некроманта. Я стоял ниже любого другого ученика при храме. Мне поручали самую унизительную работу, надо мной издевались даже дети помладше. Разве это не иронично? Я, сын некромантов, унаследовавший талант к тёмным искусствам от обоих родителей, терпел насмешки выродков из простонародья! Их родители, в отличие от моих, – всего лишь расходный материал для Тёмной Цитадели. Я дал себе слово, что заставлю этих ничтожеств себя уважать.

У нас не считается преступлением, если один ученик убивает другого, главное при этом – не попасться. Считается, что такое допущение поможет юным некромантам лучше приспособиться к полной интриг жизни в Тёмной Цитадели.

Я до сих пор отчётливо помню лицо первого убитого мной мальчишки – Дайвина. Его выпученные глаза, раскрытый в немом крике рот. Он решил, что поджечь одежду «любимого сыночка», вопя о «жаре материнской любви» во время уединённой молитвы будет забавным. Любимый сыночек… Я терпеть не мог это прозвище. Фалийцы, как считается, не любят своих детей, любовь – это слабость. Мои родители имели право жить свободно, но они поженились, значит, любят друг друга и меня, а, следовательно, вся моя семья – слабаки. Такова логическая цепочка мыслей тех, кто считал себя вправе надо мной издеваться. От горящей одежды мне удалось избавиться не сразу, а самоуверенный Дайвин за это время даже не поспешил убежать. Стоял и ухмылялся, глядя на мои попытки сбить пламя. Похоже, он и вправду считал меня слабаком, не способным дать сдачи. Какой ужас отразился на его лице, когда я обвил его потоками магии! Он пытался сопротивляться, но в умении чувствовать и направлять тёмную энергию Дайвин был мне не ровней. Поняв, что не может освободиться, он хотел закричать, и я поспешил сжать ему горло, боясь быть обнаруженным. Первым моим желанием было разорвать Дайвина на куски, но я вовремя вспомнил, что нахожусь в святилище. Слепой Жнец не любит вида крови. И тут меня посетила прекрасная идея, и, гордясь своей изобретательностью, я сжал путы ещё туже. Дайвин задёргался, ужас в его глазах то и дело сменялся мольбой, а из горла не вырывалось ни звука. Оказалось невероятно забавным наблюдать за предсмертной агонией человека, неспособного закричать. Когда лицо Дайвина посинело, а сам он перестал дёргаться, я перенёс его тело на алтарь и уложил в ритуальную позу, накрыв глаза ладонями. Так приносят жертвы Слепому Жнецу.

Я уничтожил следы своего пребывания и, лишь когда Дайвина обнаружили жрецы и ученики, вернулся в святилище вместе со всеми. Думаю, многие догадались, чьих рук это дело, но доказательств не было. Удовлетворённые взгляды жрецов и испуганные учеников подсказали, что я на правильном пути. Столь изощрённое убийство подняло меня в их глазах.

Потом были и другие. Одной девочке, слишком острой на язык, я его вырвал, заставив захлёбываться кровью. Ещё одной по каплям выпустил всю кровь. А как-то раз я стал свидетелем преступления некоего Адама, ещё одного своего обидчика, и, шантажируя его, заставил убить своего друга. После я и с ним самим разделался. Всех перечислять не вижу смысла. Я не попался ни разу.

В некотором роде, цели своей я добился. Дети меня боялись, и насмехаться больше никто не осмеливался. Но, в сущности, пренебрежение к отпрыску некромантов являлось, скорее, традицией. Это было преступлением моих родителей, и с его влиянием я бороться мог. Но, если бы я сам проявил слабость, такого мне не забыли бы никогда. И я до смерти боялся, что мои настоящие слабости раскроются.

Нас учат причинять мучения, так как боль и страдания жертв служат главным источником тёмной энергии. Вы уже слышали, что я с детства убивал обидчиков и при этом находил пьянящее наслаждение в их страданиях. Не объяснить словами охватывающее меня чувство, переходящее в экстаз, когда в глазах обречённой жертвы видишь сменяющуюся палитру эмоций: понимание неизбежного, ужас, мольба, отчаяние, ненависть, раскаяние, иногда даже умиротворённость. Бесчувственное, поспешное убийство приносит мне разочарование. Как бы то ни было, убивать и мучить людей я научился и привык самостоятельно. Возможно, потому, что начал я со своих обидчиков, или потому, что неосознанно испытывал отвращение ко всем фалийцам с их рабским мировоззрением. Но обучать нас жрецы начинали на животных.

Воробьи, голуби, мыши, крысы, кошки, кролики, собаки – такие красивые! Я содрогался, глядя в их доверчивые глаза. Когда я прикасался к их пушистой шёрстке и мягким пёрышкам, многие начинали ластиться, словно я их гладил. От этой искренности у меня на глазах наворачивались слёзы. Я должен их убивать? Почему!?

Многие ученики с улыбкой гладили животных, а потом с такой же улыбкой их пытали. Уши закладывало от криков несчастных зверьков. Вы знаете, как кричит обезумевшая от боли кошка? Её плач не отличить от человеческого. Видя восторг в глазах детей, я преисполнился к ним ещё большей ненавистью. И ничего не мог сделать. Если бы я отказался мучить животных, меня заставили бы делать это с утра до ночи, пока я не очерствел, поборов слабость, или не сломался, доказав свою несостоятельность. Ненавидя себя, проклиная свою никчёмность, я сжимал в руках мерзкий инструмент и приступал к экзекуции.

С тех пор мне каждую ночь снились кошмары. Я думал, что сойду с ума, но, к своему стыду, умудрился извлечь пользу из этой ситуации. На втором занятии я заявил о желании получить в качестве подопытного человека. Разумеется, мне его не дали, возможно, даже сочли меня самонадеянным хвастуном, но я требовал человека на каждом занятии и, в конце концов, добился своего. Спустя месяц в храм привезли женщину. Мэй, одна из учениц, проговорилась, что это её мать. И я не мог не воспользоваться столь ценной информацией.

Мэй я ненавидел. Крикам умирающих животных всегда сопутствовал её смех. А поймать её, как других своих врагов, мне не удавалось, она была очень осторожна. И вот теперь появилась возможность наказать её. Когда мне отдали женщину, я с улыбкой предложил Мэй составить мне компанию.

Кто бы что ни говорил, а пытать родного человека тяжело даже фалийцу. За побледневшей Мэй наблюдали и жрецы, и ученики. Вы уже должны были уяснить, что в Фальции одно решение может привести к стремительному взлёту или к столь же стремительному падению. Мэй согласилась. Но довести экзекуцию до конца не смогла. Не знаю, каким испытаниям после неудачи подвергли её жрецы, но, думаю, в результате она сломалась, так как больше я о Мэй не слышал.

А мне этот случай помог поднять авторитет и отказаться от работы с животными. Больше никто из жрецов и учеников не заикался о моих родителях. Однако, когда я стал полноправным некромантом, регулярно объявлялись желающие оспорить моё право на это звание. И каждому, кто презрительно кривился, услышав о Меркопте, плоде союза двух некромантов, я доказывал необоснованность их претензий. Но до убийств дело не доходило, такие шалости прощаются только детям.

Теперь вы знаете, в каких условиях я вырос. Я не пытаюсь оправдать этим свои преступления, но, надеюсь, мой рассказ хоть немного поможет вам понять меня.

Вы уже поняли, что я получал удовольствие, пытая людей. Для большинства некромантов пытки – это рутинная работа, которую они с радостью сваливали на помощников. Но мне нравилось доставлять боль и наблюдать за поведением жертв. Только криков я не любил и всегда заглушал их, как сделал это с Дайвином, своей первой жертвой. Если, конечно, от пленника не требовалось получить какие-то сведения. Тогда приходилось терпеть его вопли.

Это порочное пристрастие и повлияло на выбор предмета моих некромантских изысканий. Я изучал влияние страданий жертв на магические потоки. Воздействуя на разные болевые точки, я обнаружил, что тёмная энергия реагирует неодинаково. И не только на боль. Потоки отзывались и на негативные эмоции: страх, отчаяние, ярость. На каждую по-разному. Это было интересно. Я использовал людей, эльфов, орков, гномов; мужчин и женщин; стариков и детей; и сделал вывод, что немаловажное значение имеет личность пытаемого. Но общую закономерность я так и не вывел. Сильные результаты, как и слабые, случались в каждой подопытной группе. Поэтому я продолжал опыты, стараясь найти между схожими случаями связь, и при этом наслаждался самим процессом.

Признаюсь ещё в одной моей слабости – сам я до ужаса боюсь боли. И я постоянно жил в страхе, что эта слабость раскроется. Такова ещё одна из причин, подтолкнувшая меня к выбору рода деятельности. Некроманты обязаны легко переносить боль, она наш верный спутник. Например, истязать себя, чтобы почерпнуть силы при отсутствии жертв. А при разрыве связи с сотворённой нежитью некромант всегда испытывает боль. При всех моих талантах, парализующий ужас перед болью сильно ограничивал мои возможности, как некроманта.

Моя жизнь текла размеренно и однообразно, год за годом, но в один момент всё изменилось. Я как сейчас помню тот пасмурный день, такой же мрачный, как и любой другой в Мёртвой пустыне. Затянувшие небо тучи уже неделю скрывали солнце, но так и не исторгли ни единой капли дождя. Сухой ветер гонял пыль по растрескавшейся серой земле.

В этом неприветливом месте мой отряд разбил лагерь. Склон холма усеяли пёстрые палатки. В центре возвышались шатры некромантов из чёрной и фиолетовой ткани. Их охватывало кольцо палаток пониже и попроще – для пленников, походных лабораторий и служебных нужд. Справа по склону расположились кособокие орочьи юрты из звериных шкур. Левую сторону занимали низкие холщовые палатки обслуги из числа людей.

Орочьих юрт было меньше десятка – большинство орков во главе с некромантом Сольвером отправились в рейд за пленниками. Со дня на день мы ожидали их возвращения. Я скучал без работы – последний мой испытуемый умер три дня назад. Эйфорию, которую я испытывал в процессе экзекуции, не могло заменить ничто, и я с нетерпением ждал новых жертв. Другие некроманты занимались исследованиями и наружу почти не выходили. Вокруг сновали слуги, бледнея и раболепно склоняясь, стоило им узнать меня. Конечно, все в лагере знали о моих пристрастиях, а потому боялись меня рассердить. Их трусливое желание угодить неимоверно раздражало, но сделать я ничего не мог – слуг и так не хватало.

– Изнываешь от безделья? – прошелестел над ухом вкрадчивый голос.

Я подскочил и с раздражением обернулся. Мой помощник, как всегда, подкрался бесшумно. Разумеется, он виновато развёл руками, но в его глазах не было ни капли сожаления.

Впрочем, глупо ожидать от вампира проявления человеческих чувств. Хотя, он мог бы предупредить о своём приближении, а не появиться внезапно за спиной.

– Вайрис, твоя скалящаяся ухмылка – совсем не то, что я предпочёл бы сейчас видеть, – произнёс я.

Вайрис улыбнулся ещё шире, сверкая белоснежными зубами. Теперь слуги и вовсе старались исчезнуть из нашего поля зрения. Вайриса они боялись ещё больше, чем меня. Если я убивал кого-то из них редко и по прихоти, то Вайрису кровь нужна была регулярно.