Грааль клана Кеннеди

© Барсова Е., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

В этой книге есть догадки, которые, возможно, приближают к истине.

Но следует помнить, что любое художественное произведение является вымыслом.

Часть первая
Петля прошлого

Пролог

Я не откажусь снова прожить свою жизнь от начала до конца. Я только попрошу права, которым пользуются авторы, исправить во втором издании ошибки первого.

Б. Франклин

США. Даллас.

22 ноября 1963 года

День обещал быть жарким. Даллас. Штат Техас. 22 ноября 1963 года. Этот день войдет в историю, о нем напишут в учебниках. Все до мельчайших подробностей: какая была погода, что передавали с утра по радио и какие настроения царили в Далласе. И конечно, каждое движение ДФК, как называли американского президента, тоже будет тщательно запротоколировано для потомков. Джон Фицджеральд Кеннеди уже вошел в историю. Как президент, провозгласивший новый курс и перемены. Многие были влюблены в президента и обожали его. Многие, но не все…

Сегодня Кеннеди вместе со своей Жаклин приедет в Даллас. Визит в Техас – это один из пунктов по подготовке к президентским выборам 1964 года. Джон Кеннеди пойдет на второй срок. Президент – победитель, президент – ярчайшая звезда своего времени. Не случайно в его любовницах числилась самая легендарная актриса Голливуда – Мэрилин Монро. Мужчина усмехнулся, но тут же посерьезнел.

День сегодня был судьбоносный. Президент уже прибыл в Даллас. В 11.40 самолет с высоким гостем на борту приземлился в далласском аэропорту Лав Филдс. В 11.50 президентский лимузин, где находились супруги Кеннеди и губернатор Техаса с женой, а также двое агентов секретной службы, направился с аэродрома в город…

Маршрут следования кортежа был опубликован в газетах 9 ноября. И каждый желающий мог подробно с ним ознакомиться.

Мужчина посмотрел на часы. Пора! Примерно в 12.30 президентский лимузин проедет мимо школьного книгохранилища, расположенного на углу двух улиц, Хьюстон-стрит и Элм-стрит. И ему непременно нужно быть к этому времени в книгохранилище. Он успевает. У него все расписано не по минутам, а по секундам. Все отработано и выверено. Без ошибок.

Мужчина вышел из дома и закрыл за собой дверь. Сюда он уже не вернется.

Он знал одно. Вскоре в назначенное время раздадутся выстрелы, которые изменят ход мировой истории.

Глава первая
Обратный отсчет

Когда вам становится очень туго, и все оборачивается против вас, и кажется, нет сил терпеть ни одной минуты больше, ни за что не отступайте, именно в такие моменты наступает перелом в борьбе.

Элизабет Бичер-Стоу

Наши дни. Москва

Итак, жизнь не удалась, закончилась, пошла коту под хвост, сделала пике….

Маруся сидела в темноте со стаканом виски и слышала, как ее зубы выбивают мелкую дробь. Она сделала большой глоток спиртного и почувствовала, как зашумело в голове. И пусть! Все, что ей сейчас надо, – это напиться до беспамятства, чтобы голова и все чувства полностью отключились и вместо этого образовалась одна большая пустота. Маруся икнула и посмотрела в стакан. Почти пуст. Вот уже третий вечер она проводит время так и ничуточки не жалеет. Разве ей не все равно?

Все равно. Раз Он… никогда не будет с ней. Он объявил окончательно и бесповоротно. Он решил вернуться в семью, хотя по, большому счету, Марусе ничего никогда и не обещал. Но надежда была всегда. В течение двух с половиной лет надежда то расширялась до размеров Вселенной, которая вбирала в себя их будущие совместные вечера, поездки на море, теплый песочек, кожу, которая мгновенно обгорала и остро пощипывала, и мягкую растопыренную ладошку ребенка… Здесь Маруся обычно зажмуривалась, и ей становилось трудно дышать. Это была почти запрещенная тема. Дочка или сын… Все равно. Но вот ощущение ладошки с крохотными пальчиками было таким живым, таким явным…

Она заплакала, и слезы капали в стакан с виски… И пусть! Окно распахнулось от сильного ветра, занавески надулись пузырем и опали. От ветра легкий пластмассовый стакан с карандашами упал со стола, и карандаши со стуком рассыпались по полу. Вдали протяжно громыхнуло. Гроза! Надо бы закрыть окно. Так всегда Марусю учила бабушка Елизавета Федоровна. Вечная ей память. В грозу нужно окна держать плотно закрытыми, иначе может влететь шаровая молния.

Молния… Ну влетит и влетит, одной жизнью станет меньше, равнодушно подумала Маруся о себе, как о постороннем человеке. Эка невидаль! Зачем вообще жить, если Костя никогда, никогда не будет с ней!

Она заревела с новой силой. Стакан в руке дрожал, Маруся поставила его на стол.

Захотелось налить еще.

Бутылка виски стояла на кухне. Нужно пойти и взять ее. Маруся встала с кресла и неровной походкой направилась на кухню. Небо набухало чернотой, но на горизонте маячили, поблескивали тонкие светло-серые полосы. Маруся, держась руками за стенки, дошла до кухни, не зажигая свет, открыла шкафчик и достала бутылку.

Обратный путь она проделала также впотьмах и, плюхнувшись в кресло, налила себе новую порцию виски.

Громыхнуло уже совсем рядом. Она вжала по давней привычке голову в плечи и замерла. С детства она боялась гроз и, когда они жили на даче, сразу перебиралась в постель к бабушке, шлепая босыми ногами по дощатому полу. Маруся ныряла к ней под одеяло и прижималась, дрожа. Бабушка успокаивала ее, гладила по голове и приговаривала:

– Сейчас она пройдет, потерпи немного…

Бабушки вот уже как пять лет не было.

Резкий дребезжащий звук раздался за окном, а потом – сухой, оглушительно-громкий. И вдруг с оттяжкой ударило так, что окна задребезжали.

– Надо закрыть окно, – пробормотала Маруся.

Она поднялась с кресла, подошла к окну и замерла, завороженная открывшимся зрелищем. Небо было густо-черным, с глубокими синими прожилками. Плотная, непроницаемая чернота, в которой можно увязнуть и утонуть. Протяни руку – и исчезнешь в ней, как в тумане.

Гроза ударила еще раз, второй, третий… Сверкнула молния, разрезая небо ослепительно-белым зигзагом. И как по команде полился сплошной стеной дождь.

Молния ударила снова. И при ее свете Маруся увидела на крыше пятиэтажного дома напротив, около трубы, кота, сидевшего и смотревшего прямо на нее.

«Господи, он же вымокнет», – мелькнуло в голове у Маруси.

Теперь уже громыхнуло совсем рядом: пронзительно, душераздирающе громко, Маруся закричала и, схватившись за край подоконника, опустилась на пол. Молнии вспарывали небо с сухим треском, извиваясь, будто танцуя древний языческий танец, Маруся, преодолевая страх, подняла голову. Теперь ее подбородок был вровень с подоконником. Она посмотрела на крышу дома напротив. Кот исчез.

Маруся закрыла окно, добрела до постели. И провалилась в беспокойный сон.

Утро было не лучше. На работе она написала заявление об увольнении. Начальник, Владлен Сергеевич, смотрел на Марусю недоумевающим взглядом – сотрудник крепкого рекламного агентства вдруг ни с того ни с сего увольняется с работы, да еще в период кризиса. Он посмотрел на нее из-под очков и сказал уверенно:

– Вернешься!

– Не вернусь, – тихо ответила Маруся, сдерживая непрошеные слезы.

– Это еще почему?

– Потому… – выпалила она.

– Крыша поехала?

– Ну… поехала, – призналась она, стискивая руки. – Поехала! – и рассмеялась злым смехом. И как только Маруся сказала это, ей стало легче. «Крыша поехала» – это объяснение всему. Говорят же, что в наше время сойти с ума – проще простого, даже особо напрягаться не стоит: любой пустяк может стать той каплей, переполнившей разум, за которой уже – все…. Психическое отклонение и другое измерение реальности.

– Не дури! – прикрикнул Владлен Сергеевич. – И чего вы только все беситесь? – вздохнул он, как бы разговаривая сам с собой. – Поколение… чокнутых. – Очевидно, он имел в виду свою дочь Милену, великовозрастную девицу семнадцати лет – всю в пирсинге, с коротким ежиком волос, выкрашенных в ядовито-фиолетовый цвет. – Поезжай, отдохни куда-нибудь месячишко-другой, а потом милости просим обратно….

– Нет, – крикнула Маруся, – не надо! Меня не будет…

– Громова! – резко сказал он. – Сейчас у нас один новый проект наклевывается. Только вчера подписали все бумаги. Я думал тебя привлечь. А ты…

В голосе явно звучало: «Предательница, покидаешь нас в ответственную минуту!»

– Владлен Сергеевич! – она прижала руки к груди и умоляюще посмотрела на начальника.

– Ну что Владлен Сергеевич, Громова, что? Говори же, не стесняйся.

Маруся посмотрела на него так, словно видела впервые: своим обликом он напоминал Эркюля Пуаро – маленький, лысенький, с усами и пронзительным взглядом живых карих глаз. Все, кто попадал к нему в орбиту, сразу становились объектом его заботы и внимания. Он принадлежал к тому типу руководителя, который заботится обо всем: о настроении сотрудников, их питании, здоровье и даже личной жизни. Он считал, что сотрудник – это боевая единица, поступившая к нему в полное распоряжение. Он любил ответственность, инициативность (в меру), моментальную исполнительность и то, что он называл, «буйная креативность». Вот за «буйную креативность» или «фонтанирующие идеи» Владлен Сергеевич мог простить многое.

Сотрудников, выдававших «буйную креативность», было всего трое, точнее – двое, потому что третий, Саша Нечипоренко, тихо спивался после того, как от него ушла вторая жена. Первым был Марк Варкушин. Вторым – она, Маруся Громова.

«Головка у тебя светлая, – говорил шеф и пару раз даже погладил Марусю по голове, демонстрируя прямо-таки отеческую любовь и заботу, – только ветреная еще девочка, когда угомонишься – цены тебе не будет».

Сейчас Маруся вспомнила все это, и к горлу подступил комок.

– Я… вам за все благодарна, – выдавила она.

И правда, Владлен Сергеевич возился с ней так, как, наверное, ни с одним сотрудником. Подсовывал разные книжки, заставлял изучать психологию. Причем разные направления: психологию менеджемента, отношений, коммуникаций… Он всегда говорил, что Маруся далеко пойдет.

Их фирма имела солидный вес – особо она нигде не светилась, но ее репутация в нужных кругах была высочайшей. Они были спецами в рекламе и пиаре. А их рекомендации во многом носили уникальный характер. Они могли почти все: от выработки стратегии предвыборной кампании до предложений по продвижению нового товара.

– Это все? – Шеф смотрел на Марусю, сдвинув брови.

Она кивнула. К глазам подступали слезы. И она с трудом держалась, чтобы не разрыдаться. Но если не порвать все нити, связывающие ее с прошлым, то неизвестно, что с ней будет. Только так она сможет спастись после кораблекрушения и выжить.

Шеф резко поставил свою подпись под заявлением и протянул ей.

– Бери. – В голосе была непривычная сухость.

– Спас… сибо… – пробормотала Маруся.

Выйдя с подписанным заявлением, она поняла, что все – свободна. Свободна! От всего!

Маруся заглянула на кухню. Там сидел Марк – весельчак, балагур. Сейчас он был непривычно притихшим. Владлен Сергеевич оборудовал для сотрудников уютную кухоньку со всеми современными чудесами бытовой техники. И даже с суперсовременной машиной для варки кофе. Кухня была отделана в светлых фисташковых тонах. И какое бы у Маруси ни было плохое настроение – здесь она успокаивалась, а после двух чашек капучино с нежнейшей пенкой понемногу приходила в себя.

– Слухами земля полнится. Громова, ты от нас уходишь?

– Ухожу.

– И так внезапно. В чем дело?

– Ни в чем. Личные обстоятельства.

Брови Марка взлетели вверх. Он всегда выглядел как модель с рекламной обложки товаров для молодых и успешных мужчин. Он менял женщин не задумываясь, а они сохли по нему и звонили даже в офис, пока Владлен Сергеевич не объяснил Марку, чтобы тот со своим гаремом разбирался самостоятельно и на стороне. А не на работе. Звонки прекратились.

Марку было тридцать четыре года – высокий, темноволосый, в модных стильных очках, которые, как все подозревали, он носил больше для стиля, чем по причине плохого зрения, волевой подбородок, ослепительно-белые рубашки, модные костюмы, дорогая кожаная обувь… Все в офисе заключали пари, когда же он наконец женится. Но Марк стойко держал оборону.

– Это очень туманно и непонятно. Что-то случилось? – спросил он, понизив голос. – Может быть, я могу чем-то помочь?

Маруся внимательно посмотрела на него. Обычно Марк всегда шутил и подкалывал, но таким серьезным она видела его редко.

– Ну, Марк!.. – Маруся рассмеялась, она смеялась даже тогда, когда Марк насильно усадил ее на стул и налил в стакан воду из кулера. Она смеялась, а потом рыдала и отталкивала от себя стакан с водой. Рыданья кончились внезапно, так же, как и начались.

– Прости, – шмыгнула носом Маруся.

– Вот, возьми, – Марк достал из кармана носовой платок. Платок был таким же белоснежным, как и его сорочки.

Маруся вытерла слезы.

– Совсем расквасилась. Если честно – сама себя презираю.

– За что?

– За все.

– Это из-за мужика?

– Марк, что ты в этом понимаешь?

– Ничего. Вот и пытаюсь понять. Как можно так переживать из-за нашего брата. Мы же все козлы и дебилы, помнишь, как ты однажды сказала?

– Помню, – тихо ответила Маруся. Это было, когда она только-только пришла работать в контору, и Марк по своей всегдашней привычке стал ее обхаживать. Вот тогда-то она и сказала эту фразу:

– Это было давно…

– И с тех пор ты кардинально изменила свое мнение?

Она молчала.

– Все понятно, ты думаешь, мы все тут слепые и глухие… Это тот самый смазливый брюнет, с которым ты однажды пришла на корпоративную вечеринку? Ты на него смотрела такими глазами…

– Какая разница, Марк. Все кончено…

И она всхлипнула.

– Кофейку? – предложил Марк.

После двух чашек кофе Маруся подняла на него глаза.

– Прости, мне так стыдно…

– Все нормально. – Он накрыл ее руку своей. – Может, останешься, а Руська? Мы будем скучать по тебе. Ну как это я приду на работу, а ты меня не подколешь, не опустишь язвительную шуточку. Ты же меня… терпеть не можешь.

– Ну да, – криво улыбнулась она. – А ты этого не забыл.

Было дело, когда она однажды так и брякнула в сердцах: «А Варкушина я терпеть не могу. В печенках он у меня уже сидит».

– Как видишь… – Он снял очки и помахал ими в воздухе.

– Марк! А у тебя плохое зрение, или это ты так? Для понта?

– А… поинтересовалась? Могу доложить: зрение и правда стало портиться. Особенно в последнее время. Ты нашла себе новое место работы?

– Нет, – она мотнула головой. – Я уезжаю.

– Куда?

Маруся поднялась со стула, обернулась в дверях и сказала:

– А куда глаза глядят!

Марусе хотелось уехать куда-нибудь далеко-далеко, так далеко, чтобы не было никаких знакомых – никого и ничего не видеть… Был май, поздняя весна, и все как-то сильно действовало на нервы, не помогали ни чай с ромашкой, ни чашка кипяченого молока – проверенные рецепты ее закадычной подружки в девичестве Нины Семеновой, а ныне Нины Веревкиной – многодетной матери с четырьмя детьми. Все у Нинки было очень складным и входило как одна частица пазла в другую: и муж Петя – работяга, души в ней не чаявший, и дети, которые шли один за другим – Василиса, Алена, Терентий и Григорий… Жили они в тесной квартирке – стояли в очереди на получение жилья. Но и в этой двухкомнатной хрущевке царило веселье, витал запах свежего теста, детский гомон и взрывы смеха.

Сейчас Маруся нечасто виделась с Ниной: на последнем курсе института подруга вышла замуж и с головой ушла в семью. Василисе было шесть лет, Алене – пять, Терентию – четыре, а Григорию – три.

Нина понимала Марусю как никто, но легче от этого не становилось. А все дело в нем – Константине, обаятельном, веселом, красивом парне. У которого была жена и трехлетняя дочка Настя. Он уже два с половиной года исправно морочил Марусе голову, что вот-вот разведется и женится на ней. И она, как дура, верила ему, пока однажды не столкнулась с Костей в парке. Она зашла туда случайно и вдруг увидела их – счастливую семью. Настя сидела на руках папы и сосала леденец. Его жена – блондинка с четким каре в узких брюках и курточке под «леопарда» – шла рядом и о чем-то ему рассказывала. А он… герой Марусиного романа – выглядел каким-то притихшим и серьезным. И не было его звонкого смеха, его волос, откинутых назад, и взгляда, подернутого поволокой. Он и вправду сейчас был другим – семейным…

Маруся стояла и смотрела на них как завороженная, а вокруг нее текла равнодушная толпа, и кто-то толкал ее, наступал на ноги, задевал руками. А она стояла, превратившись в столп.

Он тоже споткнулся об нее взглядом и чуть было не остановился. Но быстро взял себя в руки и резко развернулся в другую сторону. Корабль сменил курс, как сказал бы ее дед, когда-то ходивший в плавание…

– Корабль сменил курс… – шептала она всю ночь, ворочаясь с боку на бок. Все это не доходило до ее сознания, но было чувство вселенской катастрофы и чего-то ужасного, что нельзя исправить или зачеркнуть и жить дальше как ни в чем не бывало.

На другой день Костя позвонил ей и сказал, что нужно объясниться.

– Зачем? – пискнула она.

– Надо.

Не следовало ей ходить на то свидание; шептал же об этом внутренний голос, да что там шептал, кричал! А она, идиотка, поперлась, надеясь непонятно на что – на то, что реки потекут вспять? А зимой расцветут цветы? На что она надеялась, а?.. Хотелось услышать слова: я люблю только тебя, я ухожу из семьи и отныне и навсегда мы будем вместе? Наивная…

И – пошла, обмирая от страха и волнения. Но когда Костя объявил со своей обаятельнейшей улыбкой, что все останется по-старому, она не выдержала:

– По-старому – это как?

Да, Маруся была курицей. Временами овцой пушистой, как говорила ее бабушка. Но характер у нее имелся, и в самый неожиданный момент он вставал во весь рост.

– Все как обычно. – Они сидели на скамейке в парке и пили кофе в стаканчиках.

– Обычно – это что?

Костя пожал плечами и виновато улыбнулся.

– Обычно – это обычно.

– Значит, ты на мне не женишься? – допытывалась Маруся.

Она так и слышала негодующий возглас Нинки: «Громова, ты сошла с ума, разве так можно говорить мужику?» и робкий голос бабушки: «Ну что ж ты ведешь себя так, как девица расхристанная». Но ей было уже все равно.

– Марусь, ну сама посуди… Настюхе три годика, как я могу ее оставить?

– А раньше, значит, мог, когда мне лапшу на уши вешал?

– Я думал… – И здесь он не закончил фразу…

Маруся резко дернула рукой, и черный кофе вылился на белоснежную Костину рубашку. Он вырвался к ней на свидание в обеденный перерыв.

Она встала со скамейки и пошла быстрым шагом, с трудом удерживаясь от рыданий.

Слезы все-таки прорвались наружу, Маруся свернула в какую-то подворотню и рыдала там, забившись в закоулок. Рыдала всю дорогу, когда ехала обратно домой. Бежать, бежать куда глаза глядят. Нужно срочно куда-нибудь уехать.

Дома какое-то время она бесцельно ходила из угла в угол. Затем разделась и юркнула под одеяло. План на завтра был прост. Ей нужно было снять наличность и забронировать тур на две недели на Мальдивы или Сейшелы, и там расслабиться по полной, чтобы в голове осталась лишь пустота и только ненавязчиво, убаюкивая, шелестели волны. Расслабиться, лежать в джакузи или маленьком бассейне и смотреть на океан – без всяких мыслей, пока в глазах не станет темно от напряжения. Просто смотреть. А потом есть фрукты и купаться. А можно и не купаться, просто погрузиться в воду: половина тела на берегу, половина – в океане. И качаться от прилива-отлива, как водоросль.

Это то, что ей сейчас позарез необходимо, – тупой отдых. А что будет дальше, она даже и не хочет загадывать, потому что «завтра» и «дальше» совершенно не для нее. Это для других – для тех, кто может и хочет строить планы. А у нее нет никаких планов, нет завтрашнего дня. Ее будущее украли, укоротили, обкорнали.

Маруся вновь зарыдала. И уткнулась носом в подушку.

– Бабушка, – прошептала она. – Если бы ты только знала, как мне плохо. Твоей Марусе, Русеньке…

С матерью отношения были поверхностными и с годами все более и более сходили на нет, пока не свелись к телефонным звонкам, происходившим строго раз в месяц. Это не считая дня рождения и Нового года. Бабушка всегда была для Маруси самым близким и родным человеком. Мать, оставшись одна после смерти отца, активно устраивала свою жизнь; она хотела жить, а не «догнивать в этой стране». Она так и говорила, оттопырив нижнюю губу, и ее глаза при этом наливались слезами – от жалости к самой себе, от того, что она прозябает с Марусей на руках, а мужа хорошего как нет, так и нет. А на слова бабушки – «неси свою ношу достойно» – мать обычно отмахивалась или начинала плакать. Счастье для матери спустилось сверху, как воздушный шарик, в виде немца Ганса Швеценбомбера. При этом маман своему счастью не верила – она поминутно смеялась, подбегала к зеркалу и лихорадочно поправляла волосы. Когда она объявила, что выходит замуж и уезжает в Германию, Елизавета Федоровна поджала губы, а Маруся ударилась в слезы. Ей почему-то показалось, что мать уезжает куда-то в темный непролазный лес, такой, какой был на картинке к сказке братьев Гримм «Ганс и Гретель», – и уже не вернется.

– Мы скоро уезжаем! – Мать наклонилась к Марусе и потрепала ее по щеке. – Зайчишка!

«Зайчишка» разревелась. Она была уже большой девочкой – девять лет, но не могла себе представить, как она уедет непонятно куда, оторвется от своей любимой бабули. Кончилось тем, что мать уехала одна, потом у нее родился сын и ей стало совсем не до Маруси… А та осталась с бабушкой, не размышляя о том, что жизнь могла сложиться как-то по-другому…

Маруся незаметно уснула. Но сон был беспокойным. Во сне ей снилось, что кто-то бежит за ней, а она мчится изо всех сил, проваливается в какую-то яму, потом выбирается и снова бежит…

Голова утром была тяжелой. Проверив мобильный, Маруся увидела, что звонил Марк. К черту!

Утро она обычно начинала с чашки крепкого кофе. Чашка была большой – пол-литровой, с изображением Биг-Бена. Кофе Маруся пила маленькими глотками, забравшись с ногами на уютную банкетку, прикорнувшую в углу. Включала радио и под монотонные звуки – бу-бу-бу – постепенно просыпалась, оживала, чувствуя, как с каждым глотком в нее вливались силы, и она переполнялась бодростью и радостью, как воздушный шарик, который вот-вот взлетит. Она просыпалась и засыпала с именем Кости, ей почему-то представлялось, что он тоже вспоминает о ней и ворочается с боку на бок. О его жене Маруся старалась никогда не думать, как будто бы ее вовсе не было. Но оказалось, что она все-таки была, это Маруся выдумала себе несуществующую жизнь, расписала ее яркими красками, и – зря! Она, как шарик, сдулась и упала на землю. Все! Слезы капали в чашку с кофе, но начиналась новая жизнь, и надо было составить план действий и неукоснительно его придерживаться. Первым пунктом стояло – УЕХАТЬ.

Маруся заглянула в чашку. Кофе оставался на дне, но голова была тяжелой и сонной. Нужно снять все деньги с карточки и прикинуть: куда она может улететь и насколько. Она возьмет билет в один конец – так проще. И надежней. В смысле, что все контакты с прошлой жизнью окончательно оборвутся, и возвращаться никуда не придется. Да и не ждут ее нигде. И никому она не нужна.

Маруся тряхнула головой. Это, пожалуй, лучший выход.

Она заехала к Нине и рассказала все. Та расцеловала подругу и сказала, что когда одним подлецом в твоей жизни становится меньше – нужно радоваться…

– Ну да… – криво улыбнулась Маруся, накручивая волосы на палец.

– Именно так, – твердо проговорила Нина, прокручивая фарш для котлет. – Съезди куда-нибудь, отдохни….

– Хорошо, – согласилась она. – Я оставлю тебе ключи.

– О’кей. Я буду приходить к тебе и поливать цветок.

– Сделай милость. А то бонсай не доживет до моего столетия.

– Доживет. И бонсай, и ты. Сейчас ученые бьются над продлением жизни. Так что все шансы отпраздновать стольник у нас есть и закатить по этому поводу грандиозную вечеринку с танцами и выпивкой.

– Отлично. Так и запишем в памятном календаре для событий…

– Ты шутишь…

– И что?

– Мне это нравится, – заключила Нина, отправляя ложку фарша в рот.

– Нинка! – с отчаянием закричала Маруся. – У тебя будут, как это… глисты…

– Ни-ког-да. И вообще раньше люди ели сырое мясо, и ничего. А теперь разнежились и обабились. От этого и все проблемы.

И все-таки Маруся решила обмануть подругу. Она скажет ей, что купила путевку в Таиланд, а сама сбежит в другое место. Не хотелось никому давать свои координаты. Сбежать куда глаза глядят. Навсегда. Потом она напишет Нинке письмо. И все объяснит. Но это будет позже.

Наверное, есть люди, которые обладают врожденной интуицией и вообще чувствуют грядущие неприятности и катастрофы. Маруся к числу таких людей явно не относилась. Ну почему она не заметила ноги, торчащие из-под рекламной стойки в углу?! Вернее, заметила краем глаза, но не зафиксировала в мозгу. Торчащие ноги бросились бы в глаза более внимательному человеку, но не ей. Впрочем, она была в таком состоянии все эти дни… Это точно… Эх, курица, как иногда говорила ее закадычная подружка Нинка. Курица и есть! Маруся снимала деньги с банковской карты в универмаге. Никого не было. Ну да, ноги не в счет, тем более что она не обратила на них внимания… И когда деньги крутились в банкомате с легким шелестом, раздался слабый крик слева и звук падающего тела. Маруся обернулась. Около нее упала женщина – лет сорока пяти, растрепанные волосы и испуганный вид. Сумка женщины отлетела к двери. Маруся кинулась поднимать несчастную.

– Ну что же вы так? – пробормотала она. – Больно упали?

– Кажется, подвернулась нога, – хриплым голосом сказала женщина. У нее были крупные руки в золотых кольцах. – На ровном месте, как говорят.

– Ваша сумка. – Маруся подняла сумку с пола и протянула хозяйке.

– Да-да, спасибо, – женщина поднялась и, прижимая к себе сумку, попятилась от Маруси бочком. – Спасибо.

– Да не за что, – Маруся выдавила из себя улыбку. – Больше не падайте.

Женщина ушла. Маруся проводила ее взглядом, и тут ее словно ударило током, и она подскочила к банкомату.

Карточки не было! Не было и денег!

– Бли-и-и-н! – прошептала она пересохшими губами. – Только этого еще не хватало.

Но как же это случилось? Как? И вдруг вспомнились ноги, торчащие из-под плаката, упавшая женщина. Это был заговор мошенников, ее просто разыграли, а она поддалась. Нужно срочно звонить в банк, чтобы заблокировали карту. Трясущимися руками Маруся набирала телефон банка, но почему-то никак не могла дозвониться. Когда же ей ответили, то оказалось поздно, с ее карты сняли всю имевшуюся на тот момент наличность.

Это был КОНЕЦ! Приехали!

Маруся опустилась прямо на стул, где еще недавно сидел мошенник, и разрыдалась. Хорошо, что ее никто не видит. Какая-то девочка лет пяти, привлеченная ее рыданиями, заглянула за ширму, посмотрела на Марусю круглыми карими газами и убежала. Маруся провела рукой по лицу. Мокро! Достала бумажный платок, высморкалась и поехала домой.

«Смерть» – было словом, к которому Маруся примерялась вот уже как часа два. Она приехала домой и поняла, что жизнь зашла в окончательный тупик. Оставалось… что? А может быть, разом покончить с той ненужной опостылевшей жизнью, в которой ее не ждет ничего хорошего? Кости – нет, денег – нет, с работы она уволилась… Смерть – это было знакомо, Маруся уже умирала однажды в детстве, когда прыгнула с обрыва в речку, а там была коряга и длинные водоросли, ударившись о корягу и запутавшись в водорослях, она пошла ко дну; на берегу сначала ничего не поняли, а потом закричали и бросились за ней в воду. И что она помнила от того момента? Только собственную тяжесть и испуг. А потом – удивительную легкость и солнце, просачивающееся сквозь зеленую воду, и этот зеленый свет был таким спокойным, таким ласковым… Говорят, что когда ее вытащили из воды, на губах была улыбка. Ее с трудом откачали, и когда она открыла глаза, соседка тетя Валя перекрестилась, а Маруся спросила громким шепотом: «Что это было?»… И с тех пор Маруся боялась плавать одна. Только с кем-то. Она боялась воды. Боялась глубины…

Но сейчас все по-другому. Маруся глубоко вздохнула, встала на подоконник. Она стояла и смотрела вниз как зачарованная.

Ей почему-то казалось, что это все легко и совсем не страшно и больше не будет слез, нелепых объяснений и жалоб. Сейчас все закончится, шепнул ей внутренний голос. И будет хорошо… Ей осталось сделать последний шаг, но она все медлила и медлила, а по карнизу в доме напротив прошел толстый рыжий кот, взявшийся непонятно откуда, остановился и застыл, глядя на нее. И Маруся тоже стояла на подоконнике и смотрела на него. Ей казалось, что в кошачьих глазах читалось презрение к Марусиному времяпровождению и тому, что могло за ним последовать… Не сочувствие и внимание, а именно презрение. Еще минуту, он повернет голову и пойдет дальше, по своим кошачьим делам, а Маруся останется на подоконнике и сделает шаг вперед. Или не сделает… Или… не… сделает… Почему-то кот изменил ракурс. Еще минуту назад она все видела по-другому, а сейчас… Маруся увидела небо с красноватыми от заката облачками, собственный облупившийся в нескольких местах подоконник, клумбу ярко-желтых цветов, которая сверху смотрелась как желтый одуванчик, она услышала собственный голос, Маруся что-то шептала сама себе, но не могла понять что. То ли она саму себя уговаривала, то ли просила… Порыв ветра взметнул волосы, и они закрыли лицо. Маруся рукой отвела пряди, пошатнулась и схватилась рукой за раму. Рука скользнула по стеклу, и она качнулась назад. Кот исчез.

– Дура! – сказала она уже громко.

Маруся спрыгнула с подоконника и пошла на кухню. Открыла холодильник и увидела, что он пуст. А ей вдруг захотелось приготовить себе мясо с тушеными овощами или, на худой конец, яичницу с беконом и помидорами. Она переоделась и вышла на улицу. Глазами поискала кота. Но его нигде не было…

«Не сквозь землю же он провалился», – подумала Маруся.

Коты не проваливаются. И не исчезают в никуда, они появляются в самые важные моменты твоей жизни. Особенно рыжие…

На всякий случай она обошла вокруг дома. Никого. На лавке около соседнего подъезда сидела старушка. Маруся подошла к ней и спросила про кота.

– Не видела, – сказала та после недолгой паузы. – А зачем он тебе? Много тут всяких котов ходит.

– Просто так….

На это ей ничего не ответили.

Маруся обошла вокруг дома второй раз. Кот исчез, а может быть, это была галлюцинация? Вряд ли… Она ходила по окрестным кварталам и звала «кис-кис». Иногда выбегали черно-белые, серые, полосатые коты и кошки. Но того, единственного, рыжего – не было… Уже начинало темнеть, пора было идти домой. Но ведь дома у Маруси не было. Что такое дом для женщины? Там, где ее любят и ждут. А такого угла у нее нет. Есть стены, холодные неуютные стены, и окна, которые не хочется распахивать, потому что солнечный свет беспощадно высвечивает пустое место рядом с ней в кровати и подушку, мокрую от слез.