Беседы (сборник)

© Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2003

Жизнь и труды святого Ефрема Сирина

Святой Ефрем Сирин родился, вероятно, в первых годах четвертого столетия, в Низибии, главном городе северо-восточной части Месопотамии или в окрестностях его. Предки его, как сам он свидетельствует, были земледельцами и жили достаточно; родители занимались тем же. Более же всего предметом попечительности родителей преподобного было воспитание сына в христианских добродетелях, а особенно в страхе Божием. Сам преподобный Ефрем говорит о летах своей юности: «Я был уже причастником благодати – от отцов получил наставление о Христе. Родившие меня по плоти внушили мне страх Господень. Видел я соседей, живущих в благочестии, слышал о многих, пострадавших за Христа; отцы при мне исповедали Его пред судиею, я родственник мученикам».

Еще в первые годы жизни Ефрема Бог показал будущее величие дитяти в знаменательном видении, или сне, вследствие которого, может быть, он и назван Ефремом, то есть плодоносным. Было открыто, что на языке дитяти выросло виноградное дерево, которое так наконец разрослось, что ветвями своими покрыло всю землю, и так было плодоносно, что чем более птицы питались плодами его, тем более умножались плоды.

Но лета юности не прошли для Ефрема без некоторых преткновений. От природы пламенный, он был раздражителен, а в юной плоти по временам возбуждались нечистые пожелания. В таких чертах представлял впоследствии сам Ефрем первые годы своей юности, хотя, без сомнения, в его изображении нельзя не заметить того глубокого смирения, которое составляло отличительную черту его характера в иночестве. «Еще в молодых летах, – говорит он в своей „Исповеди“, – произнес я обет; однако ж в краткие сии годы был я злоязычен, бил, ссорил других, препирался с соседями, завиствовал, к странным был бесчеловечен, с друзьями жесток, с бедными груб, за маловажные дела входил в ссоры, поступал безрассудно, предавался худым замыслам и блудным мыслям, даже и не во время плотского возбуждения». А пытливость молодого, еще незрелого ума, усиливающегося постигнуть то, что выше сил его, или легкомыслие вовлекли его в некоторые сомнения относительно Промысла Божия. «В юности, – говорит он, – когда жил я еще в миру, нападал на меня враг; и в это время юность моя едва не уверила меня, что совершающееся с нами в жизни случайно. Как корабль без руля, хотя кормчий и стоит на корме, идет назад или вовсе не трогается с места, а иногда и опрокидывается, если не придет ему на помощь или Ангел, или человек; так было и со мною».

Но Промысл Божий не оставил без вразумления колеблющегося юношу, и следующие события, рассказанные самим Ефремом с глубоким сокрушением, служили для него вразумительным уроком о Промысле и переходом к новому образу жизни. Однажды по приказанию родителей отправившись за город, Ефрем запоздал и остановился ночевать в лесу вместе с пастухом овец. Ночью напали на стадо волки и растерзали овец. Когда пастух объявил о том хозяевам стада, те не поверили и обвинили Ефрема в том, будто он подвел воров, которые расхитили овец. Ефрем был представлен судье.

«Я оправдывался, – говорит он, – сказывая, как было дело. Вслед за мною приведен некто, пойманный в прелюбодеянии с одною женщиною, которая убежала и скрылась. Судья, отложив исследование дела, обоих нас вместе отослал в тюрьму. В заключении нашли мы одного земледельца, приведенного туда за убийство. Но и приведенный со мною не был прелюбодеем, и земледелец – убийцею, равно как и я – хищником овец. Между тем взяты под сохранение по делу земледельца – мертвое тело, по моему делу – пастух и по делу прелюбодея – муж виновной женщины; почему и их стерегли в другом доме.

Проведя там семь дней, в восьмой вижу во сне, что кто-то говорит мне: „Будь благочестив, и уразумеешь Промысл; перебери в мыслях, о чем ты думал и что делал, и по себе дознаешь, что эти люди страждут не несправедливо; но не избегнут наказания и виновные“. Итак, пробудившись, стал я размышлять о видении и, отыскивая свой проступок, нашел, что, в другой раз быв в этом же селении, на поле, среди ночи, с злым намерением выгнал я из загона корову одного бедного странника. Она обессилела от холода и от того, что была непраздна: ее настиг там зверь и растерзал. Как скоро рассказал я заключенным со мною свой сон и вину, и они, возбужденные моим примером, начали сказывать – поселянин, что видел человека, тонувшего в реке, и хотя мог ему помочь, однако же не помог; а городской житель, что присоединился к обвинителям одной женщины, оклеветанной в прелюбодеянии. „И это, – говорил он, – была вдова; братья ее, взведя на нее вину сию, лишили ее отцовского наследства, дав из него часть и мне, по условию“. При сих рассказах начал я приходить в сокрушение, потому что в этом было некоторое явное воздаяние. И если бы один я был, то сказал бы, может быть, что все это случилось со мною просто – по-человечески. Но мы трое постигнуты тою же участию. И вот есть некто четвертый, отмститель, который не в родстве с терпящими напрасную обиду и не знаком мне; потому что ни я, ни они никогда не видали его, – так как я описал им и вид явившегося мне.

Заснул в другой раз, – вижу, что тот же говорит мне: „Завтра увидите и тех, за кого терпите вы обиду, и освобождение от возведенной на вас клеветы“».

На другой день действительно представлены были градоначальнику вместе с Ефремом и другими товарищами его заключения еще пять человек, обвиняемых в разных преступлениях. Из них двое были братья оклеветанной вдовы, взятые в темницу за другие, действительно ими совершенные преступления; а трое остальных были невинны в том, за что были посажены в темницу, но, как сами открылись Ефрему, были виновны в лжесвидетельстве. Исследование о всех сих делах не могло быть скоро кончено. Между тем судья был назначен другой. Новый начальник был знаком с родителями Ефрема и с ним самим, но Ефрем не вдруг узнал его. Накануне того дня, когда всем заключенным надлежало предстать к нему на суд, Ефрем снова видел во сне говорящего: «В следующий день будешь ты освобожден, а прочие подпадут справедливому суду; будь же верующим и возвещай Промысл Божий». Действительно, на другой день судья рассмотрел дела обвиняемых; признал невинными посаженных в темницу по ошибке или злонамеренности и предал на съедение зверям уличенных или сознавшихся в злодеяниях.

«Судья, – говорит Ефрем, – велит также и меня вывести на средину. Хотя и сближала его со мною единоплеменность, однако же стал он осведомляться о деле по порядку и пытался выспросить у меня, как было дело об овцах. Я сказал правду, как все происходило. Узнав меня по голосу и по имени, а пастуха приказав высечь для показания истины, освободил он меня от обвинения, по прошествии без малого семидесяти дней. Знакомство же мое с градоначальником происходило оттого, что родители мои жили за городом с воспитавшими сего человека; да и я по временам имел у него жительство.

После сего в ту же ночь вижу прежнего мужа, и он говорит мне: „Возвратись в место свое и покайся в неправде, убедившись, что есть Око, над всем назирающее“. И сделав мне сильные угрозы, он удалился; с тех пор доныне не видал я его».

Ефрем был верен наставлению явившегося. Еще в темнице дав обет посвятить всю свою жизнь покаянию, он вскоре оставил мир и удалился в окрестные горы к отшельникам. Между тем и в поздние годы не переставал каяться в грехе юности и просить у других молитв пред Господом о прощении.

Жизнь отшельническая рано стала известна между христианами низибийскими. В окрестных горах пещеры служили жилищем подвижникам; растения и плоды, свободно произращаемые землею, доставляли им пищу; молитва и богомыслие, не прерываемые шумом и суетою мирскою, составляли им постоянное упражнение. Ученик преподобного Антония Аон, или Евгений, принес первый пример жизни отшельнической из пустынь египетских на крайние пределы империи Римской на востоке и вскоре нашел здесь многих себе подражателей. К числу их принадлежал и святитель Иаков, епископ Низибийский, столько же известный своими подвигами отшельническими и чудесами, сколько и ревностию в распространении и защищении правой веры христианской. Для утверждения христианства в Персии он отправлялся в сию смежную с Низибиею страну, а для ограждения православных от нечестивого учения ариан писал на него опровержения, на которые ссылался святитель Афанасий Александрийский. Преподобный Ефрем вскоре стал учеником святителя Иакова и строгим исполнителем правил жизни пустыннической, с которыми святитель не разлучался и среди многолюдного города.

Несчастный случай заключения в темницу произвел большую перемену в Ефреме. Вместо пламенного, но гневливого, любознательного, но колеблемого сомнениями юноши Ефрем является смиренным и сокрушенным пустынником, день и ночь оплакивающим свои грехи и с благоговением поучающимся в законе Господнем. Пример святителя Иакова довершил духовное образование достойного ученика его. И уже в это время мы видим в Ефреме совершенную покорность путям Промысла и истинно подвижническую твердость в перенесении искушений.

В клире Церкви Низибийской был один человек, по имени также Ефрем. Опасаясь обличения преступной связи своей с дочерью одного из значительных граждан низибийских, он научил соучастницу в грехе, когда сделаются явными следы ее преступления, сложить вину на соименного ему Ефрема, ученика епископского, который за свое благочестие приобрел себе уже любовь и уважение других. Наученная девица так и поступила. Когда нельзя было ей более скрывать свой позор, она указала своим родителям как на виновника своего позора на преподобного Ефрема. Скоро молва об этом разнеслась по городу, и родители девицы вместе со многими другими обратились к епископу с обвинением на ученика его. Святой старец, убежденный в непритворном его благочестии, не хотел верить обвинению, не получив от самого Ефрема признания. Ефрем, уже наученный опытом не пререкать судьбам Промысла, наводящего искушения, пал к ногам епископа и сокрушенным голосом сказал: «Действительно, отец мой, я согрешил!» Вскоре после того отец девицы принес к епископу младенца и в полном собрании клира отдал его Ефрему, сказав: «Вот твой сын, воспитывай его!» Как бы действительно виновный, он с горькими слезами взял младенца и пред лицом всех сказал: «Поистине, отцы мои, я согрешил!» Но Господь, испытав покорность и твердость Ефрема в перенесении искушения, дал ему и средства выйти из испытания со славою, достойною его смирения. Он внушил беспрекословному страдальцу, что его добродетель не должна остаться помраченною в глазах людей поношением порока, и Сам содействовал обличению виновного. В один раз, когда народ собрался в храм для богослужения, пришел и Ефрем с младенцем, и, испросив у епископа позволения взойти на амвон, поднял вверх младенца, и сказал ему: «Заклинаю тебя именем Господа нашего Иисуса Христа, открой истину, скажи: кто твой отец?» Младенец отвечал: «Ефрем – эконом церковный». Три раза сказав это, младенец умер. Тогда со слезами просили прощения у преподобного Ефрема все обвинявшие его, и с этого времени слава святости его еще более распространилась.

Святитель Иаков, более всех зная высокие достоинства своего ученика, брал его с собою на Первый Вселенский Никейский Собор (325 г.), которого богомудрое изложение веры суждено было защищать Ефрему против лжеучителей. Еще около двенадцати или тринадцати лет он пользовался наставлениями своего епископа. Под его руководством упражняясь в подвигах иноческих, строгим постом и молитвами очищая дух свой, он в то же время прилежно изучал слово Божие, приготовляемый и сам Духом Божиим на чреду высокого служения Церкви в качестве учителя. Как глубоко сознавал он сию связь между жизнию христианскою и знанием слова Божия, это изобразил он в одном из своих поучений. «Природа, – говорит он, – это земля, нами возделываемая; произволение – земледелатель; а Божественные Писания – советники и учители, научающие нашего земледелателя, какие худые навыки ему искоренять и какие благие добродетели насаждать. Сколько бы ни был наш земледелатель трезвен и ревностен, однако же без учения Божественных Писаний он и не силен и не сведущ; потому что законоположение Божественных Писаний дает ему разумение и силу, а вместе, от собственных ветвей своих и благие добродетели, чтобы привить их к древу природы, веру к неверию, надежду к безнадежности, любовь к ненависти, знание к неведению, прилежание к нерадению, славу и похвалу к бесславию, бессмертие к смертности, Божество к человечеству».

Преподобный Ефрем не прежде оставил своего наставника, как тот оставил мир. Последнее благодеяние пастыря Низибийского своему городу, оказанное во время нашествия царя персидского Сапора II, памятию народною равно приписывается и ученику святителя Иакова – Ефрему. Царь персидский, услышав о кончине императора Константина (337 г.) и рассчитывая на слабость преемников его, вздумал овладеть пограничным укрепленным городом – Низибией. Около двух месяцев продолжалась осада; жители начали терять надежду сохранить город. Святитель Иаков всех воодушевлял своими молитвами и распоряжениями. А ученик его Ефрем, взяв благословение у епископа, взошел на городскую стену и молитвою своею навел на войско персидское множество насекомых. В стане персидском все пришло в беспорядок. И животные и люди не знали, чем защищаться от мучительного действия многочисленных врагов. Сапор принужден был немедленно снять осаду и без успеха возвратиться в свою землю.

После кончины святителя Иакова (338 г.) Ефрем посетил родину матери своей, город Амиду, находящийся также в Месопотамии, и по кратковременном пребывании здесь предпринял путешествие в Едессу. «Влекло его туда, – говорит святитель Григорий Нисский, – желание поклониться тамошней святыне, а прежде всего желание найти ученого мужа, от которого бы мог получить или ему сообщить плод ве́дения».

Город Едесса, славный в летописаниях христианства усердием своего владетеля Авгаря принять к себе Господа Иисуса Христа, гонимого от иудеев, имел что представить благочестивому и любознательному поклоннику. Там хранилось ответное послание Христа Спасителя к Авгарю. Оттуда сделался известным нерукотворенный образ Христов. Там погребен был сам благовестник, просветивший Авгаря верою, – апостол Фаддей. Христианская вера имела здесь своих последователей более, нежели во многих других городах империи Римской; и во время последнего гонения Диоклитианова в Едессе искали себе убежища христиане, преследуемые в прочих областях империи. К славе благочестия сего города принадлежит и то, что в окрестностях его процветала жизнь иноческая.

Едесса славилась между городами месопотамскими и своим просвещением. Не знаем, какого именно ученого мужа желал видеть здесь преподобный Ефрем и нашел ли его, но он мог встретить здесь людей знакомых и с Священным Писанием, и с разными науками. Около того времени, как пришел он в Едессу, отсюда выбыл некто Евсевий, славившийся своею образованностию и впоследствии возведенный на кафедру Емесскую. Он происходил от одного благородного семейства в Едессе; в молодых годах «по обычаю отечественному», как пишет Созомен, изучал Священные Писания, а после того и науки, преподаваемые у еллинов, посещая тамошних учителей. Преподобный Ефрем не имел желания знакомиться с еллинскою языческою мудростию; но изучение слова Божия было постоянною целию его духовных занятий.

Приближаясь к городу, Ефрем просил Бога, чтобы Он послал ему навстречу человека, с которым бы он для пользы своей души мог побеседовать от Священного Писания. Но в городских воротах он встретил женщину, наружный вид которой достаточно обличал ее недобрую жизнь и зазорное поведение. Смущенный такою встречею, Ефрем помыслил, что Господь не внял его молению. Между тем женщина, шедшая навстречу, остановилась и пристально смотрела на него. Это заставило его обратиться к ней с такими укоризненными словами: «Зачем ты, забыв стыд, смотришь не в землю, как следовало бы стыдливой женщине?» Женщина отвечала, что она должна смотреть на него, потому что жена от мужа взята, а ему надлежало бы смотреть не на нее, а в землю, потому что он как муж от земли взят. Ефрем удивился ответу женщины и прославил Бога, Который устами грешной жены сделал ему наставление и вразумил, что не должно пренебрегать и грешниками.

Ефрем остановился в городе. Бедный странник вскоре должен был испытать неудобства своего положения среди разнородной толпы; но он умел извлекать из всего для себя пользу и все обращать во благо других. Принужденный трудами рук своих снискивать себе пропитание, он не почел для себя уничижением наняться в работники к содержателю бани. По соседству с домом, в котором он поселился, жила одна женщина бесчестного поведения, которая один раз вступила с Ефремом в непристойный разговор, желая склонить его ко греху. Суровые слова, сказанные им на первое покушение женщины, только усилили ее бесстыдную наглость. Но Ефрем, предложив совершить грех среди города на виду всех, тем самым искусно заставил ее высказать, что она стыдится людей, воспользовался ее ответом, чтобы обратить ее на путь добродетели, и сильными словами успел возбудить в ее сердце стыд и страх Божий. «Если мы, – сказал он, – стыдимся людей, то не более ли должны стыдиться и бояться Бога, Которому известны и сокровенные мысли людей и Который некогда придет судить всех и воздать каждому по делам?» Тронутая сими словами, женщина молила преподобного наставить ее на путь добродетели и по совету Ефрема удалилась в один из ближних монастырей. Так же действовал Ефрем и на других. В городе еще были язычники. Все свободное время после молитвы и занятий по должности он употреблял на беседы с язычниками, заботясь обратить их на путь спасения.

Среди таких трудов один раз встретил Ефрема какой-то благочестивый старец из соседнего с городом монастыря. Услышав беседу его с язычниками, инок удивился, найдя в таком месте и с такими людьми истинно христианского мудреца, и с некоторым огорчением спросил Ефрема: «Откуда ты, сын?» – как бы показывая, что ему надлежало бы быть не среди толпы порочных и неверных. Ефрем рассказал ему историю своей жизни. «Для чего же, – говорит ему инок, – будучи христианином, позволяешь себе оставаться в толпе язычников? Или ты намерен жить в мире?» Ефрем отвечал отрицательно, и инок предложил ему совет вступить в один из монастырей в окрестностях Едессы, под руководство какого-либо мудрого старца. Ефрем объявил, что жизнь иноческая есть единственное его желание, и последовал за иноком в гору, где обитали иноки.

Едесса так же, как и Низибия, имела своих великих подвижников, главное занятие которых состояло в молитвах, псалмопении и славословии Богу, которые не имели другого убежища, кроме пещер, не употребляли и обыкновенной пищи, а питались единственно растениями. С такими людьми скоро могла сблизиться душа пустыннолюбивого Ефрема. Он нашел себе друга в одном из подвижников – Иулиане, близком к нему и по келлии, а еще более по духу, столь же сокрушенному, как и у Ефрема, и столь же неослабному в подвигах. Умилительно благоговейное сокрушение, с которым читал слово Божие сей старец, обращенный с пути погибели благодатию Божиею. «Однажды, – говорит преподобный Ефрем, – пришедши к Иулиану, я увидел, что книги его не только мокры, но где встречаются слова Бог, Господь, Иисус Христос и Спаситель, там буквы почти изглажены. Я спросил его: „Кто так испортил книги?“ – „Не скрою от тебя ничего, – отвечал Иулиан. – Когда грешная жена приблизилась к Спасителю, она омыла ноги Его своими слезами и власами главы своей отерла их; так и я, где нахожу написанным имя Бога моего, орошаю его слезами, чтобы получить от Него прощение грехов моих“. – „Бог благ и милосерд, – сказал я ему. – Он приимет твое благое расположение, но, – прибавил я дружески, – прошу поберечь книги“».

Ефрем и сам в уединении пещеры не переставал заниматься словом Божиим, почерпая из него умиление и мудрость. Но сокровища его познания по большей части оставались сокрытыми от других, по смирению Ефрема. Вскоре тот же прозорливый старец, который привел Ефрема к инокам едесским, указал в нем богопросвещенного наставника. Старец поведал братии, что в одну ночь, выйдя из своей пещеры, он увидел лик Ангелов, блистающих небесным светом. Один из них держал в руках большую книгу, или свиток, снаружи и внутри исписанный, и, обратясь к другим, говорил: «Кому, думаете, я отдам эту книгу?» И когда одни указывали на Иулиана, вероятно, того подвижника месопотамского, который во время господства арианского был опорою православных в Антиохии, другие на других, Ангел сказал: «В настоящее время никто столько не достоин сей книги, как Ефрем Сирин», – и в то же время вложил в уста его таинственную книгу. Это видение, напоминающее собою в некоторых чертах видение, бывшее пророку Иезекиилю (Иез. 2, 9 – 3, 2), может быть, и дало Ефрему наименование «пророка Сирского». Оно вызвало Ефрема к трудам на пользу общую.

Ефрем начал писать толкование на Пятокнижие Моисеево. Уже написано было изъяснение на книгу Бытия, как посетил его тот же старец. Прочитав написанное и усмотрев в творении Ефрема обилие благодати Божией, излившейся на него, старец пришел в удивление и, вместе, уверился в истинности бывшего о нем видения. Взяв у Ефрема рукопись, старец показывал ее клиру едесскому и ученейшим лицам в городе. Все разделяли со старцем удивление в мудрости писателя и, почитая виновником сего труда самого старца, благодарили его. Старец принужден был объявить имя действительного писателя и, желая еще более уверить в справедливости своих слов, рассказал о видении, бывшем ему о Ефреме. Это привлекло общее внимание к иноку, дотоле неизвестному; начали посещать его.

Для смиренного инока тяжела была слава; любовь к уединению не могла примириться с многолюдством приходящих, и Ефрем решился оставить свою пещеру, скрыться на близлежавшей горе, в густом лесу. Но Богу не угодно было его бегство от народа, для которого он был нужен. На пути явился ему Ангел и сказал: «Смотри, чтоб к тебе нельзя было приложить сказанного в Писании: Ефрем юница наученая, еже любити прение (Ос. 10, 11). Не вжигают светильника и поставляют его под спудом, но на свещнице (Мф. 5, 15)». Покорный воле Божией, Ефрем не только возвратился в свое место, но и стал посещать город. Его духовная опытность и ревность о благочестии сделали его наставником иноков, а нужды Церкви – помощником пастырей едесских, особенно в борьбе с еретиками.

«Вера рождает добрую мысль; а добрая мысль – река воды живой. Кто приобрел ее, тот наполнится водами ее». Слова сии преподобного Ефрема справедливо могут быть приложены к нему самому. Душа его, напоенная живою водою слова Божия, изливалась неудержимым потоком умилительных наставлений. Согретые живым чувством, исходившие от полноты сердца, освященного благодатию Божиею, слова его были исполнены помазания духовного. Чудно плодились в устах его самые убедительные увещания, трогательные обличения самому себе и другим, мудрые правила и советы, и часто вдруг – неожиданным полетом – благоговейная мысль его возносилась к Богу, вечному, благому, чтоб исповедать славу Его любви беспредельной или просить у Него прощения грехов. Примеры и изречения библейские, опыты из жизни подвижнической, притчи и сравнения из царства природы – все было готово и являлось само собою в его простых, безыскусственных беседах.

В кругу иноков Ефрем всего чаще беседовал об обязанностях иноческих. Для некоторых писал и особые наставления, давал ответы на предложенные вопросы, предлагал уроки и новоначальным инокам и настоятелям. Замечая ослабление правил строгой монашеской жизни, он старался восстановить прежнюю ее чистоту. Сам стоя на высоте совершенства духовного, он желал возвести и всех туда же. Так в одной беседе, говоренной, вероятно, в первые годы его пребывания между едесскими иноками, напоминая о бедствиях, постигших страну, как то: о землетрясениях и опустошении от персов, он призывал своих слушателей к исправлению и указывал им на высокие древние образцы. «Отцы наши, – с болезнию сердечною говорил он, – как светила осияли всю землю; по причине высокого и чистого жития их самые враги сделались их подражателями… Наше же учение, оставив прямые пути, идет по стремнинам и местам негладким. Ибо нет человека, который бы ради Бога оставил имение и для вечной жизни отрекся от мира. Нет ни кротких, ни смиренных, ни безмолвных. Никто не воздерживается от оскорбления, никто не терпит злословия… Земля, приходя часто в страх от лица Господня, колеблется под нами к устрашению нашему, а мы и этого не убоялись. Города поглощены и селения опустошены гневом Божиим, а мы и того не устрашились. Воздвигнуты брани персами и варварами, и опустошили нашу страну, чтоб мы, убоясь Бога, пришли в раскаяние; но и это нас не изменило…» С тою же целию, чтоб возбудить ревность к подражанию первым пустынножителям, он не раз изображал в беседах своих правила и образ жизни «отпев скончавшихся».

Не менее озабочивала Ефрема судьба Православия в Церкви Едесской, которая, по значению города и кафедры Едесской, могла иметь влияние и на всю Месопотамию. Тогда как в других странах пали или ослабли гностические лжеучения, обуревавшие Церковь во втором столетии, в Едессе еще держалась секта Вардесана, последователя Валентинова и Маркиона; потом лжеучение Манеса, распространившееся из Персии, также оставило свои следы в Месопотамии. В четвертом веке не только угрожала ей зараза общею болезнию времени – арианством, но и возникли в самой Месопотамии и отсюда распространились по другим странам заблуждения Аудия и мессалиян.

Вардесан, ученый едесский, живший при дворе владетеля озроенского Авгаря, сына Маанова (152–187 гг.), известен по своей борьбе против учения астрологов о влиянии планет на нравственное состояние людей и даже против Маркиона; но вместе с сим он и сам проповедовал учение о двух началах: о Боге непостижимом и о материи вечной, об исшедших от Божества эонах и их сочетаниях (suzugiai), об устроении ими мира и человека и о пришедшем для искупления человека одном из эонов, Христе, в видимой, но не вещественной, а небесной плоти, и проч. Чтобы привлечь к себе народ, он излагал свое учение в поэтической форме; написанные увлекательным языком, по изобретенным самим Вардесаном размерам, песни его, равно как и песни сына его Гармония, получившего образование в Афинах, распространили его учение даже за пределы Месопотамии и надолго укоренили его заблуждения.

Для того чтобы рассеять заблуждение, довольно было противопоставить ему истину. Но для привлечения заблуждающихся к истине Ефрем видел нужду облечь ее в те же приятные формы, какими прикрывалось заблуждение. Поборнику истины нетрудно было усвоить простую метрику стиха Вардесанова. Богатые дарования природные, постоянная возвышенность духа Ефремова, неистощимо обильное чувство, навык представлять свою мысль в светлых и выразительных образах, то же чистое наречие, на котором писал Вардесан, – все это обещало успех предприятию. Остальное довершит сила истины и дух благодати, изливавшийся во всех словах святого поэта.

Сколь ни тяжко, сколь ни оскорбительно было для святого чувства строгого инока знакомиться с хульными мнениями лжеучителя и читать в его песнях грубые изображения сладострастной фантазии, но Ефрем не отрекся от горького труда, чтобы тем вернее поразить своего противника. «Я нашел, – говорит он в одном из своих песнопений, – книгу Вардесана и смущен был на время скорбию, потому что она осквернила мой слух и сердце зловонием своих хулений. Я слышал в стихах его хулы, и в его чтениях злословия… Для рассеяния мрака заблуждений, которые раздавались у меня в ушах, я обратился к Священному Писанию». Вардесан не отвергал ни Ветхозаветных, ни Новозаветных книг Писания, потому Ефрем в своих песнопениях находил достаточным изложить только чистое учение слова Божия о Боге и Его отношениях к нам, чтобы обличить суемудрие и лжетолкования еретика. Воодушевленный ревностию к истине, он смело предает позору и проклятию тайны мнимой мудрости Вардесановой и от скопищ еретических призывает в недра Церкви – хранительницы чистого учения. «Мы не полагаем упования нашего в семи (планетах), в которые верует Вардесан, – говорит Ефрем в одном из своих песнопений. – Да будет проклят, кто будет говорить, как Вардесан говорил, что от них исходят дожди и роса, снег и голоть^[1], семена и плоды земледельцам, что от них голод и изобилие, лето и зима. Да будет анафема тот, кто отверг твердое упование на Господа, усвояет всемогущество семи (планетам) и на них полагает упование. Да будет проклят читающий Писания и противоречащий им, читающий апостолов и противящийся их учению. Блаженна ты, Церковь верных, ибо Царь царей утвердил в тебе Свое жилище. Твои основания никогда не поколеблются, ибо Господь страж твой; и врата адова не одолеют тебя, и хищные волки не могут сокрушить или ослабить твоей крепости. О как велик ты, дом Божий! Как ты прекрасен! Как великолепна ты, дщерь народов».

Так как лжеучение Вардесана в некоторых пунктах сходилось с еретическими мнениями Маркиона и Манеса, то часто Ефрем, опровергая одного, касался, вместе, и других. Так, например, когда говорил против вечного существования материи, против учения о причине зла в материи, о раздроблении Божества на эоны.

Оружие, избранное Ефремом для поражения ересей гностических, оказалось верно. Народ с жадностию внимал песнопениям святого отшельника и забывал песни Вардесана. Потому Ефрем употребил то же оружие и против новых лжеучений, распространившихся в четвертом столетии. Под покровительством Констанция многие престолы епископские на Востоке были заняты арианами. Лжеучители, восставшие против Божества Иисуса Христа, дошли наконец до такого безумия, что самое Божество не считали для себя непостижимым. С гордым презрением к смиренной вере, которая не дерзает переступать за указанные человеку пределы, они утверждали, что, признавая существо Божие, а равно и образ рождения Сына от Отца неведомым, нельзя именоваться и христианами. «Вы не знаете, кому кланяетесь», – говорили они в упрек верующим. Провозвестниками таких ложных и вредных начал были Аетий и ученик его Евномий. Сверх того, господство ариан на Востоке сопровождалось множеством разделений и распрей церковных. Все это отвлекало внимание от предметов, касающихся жизни христианской, и святое дело – благоговейное размышление о тайнах Божественных – часто обращалось в предмет праздного, а иногда и нечестивого суесловия.