Авторы не ставили задачу дать исчерпывающий, всеобъемлющий анализ поднятых тем. Это, скорее, заметки, основанные прежде всего на личном опыте изучения Китая на протяжении сорока лет.

Книга написана двумя авторами, но для удобства восприятия материала излагается от имени одного из них, а именно Е. П. Бажанова.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Страна веселых богов
Религиозный мир китайцев

Многомерный духовный мир

В 1982 году мы с супругой Наташей прибыли на работу в посольство СССР в Пекине. И уже через несколько дней устроили себе экскурсию на Великую Китайскую стену. С горной дороги, ведущей к стене, увидели крестьянский дом с огородом, на котором возвышались каменные будды. Любопытство заставило остановиться и вступить в беседу с хозяином дома. Это был старик с жиденькой бородкой, который оказался весьма словоохотливым. Он объяснил, что будды достались ему по наследству от отца, тому – от его отца и т. д. Каждое из трех имевшихся у крестьянина изваяний выполняло специфические функции. Один будда оберегал здоровье крестьянской семьи, второй – «заведовал» удачей, третий – обеспечивал мужское потомство.

На вопрос, буддист ли он, старик ответил, что «будды – хорошие боги, но есть и другие, тоже полезные». После этих слов хозяин отвел нас в дом, где показал статуэтку бога богатства и изображение бога очага. Рядом с последним на стене висел портрет Иисуса Христа. Увидев наше удивление, старик разъяснил, что портрет повесил сын, и добавил: «Это тоже важный бог, он отвечает за попадание в рай».

Еще до визита в крестьянский дом с буддами в огороде мы, конечно, были наслышаны о специфическом духовном мире, в который на протяжении тысячелетий остается погруженным китайский народ.

Во время моей учебы в Сингапуре (1968–1970 годы) местные студенты рассказали об удивительном событии, произошедшем на Тайване. Из тамошнего храма, посвященного богу земли, была украдена глиняная фигурка его жены. Паства посовещалась и решила утешить божество, устроив ему бракосочетание с прекрасной глиняной наложницей. Выбрали подходящий день, украсили храм, пригласили музыкантов и свезли на свадьбу избранных гостей – глиняных богов и богинь из разных храмов. Одни из них выполняли роль сватов, другие – свидетелей, третьи просто восседали за праздничным столом. Свадьба удалась на славу.

Выслушав историю, я рассмеялся и тут же почувствовал, что сингапурским студентам мое веселье было непонятно. С их точки зрения ничего смешного не произошло. Напротив, поступок тайваньцев в их глазах выглядел образцом мудрости. Кража статуи не столько задевала религиозные чувства китайцев, сколько выглядела как нарушение привычного многовекового уклада жизни. Вторичный же брак бога – как восстановление этого уклада.

Точно так же восприняли гонконгские китайцы известие о том, что верховное божество популярного местного храма собирается покинуть свою духовную обитель и перебраться в Нью-Йорк. Божество – Большая желтая фея – не хотело якобы оказаться под пятой Пекина, чья юрисдикция над Гонконгом должна была быть восстановлена в 1997 году. Вроде бы тоже забавная история, шутка, но в Китае отнеслись к слуху серьезно. Корреспондент газеты «Дагун бао», издающейся в Гонконге, но связанной с КНР, взял интервью у монахов храма. Те в один голос утверждали, что богиня-фея, с тех пор как ее привезли в Гонконг из другого района Китая, не завела никаких связей с заморскими верующими. «Поэтому, – вполне резонно заявили служители культа, – ни о каком переселении феи в США не может идти и речи».

У китайца, особенно у сельского жителя, свое отношение к одежде, понимание ее функций и красоты. По уникальной древней схеме возводятся дома, они по-своему украшаются и оберегаются. То, что для иностранца может ничего не означать, для жителя Поднебесной приобретает подчас особое звучание. Например, рощица сосен или кипарисов на горизонте – признак близкого кладбища, ибо эти деревья символизируют в Китае бессмертие. Красный цвет – гроза бесов и оборотней. Поэтому ребенку к одежде прикрепляют красный бумажный лоскуток, залепляют входные двери домов полосками красной бумаги. Даже почтовая бумага традиционно украшалась узором красного цвета. Рассказывают историю о дореволюционном чиновнике, который приклеивал кусочки красной бумаги на обеденные салфетки (борясь таким образом с неблагоприятным влиянием белого цвета). Красный цвет в прошлом был привилегией сановников. Простолюдинам законом запрещалось выходить на улицу в красном.

Китайский крестьянин, да и не только он, ищет ответы на жизненно важные вопросы у гадателей. Медиум может организовать сеанс связи с усопшим родственником. Он предсказывает будущее, молится о дожде, изгоняет дьявола, излечивает душу.

Каждый китаец знает легенду о том, что на Луне обитает чудесный заяц, дарующий бессмертие; что желчь – вместилище храбрости и мужества; что хэхэ – это символ супружеской любви и гармонии, обычно изображаемый в виде двух игривых ребятишек, одетых в красное и зеленое платья; что летучая мышь означает пожелание счастья; что самым великим военным стратегом древности являлся Сунь-цзы, а герои эпопеи «Троецарствие» Чжу Гэлян и Цао Цао были талантливыми последователями его стратагемного учения; что супы из ласточкиного гнезда и акульих плавников – лучшие гастрономические деликатесы; что тушь, тушечница, кисть и бумага составляют «четыре сокровища» образованного человека; что Мао Цзэдун сочинял прекрасные классические стихи; что в пекинской опере актеры должны не только петь, но и декламировать, танцевать и совершать акробатические прыжки; что изображенный на картине человек с красным лицом – хороший, а с белым – мерзавец; что каллиграфия является «центральной частью и короной» китайского искусства; что иероглифы, высеченные на скалах предками, следует беречь как зеницу ока; что гениальный поэт VIII века Ли Бо страдал алкоголизмом и погиб, попытавшись в нетрезвом состоянии обнять отражение луны в озере; что Великая Китайская стена – единственное рукотворное сооружение, видимое с Луны; что китайцы научились печатать книги на тысячелетие ранее европейцев; что задолго до христианства Конфуций вывел золотое правило нравственности, учил толерантности.

Веками в Срединной империи преклонялись перед миниатюрными женскими ножками, которые уродовались с помощью бинтов и колодок. Их считали эталоном красоты и изящества. Пояс служил символом чиновничьей власти. В зависимости от ранга обладателя он был нефритовым, золотым или попроще. Герой одного романа, желая перещеголять всех, носил сразу несколько поясов. Еще один атрибут сановника в прошлом – шелковый халат с изображением драконов.

Этот собственный мир был не просто единственным, который знал китаец. Он априори исходил из того, что все другие порядки никуда не годятся, являются варварскими. Отказ чужеземцев от своих традиций приветствовался как свидетельство окультуривания, продвижения вверх по лестнице цивилизации. Существовала убежденность, что варвара можно было завоевать сердцем, облагораживанием его души. Упомянутый выше военный стратег Чжу Гэлян шесть раз побеждал «южного варвара» Мэн Ху. Победив, отпускал, а тот возвращался с новой, еще более мощной армией. Но на седьмой раз Мэн Ху все-таки решил дать клятву на «вечную верность» китайскому государству.

Сегодня, может быть, далеко не все традиции заметны, некоторые уже вообще не действуют. Тем не менее их роль в истории Поднебесной огромна. Во многом именно они позволили китайцам сохранить свою культуру, несмотря на постоянные завоевания Китая, на периодический переход политической власти в стране к иностранным императорам.

Бога нет?

Весь этот специфический, сложный, многомерный религиозно-этический мир с образованием КНР впервые в длинной китайской истории оказался под угрозой исчезновения. Вслед за большевиками в СССР их китайские товарищи сразу заявили, что «бога – нет» и что «религия – это опиум для народа». Конституция КНР, правда, признала факт наличия в стране верующих и их право на свободу вероисповедания. Однако во время «культурной революции» с подобным либерализмом было покончено. Власти напомнили кадровым работникам и населению, что коммунистические идеалы и религиозные предрассудки несовместимы, и бросили клич бороться с религией до победного конца.

Так называемые «красные охранники» (хунвэйбины), подстрекаемые и направляемые сверху, бросились громить храмы и монастыри: вдребезги разбивались священные статуи и сосуды, сжигались канонические писания, избивались служители культа. Простым гражданам запрещали отправлять религиозные обряды, совершать паломничество в святые места, поклоняться божествам, участвовать в религиозных праздниках. Была приостановлена деятельность всех конфессиональных организаций.

С приходом к власти в 1979 году реформаторов антирелигиозная вакханалия ушла в прошлое. Конституция 1982 года восстановила свободу вероисповедания, новый Уголовный кодекс КНР пригрозил строгими санкциями в отношении посягательств на эту свободу. Руководство страны, разъясняя партработникам суть своей политики, указывало, что в КНР имеется большое число верующих, во многих районах религиозные проблемы взаимосвязаны с этническими. Попытки притеснять верующих привели к подрыву единства нации, разочарованию людей в социализме, к активизации антикоммунистических элементов.

Слова реформаторы подкрепляли делами. Когда мы с Наташей начали работу в Пекине, религиозная жизнь там активно восстанавливалась. Открывались храмы и монастыри, оживали конфессиональные организации, возвращались из мест заключения и перевоспитания религиозные лидеры. В продаже появились, причем в огромных количествах и в широчайшем ассортименте, товары с религиозной символикой – фарфоровые тарелки, бутылки со спиртным, шелковые ширмы, пробковые картинки с изображением фей, святых, богов, талисманов.

Мы посещали места отправления культа. Некоторые из них, еще не оправившись от «цунами» «культурной революции», оставались пустыми, с изрешеченными пулями стенами, пробитыми потолками и искореженными полами. В других полным ходом шла реконструкция, третьи уже почти вернули себе прежнее великолепие.

Реформы только стартовали (им было «от роду» три года!), а в Пекине уже функционировали многие десятки культовых заведений. Правда, молящихся в них собиралось еще немного, в основном и китайцы, и иностранцы приходили туда в роли туристов, любителей старины и красоты. Тем не менее прогресс в деле реабилитации религии поражал.

Темпы этого процесса продолжали нарастать, что вызывало порой некоторые нестыковки между теорией и практикой. Как-то мы прочли в англоязычной газете «Чайна дейли» заметку о том, что в Западных горах отремонтировано восемь знаменитых буддийских храмов (Бадачу). «Укутанные облаками обители святых, – зазывно писала газета, – ждут иностранных гостей!»

Мы тут же двинулись в путь. Ориентируясь по карте, добрались до шоссе, ведущего в Бадачу. На обочине заметили полицейскую будку. Я подошел к ней, чтобы уточнить у блюстителей порядка маршрут. На соответствующий вопрос сонный полицейский пробормотал:

– Район Бадачу для иностранцев закрыт.

Я возразил:

– Вот газета, здесь говорится, что уже открыт.

Полицейский взглянул на непонятный ему английский текст и безразличным тоном изрек:

– Проезжайте и проверьте сами, закрыт Бадачу или нет.

Имея за плечами негативный опыт посещения закрытых районов, мы в Бадачу не поехали. В следующий выходной эксперимент решили повторить болгарские дипломаты. Им повезло еще меньше. Полицейский не только не пустил болгар на заветную дорогу в Бадачу, но и записал их фамилии и номер машины в кондуит для регистрации опасных нарушителей закона.

Мы же с Наташей вознамерились изучать религиозные достопримечательности в черте Пекина. Заглядывали в свежий путеводитель для иностранцев «Пекин: старый и новый». В нем содержалось подробное описание нескольких десятков храмов, монастырей, мечетей, церквей. Из текста складывалось впечатление, что все они стоят целехонькие и невредимые, полные древних сокровищ и с нетерпением ждут нашего появления.

В качестве первого объекта выбрали Храм кипарисовой рощи (Байлиньсы). В путеводителе не содержалось его точного адреса, не был он обозначен и на карте города. Тем не менее найти храм оказалось несложно. В Китае все улицы и переулки, расположенные вблизи какого-то древнего храма или замка, как правило, носят имя этой реликвии. Более того, практически все общественные заведения в округе (магазины, рестораны, школы, пункты проката и пр.) называются аналогичным образом.

Так было и на сей раз. Но трудность состояла в другом. Наша «Волга» едва вписывалась в узкие извилистые хутуны – переулки, забитые велосипедистами, торговцами семечками и арахисом, малолетними игроками в пинг-понг, заготовленными на зиму горками угля и штабелями пыльной капусты.

Переулки в старину прокладывали кривыми умышленно: считалось, что по ним злым духам продвигаться гораздо сложнее, чем по прямым магистралям. Не будучи злыми духами, мы до храма добрались. Вошли в передний двор – там жили люди. Помещения выглядели полуразрушенными, двор – весьма запущенным, грязным. В конце двора высились наглухо заколоченные ворота. За ними угадывались величественные храмовые постройки, которые тоже нуждались в срочном ремонте.

Пока мы обмозговывали дальнейшие действия, из укрытия появился боец с винтовкой через плечо. Подошел и поинтересовался, что нам надобно. Объяснили. Боец решительно помахал растопыренной ладонью:

– Никаких экскурсий. Здесь закрытый объект.

– А что за объект?

– Секретный.

После долгих препирательств боец все-таки «раскололся» и поведал «государственную тайну»: на территории храма находится районное отделение Пекинской городской библиотеки.

Я обрадовался:

– А в библиотеку можно пройти?

– Нет.

– Почему?

– Потому что сегодня суббота, библиотека отдыхает.

Делать было нечего, мы вышли на площадь перед храмом и стали фотографировать друг друга. Мгновение спустя часовой, с винтовкой уже наперевес, выскочил к нам и истошно закричал:

– Съемки запрещены! Уходите отсюда!

Уезжая, мы обратили внимание на то, что по всему периметру храмовой стены натянуто несколько рядов колючей проволоки, рассыпано битое стекло. На миг подумалось, что внутри притаилась не банальная библиотека, а какая-то секретная организация. Хотя в Китае такие оборонительные редуты используются повсеместно от воров.

Получив в Байлиньсы от ворот поворот, мы направились еще к одному заманчивому объекту из туристского справочника Храму бога горы Тай (Дунюемяо). Увы, и там нас ждало разочарование. Как объяснил стражник, дежуривший у ворот, внутри находится учреждение, куда иностранным гостям лучше не ходить. Ссылки на туристский справочник стражника не впечатлили, он парировал наши аргументы почти по-гётевски: теория суха, мол, а древо жизни пышно зеленеет. Пока стражник философствовал, с территории храма выезжали один за другим официальные «мерседесы».

Постепенно, однако, эти и большинство других религиозных заведений восстанавливались в первоначальных правах, возвращались к полнокровной духовной жизни, открывались и для иностранцев. Хотя инциденты с гостями из-за рубежа случаются до сих пор. Наших друзей задержал недавно патруль за то, что они фотографировались на фоне знаменитой пекинской мечети.

А мы с Наташей беспрепятственно делали там снимки четверть века назад, на самой заре китайских реформ. Более того, фотографировались вместе с настоятелем мечети. В те же годы я свободно пользовался фотокамерой на территории мечетей ряда провинциальных городов.

В глубинке вообще религиозный ренессанс ощущался гораздо более явственно. В одном только уезде провинции Чжэцзян в 1984 году было воздвигнуто около 300 молелен! А всего по стране, наверное, сотни тысяч. Их открывали на полях и дорогах, в избах и школах. Путешествуя по КНР, мы фактически не видели ни одного крестьянского надела, не увенчанного храмом поклонения местным духам. Чаще это было невзрачное сооружение, забитое от пола до потолка фигурами и изображениями святых. Деревенские дома, все без исключения, были облеплены заклинаниями против злых духов, картинками с изображением хранителей жилища. Важные дела труженики села обсуждали с монахами и гадателями – когда приступать к севу, где строить сарай для скотины, как назвать первенца.

Местные начальники сетовали в беседах с нами, что в условиях открытости и реформ вновь подняли головы многочисленные шарлатаны, выдающие себя за повелителей дождя, исцелителей от любой болезни и даже за живых будд, воскресших героев далекого прошлого. В жизнь возвращались и феодальные предрассудки. В деревнях мужчина, поселившийся в доме жены, неизменно становился объектом интенсивной травли со стороны соседей. Общественно активные женщины подвергались оскорблениям.

Горожане тоже проявляли религиозное рвение. В городе Цюаньчжоу (провинция Фуцзянь) в разгар рабочего дня храм местных божеств оказался забит прихожанами, среди которых было много детей. В другом фуцзяньском городе, Сямэне, в парке, посвященном памяти национального героя Чжэн Чэнгуна, функционировали две кумирни, пользовавшиеся огромной популярностью у посетителей парка. Гигантский южный город Гуанчжоу в День поминовения предков был заполнен процессиями красочно одетых людей, которые разбрызгивали благовония, стучали в барабаны, пели песни, декламировали заклинания. На каждом углу Гуанчжоу и в тот, и в обычные дни продавались различные культовые предметы условные бумажные деньги, красные полоски бумаги с изречениями, специальное печенье, душистые палочки. Рядом с продавцами в поте лица трудились гадатели.

Религиозные образы и статуи, заклинания и пожелания изобиловали в магазинах, харчевнях, жилых домах любого города. При этом, восстанавливая в 1980-х годах в правах религию, руководство КНР отнюдь не изменило своих основополагающих атеистических установок и не собиралось выпускать религиозный ренессанс из довольно жестких рамок. В Пекине неизменно исходили и исходят из того, что по мере развития экономики и общества, повышения уровня социалистической материальной и духовной культуры постепенно начнут исчезать условия и причины существования религиозных верований и, в конце концов, вера в высшие, неземные силы отомрет. Причем китайская компартия не намерена ждать этой «объективно неизбежной» развязки со сложенными руками. Борьба с религией не прекращается, но ее стремятся вести гораздо более гибко, чем в прежние экстремистские времена.

Верить в богов можно, но религиозным деятелям строго-настрого запрещено вмешиваться в вопросы государственного управления. Наложено табу на религиозное обучение детей до 18 лет, на какую-либо пропаганду религиозных взглядов за пределами специально отведенных мест (т. е. храмов, монастырей, церквей). Члены КПК вообще не имеют права верить в бога и принимать участие в религиозной жизни. Вместо этого партийцы обязаны вести атеистическую пропаганду, а главное – «упорно и решительно» воспитывать религиозных деятелей, чтобы те «защищали руководство партии и правительства, стойко придерживались социалистического пути», а в придачу ко всему еще и «обладали научными познаниями о религии».

Реализацией этих установок занимаются специальные отделы по делам религий. Они курируют все – начиная с подготовки священнослужителей и заканчивая беспощадным пресечением любых признаков антикоммунистической деятельности в религиозной среде. В прерогативу государственных органов входит даже подбор и утверждение в сане религиозных деятелей.

Для удержания контроля над религиозным сообществом власти весьма щедро его финансируют, оплачивая подготовку священнослужителей, реставрацию и строительство новых культовых построек, текущие расходы служителей культа.

Покровительством государства пользуется только пять вероучений: буддизм, даосизм, ислам, христианство, иудаизм. Все остальные религиозные объединения квалифицируются как «тайные реакционные общества и ритуальные секты» и не подлежат защите со стороны властей. Особенно неприемлемой считается «организация ритуальных сект, использующих феодальные суеверия». Под «феодальными суевериями» подразумевается все, что связано с культом предков, хиромантией, геомантией и т. п.

В определенных случаях «суеверия» могут быть наказуемы сами по себе, в соответствии с параграфом 165 Уголовного кодекса. Если же «секты, использующие феодальные суеверия», создаются еще и с «контрреволюционными» целями, то это в соответствии с параграфом 99 Уголовного кодекса наказывается тюремным заключением, надзором полиции или лишением политических прав на срок до пяти лет. Хотя в Уголовном кодексе упоминаются лишь «ритуальные секты», на практике их не отделяют от тайных обществ. Пресекается и деятельность последователей вероучений, разрешенных государством, если они не повинуются официальной линии.

Религиозная политика Пекина, сочетающая методы кнута и пряника, эффективна лишь отчасти. С одной стороны, процент верующих в КНР очень невелик, около 10 % (в среднем в мире он составляет 80 %). Но дело здесь не только в атеистической политике правящей компартии.

Относительное безразличие китайцев к религии проистекает из исторических и культурных традиций. С другой стороны, в современном Китае налицо не ослабление (как на то рассчитывает китайское руководство), а усиление религиозности населения, активизация неформальных вероучений и организаций, которые среди прочего проповедуют антикоммунизм, а в районах компактного проживания нацменьшинств и антиханьский национализм, фундаментальный и экстремистский исламизм.

Причем надо иметь в виду, что многие нацменьшинства весьма отличаются от ханьцев по своему отношению к религии.

У 55 нацменьшинств число верующих превышает 50 % населения. 20 с лишним нацменьшинств раньше верили поголовно, и сейчас верующих среди них абсолютное большинство. Наиболее религиозны тибетцы, проповедующие разновидность буддизма – ламаизм, и хуэи, следующие исламу.

Поговорим же теперь более детально о различных составляющих религиозной жизни в Поднебесной. Начнем с самого древнего культа.