Эта книга посвящается всем тем, кто хочет изменить этот мир к лучшему. Тем, кто осознает, что каждое наше действие оставляет заметный след на планете и отражается на окружающей среде.

Надеюсь, что рассказанная мною история никогда не станет реальностью.

1

Мир расступается, когда появляемся мы, шагая длинными ногами, ясноглазые и ненасытные, словно стая волков. Мы неотразимы, и кому-то со стороны может показаться, что мы белые и пушистые, раз такие красивые. Но зубы у нас еще те.

Мы как солдаты до-катастрофной эпохи, когда люди еще воевали. Всякая мелочь покорно уступает нам дорогу. Большинство не может оторвать от нас глаз. И только самые дерзкие смеют не смотреть в нашу сторону. Непростительная ошибка не боготворить нас. Им это припомнят. И накажут.

Наши школьные юбки шелестят при каждом шаге. Дочери политиков и адвокатов, мы знаем, как склонить закон в свою сторону. В положении об одежде школы «Дубы» сказано лишь, что ученики должны носить изображения зеленых листьев и стебельков – символов нашей школы. Крепкий дуб, который поддерживает нежный стебель. Большинство учеников подчиняются безоговорочно: похожие друг на друга, как глупые клоны, они сливаются с окружающими. Но не мы.

У меня длинная юбка из ткани, которая не просто окрашена в цвет листвы, а состоит из отдельных элементов в форме дубовых листьев красных, желтых и оранжевых оттенков осени. Листья перекрывают друг друга, каскадом спадают к моим икрам; впрочем, есть несколько особых разрезов, которые приоткрывают ногу до бедра при малейшем движении. Я видела осенний дубовый лес в записи: деревья словно стихийный пожар, в котором краски цвета увядающего костра колышутся на ветру. При каждом шаге юбка шелестит, словно лес, которого мы никогда не видели и не увидим. Я ношу блузку цвета только что распустившегося весеннего листочка: бледно-желто-зеленые стебельки украшают ее на груди.

Перл^[1] выглядит как бабочка, порхающая в лесу. Легкий намек на традиционный узор из листьев и стебельков, но ее платье сшито из переливающихся наночастиц, и стоит лучу света попасть на них, как они начинают играть разными оттенками синего, зеленого и серебристого. Ее колготки отливают серебром. Она была бы королевой танцпола в клубе «Тропический лес».

(Я прикусываю язык. Хорошо, что я только подумала об этом, а не сказала вслух. В последние несколько месяцев туда стали ходить ученики из «Калахари», и клуб «Тропический лес» утратил свою популярность.

Неудачники. Вот если бы Перл услышала такое сравнение…)

Наш внешний вид часто вызывает недовольство администрации школы, но они ничего не могут поделать с нами, потому что родители платят непомерно высокие ежегодные взносы за обучение. Иногда они взывают к нашим лучшим чувствам. Ха-ха! Удачи им. Черт возьми, как мы можем всерьез слушаться тех, кто называет себя «сестра» или «брат»? Ни у кого на всей планете нет ни братьев, ни сестер. Не понимаю, почему служители Храма употребляют эти слова. Они хотят, чтобы мы заскучали по старым добрым до-катастрофным временам? Временам, когда люди заводили по несколько детей – братьев и сестер, как полчища вирусов, захвативших и уничтоживших Землю? Представляете, каково тогда жилось? Мир старательно изживал людей. Тьфу.

Сегодня людей осталось не больше миллиона. По-моему, это в самый раз. Количество вполне достаточное, чтобы обеспечить рождаемость без кровосмешения. Достаточное, чтобы для меня всегда нашелся новый красавчик для свиданий. (Хотя, пожалуй, в «Дубах» среди двух сотен учеников есть только шесть действительно привлекательных и хотя бы чуточку заслуживающих внимания парней, а значит, в мире порядка 30 000 возможных красавчиков. Это по 7500 на каждую из нас, даже если не делиться. А мы обычно делимся.)

Но важнее другое: парой миллионов людей проще управлять. До Гибели Природы королевы и президенты справлялись с гораздо большим их количеством. Перл уверена, что она-то уж знает, как взять власть над каким-то миллионом людей. Она с легкостью правит в нашем пансионе «Дубы».

Она – школьный канцлер. Это официальная должность, избираемая большинством голосов. Но даже если бы ее не выбрали, она все равно заправляла бы всем.

Я – ее вице-канцлер. Это не избираемая должность. Я служу по ее прихоти. А в последнее время Перл очень прихотлива.

– Ярроу^[2]! – шипит она, делая вид, будто шепчет, но ее голос без труда доносится до Коппер^[3] и Линкс^[4], идущих неподалеку. – Что за хрень у тебя в волосах?

Я смущенно касаюсь своей многослойной прически и чувствую, как сжались мои зубы, хотя уже через секунду заставляю себя улыбнуться:

– Тебе нравится?

Сегодня утром я дурачилась с кистью для волос, и по одной из прядей пустила ручеек воды. Забыла, что так было модно в прошлом году. Я хотела стереть его, но, видимо, была не в себе и совсем забыла об этом. В последнее время мне никак не удается выспаться. Загадочные сны.

– Нет, – ответила Перл, и я понадеялась, что на этом и закончим. Я потом верну своим волосам естественный цвет. Но Перл улыбается, и ямочки на ее щеках дают понять, что это скорее оскал.

И пытка начинается.

– Если брат Бёрч^[5] и медуза Страшила заведут ребенка и ни разу его не приласкают, то он будет выглядеть так же, как сейчас твои волосы.

Перл самодовольно ухмыляется – должна признать, она сегодня в ударе. Но все же брат Бёрч всегда просит нас относиться к Страшилам с уважением. Да, они не похожи на нас, но они чувствуют свое призвание и следуют за ним, подобно служителям Храма. Стоит ли так издеваться над ними?

Коппер и Линкс умом не отличаются, а туда же.

– Ты выглядишь как бродяжка из внешнего мира, которая под синтмескалином свалилась в упаковку супа из сине-зеленых водорослей, – со смешком говорит Коппер.

– И ты такой нищеброд, что слопала все водоросли, оставив последнюю прядь своему дружку, – радостно подхватывает Линкс.

– А дружок-то у тебя рябой.

– Он даже не сможет прочитать расписание автолупов.

Я улыбаюсь. Сейчас они просто дурачатся, и моя воинственность исчезает. Мы все время так дразним друг друга. И да, иногда это задевает. Но это не всерьез. Я смеюсь вместе с ними.

Пока Перл не говорит:

– Твой дружок – это второй ребенок.

Я замираю как вкопанная. Перебор. Это означает какого-то изгоя, отверженного. Кого-то, кто не должен существовать. Но это одно из тех словечек, которыми мы обзываем друг друга. Например, «бомжиха». На самом деле мы ничего плохого не имеем в виду – так, еще одно дурашливое оскорбление. Я тоже однажды назвала так Перл. Это было на второй неделе моей учебы в «Дубах». Тогда она так изумилась моей смелости, что я стала ее правой рукой, к недовольству Коппер и Линкс. Они пробовали потом тоже называть ее вторым ребенком, но не преуспели. Я была первой – то ли достаточно смелой, то ли безрассудной, – кто так ее назвал, а Перл любит все новое.

Так что это пустяк, совершеннейший пустяк. Но почему тогда мне кажется, что внутри у меня словно узлом все связали? Почему кажется, что поперек горла встал ком?

– Что с тобой сегодня? – спрашивает Перл. Она уходит, прежде чем я успеваю ответить, и приходится взять себя в руки, чтобы пойти за ней. Другие девочки уже пытаются в прямом и переносном смысле занять мое место. Мне нужно во что бы то ни стало снова оказаться рядом с Перл.

Хотя я в «Дубах» совсем недавно, моя жизнь в прошлой школе уже представляется как в тумане. Я училась в «Пещерах», одной из трех или четырех престижных школ, которые посещают отпрыски элиты Эдема. В тот момент когда я сменила черную форму «Пещер» на наряд с рисунком листьев и стебельков, я поняла, что именно сейчас начинается настоящая жизнь. Словно прошлое было чем-то бессмысленным.

В ту первую ночь, когда Перл просунула голову в дверь моей личной комнаты (ее серебристые волосы доходили почти до талии), она спросила:

– Кто ты такая, черт возьми? Хотя забудь. Кто твои родители, черт возьми?

Затем она подмигнула мне, потому что всех учеников, конечно же, предупредили, чтобы они не спрашивали меня об этом. Моя мама занимается какими-то шпионскими штучками в правительстве, о чем никому не позволено говорить. Это секрет секретов. Я не хожу домой, чтобы с ней повидаться, мне приходится ездить в Центр. Она и есть тот самый секрет секретов. Я отправляюсь туда раз в неделю, по пятницам, сразу после уроков, и остаюсь там до субботнего утра. А ведь это самое подходящее время, чтобы по полной отрываться с друзьями, но – семья есть семья, верно?

Той ночью, когда я приехала в «Дубы», Перл позвала меня к себе, и мы вместе с Коппер и Линкс набрались пряным аквавитовым коктейлем. Мне хочется думать, что ее впечатлила моя незаурядная личность, но уверена, что в первую ночь она позвала меня, потому что знала про мою маму. Не страшно. Ведь окажись я занудой, она бы, конечно, изредка обращала на меня внимание, но подругами бы мы не стали. А быть подругой Перл – это самое невероятное, что когда-либо случалось со мной. С ней я оживаю, чувствую себя свободной, неистовой.

Почти всегда.

Через пару лет мы вполне сможем возглавить Эдем, ну а пока мы подневольные ученики. Наш волчий гонор отступает, сногсшибательная спесь сходит на нет, когда появляется высокий худощавый директор – брат Бёрч в рясе цвета зеленой листвы. И тогда нам хочется слиться с остальными учениками: мы же знаем правила игры.

– Доброе утро, брат Бёрч, – говорит Перл, улыбаясь ему ясной, как солнечный луч, улыбкой.

Мы мямлим то же самое.

– Доброе утро, девочки, и пусть благодать Земли снизойдет на вас.

Он доброжелательно кивает. Несмотря на то, что он возглавляет Храм Эдема – самую могущественную религию мира, – а кроме этого еще и директорствует в нашей школе, он носит непритязательную рясу, приличествующую людям низшего сана, и называет себя братом. Как будто он был рукоположен неделю назад. Он не очень старый, учитывая его сан, ему около сорока. Но, тем не менее, он сирота, выросший в храме. Черные волосы чуть длиннее, чем нужно, неряшливы, словно он причесывается руками, зато бородка ухожена и слегка умащена. Она пахнет, как… Я задумываюсь. Резкий и освежающий аромат, почти медицинский. До боли знакомый, но откуда бы. Мне хочется прижаться к брату Бёрчу каждый раз, когда мы встречаемся с ним. Конечно, я сдерживаюсь.

Он кажется таким простым, добрым человеком. Но мне известно, что он посвящен в глубочайшую Тайну. При нем мне становится не по себе, хотя я не могу сказать почему.

– Как дела на новом месте, Ярроу? Освоилась? – спрашивает он.

Напряжение спадает, потому что мой ответ искренен и очевиден.

– Мне здесь нравится, – говорю я. – Ученики просто потрясающие, и у меня появилось столько новых друзей.

Точнее, трое друзей, двое из которых хотят занять мое место. Впрочем, многие ученики относятся ко мне хорошо. Это ведь то же самое, что быть друзьями, правда? У кого хватит времени больше чем на пару друзей?

– А как учеба? – Брат Бёрч слегка изгибает бровь.

– Ну, вполне, – мои щеки краснеют.

– Сестра Маргарита говорит, что ты рисуешь в конспектах по экоистории. Жуткие каракули, как она выразилась. – Он улыбается и соединяет кончики пальцев. – Нам стоит быть усерднее, не так ли?

Я безмолвно киваю, и он изображает знак семени между своей и моей грудью – сжатый кулак, который разжимается, словно его пальцы – это прорастающее семя. Как и полагается, я склоняю голову, и он касается моей макушки двумя пальцами благословения.

– Я слежу за тобой с особым интересом, Ярроу, – говорит он.

Девочкам удалось не захихикать, пока мы не вошли в класс, где он не сможет нас услышать.

– Что за хрень, Ярроу? – спрашивает Коппер. – Особым интересом?

– Ууу, – выпаливает Линкс, – Ярроу втюрилась в брата Бёрча?

Втюрилась? Фу. Как можно втюриться в парня старше меня в три раза, к тому же священника? Ну, он вполне себе ничего, и есть что-то такое в его глазах, особенная ясность, пробивающаяся даже сквозь ровные линзы-импланты, которые носят все жители Эдема. Но он определенно не мой типаж. Мой типаж более…

Если задуматься, что я вообще знаю про свой типаж? Я пытаюсь нарисовать моего идеального парня, но представляются лишь неясные очертания. Сначала вдалеке появляется высокая стройная фигура, а затем призрачная фигура увеличивается, широкая грудь, потом еще ближе…

Я встряхиваю головой и заставляю себя рассмеяться вместе с ними. Опять. Похоже, сегодня я постоянный объект для насмешек. У меня лицо сводит от необходимости так часто улыбаться в ответ на шутки на мой счет.

Чтобы мне стало лучше, нужно, чтобы кому-то стало хуже.

А вот и отличная цель – Хоук^[6]. Он один из самых популярных парней в «Дубах»… и самый богатый. Он – реальная власть, мужской вариант Перл. Его не так-то просто вывести из себя… если бы не один маленький нюанс.

Несчастный придурок решил, что он влюблен в меня.

Для начала я буду нежной. Если ты все время жесток, то жестокость слабеет. Нужно сдобрить ее лаской, преданностью, отзывчивостью. Самое главное, отзывчивостью. Как ты можешь уязвить кого-то, если до конца не прочувствуешь его? У меня неплохо получается читать других людей. Перл говорит, что я изучаю их, пристально слежу за ними, словно каждый новый человек – это новый вид, который я открываю при встрече.

Иногда мне кажется, что я понимаю других лучше, чем саму себя.

Хоук уже в своей скорлупе, ждет начала урока. Скорлупа – это оболочка виртуальной реальности, обволакивающая каждого ученика и позволяющая нам полностью погрузиться в образовательный процесс. Его рука нежно поглаживает пульт управления интерфейсом инфоблока, забавляясь с сенсорными функциями, которые есть в его распоряжении. Движения настолько чувственные, что я невольно представляю, как эта темнокожая рука ласкает что-то живое. Мою кожу. Нет, Ярроу, не вздумай привязываться и нежничать. Это слова Перл, которые я слышу в голове. Любовь делает людей слабыми. Любовь – это то, что другие испытывают к тебе. Сдашься ей – и потеряешь свою власть. Ты станешь рабыней, вроде тех сельских работяг из внешнего мира, которые обречены вкалывать на заводе до конца своих дней.

Поэтому я не буду представлять, как Хоук касается моей обнаженной плоти. Наоборот, я представлю, что он гладит что-то более экзотическое и непривычное: кошку. Более двухсот лет никто не видел кошек. Никто не видел никаких других животных, кроме человека. Но у нас сохранились видеозаписи. Я видела, как тысячи антилоп неслись по равнине, кидались в реку, где их хватали крокодилы. Я видела, как изящные колибри заигрывали с цветами и как гибкие змеи обвивались вокруг деревьев. Холодные и мертвые байты хранят тот мир внутри инфоблоков.

Мир, которого нет. Пройдут столетия, прежде чем Земля восстановится в полной мере, чтобы человек смог выжить вне пределов Эдема. В нынешнее время есть только люди и технологии и еще несколько выносливых видов водорослей, грибков и бактерий, которые обеспечивают нас едой.

– Мяу, – говорю я и, прищуриваясь, проскальзываю в скорлупу, устраиваясь рядом с Хоуком. Она рассчитана на одного, и нам внутри довольно тесно. Похоже, он не возражает. Осенние листья, которые украшают верхнюю часть моей юбки, достаточно откровенно демонстрируют мою ногу. Он смотрит… а потом переводит взгляд на мое лицо. Мамочка хорошо его воспитала.

– Привет, Ярроу, – говорит он, пододвигаясь, чтобы освободить мне больше места. – Понравились цветы, которые я прислал тебе в комнату?

Конечно же, это были не настоящие цветы, а милая охапка лилий из синтетического шелка.

– Цветы? – я распахиваю глаза, слегка запрокинув голову. Насколько плохой мне быть? Сказать ему, что я не получила или…

– Ах, эти, – говорю я, притворяясь, что долго припоминала. – Я нашла какую-то солому возле комнаты. Я решила, что уборщица забыла выбросить мусор. – Я хихикаю, очаровательно склоняя голову набок. – Боюсь, я сказала брату Бёрчу, что Жасмин стоит немедленно уволить.

Черт! Я снова прокололась. Откуда мне знать, как зовут уборщицу? Она настолько ниже нас. Перл никогда бы не простила мне, если бы узнала. Я часто совершаю позорные проступки вроде этого. Я бы ей сказала, что во всем виновата мама: она приучила меня обращать внимание на мелкие детали. После такого Перл наверняка взглянула бы на меня почти презрительно. Как будто знать имя уборщицы – это как знать имя кучки отбросов. Смехотворно и немыслимо.

Но Хоук даже не обратил на это внимания. Было видно, как он нахмурился, когда я плохо отозвалась о его подарке, однако он слишком хорошо воспитан, чтобы ответить. Ярость не свойственна высшим классам, говорит Перл. Мы мстим.

Первый удар нанесен, теперь чуток нежности. Ударь… замри… поцелуй… а потом жми до конца. Так ты действительно сделаешь больно. Не давая ему опомниться, я тянусь к нему и целую в щеку. Вернее, пытаюсь поцеловать в щеку. У него хорошая реакция, он быстро поворачивает голову, и мои губы соприкасаются с кончиками его губ. Я борюсь с желанием отпрянуть в смущении. Не хочу целоваться с ним всерьез. Я хочу, чтобы он любил меня. Я хочу, чтобы все любили меня. Я хочу владеть ими. Я хочу, чтобы меня окружали преданные люди, которые никогда меня не бросят.

Впрочем, легким поцелуем я добиваюсь нужного эффекта. Его лицо расслабилось, и он улыбается. Я прощена.

– Ничего страшного, – говорит он. – Я отправлю тебе другие. Куда лучше.

Я сказала ему почти правду. Цветы я получила, но, как только я их увидела, я отдала их Жасмин, чтобы та выбросила их, забрала в свое, без сомнения, убогое маленькое жилище, да что угодно. Один их вид был мне противен.

Он вытягивается напротив меня в тесном помещении скорлупы.

– Ждешь сегодняшнего Праздника снега?

Я пожала плечами:

– Только для того, чтобы надеть новое платье.

В моей жизни было шестнадцать снежных дней, и, должно быть, они были совершенно унылыми, потому что я с трудом могу что-нибудь о них вспомнить. Только смутные отрывочные воспоминания о танцах, банкетах, веселье. Единственное, что хорошо запомнилось, – это лоскут неба, где звезды, казалось, приумножились от того, что появились снежинки, которые ровно на одну ночь запорошили небеса. Где же была я на этом Празднике снега?

– Мне он тоже кажется глупым, – говорит Хоук, уловив безразличие в моем голосе и понимая его по-своему. Стоит кому-то втрескаться в тебя, как они начинают соглашаться с каждым твоим словом. – В смысле, здесь нет естественных осадков, и мы должны беречь воду, и зачем тогда Экопан планирует одну снежную ночь каждый год?

– И один день дождя спустя полгода, – напоминаю я.

Снег всегда идет ночью. А дождь днем. Помню, как на один Праздник дождя я оказалась где-то высоко, совершенно беззащитная. Когда дневное небо затянуло искусственными облаками, я, в лихорадочном упоении запрокинув голову, старалась поймать языком тугие капли.

– По-моему, Экопан делает это для того, чтобы мы почувствовали себя ближе к природе, – продолжает Хоук. – Я серьезно, вот, смотри. – Он нажимает кнопки на панели управления своей скорлупы, и внезапно нас окружает панорама одного из Праздников снега прошлых лет. Должно быть, это было еще до моего рождения. Все наряды выглядят старомодно, блеклой расцветки, без изысков, грубо спадают свободными складками. Такую одежду наверняка носили наши бабушки и дедушки.

Скорлупа спроектирована так, чтобы дать ученикам ощущение полного погружения. На самом деле непонятно, зачем нам вообще нужны учителя. Они могли бы просто загружать уроки в наши скорлупы и отдыхать до конца дня. Температура внутри скорлупы падает, и, несмотря на пение и ликование толпы, которая выглядит такой живой, все воспринимается как-то приглушенно. Я там, среди людей, но в то же время как будто на расстоянии от них. На самом деле я все чувствую, хотя умом понимаю, что это лишь иллюзия. Вот престарелая женщина поднимает на руках ребенка вверх так, чтобы он смог своей пухлой ручкой поймать снежинку. От такого зрелища я не могу сдержать улыбку. Хоук жмет другую кнопку, и мы переносимся к замерзшему только на одну ночь искусственному пруду. Парочки скользят по его поверхности. Скорлупа набрасывает капюшон виртуальной реальности мне на голову, и кажется, что я скольжу вместе с ними.

Я почти не дышу, когда Хоук выключает прибор. Скорлупа восстановила нормальную температуру и снова стала просто машиной: наваждение исчезло. Но мои щеки еще пылают румянцем от недавнего холода.

Я пытаюсь стряхнуть неожиданное ощущение приятного возбуждения. Я хотела, чтобы мне стало лучше, сделав кому-то хуже. А вместо этого человек, которого я хотела обидеть ради забавы, ради власти, ради тренировки, заставил меня почувствовать себя живой. Я бы даже сказала – счастливой.

Почему это чувство кажется мне новым? Разве я не всегда счастлива? Какие у меня причины, чтобы не быть счастливой? У меня есть все.

Я чувствую странную неуверенность, и от этого раздражаюсь. Поэтому, когда Хоук склоняется ко мне и приглашает на первый танец на школьном Празднике снега, я надменно поднимаю подбородок и говорю:

– Я не собираюсь присоединяться к этим глупым детишкам. У меня и моих друзей другие планы.

На самом деле у нас не было никаких других планов, и я знала, что мы пойдем, ведь мы задолго до Праздника придумали себе наряды. Но в конце занятий Перл проскользнула ко мне.

– Ты слышала, что во внешнем круге проведут конкурс на звание короля и королевы Праздника снега? Победитель получит деньги и возможность провести праздничную ночь в самом престижном внутреннем круге.

Я что-то слышала об этом.

– Попытка поднять моральный дух низших классов, так? – спрашиваю без особого интереса.

– Вот именно, – отвечает она. – И как ты думаешь, что они будут делать с этим моральным духом? Начнут конструктивно мыслить? Захотят чего-то выше своего понимания? – она едко смеется. – Ничего хорошего не стоит ждать, если работягам из внешнего круга будет позволено надеяться на что-то вроде… да на что угодно сверх того, что им положено. Зачем пускать их в наши круги, даже на ночь? Потом они захотят, чтобы их дети ходили в «Дубы»!

– Ты абсолютно права, Перл, – говорю я неуверенно. Перл такие вещи волнуют больше, чем меня. Впрочем, возможно, у нее есть на то основания. – Но что мы можем с этим поделать. Если власти решили допустить это, то…

Она останавливает меня взглядом.

– Ну что ты, моя милая. Я сама стану властью.

Последним уроком в тот день был утомительный час управления Землей. Один из братьев дремлет, пока наши скорлупы рассказывают нам о тонкостях геологии. Рассказ начинается с чего-то, что называется бурением. Это когда люди, которым мало было ущерба, нанесенного земной коре, начали копошиться еще и внутри планеты. Впрочем, далеко с этим вопросом мы не продвинулись: с колокольной башни раздался сигнал окончания школьного дня. Мы выбрались из наших скорлуп быстрее, чем брат успел проснуться и закричать:

– Завтра мы продолжим!

Я люблю нашу колокольную башню, возвышающуюся над кампусом, величие и перезвон ее огромных колоколов. Они сопровождают весь наш распорядок дня, как бы напоминая населению внутренних кругов, что именно мы здесь самые главные. Наши побудка и учеба, игра и сон – вот что имеет значение, а не вы. Что с того, что вам хочется поспать подольше? Если колокол звонит в 6 часов утра, чтобы разбудить учеников «Дубов», то пора просыпаться всем.

Отзвуки колоколов все еще дрожат в воздухе над элитной территорией Эдема, самым его сердцем, пока мы бежим к нашим общежитиям. Они состоят из двух-трех спален с общей комнатой для отдыха посередине. До моего появления в «Дубах» Перл была единственной ученицей, проживавшей в отдельной квартире, которую она добыла, безусловно, благодаря своим махинациям и деньгам ее родителей. Когда я прибыла в «Дубы» в середине семестра, то свободных комнат уже не было, поэтому для меня переоборудовали одну из запасных учительских квартир, которая находилась с противоположной стороны кампуса. Она располагалась ближе к надзирателям, зато там у меня огромная спальня, личная ванная и даже небольшая гостиная – предмет зависти других учеников. Особенно Перл. Она не упускает случая напомнить руководству, как одиноко я себя чувствую вдали от сверстников, поэтому я уверена, что как только освободится комната, меня выселят. Ну а пока я имею над Перл пусть небольшое, но все-таки превосходство.

Перл хватает меня за руку и тащит за собой с несвойственным ей волнением. Предполагается, что мы должны быть выше любого проявления чувств.

Обычно мы встречаемся в ее комнате. Но сегодня она ведет нас в мою. Не нравится мне это. Перл любит вмешиваться во все, быть в центре внимания, выделяться на фоне других. И если сейчас она обращает на меня такое внимание, то у нее явно есть на то причина.

– Сегодня вечером отправляемся на прогулку! – сообщает она всем и объясняет, что хочет украсть у какой-то девчонки из внешнего круга титул Снежной королевы, который – по ее мнению – та не заслуживает.

1. Pearl – в переводе с английского «жемчужина». В книге все имена имеют «природную» основу, указывая на какое-либо явление, существо, растение и т. д. (здесь и далее прим. пер.).

2. Yarrow – тысячелистник.

3. Copper – медь.

4. Linx – рысь.

5. Birch – береза.

6. Hawk – ястреб.