Выход в свет книги авторитетного детского психолога, члена Американской психологической ассоциации, заслуженного профессора психологии Джин Мерсер «Что такое привязанность?» является значимым событием для специалистов, занимающихся вопросами эмоционального, социального развития личности и психического здоровья детей.

Привязанность – феномен, связанный с психологическим взаимодействием в системе «мать—дитя», а затем и с другими людьми. Формирование привязанности начинается уже на первом году жизни и к трехлетнему возрасту этот процесс достигает относительного завершения. Однако привязанность не кристаллизуется в детстве, она меняется вместе с возрастом и пережитым опытом.

В этой книге приводятся взгляды на привязанность, заложенные во второй половине XX века, автор планомерно раскрывает основные положения современной концепции привязанности, позволяющие по-новому взглянуть на эту проблему.

Дж. Мерсер убедительно развенчивает мифы и стереотипы, касающиеся феномена привязанности и грудного вскармливания, сложных вопросов усыновления, нарушения формирования привязанности и др.

В одной из глав анализируется возможность влияния отрицательного опыта привязанности в детстве на возникновение психических расстройств. Автор рассматривает вопросы применения психотерапии при решении проблем привязанности. Отмечается, что зачастую понятие «привязанность» трактуется неверно при объяснении аутистических расстройств у детей, психологических проблем усыновленных детей, а также при возникновении поведенческих нарушений в детском и подростковом возрасте. Родители таких детей и специалисты в разных странах мира, в том числе и в России, прибегают к опасным психотерапевтическим техникам, основанным на непонимании феномена привязанности. В США неоднократно использовалась так называемая терапия привязанности (attachment therapy), причинившая вред как психическому, так и физическому здоровью детей и даже приведшая к смертельным случаям.

Автор приводит новые клинические, научные данные о привязанности, которые привлекут внимание практикующих психологов, они будут полезны для специалистов, занимающихся семейным законодательством, поскольку ряд идей о привязанности должен учитываться при решении вопросов о родительских правах, усыновлении и др.

В последние годы в России все больше внимания уделяется решению медицинских и социальных вопросов детства. Так, расширен круг специалистов в рамках профилактических медицинских осмотров детей первых лет жизни, курирующих сферу психического здоровья. В детских садах организуются ясельные группы для самых маленьких детей (от двух месяцев жизни). Решаются проблемы детей-сирот, разукрупняются сиротские учреждения, сокращается численность школ-интернатов, взамен создаются новые формы учреждений, обеспечивающие построение жизнедеятельности ребенка по семейному типу, создаются школы приемных родителей, проходят специальную подготовку специалисты. Дж. Мерсер в своей книге подробно рассматривает эти актуальные для нашей страны вопросы на примере опыта США и ряда других государств.

Изучение ранней эмоциональной и социальной жизни позволяет подойти ближе к вопросам профилактики нарушений психического развития, связанных с негативным действием де-привационных факторов. Становится очевидным, что коррекция эмоциональных расстройств должна строиться с опорой на положения современной концепции привязанности, иначе лечение либо не принесет желаемого результата, либо вовсе может нанести вред.

Книга профессора Дж. Мерсер написана простым и ясным языком, дает четкое и полное понимание психологического феномена привязанности, что позволит книге занять достойное место в библиотеке практикующего специалиста. Книга будет полезна широкому кругу читателей – психологам, психиатрам, педиатрам, педагогам, социальным работникам, а также родителям.

Кандидат психологических наук,
старший научный сотрудник отдела детской психиатрии ФГБНУ «Научный центр психического здоровья»,
доцент кафедры клинической психологии Московского института психоанализа
М. В. Иванов

Предисловие

В первые мысль написать эту книгу посетила меня в зале судебных заседаний. Я наблюдала за процессом над двумя нелицензированными психотерапевтами, которые убили своего пациента-ребенка отчасти потому, что не понимали, что такое привязанность (часть этой истории будет рассказана в главе 7 этой книги). Зачитывалось одно экспертное заключение, затем другое, слово «привязанность» звучало неоднократно, но никто так и не прояснил его смысл. Я взглянула на присяжных: находятся ли они в такой же растерянности? Однако никаких трудностей они, как казалось, не испытывали. Я ждала, спросит ли судья, насколько им понятен термин, уточнит ли прокурор, все ли ясно в этом сложном вопросе. Ничего подобного. Ни один из присяжных не пожелал поинтересоваться этим вопросом.

Во время перерыва я подсела к одному из прокуроров и спросила, собирается ли кто-либо объяснить присяжным, что такое привязанность. Она мило улыбнулась и что-то невнятно пробормотала. Однако было очевидно, что мысли ее заняты не привязанностью, а признанием вины подсудимых. Я не вмешивалась не в свое дело, так как была уверена, что подсудимые виновны и должны понести наказание. Если прокурор и присяжные вынесут приговор без понимания того, что такое привязанность, – что ж, ладно. В итоге «терапевтов» приговорили к шестнадцати годам заключения.

Тем не менее я была в замешательстве. В Америке в XXI веке «привязанность» стала повседневной темой. В этой книге я приведу еще несколько примеров того, как на основании этого понятия выносятся судебные решения. Кажется, что мы живем не в «эру Водолея», а в «эру привязанности». Двенадцать присяжных на том заседании ни секунды не сомневались, что понимают смысл слова «привязанность». Однако, исходя из моего профессионального и преподавательского опыта, могу сказать, что это одно из самых трудных для понимания понятий в психологии. А исходя из опыта дочери, матери и бабушки, я знаю, что понимание привязанности – огромное подспорье для укрепления семейных связей и создания атмосферы любви. И я решила собрать в одной работе все, что на данный момент можно найти по этой удивительной теме.

На судебных заседаниях и в других ситуациях я видела то, к каким последствиям ведут ложные представления о привязанности. За многие годы я ответила на огромное количество вопросов, показавших, что даже специалисты из педагогической и социальной сферы могут быть дезориентированы в теме привязанности («Кажется, это какая-то болезнь, нет? Сепарационная тревога?»). Но как помочь людям во всем разобраться? Научная и клиническая литература, посвященная раннему эмоциональному развитию и привязанности, очень трудна для понимания. Пугает одно только количество страниц написанных на эту тему работ, и это при том, что в современном виде теория привязанности сформировалась не более семидесяти лет назад. Не всякий специалист, не говоря уже о просто интересующихся, отважится проштудировать такой объем текстов.

В этой книге я попыталась отобрать самые важные труды по теме привязанности и кратко их охарактеризовать, делая акцент на самой сущности явления и специфическом применении идей, а не на методологии исследований, статистике и умозрительных клинических понятиях. В книге представлен также материал, который важен в силу того, что существуют большие сомнения относительно его достоверности. Читатели должны знать, что не каждое утверждение о привязанности тщательно валидизировано и проверено практикой. Мне также хотелось показать, как менялось – и продолжает меняться – представление о привязанности. Ни в коем случае нельзя утверждать, что мы всецело понимаем эту сторону человеческой жизни. И лучший способ продемонстрировать это – оставить открытый финал, но не для диких фантазий, а для дальнейших размышлений.

Я постаралась писать эту книгу так, чтобы ее содержание было доступно самому широкому кругу образованных читателей, не имеющих специальных знаний в области психологии детского развития и психопатологии. Здесь я, как правило, не пользуюсь техническими понятиями и терминами, а если они все-таки встречаются, то обязательно сопровождаются подробным определением. Для тех, кому это интересно, я привожу некоторую информацию о методах и результатах специальных исследований, однако эти части при желании можно пропустить. В книге почти нет сведений по биологии, совсем немного данных из области изучения поведения животных, ведь в конце концов в своих эмоциональных связях с членами семьи человек действует не только как животное. Наибольшее количество информации почерпнуто из психологии, психиатрии и антропологии.

Некоторые современные родители без всякого умысла заменяют слово «взрослый» (adult) словом «человек» (human). Это неправильно с точки зрения норм языка, однако в этом заложена глубокая правда. Да, младенец с самого рождения принадлежит к человеческому виду, но человеком в полном смысле слова его можно будет назвать лишь тогда, когда он станет полноправным членом группы и начнет заботиться о других. Именно развитие привязанности становится отличительным признаком настоящего человеческого существа, своеобразным «членским билетом». О том, как это происходит, я и намерена поведать.

Личного опыта жизни в семье недостаточно для понимания природы эмоциональных связей в целом, однако именно собственные переживания способны оживить «мертвую букву» научных рассуждений. Так, в эту книгу я включила несколько историй из собственной жизни. Помимо личного опыта, важным источником понимания привязанности, разлуки и утраты являются созданные человечеством песни и истории. Можно начать с библейских историй о блудном сыне и суде Соломона и закончить современными образцами – сироткой Дональдом Даком, племянниках Микки Мауса, приемной семье Супермена, отсутствующем отце Люка Скайуокера. Чаще всего встречается мотив сиротства или потери одного из родителей. Как поется в одной блюзовой песне, «Без мамы оставшимся детям / Пришлось тяжело, / Когда мать умерла». В последнее время акцент делается на семейных отношениях, которые могут быть неудовлетворительны даже при наличии обоих родителей, как, например, в мультсериале «Симпсоны». Такая характерная для современности ситуация описана в стихах Филипа Ларкина: «Отец и мать нам портят жизнь, / Хотя того и не хотят». Художественные и литературные описания привязанности бывают очень убедительными и яркими, но как источники информации их использовать нельзя, потому что, по сути, они являются результатами переформулировки наших собственных мыслей (за что мы их и любим). Полезно иногда анализировать описания «расстройства и ранней тоски», выполненные великими писателями, или, например, историю о том, как мальчик трех лет ушел из дома, не спросив маму, и больше ее не видел (речь идет о герое одного из стихотворений Алана А. Милна).

Самое трудное в изучении привязанности и эмоциональных связей в семье – отбросить все гипотезы и допущения и начать с нуля. Я надеюсь, что благодаря этой книге ее читателям удастся разобраться в основах того, что значит быть человеком, понять источник глубочайших удовольствий и душевных мук, без которых мы все не принадлежали бы к одной большой семье человеческих существ.

* * *

Выражаю признательность людям, принявшим участие в осуществлении перевода и издании книги на русском языке. Я благодарю Юлию Массино за помощь в организации научных и издательских контактов с российской стороной, Михаила Иванова за научное редактирование текста, Виктора Белопольского за кропотливую работу по уточнению ряда понятий, специальных терминов, проверке адекватности перевода и общее руководство изданием.

Глава 1
Что такое привязанность? Изучение эмоциональных связей

«Я не хочу кормить ребенка грудью, потому что скоро мне отдавать его в ясли. А он будет слишком ко мне привязан», – заявляет мать только что родившегося малыша.

«Как там Сьюзи? Отлично! Ведь у нас даже не было времени подружиться с ней», – говорит отец бойкой годовалой девочки.

Медсестра замечает: «Большую часть времени на работе я помогала матерям сблизиться с их малышами».

Мама малыша говорит своему мужу: «Мне нравятся эти ясли, потому что там постоянно меняются воспитатели. Я не хочу, чтобы Томми привязался к одному из них слишком сильно».

Слова персонажа детективного рассказа: «Он был готов убить – у него никогда не было глубокой привязанности после матери».

Утешая брошенную подругу, женщина объясняет: «Нельзя обвинять его в том, что он стесняется глубоких отношений, ведь его мать ушла из семьи».

Совет бабушки: «Он постоянно с этой пеленкой, потому что не уверен в себе. Надо ее забрать».

Совет другой бабушки: «До этого мы ни разу не видели внука, но прочитали ему сказку – и связь сразу установилась».

В газете описывается, как военный следователь приблизился к заключенному, чтоб «установить с ним связь».

В книге крупного специалиста по разведке говорится, что лидеров террористических групп можно идентифицировать, исходя из их детских переживаний^[1].

Перед тем как принять решение об опекунстве, судья распорядился провести «оценку привязанности».

Понятие привязанности

О чем говорят все эти люди? Ситуации очень разные, но есть одна сквозная тема – эмоциональные связи между человеческими существами, направляющие их чувства и поведение. Подобные связи часто описываются понятием «привязанность». В той или иной форме привязанность – часть жизни любого человека.

Каждый нормальный человек старше одного года любит одних больше, чем других. Мы стараемся проводить больше времени с теми, кто нам нравится, и ищем их, когда нам грустно. Когда мы еще маленькие, то с этими особенными людьми мы чувствуем себя в безопасности. Когда же мы уже взрослые, то стараемся защитить этих особенных людей, если они меньше и слабее нас. Если и я, и мой особенный человек – оба взрослые, то мы становимся любовниками, товарищами, спутниками жизни. Обычно мы предпочитаем самых близких людей. Когда их долго нет рядом, мы тревожимся и горюем, а когда они умирают или бросают нас – мы скорбим. На утрату чужих людей мы так не реагируем. Такая модель эмоциональных связей в той или иной форме присуща каждой культуре и людям в целом. Человек, который одинаково относится ко всем подряд, покажется вам странным, потому что так вести себя, и правда, странно.

Предпочтение конкретного человека другим можно назвать симпатией или любовью. В прессе, на телевидении или просто в разговоре такие слова, как «привязанность» и «связь», часто заменяют более выразительные, но надоевшие всем повседневные понятия. Однако неважно, какое слово мы используем, потому что намерение одно – описать тот факт, что все люди предпочитают быть с одними и совершенно безразличны к другим или даже их не выносят и избегают.

О чем мы говорим, когда используем слово «привязанность»?

Как одно-два слова могут покрывать собой все те смыслы, которые выражены в приведенных в начале главы цитатах? Может ли понятие «привязанность» обладать настолько широким значением? На самом деле ее не так-то просто определить. На мой вопрос, что такое привязанность, один очень опытный и сведущий клинический психолог ответил: «Я не знаю, что это, но, когда я ее вижу, я знаю, что это она».

У привязанности много значений и подтекстов, но самая главная черта привязанности – ее эмоциональная подоплека. Связанные с ней приятные и неприятные чувства – одни из самых пронзительных и мощных. Любовь, преданность, скорбь, печаль, ревность и тревога – все они сопряжены с привязанностью. И двухлетний ребенок, который высматривает в окне возвращающегося с работы папу, и молодой человек, в муках представляющий себе, как его любовь сейчас встречается с кем-то другим, – все они переживают разные по степени интенсивности эмоции привязанности.

При этом привязанность – это не вопрос наших субъективных эмоциональных переживаний. Помимо эмоций привязанности, у нас могут быть и мысли, связанные с привязанностью. К ним относятся наши убеждения и умонастроения об отношениях с другими людьми. Речь идет не только об отношениях любви, но и о наших ожиданиях или даже об отношениях, в которых мы не являемся непосредственными участниками. Вместе эмоции и мысли, касающиеся привязанности, образуют внутреннюю рабочую модель эмоциональных и социальных взаимодействий, чувств, воспоминаний, идей и ожиданий, связанных с межличностными отношениями и установками.

Взрослые часто не хотят говорить о своих эмоциях и мыслях, касающихся привязанности, а дети иногда и не могут. Большинство фактов теория привязанности черпает из наблюдений за поведением привязанности. Зачарованный, сосредоточенный взгляд новоиспеченного отца на новорожденного малыша, нервное хождение матери по комнате взад—вперед из-за никак не возвращающегося домой сына-подростка, плач годовалого ребенка при виде уходящей из дома матери – все это свидетельствует о сопряженных с привязанностью эмоциях и мыслях этих людей.

Меняется ли привязанность в течение жизни?

Приведенные в начале главы высказывания касались людей самых разных возрастов. Все они в той или иной форме выражали привязанность, и, скорее всего, переживали ее. Однако дети, родители, бабушки и дедушки по-разному выражают привязанность в своем поведении, эмоциях и мыслях. Подобно многим другим сторонам жизни, привязанность развивается. Она меняется вместе с возрастом и пережитым опытом.

Естественное развитие привязанности – одна из причин, почему этим словом описываются столь разные явления. В разные периоды жизни поведение, эмоции и мысли, связанные с привязанностью, приобретают характерные для этого возраста особенности.

Проще всего наблюдать привязанность у младенцев и детей от восьми месяцев до двух лет. С выражениями привязанности у таких малышей сталкивались почти все из нас. В них заложены очень сильные эмоции, страстное желание быть рядом с избранным человеком, тревога разлуки и страх приближения незнакомого взрослого (но с незнакомыми детьми все по-другому). На этой стадии развития ребенок обычно боязлив, его пугают громкие звуки, незнакомые места, крупные собаки и даже любящие, но еще непривычные дедушка с бабушкой. Большие группы людей также вызывают опасения и слезы. Эмоции привязанности малышей выражаются в плаче, страхе, смехе и попытках приютиться рядом. Самые распространенные эмоции привязанности у младенцев и годовалых детей – боязнь незнакомцев и сепарационная тревога.

Младенцы и годовалые дети демонстрируют типичные модели поведения привязанности, включающие движение в сторону знакомого, избегание присутствия незнакомого человека, установление/избегание зрительного контакта. Помимо этого, малыши могут протягивать руки или звать избранного взрослого. Когда избранный взрослый возвращается после отсутствия, ребенок демонстрирует особое поведение воссоединения, если же разлука нестерпимо длительна, то ребенок горюет, много плачет, замыкается в себе, у него появляются проблемы с настроением, сном и игрой.

По мере того как малыши начинают ходить, у них появляется другая модель поведения привязанности, в рамках которой они используют знакомого человека как надежную базу. Опираясь на эту базу, ребенок исследует новое пространство вокруг него и незнакомых людей: он ненадолго отдаляется от надежного человека, а потом возвращается, подкрепляя свою уверенность объятиями, словами или просто взглядом. В отсутствие знакомого надежного человека исследование пространства происходит не так легко. Дети в этом возрасте могут также использовать переходный объект, с помощью которого изучают незнакомое пространство. Таким объектом может быть пеленка, соска, игрушка. Однако подобным образом «работает» только «тот самый», а не любой объект. При этом переходный объект не заменяет знакомого человека, и порой для чувства безопасности ребенку требуется и надежный человек, и знакомая вещь.

В дошкольном возрасте дети начинают реагировать на угрозу разлучения агрессивно – приступами гнева, раздражения, истериками. Такое поведение часто становится ответом на утрату связи со взрослым объектом привязанности. Так и наши родственники бабуины разражаются приступами гнева, когда матери перестают носить их на спине. В течение всей жизни гнев продолжает оставаться основной реакцией на потерю и утрату, как и характерная для маленьких детей печаль. Обычно привязанность ассоциируется с положительными эмоциями – любовью и преданностью, но у нее есть и своя отрицательная сторона. Она проявляется, когда объект привязанности исчезает: на передний план выходят злоба, фрустрация, возмущение и глубокая грусть. В длительных отношениях привязанности положительные и отрицательные эмоции зачастую смешиваются. Амбивалентность очевидна в отношениях годовалых детей с матерью, например, в явлении «кризиса воссоединения»^[2], когда ребенок одновременно просит о поддержке и отталкивает ее. Другие примеры: закатывающий глаза подросток, саркастически отвергающий опеку родителей, или трудности, с которыми сталкивается супружеская пара, пытаясь «быть близкими, но не слишком». Вполне возможно, важность отношений привязанности кроется именно в этой слитности сильных, но противоречивых чувств и поступков.

Большинство моделей поведения привязанности формируется к трем годам. К этому возрасту мы уже склонны быть рядом с теми, кого любим, разговаривать с ними, когда нам плохо, плакать и грустить, когда их нет рядом. Частью поведения привязанности становятся приступы гнева и истерики. Взрослея и овладевая контролем над эмоциями, мы научаемся сдерживать и скрывать некоторые импульсы привязанности. Жена военного, видящая, как он отбывает на боевое задание, скорее всего, хочет расплакаться или разозлиться, но она хранит спокойный и бесстрашный вид, чтобы он вспоминал ее именно такой. Ребенок разведенных родителей пытается вести себя так, как будто не переживает из-за того, что папа/мама сегодня не придет. Вдова или вдовец, возможно, не будет плакать на похоронах, но дождется времени уединения и сможет выразить свои чувства привязанности.

Взрослея, мы узнаем о мире много такого, чего не понимаем в юном возрасте, в том числе и некоторые последствия нашей привязанности. Симптомы еще не проявились, а диагноз серьезного заболевания уже вызывает у близких тревогу и озабоченность. Если для маленького ребенка фотография в газете – просто картинка, то у взрослого она может вызвать опасения и тревогу. Супруга замечает, что муж слишком часто болтает с симпатичной соседкой, и как бы досрочно начинает злиться и расстраиваться, хотя, по сути, ничего предосудительного не произошло.

Что понимается под связями?

До сего момента мы говорили о привязанности, любви и симпатии, а также о точках соприкосновения этих чувств и наших мыслей о других людях. А при чем тут связи? Почему мы о них не упоминали? Мы часто говорим о родственных или дружеских связях. «Мать очень привязана к ребенку». «Совместная рыбалка очень нас связала». «Сестра говорит, что ее кошка недружелюбна, но у меня с ней установилась связь». На телевидении, в прессе, даже в суде о связях говорят так, как будто все понимают смысл этого слова.

Изначально под эмоциональной связью подразумевалось развитие положительных чувств заботы со стороны матери и отца по отношению к новорожденному или очень маленькому приемному ребенку^[3]. Когда в подобного рода контекстах употребляют слово «связи», то: 1) имеют в виду чувства взрослых по отношению к детям (а не наоборот); 2) исходят из того, что «связи» приводят к резкому, необратимому сдвигу в эмоциональной жизни родителей; 3) подразумевают, что «связи» необходимы, в первую очередь, ребенку, поскольку благодаря им родители становятся максимально заботливыми.

Со временем некоторые из этих определений подверглись пересмотру и критике, в то время как сам термин «связи» стал использоваться шире и утратил конкретность. Сегодня понятия «привязанность» и «связи» используются как синонимы. Сотрудники учреждений, осуществляющих помощь по уходу за ребенком, часто говорят о том, что помогают установлению «связей» между матерью и малышом (приучают к телесному контакту и демонстрируют маме способности ее чада).

Однако каким бы специфичным значением ни обладало слово «связи», сейчас оно размыто ввиду слишком частого и небрежного употребления. Мы будем пользоваться этим понятием, только предварительно его определив и только в очень узком смысле. Я бы посоветовала всем сто раз подумать, прежде чем употреблять слово, которое может означать разные вещи для разных людей. Понятие «привязанность» – затасканное и многозначное, но его смысл все-таки можно очертить достаточно конкретно. К тому же у нас нет для него никакой адекватной замены, способной описать все соответствующие эмоции, манеры поведения и внутренние рабочие модели, развивающиеся с раннего возраста.

1. Jerrold M. Post, Leaders and Their Followers in a Dangerous World. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 2004; Bumiller E. Was a Tyrant Prefigured by Baby Saddam? // New York Times. 2004. May 15.

2. Mahler M. Rapprochement Subphase of the Separation—Individuation Process // Rapprochement: The Critical Subphase of Separation—Individuation / Eds R. Lax, S. Bach, J. Burland. N. Y.: Aronson, 1980.

3. Klaus M. H., Jerauld R., Kreger N., McAlpine W., Steffa M., Kennell J. H. Maternal Attachment: Importance of the First Post-Partum Days // New England Journal of Medicine. 1972. V. 286. P. 460–463.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?