Отцы

I

Михеич усердно чистил бронзовые скобки тяжелой дубовой двери Крутоярского торгового банка и рассуждал вслух:

– Павел-то Митрич придет, так все узорит… Он, брат, на два аршина под землей видит! Каждое пятнышко… только взглянул, и готово. Хе-хе… Орелко!..

На городской каланче пробило девять, а банк открывался только в десять. Значит, оставался еще целый час, и Михеич «наводил чистоту». Двухэтажное каменное здание банка стояло на высоком берегу большеводной реки Крутояра, и с подъезда открывался великолепный вид и на реку, и на пароходные пристани внизу, и на обывательскую стройку, ломаной линией спускавшуюся по откосу к пристаням. Устав тереть суконкой, Михеич делал передышку и некоторое время любовался рекой. Давно ли тут вон пустой берег был, – так, барки приставали да плоты, – а теперь и пароходные пристани, и каменные товарные склады, и мелкие лавчонки с разной дрянью. И не узнаешь Крутоярска… Людей тоже умножилось. А какие дома везде понастроены! Супротив прежнего-то дворцы дворцами. Да, в гору пошел Крутоярск. Взять хоть банк: прежде-то в тряпочке деньги старики держали, а то и прямо в землю закапывали, – нынче, шалишь, все узнали вкус, как с деньгами обращаться.

– И народ особенный пошел… – думал вслух Михеич, опять принимаясь за свою суконку. – Все на тонком обороте. Всякий норовит живым мясом вырвать из тебя… А не зевай! Не будь дураком… Нет, брат, не прежнее время, чтобы разиня рот сидеть. Умный-то человек горошком катится…

К подъезду банка тихо подъехал старинный тяжелый экипаж, из которого не торопясь вышел седой, степенный старик. Михеич вытянулся в струнку и отрапортовал:

– Раненько изволили пожаловать, Савелий Федорович… Еще половина десятого, а наш банк начинает в десять. У нас порядок – первое дело…

– Знаю, знаю… Ничего, подожду. Время терпит… – Старик с трудом поднялся на крыльцо, остановился, вытер лицо красным бумажным платком и сказал кучеру, чтобы ехал домой.

– Жарко, Савелий Федорович… – залебезил Михеич. – То-то хлеба теперь наливаются после дождей. Да вы пожалуйте наверх, Савелии Федорович. Там попрохладней будет…

– Ничего, я и здесь посижу…

После некоторого раздумья старик спросил каким-то подавленным голосом:

– А Павел Митрич сегодня будет?

– Должны быть-с…

– Так, так… Вот я два раза был и не могу дождаться.

– У них делов весьма даже много. Везде не поспеют – и в суде, и в банке.

– И ведь я тоже по делу, Михеич. В третий раз приехал…

– Уж это что говорить, Савелий Федорович. Конечно, не зря пойдете и себя будете тревожить… Да вы пожалуйте ко мне в каморку, чем тут на крылечке торчать. Еще увидят и скажут: вот Савелий Федорыч в банк приехал. Известно, зачем к нам купцы-то наезжают. Мораль пойдет. А касаемо моей каморки не сумлевайтесь – самые первые купцы сиживали. И так же, вот как вы сейчас, Пал Митрича дожидали… Тихон Сергееич, Афанасий Ефимыч – первеющие люди, а не брезговали.

– И Тихон Сергеич? – с тяжелым вздохом повторил старик и покорно поплелся за Михеичем в его швейцарскую.

Швейцарская, как все в банке, была устроена «на чистоту» – светлая, высокая комната, выходившая одним окном на реку. Михеич хотя и жил бобылем, но содержал все в порядке. А вдруг Пал Митрич заглянет? Ведь у него никто не был на уме… Савелий Федорович перекрестился на образок и тяжело опустился на поданный Михеичем стул. Да, привел Бог и в швейцарской посидеть…

– Я вам так скажу, Савелий Федорыч, – болтал Михеич, останавливаясь в почтительной позе, – конешно, вы купец первой гильдии, и конешно, у вас старинное, родовое дело, а все-таки, по-моему, по-глупому, этот наш банк, пряменько сказать, в том роде как мышеловка… Ведь я все вижу, да. Сперва-то купечество как будто и чуралось его, а потом и пошли. Дверь не затворяется – вот какое дело… Из купечества только и остались нетронутыми вы да еще старик Гаряев, потому при своих капиталах – наплевать вам на наш банк.