Видеосклеп

Глава 1

Плотного телосложения, довольно симпатичный и серьезный на лицо, с обыкновенно уложенными волосами, чуть прикрывающими лоб, в кроссовках, джинсах и белоснежной рубашке – таким шестнадцатилетний юноша по имени Дин Дэннинг предстал перед учащимися средней школы маленького провинциального городка Махкван¹ в понедельник девятого сентября…

Дин вошел в класс, оставаясь под пристальным вниманием пятнадцати пар сканирующих глаз. Хитрые и насмешливые они были направлены на него и, кажущийся робким, юноша почувствовал себя словно без одежды, измазанным дегтем и вываленным в пуху.

Оценивают? Пускай! Дин к этому привык. Он четырежды был исполнителем этой незавидной роли. И все же ему было неприятно. Он стоял будто перед расстрельной командой жестоких и бессердечных подростков. Перед ним сидели наследники общества, продолжатели родов, внуки зловредных старушек, вечно сующих носы от безделья и скуки в чужие тайны и дела. Нужно было правильно себя зарекомендовать, поставить, показаться с удобного ракурса, подобрать нужный ключ к дверям чужого коллектива.

Дин стоял и старался ни на кого не смотреть. Он лишь окинул присутствующих взглядом, ни на ком его не задерживая, и уставился на учителя – сорокалетнюю женщину в прямоугольных очках.

– Класс, внимание! – сказала она. – В нашей школе новый ученик. Пожалуйста, проявите дружелюбие и понимание.

– О-о, свежая кровь! – раздался неприятный, грубый голос откуда-то с галерки, и по классу раскатился смех.

– Симпатичный пацанчик, – сквозь гам ввернула девушка с передней парты, ближе всех находившейся к Дину.

Юноша осторожно скосил глаза и увидел блондинку. С первых же секунд лицо ее показалось прекрасным – чуть продолговатое, с прижатыми ушками и маленьким носом; с большими, скорее синими, чем голубыми, глазами и высоким, гладким лбом – лицо приятное во всех отношениях, изображенное на аккуратной голове, завершенной, собранными на затылке, белыми шелковистыми прядями. Чуть раскрытыми, в меру пухлыми губами девушка посасывала краешек пишущей ручки, с подобострастием искушенной людоедки уставившись на Дина. Удивительно было увидеть подобную мордашку в этой заброшенной Богом дыре. Идеальная внешность девушки, которой Дин уже показался симпатичным!

– Как звать? – кто-то крикнул из центра.

И юноша тут же перевел внимание, столкнувшись с недоверчивыми физиономиями, по большей части мужскими. Повторно вернуться к блондинке он, конечно же, не посмел, но мужества смотреть на класс в Дине явно оставалось недостаточно. Пришлось опять уставиться на учительницу.

– Скажи нам свое имя и фамилию, – вторила она вылетевшему из класса вопросу.

– Меня зовут Дин Дэннинг, – быстро и громко ответил новичок.

– Дик Лемминг? Как бурундука? – вновь передразнил с галерки какой-то хмурый, смуглый парень и по классу снова пробежали отрывистые смешки.

– Дин Дэннинг! – вынужден был повторить новичок, спокойно смотрящий поверх торчащих из-за парт голов.

– Класс! – одернула учительница. – Успокоились! Шутить будете на перемене!

Женщина дотронулась пальцами до очков и, чуть меняя их позицию на крепком греческом носу, с величием генеральши оглядела казарму, словно выискивая свободную койку для прибывшего новобранца.

– Бауэр сейчас болеет, можешь временно сесть за свободную парту, – наконец объявила она. – И к доске ближе. Потом сам выберешь, где тебе удобнее.

– А можно поменять его на Итана? – попросила одна из девушек.

– Зачем это? – тут же воспрепятствовал сосед. – У кого я списывать буду, ты дура что ли?

– Итан! – окликнула учительница, вооружаясь указкой. Чуть подтолкнув новичка в проход меж парт, и подождав, когда он усядется на предложенное место, приготовив тетрадь и учебник по истории, женщина шагнула к висящей на стене карте и начала урок.

– Ты чего как не родной? – прошептали справа, и Дин заметил протянутую через проход руку, которую с облегчением пожал.

– Дин.

– Хобб Кёллер, рад знакомству, – представился сосед, наклонившись вбок, и продолжил: – Надолго сюда?

– До конца урока точно.

– Я про нашу деревню.

– А-а. Самому хотелось бы знать.

– А как оно вообще? – не унимался Хобб.

– В смысле? – не понял Дин, уставившись на него.

– Хобб! Я же сказала, обо всем расспросите на перемене! – раздался голос учительницы, и юноши были вынуждены прерваться, хотя бы до тех пор, пока Дина не ткнули сзади с похожими расспросами.

Хобб заступился, велел всем отстать и настроился на обучение.

– Пиледжи тетка строгая, с ней не забалуешь, – лишь буркнул он и замолчал почти до самого звонка.

На протяжении всего урока Дин чувствовал себя сконфужено. Испытывая постоянное напряжение и пытаясь сфокусироваться на учителе, он замечал лишь учеников с их голодными, красноречивыми взглядами, сами за себя говорившими. Повседневная, заунывная школьная скука была развеяна его присутствием. «Свежая кровь», как сказал смуглый паренек на задней парте и похоже ее давненько в эту вену не вливали.

Закрепленный опыт последнего такого знакомства Дин получил тремя годами раньше в Портленде, но подобное здесь, скорее всего, не пройдет. Там Дина почти и не заметили, он быстро подобрал подходящее поведение, легко нашел общий язык и постепенно проникся принятой в классе философией. Особо не выделялся, даже в прошествии года, но и не прибывал в тени.

Ничего, спустя два-три месяца бывшая фотография покинутого класса уже заменится другой, и эти подозрительные физиономии Дин сможет перечислить поименно. Лишь остается подождать и выдержать натиск, а он, судя по всему, обещает быть не слабым.

За десять минут до конца урока новичок перестал обращать внимание не только на учителя, но даже на учеников. Ему хватало времени, чтобы придумать выгодную сказку. Рассказами о веселом Портленде их вряд ли можно будет искусить, но вот истории о его ночной стороне могут получиться занимательными. Пусть Дин еще и не познал ни клубных вечеринок, ни алкоголя, ни женщины, зато умел интересно фантазировать, и это не раз приносило ему пользу, хотя бы для самоутверждения в компании, тем более незнакомой. Бары, спиртное, проститутки – начало, в общем, не плохое, а если подобный салат ко всему прочему сдобрить острым соусом из пары где-то услышанных баек, сие блюдо каждому придется по вкусу. Главное не перелить, иначе Дин сразу попадет в разряд выскочек. Однако чтобы ложь осталась незаметной, лжецу нужно находиться в спокойствии, а Дин сейчас прибывал далеко не в лучшей форме. Сказался все же стресс от перемены места.

Это был уже пятый переезд Дина Дэннинга за всю его непростую шестнадцатилетнюю жизнь. Переезд прошел с большими осложнениями, безжалостно круша весь устоявшийся уют и перечеркивая принятые правила. Вновь незнакомый дом, который нужно обживать; опять привычки странные, к которым нужно привыкать; снова чуждые законы, какие нужно соблюдать; и только мечты останутся прежними. Мечты, далекие, но желанные, прибывавшие за гранью семейного признания. И хотя их называли: детскими, наивными, смешными и даже оскорбительно глупыми, они, на протяжении долгого времени, держали на плаву их почитателя, согревая его трепетную душу обманчивыми надеждами на будущее, которое у него забирали его же собственные родители.

Сначала юноша упорно не хотел подчиняться, продолжая строить новые планы, затем смирился и просто перестал им следовать, поняв, что скоро все рассеется словно туман. Дина принуждали жить одним мгновением только здесь и сейчас, приучали к готовности бросать и расставаться. Он, конечно, мог иметь свои личные вещи, но лишь попадавшие в свободное место в трейлере; мог завязывать знакомства, но не имел права сближаться и заводить друзей; мог любить бейсбол, но лишался возможности быть постоянным членом одной команды. Одиночество постепенно сгущалось над Дином, холодною рукой хватало за горло, иногда заставляло выть, а временами бросало на стену. И в последние месяцы, предвкушая очередную миграцию, он особо ощущал гнетущую пустоту в своем юном, но по-взрослому израненном сердце.

Так будет продолжаться еще целых три года, пока юноша не поступит в университет и не покинет эту странную парочку неудачников, зачавших, родивших и воспитавших его неизвестно зачем. А то уж ему начинало казаться, что он навечно обречен дрейфовать в их сопровождении, чувствуя себя вместо домашнего питомца, о котором вспоминают уже отъехав на внушительное расстояние, при беглом перечислении вещей: видео, одежда, посуда… а канарейку взяли? И более печален факт, что Дину не разрешали завести даже ее! Видите ли, дорогая мамочка очень жалостливое создание и за свою жизнь уже успела оплакать двух кошек и белую мышь, мол, с нее порядком хватит! А на предложение купить ему черепаху, она ответила, что заведомо знать, как некая ползучая табакерка переживет тебя лет на сто – это уж слишком! Одна ее насмешливая рожица, торчащая из-под панциря, будет ужасно маму раздражать, да и что это вообще за зверь? Не обнять его, не погладить, а у того, какое можно потискать, уж больно краток век. Надо отметить, что отец – инициатор постоянных переездов и главная фигура затаившейся детской злобы – поежился при этих словах и с каким-то пренебрежением покосился на маму.

Да, Дин не скрывал, что жизнь его ущербна и многократно побита, хоть и старался не показывать обиды. Мысли и фантазии оставались единственными его компаньонами, постоянными, надежными спутниками, каких никто никогда не увидит, не отберет, не запретит. И он стал размышлять, уходить в себя, придумывая образы, картины, истории и случаи, не произошедшие с ним. Юноша так часто прятался за ними, что окончательно возненавидел реальность, а при встречи с новыми людьми, спрашивающими о прошлом, вооружался сказками, пережитыми в воображении.

И вот оно новое место непродолжительной дислокации их семьи. Новый упадок сил, новое разочарование, новая грусть и будущая платформа для мысленного развития вероломно прерванной пьесы. Оставалось держаться и замыкаться в себе. Никто больше не узнает, чего Дин хочет, никого он больше не попросит ни о чем! Он станет для всех хладнокровной ящерицей, покроется непроницаемой чешуей!

Звонок!

Дин сразу очнулся от мыслей и, хлопнув учебником, поднялся из-за парты.

– Следующая алгебра, перепрыгнем всей толпой, – с улыбкой сообщил Хобб. – Тебя сейчас начнут обнюхивать, но ты не тушуйся.

Класс неторопливо потянулся в коридор, где разбился на кучки и, повернув за угол, рассредоточился по шкафчикам.

Хобб оказался в стороне, но Дин не успел ощутить одиночества, так как мгновением спустя был удостоен обещанного внимания.

Первым подошел маленький парень в очках, на вид которому можно было дать не больше четырнадцати лет. С угрями на щеках и лбу, он выглядел довольно мерзко и, молча стоя у раскрытой Дином дверце, будто изучал его как никем неопознанный вид.

– Сейчас алгебра, ты в курсе? – наконец сказал он скрипучим голосом, насмешливо щурясь за широкими круглыми стеклами до блеска начищенных очков.

– Да,– ответил Дин, – я знаю расписание.

Стараясь казаться дружелюбным и приветливым, он выжал слабую улыбку, и уже хотел, было, спросить имя собеседника, как вдруг тот отшатнулся и, резко повернувшись, словно заметив надвигавшуюся лавину, поспешил прочь, лавируя среди более высокорослых школьников, как напуганный поморником пингвиненок.

– Здорово, чувак! – громко крикнули сзади.

Дин вздрогнул и обернулся, увидев выросшую ниоткуда пару бесшабашного вида подростков.

– Привет, – невнятно выплюнул он, временно опешив.

В первом парне Дин сразу же вычислил смуглого, отпускающего плоские шуточки с галерки. Он был крепким, высоким, черноволосым, с толстыми бицепсами и чуть загнутым книзу тонким носом, и смотрел пустыми, какими-то бесцельными глазами, щедро изливавшими опасность. Второй, который поздоровался с Дином, был не менее внушителен – мускулистый, не уступавший ростом смуглому, с массивным ковбойским подбородком и темными короткими волосами, «ежиком» торчавшими вверх. Мутным, туповатым взглядом он уперся в новичка, будто в препятствие и, вероятно, выбирал – будет ли лучше пройти его насквозь, или же просто перешагнуть.

– Откуда к нам? – спросил он.

– Из Портленда, – уверенно ответил Дин, быстро справившись с предательской робостью.

– В Орегоне? И что там? Тухло?

– Ну почему же… – протянул новичок, чуть выждав для ответа и, понимая, что с такими рассусоливать нельзя, постарался прибавить агрессии: – Слушай, я родителям не приказываю, где надо, там и селятся. Да и мне наплевать, лишь бы школу закончить, а там уж…

– Да, брат, приходится приспосабливаться, пока во всем от них зависимы. Ни свободы, ни бабла, – подытожил крепыш, отведя взгляд в сторону и с удвоенным невидимым прессингом снова уставился на Дина. – Кстати, насчет бабла. Не выручишь десяткой? Очень надо.

– Я бы выручил, – солгал собеседник, прекрасно осознавая риск приближавшейся угрозы, – но на сбор школы ушел весь мой карманный бюджет. Родители сэкономили.

– Скупые у тебя родители, однако.

– Идем, Гарви, – жженым, глухим голосом вдруг оборвал смуглый спутник, за всю беседу даже не посмотревший на Дина.

– Ладно, еще поговорим, – сразу же закончил собеседник, и пара в кожаных черных косухах вальяжно переместилась к противоположной стене, где их вниманием завладела другая жертва, с которой они поступили гораздо фамильярнее – с грохотом железного шкафчика, расплющив ее о дверь. Толпа расступилась и осталась глуха к скандалу ее не касающемуся.

Не зная местные уставы, не вмешивался и Дин. Брезгливо отвернувшись от места экзекуции, он направился вперед, по пути сталкиваясь с Хоббом.

– И это все, кому я показался интересен? – с наигранным безразличием процедил Дин, поднимаясь на второй этаж.

– Кто ж к тебе сунется, когда ты под прицелом Коршуна.

– Какого еще Коршуна?

– Индейца видел?

– Ну да, но разговаривал я с Гарви.

– Имеешь дело с Гарви, значит, имеешь дело и с индейцем Лестером. Там третий еще есть, но он в школу не суется, его исключили в позапрошлом году. Настоящий отморозок! Лучше не нарывайся, предупреждаю сразу.

Дин кивнул.

– Чего они хотели? – спросил Хобб.

– Интересовались, откуда я приехал.

– И только?

– Пока да.

– Вот именно – пока! Держи уши на затылке и постарайся быстро с ними разрулить, иначе не отвяжутся. Так-то они смирные, главное не ложись под них и не пытайся оседлать. Как говорила наша биологичка – порвут, как питекантроп пальмовый листок!

Парни засмеялись и вошли в класс.

Снова любопытные взгляды, на сей раз больше женские. Вот троица весьма заурядных на внешность девушек изучает его. У одной, низкорослой, но вполне приятной на лицо, очень толстые бедра и зад; у другой совершенно несимпатичная физиономия с черными, густыми бровями и раздражающе тонкими губами; а у последней слишком широкие скулы, причем такие, что рот на них выглядит как островок, хоть и рот довольно мило сделанный. Нужно было пройти между рядами за Хоббом, а значит и около этой троицы.

– Привет, – с довольно милой улыбкой остановила чернобровая девушка.

– Привет, – буркнул Дин, притормозив у парты.

– Дэннинг, да? – подхватила другая.

– Как дела? – поинтересовалась третья.

– Да все замечательно, как у вас?

– Я Труди Бургин, – представилась низкорослая.

– Я Пейдж Смедли, – продублировала чернобровая.

– А меня зовут Хельга Майер, – закончила скуластая.

– У тебя немецкое имя, если не ошибаюсь… – заметил Дин, улыбнувшись.

– Ты прав, – согласилась она.

– Ну что ж ты хочешь, тридцать процентов жителей Монтаны выходцы из Германии, – заявила Труди. – Ты постоянно будешь натыкаться на подобные фамилии и имена. Еще у нас норвежцев много.

– Вот зануда! – воскликнула Пейдж, шутливо стукая подругу ладонью по плечу. – Уже и расписала расовый состав! Ему какая разница?

– Он спросил!

– Он поддерживает разговор и пытается нас узнать, а ты всегда все портишь своими нелепыми уточнениями!

– Я согласна, – поддержала Хельга, сразу принимая участие в потоплении лишней конкурентки.

Заумных мальчики не любят, так, во всяком случае, было принято считать, а значит, их остается двое и вряд ли новичок выберет себе подругу с бровями-грядками, где можно овощи выращивать.

Раздался спасительный звонок.

Дин быстро переглянулся с Пейдж и Труди, задержал взгляд на Хельге и сделал крупный шаг к своей парте.

– Могу я сесть на то же место? – спросил он.

– Падай! – одобрил Хобб. – Нас как химичка рассадила, так мы и стараемся везде сидеть при посещении общих уроков. Как впечатление?

– От девочек? Ну, в общем-то, никак.

– В точку! Я когда впервые услышал имя Труди Бургин и рожи увидел ее подруг, полчаса от смеха по полу катался.

– А Хельга вроде ничего…

– Ой, насмешил! – прыснул собеседник. – Ничего – значит пусто, какое мнение может быть о пустоте?

Ученики расселись по местам, но гам не затихал. Кто-то вошел в класс, Дин перевел внимание на дверь и впился взглядом в двух красоток, одною из которых была та самая блондинка с глазами искушенной нимфоманки, какую он надеялся встретить еще хоть раз. Теперь новичок мог на мгновение рассмотреть ее полностью.

Облегавшая короткая джинсовая юбка, ноги длинные, словно вылеплена гением фигура. Вторая девушка не хуже – огненно-рыжая, в вельветовых брючках, с взглядом канадской рыси.

– На что это ты уставился, бурундучок? – спросил Хобб, наклоняясь и дергая Дина за рукав. – Орешки не про твои зубки.

– Кто они?

– Главные объекты мастурбации от тринадцати и выше. Гляди-гляди, но пробовать не смей!

– А пощупать?

Хобб снова прыснул и сказал, запрокинув голову:

– Да тебе кишки вырвут лишь за один такой вопрос.

– Попытаюсь угадать… уж не Коршуны ли?

– Нее, эти с ними не трутся, хотя могли бы. Вон, у окна, такой накаченный блондин, Итан Пайп. Рыжая его, а с белой в прошлом году что-то намутил его приятель. То ли невинности лишил, то ли аборт помог сделать. Подробностей не знаю. Она сейчас вроде и с ним, и не с ним, не ясно. Но первая же вечеринка все расставит по местам. Вон они как раз к нему подошли, тот, в сиреневой рубашке, который задом уселся на учительский стол.

– Вижу, – ответил Дин. – А названия у орешков есть?

– Белая – Сондра Плат, рыжая – Николь Дилэни, – пояснил Хобб, затем судорожно вздохнул и нагнулся к уху соседа. – Трахнуть бы обеих, а после хоть в пекло адское…

      Новичок усмехнулся.

– А что за пацан на передней парте, мелкий такой, в очках?

– Лью Карсон – слизняк, сексот и прихвостень избранных.

– Кого? – не понял Дин.

– Ну, избранных, богатеньких, красивых! Великолепный кружок! Ты, блин, как с Луны свалился. В каждой школе встречаются подобные разделения. В Портленде разве такого не происходило?

– Не замечал. Особо одаренные и зажиточные в нашу школу не захаживали, да и в классах никакого разделения не было, никто не выпендривался.

– А-а, понял. Значит повезло. Придется тогда кратко ввести тебя в курс дела… – Хобб прервался и обернулся на хлопнувшую дверь.

Класс стих, появился учитель математики – высокий, широкоплечий человек с густыми седыми усами.

– Черт, Йети как всегда обломит… – продолжил сосед. – Ты знаешь, я на уроках не треплюсь, давай оставим до перемены. Будет длинная, на улицу пойдем, там всех и увидим.

– Странная фамилия – Йети, – прошептал Дин. – Эскимос что ли?

– Это погоняло его, дурик.

– Сели все! – гулко громыхнул голос этого важного человека.

Шепот стих и даже бороздящая воздух муха испуганно прикорнула на лампе, выключив жужжание своих пропеллеров.

– Кто отсутствует? – грубо спросил учитель с интонацией палача и раскрыл журнал, словно список приговоренных к казни.

Глава 2

Белое солнце замерло напротив школы. Его по-летнему горячие лучи плавили лужайку перед лестницей, прожигали стекло, заливали классы и залы. Было жарко и душно, но небо уже посылало осенних глашатаев с севера в виде нескольких полупрозрачных приведений, проявившихся какими-то обрывками, словно подхваченные ветром подвенечные платья, сорванные с несуществующих невест.

При наблюдении подобного облака бабушка Дина Дэннинга всегда говорила, что это где-то расстроилась свадьба.

С мыслями о ней, бутербродом и баночкой пепси Дин устроился на боковых ступенях лестницы главного входа в школу. Здесь от колонны падала обширная тень, защищая от дикого солнца. Не спеша, отпивая и откусывая, юноша глядел в небо, прикрывая лицо рукой, которой держал бутерброд.

Бабушка – мать отца, миссис Мод Дэннинг – единственный человек в жизни Дина, которого он по-настоящему любил, к словам которого прислушивался и всегда их помнил, несмотря на то, что встречался с ней всего несколько раз. Мод была виолончелисткой, к сожалению заурядной, но незаменимой для оркестра, с каким провела большую часть своего времени, не пропустив не одного выступления частых гастролей, фестивалей, конкурсов и прослушиваний. Оставшаяся вдовой задолго до рождения внука, она была еще более одинока, чем он. Жила на чемоданах и не на что не надеялась. Подобный образ жизни, испортивший Дину детство и половину юности, был унаследован отцом, хоть его профессия к музыке не имела абсолютно никакого отношения.

Дин часто думал о бабушке, особенно в часы невыносимого угнетения. Ночью, глубже зарываясь в подушку или на звезды глядя в окно, он знал, что где-то, на другом конце континента Мод, в борьбе с тоской, возможно, делает то же самое, думая о внуке, а значит, в эти часы одиночества они помогали друг другу.

«Если кто-то о тебе вспоминает, значит, ты уже не одинок» – это тоже принадлежало ее словам.

Мод умерла более трех лет назад в феврале месяце. Мать сильно тогда простудилась, и Дин был вынужден остаться с ней, не смотря на обещание отца взять его на похороны. Что ж, еще одна капелька злобы в переполненный стакан молчаливой ненависти. Теперь Дину не о ком больше думать, теперь и о нем никто больше не думает. Три года ночное небо остается пустым, звезды мертвыми, а он одиноким. И такое продлится еще несколько лет, какие нужно пережить, спрятать подальше все чувства, абстрагироваться от фантазий, стать роботом, углубившись в знания, в чем Дин пока не особо преуспевал. Но в противном случае он не сможет поступить в университет, а значит, и вырваться из родного, вечно меняющего адрес, дома.

– Вот ты где! – раздалось сзади, и Дина хлопнули по плечу.

Он вздрогнул, дернул рукой и уронил опорожненную банку пепси, которая звонко застучала по ступеням и выкатилась на асфальт.

– Извини, не хотел тебя напугать.

– Ничего, я просто задумался, – ответил юноша, оборачиваясь на Хобба Кёллера, присевшего рядом.

– Мы же вроде направлялись в столовую? Куда ты исчез?

– Меня снабдили небольшой порцией закуски, а казенный обед сейчас просто не полезет.

Хобб улыбнулся и попробовал доплюнуть до укатившейся банки.

– Конечно, новая обстановка, волнение, – сказал он. – Понимаю.

– Спасибо, – ответил Дин, грустно улыбнувшись в половину рта.

– А тебя там спрашивали…

– Вороны?.. Ой, брр… Коршуны?

– Нет, Хельга Майер. Брюнетка, с ковшом от «Катерпиллара» вместо челюсти.

– Ты сам-то, что о ней думаешь?

– Не знаю. Если ничего лучшего нет, можно и к такой в темном углу прижаться.

– М-да… – разочарованно протянул Дин. – Ты только не обижайся Хобб, я еще не ко всем присмотрелся, но все-таки девчонки у вас не ахти. Не считая тех двух длинноногих выскочек естественно.

– И Брины! – уверенно добавил Хобб.

– Брины?

– Ты сидел на ее месте.

Чтобы не спорить о той, кого еще не видел, Дин молча кивнул.

– Хватит о бабах, я лучше с друзьями тебя познакомлю. Вставай, пройдемся! Они где-то тут разбрелись.

Новичок повиновался и последовал за Хоббом. Вместе они вышли на лужайку перед школой и, сощурившись от настырных солнечных лучей, пересекли ее, оказавшись под сенью огромной желтой сосны² – символа штата Монтаны.

Здесь на траве отдыхало несколько ребят-одноклассников: трое парней и две девушки.

– Греемся, придурки!? – своеобразно поприветствовал Хобб, приседая на корточки. – Хочу вам кое-кого представить…

Вся пятерка сразу же обратила внимание на Дина. Он стоял против солнца, и белая рубашка на нем сияла, как оперение ангела.

– Хэлоу, – поздоровался первый. Сидя к дереву спиной, он лишь чуточку отпрянул и протянул вверх руку.

– Дин Дэннинг, – ответил новичок, наклонившись за крепким рукопожатием.

– Свен Фишер, – представился парень, у которого было очень доброе, но серьезное лицо, тонкий нос и впалые щеки.

Новичок перешел ко второму парню, полулежащему на траве, с кудрявой головой на коленях пятнадцатилетней девочки, приятной на вид, с большим количеством русых косичек, заплетенных на африканский манер.

– Дин, – снова повторил новичок.

– Рот Роббинс. А это Ида Ранинг.

Дин пожал руки обоим и шагнул за дерево, где скрывались остальные. Парень – невысокий и чрезмерно упитанный – держал в руке айфон; девушка – мулатка, с европейскими чертами лица, больше походившая на арабку, чем на смешанную с белым африканку.

Толстяк назвался Альфредом Неффом, а мулатка – Зельдой Мьямба.

– Играешь в американский футбол? – вдруг поинтересовался Свен Фишер, оборачиваясь назад.

– Не пробовал, – отозвался Дин. – Я больше по части бейсбола.

– У-у, такого ты здесь не найдешь. Мы народ жесткий, или футбол или ничего. Есть еще секция тенниса, но это больше по женской линии.

– А что, у вас все пацаны в командах?

– Нет, конечно, в том-то и вопрос, нам вечно людей не хватает…

– Я, например, плевать хотел на футбол. Сам бы с удовольствием в бейсбол поиграл, – вступил кудрявый Рот Роббинс. – И зайки моей не нравится.

– А что хорошего? – отозвалась Ида, самая младшая в этой компании. – Тупая крестьянская игра, как трактора на пашне. – Она хихикнула, глубже запуская нежную кисть руки в жесткие кудри молодого человека и легонько сжимая их в кулаке.

– Э-э, что ты делаешь, мне больно! – завопил Рот. – Поцеловала б лучше.

– И я плевал, – ввернул толстяк.

– Ты вообще помалкивай. Уж кому-кому, а тебе спорт просто необходим! – разобрался Свен, постучав затылком о кору дерева.

– Уф, – выдохнула мулатка, – ну и духота! В августе прохладнее было, вам не кажется?

– Да-да, – подтвердил Хобб, жестом опуская Дина на корточки.

– Беру свои слова обратно… – прошептал тот.

– По поводу чего?

– По поводу девушек.

– А-а-а… – Хобб усмехнулся и, резко перекатившись через себя, развалился на газоне.

– Не усни, бродяга, скоро литература, – предупредила Зельда. – Дин, ты идешь?

– Да.

– Блин, все идут, а я с гуманитарием давно бы покончил, если б не обязательный английский и французский в нагрузку. Блин, и зачем я его взял? В физико-математическом все эти сопли не понадобятся, – пролепетал толстяк Альфред, снова уставившись в экран «Айфона» и что-то набирая там.

– Пузырь, ты глупый что ли? – воспрепятствовал Свен. – Туда полшколы ходит лишь для того, чтобы на училку лишний раз позырить. Мне ведь тоже литература по барабану, но мисс Дебора Грейсмит, это нечто! Эй, новенький, ты еще с ней не встречался? Двадцатипятилетняя стройняшка, с задницей от Мадонны³, на сто очков опережающая даже Сондру.

– Опять ты со своей Сондрой! – фыркнула Ида. – Мало тебе Макс за нее надавал в прошлом году?

– Кто!? Мне!? – озлобленно выкрикнул парень, вскакивая на ноги. – Ты была там, ты видела? Я ему вломил ничуть не меньше!

– Спокойно, Свен, сбавь тон, – посоветовал Рот.

– Да, гаврик, ты чего-то сегодня очень буйный, – вмешался Хобб.

– Вот ты только не лезь! Тебя, черт возьми, еще не хватало! Да и вообще пошли вы все! – бросил на прощанье Свен, и стремительно направился в школу.

– Внутренние разборки, не обращай внимания, – заверила Зельда, ближе двигаясь к Дину.

В синих джинсах, голубой майке и со светло-коричневым лицом на зеленом фоне газона она казалась аппетитной и знойной. Лицо девушки было повернуто в его сторону, но Дину неловко было рассматривать его дальше. Будто бы привлеченный какими-то звуками у школы, он отвернулся туда.

– А кто такой Макс? – спросил он через секунду.

– Макс? Макс Хоган.

– Тот, кто на столе сидел, – вступил Хобб. – Я тебе его показывал. Трахаль Сондры.

– Таки прямо и трахаль! – воскликнула Ида.

– А то! – вставил Рот, безрезультатно пытаясь склонить женскую головку к своим губам.

– Нет, они вместе лишь за руки держатся, – сказала, ухмыльнувшись, Зельда и захохотала. У нее был довольно звонкий голос и смех, но слух это не резало, а скорее бодрило.

– Эй, приколисты, вы не опоздаете? – донесся из-за дерева приглушенный басок Альфреда. – Семь минут одиннадцатого.

Все поднялись как по команде и торопливо засеменили на урок литературы.

Свен Фишер оказался прав, Дебора Грейсмит была довольно очаровательной особой, не лишенной к тому же и юмора. Как и Дэннинги, она не являлась коренной махкванкой и приехала сюда, скрываясь от бывшего бой-френда – бандита и торговца наркотиками – с каким ей не посчастливилось сдружиться в Биллингсе, где она провела детство, где остались ее еще довольно молодые родители и малолетняя сестра, и куда Дебора возвратилась после окончания университета. Она не хотела причинять своим близким проблем, но, прибывая в родном городе, словно притягивала их и не только к себе. Избрав бегство, Дебора, возможно, поступила очень мудро, освобождая всех.

Приехав в Махкван поздней весной и сняв небольшой домик на окраине, молодая учительница, против своей воли, сразу произвела на горожан весьма дурное впечатление. Поначалу ее приняли за манекенщицу, скрывавшуюся от налогов, потом за «черную вдову», подыскивающую очередного зажиточного, престарелого, деревенского перца. Женщины сразу ее невзлюбили, старушки начали подозревать, старички щипаться, а мужчины кадрить. Но стоит отдать ей должное, на все провокации Дебора отвечала довольно сдержанно, хоть и пресекала их в туже секунду. Так продолжалось до самой осени, пока добропочтенные махкванцы не узнали, что привидевшееся им зло, поселившееся на окраине, на самом деле – учительница старших классов, собравшаяся наставлять на путь истинный их ненаглядных чад.

Весь год мисс Деборе Грейсмит пришлось доказывать свою компетентность. Она преподавала не только литературу, но также английский и французский языки. Здесь было так принято. За недобором учительского состава некоторые вели по два, а то и по три предмета. Но Дебора справлялась и справлялась хорошо, подходила ко всему добросовестно, была ответственной и знающей, а за простоту в общении и золотой характер дети сразу ее полюбили и, не смотря на то, что на ее уроках была возможность «погудеть», никто не смел этого делать. Вскоре, убежденные положительными детскими отзывами, Дебору стали уважать и родители, а значит и остальные жители Махквана. Девушки хотели быть похожими лишь на одну мисс Грейсмит, мальчики видели в ней своих будущих жен.