Отзывы на книгу «Огородные пугала с ноября по март»

Осокин – истинный народник нашего времени, и, пожалуй, один из самых глубоких мистиков. Потому что его мистика опирается не на городское интеллигентское правдоискательство, а на живые традиции народов нашей многонациональной страны. Русского, татарского, коми, и массы других национальностей, которые Осокин одинаково любит и одинаково тонко чувствует. Любовь к живому народному мифу, любовь к родному пространству и любовь к человеку – вот главные ингредиенты его философии.

Его письмо может быть сюрреалистическим, может быть очень простым, но всегда оно прозрачно и понятно – иногда как заговор, как страшная сказка, иногда как вещий сон, иногда как исповедь, иногда как молитва. Но чаще всего – как шаманское путешествие внутрь сознания.

Даже у гениальных авторов не все произведения одинаково хороши, и в этой книге есть сочинения, которые мне показались вторичными и недоработанными, но их меньшинство. А большинство – по-настоящему выдающаяся литература, «живая классика», как модно говорить, достойная самого широкого признания. Не коммерческий бестселлер, не тусовочная «актуальная литература», а глубокая, идущая от сердца, которая рано или поздно займёт место на одной полке с Ремизовым, Белым и другими нашими признанными мифотворцами.

Не хочется писать о Денисе Осокине – «один из самых интересных русских писателей XXI века». Не хочется и не следует, ибо Денис Осокин – не «один из», а Денис Осокин – это только Денис Осокин, это именно его проза, и ничья иная. Нельзя сказать, что он рвёт традиции и выламывается из них. Нет, его коммуникация с читателем обеспечивается именно вниманием к литературной традиции рассказывания историй. Просто эта традиция очень разнообразна, и Осокин в этом разнообразии совершенно искушён. Но далее начинается волшебство: зная о достижениях литературы, Осокин пишет так, что какой-либо литературности в его произведениях нет. Есть – жизнь. Жизнь. ЖИЗНЬ. Тайны жизни. Даже если Осокин пишет о смерти. Впрочем, и смерть – часть нашей земной жизни.

Очень люблю у Осокина "Небесные жены луговых мари" и "Овсянки". Какая же это потрясающая проза. Наверно, и любой другой читатель скажет, что это два его лучших произведения. В этом сборнике есть они оба, и "История зеркал Усть-Сысольска", и много других, менее известных рассказов, написанных в его узнаваемой манере.

По-настоящему странная русская литература появилась в начале двадцатого века. Конечно, до этого были Гоголь, князь Одоевский, Крылов со своей "Почтой духов", но лютая дичь началась с приходом 20 века. Олени и бобэоби Хлебникова, пахнущая цветами женская промежность Хармса, "капкан для ловли блох — Бог?" Асеева. Чего только тогда не было? И "танцы с коровами" и "флейта водосточных труб", после них пошли такие вещи, как "Котлован", "Мы՞, "Мим" опять же. Потом вроде немного улеглось все. Писали о колхозах, да о всякой серости. И вдруг появились тощие мокрые кошки в обнимку с шатунами Мамлеева, "Самшитовый лес" Анчарова, философско-алко-трэш Ерофеева, идиоты и грязный секс другого Ерофеева (Виктор который), очереди и фекалии Сорокина, оборотни и числа Пелевина. Господи, начал писать это все и понял, что странноватых писателей становится все больше и больше. И вот мы дошло до нашего современника Дениса Осокина.

Читал его впервые. Увидел две хвалебные рецензии на эту книгу и заинтересовался. Сначала, если честно, не особо проникся. Подумал даже, что за бред? Но потом, потихонечку так, да исподволь начал вникать в суть дела. Проза и поэзия Осокина мягко говоря странноватые. В лучших традициях "«Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер". Дичь я всегда любил, особенно если ее подать с хорошей подливкой и рюмочкой душистого коньяка. Сел на природе, букашки жужжат, птички поют, идиллия, понимаешь. И вот среди этого раздолья чинно гуляют пугала. Всё они, падлы, замечают, кто кого где прижучил, обнял, приголубил. А что еще в деревне делать, кроме как здорОво питаться, купаться, да совокупляться? И в этом деле вам помогут всевозможные осокинские пугала с буратинами и домовенками. Не книга, а сплошная ромашка с медведками. Не люблю, я кстати, этих последних тварей. Правда, говорят, если их высушить да в суп добавить - это отличное лекарство для стойкости легких, но мы щас не про это.

Поэзия.

Поэзия написана в лучших традициях песен и плясок на лугах. Что-то среднее между частушками (похабно-хвалебно-ругательного характера) и деревенской поэзией. Мне больше понравилась проза. Она написана столбиком и тоже вроде напоминает стихи, даже местами рифмы можно прощупать. Вообще вся книга очень органична: что стихи, что проза нежно переплелись друг с другом и поэтому не стоит даже их отдельно рассматривать. Понравилось и то, что автор частенько жонглирует словами, давая повод читателю самому додумать нюансы. Глянем:

"фелиция уже не спит. а на тесном втором этаже юстина имеет сейчас полный рот своего ремигаса — и не может отозваться. ремигас двигает светлой её головой. быстрее быстрее — пугало может к ним подняться. но пугало не поднимается. глядит на неспящую фелицию. зовёт медведку растирать цикорий". Вы, конечно, можете сказать: "что за ересь, дядя?", но не спешите с выводами. Это не простая книга, и для того, чтобы понять кто кому что дал, нужно сначала ознакомиться с текстом. А текст, я вам скажу, аж дышит полями, шмелями да всякими бутончиками. Лепота.

На самом деле, это не просто книжка - а целая антология. Как бывает "Собрание сочинений Л.Н. Толстого", так вот здесь - собрание сочинений Дениса Осокина (за пару десятилетий + новое).

Перед тем, как сесть, написать - я почитал немного интервью и в самом последнем нашел прекрасное, а именно - прямую речь Осокина о вышедшей книге:

"Книга получилась просто рай! Благодарен всем причастным к ее рождению. Единственный недостаток - мелковатый шрифт. Этот сборник - свод всей моей актуальной литературы. В него уместились 49 самостоятельных произведений - проза и стихи. Плюс все абсолютно, что у меня было на сегодняшний день экранизировано и теперь вот еще поставлено на театральной сцене. «Огородные пугала с ноября по март» - название одного из произведений, я его выбрал для сборника, потому что оно как пароль для моей нынешней литературы. В этом пароле много улыбок, много лирики, много грусти, много тайны, и детскости-взрослости, и нежного абсурда, один глаз смеется - другой краснеет от слез, всегда дует ветер и есть вода - она течет или сыплется снегом…"

И вот теперь проблема. Потому что после такого определения я даже не знаю что мне еще добавить. В общем то, в свойственной ему лаконичной манере, Денис Осокин разом описал все пятьсот страниц изданного текста.

Именно "текста", а не "текстов", потому что я, например, совершенно потерялся в началах и окончаниях. Пусть огородными пугалами зовётся всё что есть под этой обложкой. Ведь все те сотни женщин - они как одно. Все те сотни героев - они одно. И природа - одна. И мифы - едины. Только лирического героя - много. И границы его размыты так же, как границы единого, создаваемого на протяжении десятилетий, произведения. Вроде бы Осокин всё время пишет чуть-чуть о себе или совсем о себе, но я не возьмусь сказать (и уже даже подумать), что здесь правда, а что вымысел - настолько естественно переплелись мир и антимир книги.

Где-то, кажется, видел строчку, что все 49 произведений расположены в хронологическом порядке. Но использовать бы это знание я не стал. Просто потому что не уверен. Он подписывает рассказы и стихи другими именами, ставит год написания 1920-й - и после этого мне предлагается поверить в хронологию? Тем более книга, правда, одна.

Это и плюс - потому что мир Дениса Осокина уникален и прекрасен - как тот самый ветер, как тот самый снег и вода. И кажется, что избыточным он просто не может быть.

Это и минус - потому что временами, всё таки, слишком много. Я хотел бы иметь (уже бесполезно) возможность прочитать только одни "Овсянки" или только одних "Огородных пугал" - наверное это фантастические хайку у горного озера где-нибудь в Марий Эл. Наверное, в таком формате особенно тонко можно ощутить ветерок отсутствия запятых.

Потому что пятьсот страниц мелким шрифтом - это единственное что я могу предъявить книге и единственное, что сбавляет мои восторги. Всем будущим, идущим за мной, поколениям я бы посоветовал читать "Огородных пугал" где-нибудь с ноября по март - сиречь не спешно и не единственной, а второй или еще какой-нибудь (может быть дачной, по выходным) книгой. Вот это, я думаю, будет идеально. Но я не знаю. Вы мне расскажите при случае.

Я же, сам по себе, рад, что открыл (спустя столько времени его существования!) прекрасного русского писателя. Посоветовал мне его, кстати, Саша Соколов. И это не случайно. В общем, спасибо большое и вам, Саша, и вам, Денис. За то, что вы есть, за то, что есть (и никуда не делась) русская литература. И за то, что она живёт и развивается своей (может быть, скрытой от ортодоксов) жизнью.

P.S.: А про книгу я говорю мало, потому что Денис Осокин, в начале, уже всё сказал. Не толочь же мне воду в ступе.

Несколькими словами прозу и стихотворения Дениса Осокина, наверное, лучше всего описать как дуновение, струение, свечение, течение, движение, слияние. Никакой статики, никакого молчания, в крайнем случае – шепот или бормотание. Даже у неживых и нежити. Герои Осокина (и его нескольких не менее прославленных гетеронимов) взаимодействуют друг с другом, сами с собой, с ангелами и пугалами, с птицами и животными, с землей и небом, с мертвыми и живыми; да и все они, порой, одновременно – и те, и другие. Живут, умирают, воскрешаются, перерождаются. Вначале была идея сделать две версии этой книги с пометками М и Ж. Но по мере прибывания текстов, они так перетекали друг в друга, а затем так соединились, что их пребывание стало возможным только в единстве – только в одном сущем томе.

Тексты Осокина, если к ним прикасаться с закрытыми глазами, похожи на узоры народных вышивок: некоторые – чистые и наивные, набранные простыми стежками в два цвета, другие – сложно переплетенные, вышитые поверх глади крестом, с множеством узлов на изнанке.

Одним словом прозу и стихотворения Дениса Осокина правильнее всего охарактеризовать существительным – ЛЮБОВЬ. Хотя сам автор, вероятно, никогда не написал бы это слово прописными буквами. Почему? Ответ – внутри.

Писатель называет свои произведения 'книжечками'. Так что можно освободить в своем книжном шкафу место сразу для 50 книг.

Пугала - это чистая поэзия. Одним концом палка воткнута в землю, в фольклор, в телесные переживания, а другим, на которое ведро надето, трепещет на ветру, мечтает, витает в облаках, влюбляется.  Гениальная консистенция, в самый раз фольклора и литературы замешано. Красивая форма, придающая тексту схожесть с вязаным узором или такими квадратноячеистыми кружевами, из которых у моей бабушки были занавески. Чудеса теплятся в темной, холодной зиме. Латышский колорит и непривычные глазу названия добавляют сказочности и будоражат.