Комонс III. Игра на чужом поле

© Борис Батыршин 2021

Глава первая

I

– Обе́ра? – Женька отыскал в паспорте запись о месте рождения. паспорта, нашёл графу «место рождения». Это что, город, посёлок?

– Городок, совсем маленький. – объяснил Хорхе. – Провинция провинции Мисьо́нес, на границе с Бразилией. Население тысяч пятьдесят, выращивают чай и кукурузу на окрестных плантациях. В Обе́ре много выходцев из вашей страны – живут на отшибе, политические баталии, бурлящие по всей стране, их как бы и не касаются.

– Так и есть. – кивнул дядя Костя. – Они там сами по себе. Не знаю, как сейчас, а раньше парней из семей русских эмигрантов охотно брали и в президентскую гвардию и в парашютно-десантные войска. Элита…

– Сейчас то же самое. – подтвердил чилиец. – Потому мы и подготовили для наших юных друзей такие документы. Если спросят, почему уехали из дому – отвечайте, что хотите посмотреть страну, а потом – в армию.

Женька вздохнул и запихал «аусвайс» поглубже в карман. Что он раньше знал об Аргентине? Танго, заметки в газетах о военных переворотах и генералах-диктаторах. Да ещё, пожалуй, патагонские пампасы, описанные Жюлем Верном в «Детях капитана Гранта». Фолклендская война, гибнущие под ударами «Экзосетов» британские корабли. Гуркхи в пятнистом SAS-овском камуфляже, со страхолюдными кукри в зубах, карабкающиеся на прибрежные скалы Порт-Стэнли. Задорная песенка «Аргентина-Ямайка 5:0», и другая, «Не плачь по мне, Аргентина» – это всё из памяти «Второго», который без следа сгинул в глубинах космоса, словно его и не было никогда …

И уж конечно, не знал Женька о русских эмигрантах, обосновавшихся в этой южноамериканской стране. Они приезжали сюда несколькими волнами – сначала евреи, обитатели черты оседлости, потом старообрядцы, ищущие тишины и благочестия подальше от православных попов, сезонные работники из крестьян западных губерний Империи. А после Первой Мировой войны и революции этот тоненький ручеёк превратился в бурную реку – в Аргентину хлынули офицеры разбитых белых армий, казаки, интеллигенция, напуганные, смертельно уставшие от многолетней смуты люди. Все те, кто не пожелал приять совдепию, не увяз, как десятки тысяч других, в эмигрантских клоаках Стамбула, Берлина и Парижа.

– А вы с нами поедете? – спросил Аст. Свой паспорт он проглядел мельком и тоже запрятал подальше.

– Нет, мне здесь лучше не появляться. – покачал головой дядя Костя. – Я, Серёжа, отметился в Аргентине ещё во время войны, и позже, в пятидесятых. Мы тогда крепко прижали нацистскую агентуру, да и потом, когда они побежали из Европы, как крысы, тоже не давали им покоя. Слышали об Адольфе Эйхмане?

– Эсесовец, начальник концлагеря? Который евреев истреблял в газовых камерах? Его, вроде после войны поймали и казнили?

– Примерно так. Он ведь тоже сбежал сюда. Израильтяне искали Эйхмана по всему миру, уже отчаялись, решили, что он сам где- нибудь сдох – и вот, в пятьдесят седьмом получают письмо от еврейского эмигранта из Буэнос-Айреса. Этот эмигрант, даром, что был слеп, как крот, услышал от дочери, что её знакомый хвастался тем, что его отец был высоким чином в СС, а после разгрома Германии перебрался в Аргентину по документам Красного Креста. Инвалид знал о поисках Эйхмана – ну и написал в Германию, генеральному прокурору земли Гессен. Так вот, я спрашиваю: неужели ты думаешь, что всё это действительно случайно совпало: и слепой еврей-эмигрант, и болтливый отпрыск беглого нациста и его подружка?

– Так это вы?..

Генерал кивнул.

– А скажите… – Женька замялся. – Про Че Гевару это правда? Ну, что вы знали его ещё до того, как он познакомился с Кастро?

Собеседник удивлённо поднял брови.

– Твой напарник постарался? Вот же балабол…

– Да, это из его памяти. Но вы его не ругайте, дядь Костя, он же не знал, что я почти всё запоминаю…

– Чего уж теперь…. – буркнул генерал. – Но совет тебе: впредь думай, что говорить вслух.

– Да я только спросил… – начал оправдываться Женька, но собеседник пресёк его излияния нетерпеливым жестом.

– Это, между прочим, не только к тебе относится. Вы двое теперь носители государственных секретов, и дома ещё вас обвешают подписками о неразглашении. Так что, приучайтесь, пока не поздно, держать языки за зубами.

– Это-то понятно… – кивнул Женька. – А всё же, насчёт Че – не расскажете? Мы никому…

– Было дело. – усмехнулся генерал. – В пятьдесят втором году, я тогда как раз занимался беглыми нацистами. И вот, однажды один мой знакомый, из аргентинских коммунистов – он, недавно погиб, попался эскадронам смерти – упомянул о некоем молодом враче. «Присмотрись, говорит, к нему, из парня выйдет толк. Исколесил всю Южную Америку на мотоцикле, увлёкся идеями революции, статейки в журналах пописывает о своих путешествиях…

– Это и был Че? – нетерпеливо спросил Женька. – Вы тогда с ним подружились?

– Не совсем. – генерал покачал головой. – Я только свёл его с нужными людьми, а они уже ему подсказали всё, что нужно. А по- настоящему мы познакомились уже на Кубе.

Лицо его приобрело мечтательное выражение – старому волку было приятно вспоминать минувшие дни.

– Но запомните, всё это строго между нами! Если хоть слово услышу…

Женька покорно покивал. Что ж тут неясного – государственная тайна. Одна из многих, которыми полон теперь его многострадальный мозг, спасибо за «это наследство Второму».

– А всё-таки, дядь Костя, вы теперь куда? Мы с Серёгой в Буэнос-Айрес, это ясно. А вы?..

– Мне в другую сторону. Через Боливию, в Парагвай – и дальше, н Кубу. Только задержимся здесь ненадолго. Расспросим этих лишенцев – чует моё сердце, у них тут много чего припрятано…

И ткнул пальцем в сторону местных жителей, сидящих тесной кучкой в пыли, на площади, под присмотром двух скучающих автоматчиков.

Отойдя от горячки боя, генерал отменил приказ предать селение огню. Вместо этого, он велел обыскать все до единой постройки: вскрыть полы, подвалы, обшарить чердаки, и главное – ещё раз допросить пленников на предмет захоронок и тайников. Именно этим и занимались сейчас бойцы Хорхе – и, судя по испуганным воплям и причитаниям, доносящимся из кирхи, обращённой в застенок, старались они вовсю.

– А Миладка? Она вместе с вами поедет?

– Зачем? – удивился генерал. – Её переправят в Ла-Пас, а оттуда – самолётом в Мексику, и дальше, в Штаты. Рождественские каникулы на исходе, пора об учёбе подумать…

Милада, Женькина одноклассница полгода назад уехала с родителями в Израиль. После чего генерал устроил так, чтобы она приняла участие в программе школьного обмена с одной из нью- йоркских школ. И уже оттуда, вместе с путешествующими хиппи, Милада перебралась сначала в Мексику, а потом и в Перу. Особые способности делали её ценнейшим членом группы.

Женька поискал девушку глазами – вот же она, возится возле трофейного фургончика, брата-близнеца их боевого «Фольксвагена Т2», только без яркой раскраски в стиле «детей цветов» и горы туристического скарба на решётчатом багажнике.

– Кстати, и вам пора домой. – добавил генерал. – Надо же доучиться, экзамены, аттестат зрелости, то-сё…

– До экзаменов нам ещё полтора года. – отозвался Женька. Ему было странно думать о том, что надо снова садиться за парты – после всего, что им пришлось пережить…

– А что будете делать с захваченными Десантниками?

При штурме долины в плен попали несколько беглых нацистов, в сознании которым Милада обнаружила инопланетных «подкидышей».

Генерал потеребил подбородок.

– Это, знаешь ли, вопрос. – ответил он после недолгой паузы. Оставлять их в Боливии я не хочу – слишком ценные фрукты, надо с ними разобраться в спокойной обстановке…

– В вашем московском подвальчике? – усмехнулся Женька. Он помнил допрос руководителя Десантников-наблюдателей.

– Там, или в другом месте – какая разница? Главное – переправить их как-то на Кубу, а уж там… Ладно, это моя забота, а вы двое – готовьтесь к отъезду. Хорхе, когда думаешь отправляться?

– Сегодня вечером, команданте Коста! – блеснул улыбкой чилиец. – По темноте выберемся на шоссе к Сан-Рамон де ла Нуэва, оттуда километров тридцать до городишки Пичаналь, а дальше шоссе раздваивается. Правая ветка уходит к побережью, по ней можно доехать до Росарио, и дальше, в Буэнос-Айрес.

– Смотри, головой за ребят отвечаешь… – генерал глянул на Хорхе из-под нахмуренных бровей. – Пока не посадишь на судно в Рио – чтоб ни на шаг от них не отходил!

– Помню, помню! – чилиец беспечно махнул рукой. – Всё сделаю, как договорились!

И чем сильнее он уверял собеседника, что волноваться не о чем – тем больше Женьке не хотелось отправляться с чилийцем за тридевять земель, через половину страны, жители которой давным- давно забыли о мире и покое. Наверняка этот авантюрист что-то задумал, и они с ним ещё нахлебаются лиха…

II

 
«Опять тобой, дорога,
Желанья сожжены.
Нет у меня ни Бога,
Ни черта, ни жены.
Чужим остался Запад,
Восток – не мой восток.
А за спиною запах
Пылающих мостов…»^[1]
 

– распевал Серёга. Женька, унаследовавший от «Второго» неплохое знание КСПшного репертуара пытался подтягивать. Хорхе вторил им обоим, вставляя вместо незнакомых русских слов испанские. А когда спутники, притомившись, замолкали – врубал зажигательные латиноамериканские мелодии на дряхлом японском кассетнике, пристроенном на заднем сидении «Лендровера».

Так они и ехали: справа тянулась высоченная, до небес, снежная стена Анд – её верхушки в предутренней темноте озарили розовые сполохи, ставшие потом, когда небо поголубело, золотыми. Слева тянулись пампасы, бескрайняя равнина, покрытая ржаво-красной травой, в которой изредка мелькали табунки лошадей и коровьи стада – главное, как объяснял Хорхе, богатство этих земель. Редкие съезды на грунтовки, как правило, перекрывали жиденькие изгороди, украшенные покосившимися щитами с обозначением имени собственника и названия землевладения. Путешественникам они не мешали – при желании можно было отодвинуть воротину, сколоченную из двух жердин, и ехать себе дальше.

 
«Сегодня вижу завтра
Иначе, чем вчера.
Победа, как расплата,
Зависит от утрат.
Тринадцатым солдатом
Умру, и наплевать Я жить-то не умею,
Не то, что убивать…»
 

Шоссе, бескрайнее, от горизонта до горизонта было пустынным – редко-редко проносились обшарпанные фуры и тягачи с решётчатыми прицепами-скотовозками, полными мычащих коров. По утрам в предгорьях прохладно, с Анд тянет холодным ветром. В ближайшем же городишке, через который пролегал их маршрут, ребятам пришлось сменили гардероб: вместо лёгких гаваек они поддели под неизменные армейские куртки рубашки из клетчатой шотландки и нацепили широкополые кожаные шляпы.

 
«Повесит эполеты
Оставшимся страна,
И к черту амулеты,
И стерты имена.
А мы уходим рано,
Запутавшись в долгах,
С улыбкой д'Артаньяна,
В ковбойских сапогах…»
 

Сапоги приобрели в той же лавочке: самые настоящие, ковбойские, с заострёнными носками и высокими каблуками, и тиснёным индейским узором по верху голенища – работа местных ремесленников. Аст, подражая Хорхе, закинул ноги в сапогах на переднюю панель. В «Лендровере» они были втроём, и ещё двое бойцов ехали следом, в обшарпанном пикапчике «Шевроле», нещадно стреляющим глушителем и плюющимся сизой бензиновой гарью. Хорхе велел сложить винтовки и автоматы в ногах и прикрыть чехлами и прочим дорожным барахлом – навстречу нет-нет, да и попадались армейские джипы и грузовички, так что испытывать лишний раз судьбу не стоило. Но пистолеты оставались под рукой, заткнутые за поясные ремни – в этих краях, как пояснил чилиец, мужчина без оружия не считается за такового и никем не воспринимается всерьёз.

 
«И, миражом пустыни
Сраженный наповал,
Иду, как по трясине,
По чьим-то головам.
Иду, как старый мальчик,
Куда глаза глядят.
Я вовсе не обманщик,
Я – Киплинга солдат…»
 

Маленький караван бодро катит вперёд, нежаркое аргентинское солнце давно перевалило полуденную отметку и клонится к закату. Скоро небо зальёт густая чернота, на его бархат высыплют яркие, крупные, как вишни, звёзды и зажжётся справа на небосклоне, обозначая направление на Полюс, Южный крест. Ветер с гор посвежеет, и придётся завернуться в накидки-пончо из шерсти лам. Здесь, как объяснял Хорхе, конечно, не юг страны, не Патагония с её студёными ветрами, дующими со стороны ледяного щита Антарктиды, – но и далеко не Перу. Ночи бывают по-настоящему студёными, так что следует хорошенько утеплиться. Скоро они остановятся на ночь в придорожном селении, и там будет всё – и горячий чай, и маисовые лепёшки, и запечённая на углях мраморная говядина с обжаренными в травах ломтиками картофеля. А если «амиго русо» пожелают, игриво подмигнул чилиец – то и податливые девчонки, готовые за пару-тройку песо скрасить вечерок усталому путешественнику.

Дорога. Пампасы. Аргентина.

III

От общества весёлых девиц («с пониженной социальной ответственностью», невпопад подсказала память «Второго») они, конечно, отказались, хотя Женька уловил тень сожаления, мелькнувшую в серёгиных глазах. Ужин, как и сулил Хорхе, были обилен; местные блюда великолепно шли под лучшую в мире приправу в виде зверского голода. Покончив с угощением, они, прихватили пару бутылок пива, блюдо с сушёными кукурузными лепёшками «начос» и тарелочку ядовито-острым соусом, и отправились в свою комнату – тесную, но чистую и уютную клетушку на втором этаже с мансардным окном, из которого, за волнистым морем пампасов проступали снежные цепи Анд.

Багаж, включая Женькину винтовку и Серёгин карабин, был здесь же, в номере. Полчаса на чистку оружия (аргентинская дорожная пыль воистину вездесуща), ребята, наконец, улеглись.

– Ты хоть догадываешься, где они сейчас? Кармен, «Линия Девять» и… ну, ты понимаешь…

Аст избегал прямо упоминать «Второго». В своё время ему было непросто смириться с тем, что в голове школьного друга сидит ещё одно, взрослое сознание. И вот теперь приходилось привыкать заново, к обновлённому Женьке-Бабаю, оставшемуся в одиночестве. От такого у кого угодно крыша поедет, Серёга ещё неплохо справляется…

Женька лежал, заложив руки за голову, и бездумно смотрел в окно.

– Понятия не имею. Да и откуда мне знать, сам посуди? Мы же не думали, что им придётся отправляться вот так, сразу. Всё случилось очень быстро, он сказал только: «не грусти, может, ещё встретимся» – и ф-фух!

Женька нисколько не кривил душой – внезапное отбытие «Второго» вместе с Кармен и их союзником, Десантником с кодовой кличкой «Линия Девять», явилось для всех полнейшим сюрпризом. Как и то, что память «Второго» накрепко отпечаталась в его мозгу. Порой казалось, что напарник ушёл не полностью – часть его сознания засела в укромном уголке сознания и исподволь оттуда наблюдает оттуда…

Но это, конечно, было не так. Он ясно запомнил момент, когда Мыслящий «Второго» покинул его мозг – в сознании словно образовалась огромная каверна, и в неё хлынуло нечто ледяное из космической пустоты. И теперь эту лакуну приходилось заполнять, примерно так же, как «Второй» восстанавливал заблокированные после переноса в прошлое участки памяти.

Он поворочался – рукоятка «Астры-Констебля», лежащего под подушкой, больно впилась в локоть. Женька поморщился и устроился поудобнее.

– Слушай, давай спать, а? Глаза слипаются, мочи нет…

Аст буркнул в ответ в ответ что-то неразборчивое и притих – его, наконец, накрыла усталость этих сумасшедших суток. А сам Женька так и лежал на спине, глядя на клочок тёмно-синего неба, наискось пересечённый раздвоенным рукавом Млечного пути, непривычно ярким для обитателя Северного полушария. Хотелось воспользоваться передышкой и ещё раз обдумать всё то, что произошло за эти сутки.

В открытое окно вливался воздух, напоенный запахами сухих трав, стрекотала какая-то дурная разновидность местного сверчка. И он сам не заметил, как провалился в сон – чёрный, глухой, без сновидений.

IV

Ра-ра-ра-р-р-рах! Ра-ра-ра-р-р-рах! Ра-ра-ра-р-р-рах!

Мексиканский клон западногерманского MG-3 (трофей, взятый в долине Хрустального Черепа) трясся в руках Хорхе. Длинные очереди, выпущенные с убийственной, в три десятка метров дистанции, пропороли кабину и тупорылый капот. Лишившись управления, грузовик вильнул на ходу, врезался в фонарный столб и запарил пробитым радиатором, а чилиец, злобно осклабившись, продолжал поливать огнём брезентовый тент. С заднего борта выпрыгивали, отталкивая один другого, солдаты в хаки, с тремя буквами «А» на белых нарукавных повязках – и валились, скошенные в упор струями свинца, извергнутыми потомком «костореза». Катались по асфальту, бились, разбрасывая каски и длинные американские винтовки, пока не затихали в лужах собственной крови.

Вторая машина, открытый джип, набитый солдатами, резко, со скрипом резины, свернул, пытаясь объехать расстрелянный грузовик. Женька задержал дыхание, поймал в перекрестье водителя, и когда машина затормозила, чтобы не наехать на катающегося по земле раненого, плавно потянул спуск. Водитель судорожно вытянулся, схватившись за пробитую грудь – и в этот момент джип выехал под кинжальный огонь двоих бойцов Хорхе, засевших за киоском на противоположной стороне улицы. Женька передёрнул затвор и вскинул «Ремингтон» в поисках новой цели. Никого – только ползают по асфальту между колёсами то ли трое, то ли четверо подстреленных «белоповязочников», парит изрешеченный пулями радиатор джипа да трясётся, прижавшись спиной к грузовику, чернявый тип в фуражке и со шнуром аксельбанта на плече. Женька скосил глаза вправо – Хорхе оставил свой MG-3 и вразвалочку шёл к аксельбантоносцу. В руке он держал блестящий «Таурус». Подойдя шага на три, чилиец вскинул револьвер и выстрелил несчастному в лоб – на брезенте расцвела алая клякса, украшенная белёсыми лохмотьями, а дрыгающее ногами тело сползло по борту на залитый кровью асфальт. А Хорхе уже шёл к бьющемуся неподалёку раненому – выстрел, тело выгибается дугой и обмякает. Чилиец тычет его носком башмака, морщится и направляется к следующей жертве – спокойно, деловито, выполняя привычную, хоть и не слишком приятную работу.

Женька судорожно сглотнул – содержимое желудка неудержимо подкатывалось к горлу. Конечно, это были безжалостные убийцы, палачи с руками, по локоть в крови аргентинских студентов-леваков, сторонников свергнутой Исабель Перон, да просто недовольных, осмелившихся выступить против военной диктатуры генерала Виде́лы – но наблюдать, как их спутник хладнокровно, одного за другим, приканчивает беспомощных раненых было выше его сил.

За кустом, где занял позицию Аст, раздались характерные звуки. Женька обернулся – Серёга, согнувшись пополам, извергал остатки обеда на жухлую траву.

Недаром, ох, недаром шевельнулся в Женькиной душе червячок- предупреждение! Недаром звякнул звоночек – затеял что-то весельчак Хорхе, ухмыляется, прохвост, не до конца посвящает генерала в свои планы…

Пока маленькая колонна ехала через всю страну с запада на восток, от предгорий Анд до провинции Санта-Фе – ничто не предвещало особых неприятностей. В Росарио (они собирались побыстрее проскочить город и заночевать в придорожном мотеле) Хорхе остановился, вышел из «Лендровера» и направился к будке телефона-автомата. Женька насторожился, и, как выяснилось, не напрасно: вернувшись, чилиец объявил, что надо сделать небольшой крюк и забрать одного его знакомого. Сам он при этом выглядел до того встревоженным, что его юным спутникам сразу стало ясно: случилось что-то серьёзное.

Их опасения сбылись в полной мере. Не успел «знакомый» невысокий мулат с приметным рваным шрамом на левой щеке – занять место в «Лендровере», как из-за угла, завывая клаксонами, вывернули два автомобиля – армейский грузовик с брезентовым тентом, и джип, полный вооружённых солдат. У обеих на бортах красовались коряво намалёванные три буквы «А». Хорхе грязно выругался и ударил по газам, но незваные гости, похоже, того и ожидали – не задерживаясь возле дома «знакомого», они кинулись в погоню.

Последовала гонка со скрипом тормозов, крутыми поворотами, когда «Лендровер» едва не вставал на два колеса, с заполошными трелями полицейских свистков и кидающимися врассыпную из-под колёс пешеходами и бродячими псами, которых в Росарио, как и в любом латиноамериканском городе, было немеряно. В лабиринте окраинных улочек удалось оторваться на пару кварталов, и Хосе, свернув в очередной переулок, посигналил следующему позади пикапу и загнал машину в палисадник. И когда преследователи в свою очередь, свернули в переулок – то угодили в настоящий огненный мешок. На то, чтобы нашпиговать свинцом полтора десятка солдат с офицерами ушло не более пятнадцати секунд, и ещё столько же потребовалось Хорхе и его бойцам, чтобы убедиться: работа сделана хорошо, преследователи, все до одного, отчитываются в земных прегрешениях у врат Чистилища – или что там полагается добрым католикам?

Физиономия Хорхе, когда он вернулся за руль «Лендровера», была виноватой и даже смущённой – если, конечно, эту неповторимую смесь веселья, самоуверенности и досады можно было принять за смущение. Выяснилось, что «знакомый» (после стычки он пересел в «Шеви») – лидер одной из марксистских революционных ячеек, действительно, старый боевой товарищ Хорхе ещё по событиям чилийского путча семьдесят третьего года. Последние полгода он скрывался, преследуемый «эскадронами смерти», несколько раз пытался покинуть страну, но безуспешно. И вот застрял в Росарио без связи со сторонниками, без денег, с последней надеждой в виде пистолета в кармане. К счастью, успел дал телеграмму до востребования в Лиму, где её и получил Хорхе. Оставить старого боевого товарища без помощи было немыслимо, и пришлось чилийцу действовать на свой страх и риск – генерал и слушать бы не захотел о том, чтобы ставить под удар ответственейшую операцию. По прибытии в Росарио, он позвонил на одну из уцелевших конспиративных квартир и – о, удача! – попал на своего друга. Дальнейшие события развивались, словно в кинобоевике: погоня, перестрелка, и вот их маленький конвой уже катит по шоссе на восток, в сторону Атлантического побережья.

– В Буэнос-Айрес соваться нельзя. – объявил Хорхе, закончив объяснения. – Нас будут искать по всем дорогам – половины пути не проедем, попадёмся. Сейчас свернём с шоссе, доберёмся просёлками до берега реки. Там избавимся от машин, раздобудем лодки у рыбаков – и вниз по течению. На реке никому не придёт в голову нас искать. Суток не пройдёт, как мы будем в Уругвае – наймём на побережье рыболовную шхуну и в Бразилию. В Рио частенько захотят советские суда, мои друзья помогут переправить вас на борт.

Звучало, вроде, толково. Пара́на Гуа́су, вторая по размерам после Амазонки река континента, пропетляв около сотни миль от Росарио к океану, пересекала уругвайскую границу. Берега её покрыты лесом, масса мелких островков, проток – без вертолётов или крупной операции с привлечением десятков катеров и моторок беглецов не найти, а в сопредельном государстве «белоповязочники», бойцы «Alianza Anticomunista Argentina»^[2] их не достанут.

– Только уж вы, амигос… – чилиец просительно поглядел на спутников. – Не надо рассказывать команданте Коста об этой истории, хорошо? Он всё равно узнает, но не хотелось бы попасть под горячую руку…

Ребята переглянулись, Женька неуверенно пожал плечами и кивнул. Пусть дядя Костя сам разбирается со своим чересчур инициативным помощником. Главное – добраться до Бразилии, а там, на пароход и домой!

– Вот и хорошо! – Хорхе повеселел. Тогда, возьмите, компаньеро Эугенито, и помните, что на этом континенте у вас есть верные друзья!

И протянул мальчику светло-коричневую замшевую кобуру. Женька щёлкнул застёжкой и обомлел: «Люгер» Р8», подлинная огнестрельная легенда. Изогнутая рукоять так и просится в ладонь; на щёчках чёрного дерева, инкрустированных серебряными дубовыми листьями – орёл, сжимающий в когтях венок со свастикой и серебряная табличка с готическими буквами.

– Из долины. – пояснил Хорхе. – Отобрал у одного из тех наци, которых генерал забрал с собой.

Аст, вытянув шею, рассматривал подарок через Женькино плечо и завистливо цокал языком. Раритет – и владел им не просто беглый эсесовец, а самый настоящий Пришелец из космоса…

Хорхе поймал завистливый Серёгин взгляд, ухмыльнулся и извлёк из кобуры «Таурус» – большой, с длинным стволом, сверкающий на аргентинском солнце потёртым хромированием – и вручил мальчику.

– А это вам, амиго Серхио!

И добавил, сверкнув обычной жизнерадостной улыбкой:

– Владейте, компаньерос! На добрую память.

V

 
«Далека дорога твоя,
Далека, дика и пустынна.
Эта даль и глушь не для слабых душ,
Далека дорога твоя…»
 

Шкипер недоумённо косился на пассажиров – типичных «нортамерикано», если судить по внешности и английским словам, которые они то и дело вставляли в испанские фразы. А вот поют они на каком-то другом языке, незнакомом. Хотя – эти двое из Аргентины, а там каких только чужаков нет…

Странная парочка, вместе с ещё одним попутчиком, мулатом с рваной щекой и настороженными бегающими глазами (уж этот-то наверняка местный!) погрузились на шхуну в рыбацком городишке Мартин-Чоко, стоящем в устье реки Уругвай. Владелец «Санта Моники» редко не брал пассажиров, да ещё до самого Рио – но за этих просили серьёзные люди, связанные с местной ячейкой Тупама́рос^[3], и отказать им он, конечно же, не посмел.

Когда шхуна проходила траверз Монтевидео, готовясь покинуть эстуарий Ла-Платы, их догнал патрульный катер и поднял сигнал, требуя лечь в дрейф. Шкипер встревожился: кто знает, что за подвиги числятся за этой насквозь подозрительной троицей? Увидев за поясом у долговязого «нортамерикано» блестящий револьвер, он и вовсе облился холодным потом и стал шептать молитву святой блаженной Доло́рес Агиа́р-Ме́лла и Диас. Но обошлось: катерок приблизился, требовательно вякнул сиреной и встал со шхуной борт о борт. Уругвайский офицер в форменных белых шортах и рубашке с короткими рукавами пролистал паспорта пассажиров, задал шкиперу пару вопросов насчёт места назначения и небрежно козырнул – «следуйте своим курсом». На револьвер долговязого ни он, ни старшина Береговой Охраны, лениво наблюдавший за происходящим облокотившись на зачехлённый пулемёт, не обратили ни малейшего внимания.

Мулат после этого убрался в каютку, откуда не показывался до конца рейса, а оба «нортамериканос» – или кто они там на самом деле? – устроились на палубе с большой, оплетённой тростником бутылью пива и подносом снеди, позаимствованной на камбузе и продолжили свой концерт.

 
«О, прерия, прерия – великая даль,
Индейские перья, английская сталь,
Тяжёлая плата, смешная цена,
Тут главное шляпа была бы цела.
И, конечно, мне дорого где-то,
То на что эта шляпа надета.
Вот такие дела…»
 

Женька выводил припев песенки из «Человека с бульвара Капуцинов», и спутник с удовольствием ему подпевал – даром, что до выхода фильма на экраны оставалось ещё лет восемь. Окружающая обстановка соответствовала – прерию, правда, заменяла бескрайняя равнина Атлантики, зато шляпы те самые, кожаные, купленные в крошечном аргентинском городишке в предгорьях Анд.

 
Быстро едешь – раньше помрешь
Тише едешь – вряд ли доедешь.
Так живи, не трусь, будь что будет пусть
А что будет – дальше поймешь…
 

От пистолетов, полученных ещё в Перу, ребята избавились – их номера засветились в полицейских лицензиях, и Хорхе посоветовал лишний раз не рисковать. Так что оба «Констебля» отправились за борт, а вот подарки чилийца решено было как-нибудь исхитриться и протащить на борт советского судна. Надежда на то, что таможню проходить не понадобится – вряд ли бразильские друзья Хорхе будут действовать по официальным каналам…

«Вот круг и замкнулся… – думал Женька. – Снова Рио, снова статуя Христа-Искупителя в утренней дымке над бухтой. Их судно океанский турбоход «Металлург Аносов», элегантный красавец, с плавно выгнутым силуэтом, – неторопливо ползёт прочь из бухты, попутно разгоняя гудками моторные лодки, рыбацкие шхуны и прочую водоплавающую мелочь. На корме плещется на ветру красный флаг с серпом и молотом, скошенный форштевень с шуршанием режет воду. Они с Астом стоят на полубаке и любуются стайкой дельфинов, сопровождающих судно.

Солнце ярко играло на мелкой волне, и в облаке брызг ходового буруна то и дело мелькали крошечные радуги. Атлантика встретила ребят великолепной погодой, тёплым бризом со стороны экватора. «Металлург Аносов» возвращался в Одессу с грузом кофе, каучука и ценных пород дерева – на ум Женьке пришёл капитан Грэй, выбиравший для своего «Секрета» такие же благородные грузы. Хотя, вряд ли Черноморское морское пароходство руководствуется столь же романтическими соображениями…

– А ты знаешь, что «Аносов» перевозил ядерные ракеты на Кубу?

– Ракеты? – невнятно отозвался Аст. – Какие ещё ракеты?

Рот его был занят огромным бутербродом – ломоть нарезного белого батона, сливочное масло и толстые кружки колбасы «Докторская». Этими деликатесами их снабдила судовая буфетчица Марина. Женька невольно сглотнул.

– Эх ты, неужели не слышал о Карибском кризисе? «Аносов» один из транспортов, прорывавших американскую блокаду во время операции «Ана́дырь». Дядя Костя рассказывал – он тогда был на Кубе, служил в резидентуре КГБ.

Аст насупился. Он терпеть не мог, когда старый друг брал такой покровительственный тон. Тем более теперь, когда его великовозрастный двойник растворился в глубинах Космоса.

– Чем упрекать – лучше рассказал бы, в школе этого не проходят, да и в книжках особо не пишут.

– Ладно, забудь… – отмахнулся Женька. Ему стало неловко за своё невольное хвастовство. – В смысле, расскажу конечно, если захочешь. Потом. Лучше скажи, ты газеты видел? «Правду», «Известия»?

Как и на всяком советском судне, на «Аносове» имелась Ленинская комната, и Женька с удивлением обнаружил там советские газеты трёхдневной давности – их получили в Рио, в консульском отделе посольства, куда она доставлялась самолётом прямиком из Союза.

Серёга рассеянно кивнул – его внимание по-прежнему занимали остатки бутерброда.

– Обратил внимание, что нет ни слова о вводе войск в Афганистан? А ведь должны были ещё двадцать пятого декабря…

– Кажется, что-то было о группе военных советников. – сообщил Аст, оторвавшись от ланча. – Может, это они и есть?

Женька покачал головой.

– Нет, это другое дело. В тот раз целые дивизии входили, и через перевал, и самолётами, на кабульский аэродром. А тут – всего пара десятков человек, по личной просьбе президента Тара́ки. А ему, между прочим, уже два месяца, как полагалось кормить червей!

– Думаешь, работа генерала?

– Больше некому. Я… мы со «Вторым» ему всё рассказали: и про смещение и убийство Тараки, и про Амина, и про ввод «ограниченного контингента». И вот, пожалуйста: Тараки жив-здоров, по-прежнему у власти, Амин погиб в авиакатастрофе и никто никуда входить не собирается.