В них и язык, и душа, и свобода. Русь в древних текстах

Текст
0
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
В них и язык, и душа, и свобода. Русь в древних текстах
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

© Владимир Леонов, 2016

ISBN 978-5-4483-4805-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

В этой книге речь пойдет о Руси в древних текстах.

Прежде всего, постараемся осмыслить каждый из компонентов заглавия книг: Русь в древних текстах. Во-первых, где граница, отделяющая Русь древнюю от Руси новой – России? Проводится ли эта граница условно, или существуют объективные факторы, позволяющие говорить о завершении одного периода культурного развития и о начале нового? И во-вторых: почему древние тексты (книжность), а не литература?

Сначала ответим на первый вопрос. Русская культурная традиция, в которой сформировалось наше нынешнее сознание и все формы его проявления (искусство, наука, общественный уклад и др.), связана своим происхождением с христианством. Книжность тоже началась с принятием на Руси христианства (988 г.). В дохристианскую эпоху письменность существовала, однако она еще не несла того содержания, которое сформировало национальное своеобразие русской культуры. Великий немецкий ученый В. фон Гумбольдт писал: «язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык». Развивая эту мысль, мы понимаем, что и плод языка, словесность народа, есть проявление его «духа» – который у нас стал формироваться именно с принятием христианства.

Христианская культура была усвоена Русью через посредство Византии. Этим обстоятельством обусловлены некоторые особенности русской письменности. После крещения Руси с греческого языка был переведен очень большой корпус книг, главным образом, религиозного содержания, заложивших основания русской книжности. Поэтому парадигмой (от греч. παράδειγμα – образец) становящейся русской письменности послужила византийская литературная система. Но – далеко не вся. Крупнейший исследователь русского средневековья Д. С. Лихачев писал в ХХ веке о «трансплантации», то есть буквальном переносе литературной системы из Византии на Русь. Современные исследования позволили скорректировать это представление. Помимо того, что имелись еще влияния других европейских литератур (скандинавской, западнославянской), и из Византии переносу подлежала главным образом лишь аскетическая книжность: те произведения, которые подчинены задаче духовного совершенствования человека в перспективе христианского идеала праведности и святости. «Репертуар древнекиевской книжности остается репертуаром отдаленного византийского монастыря, а не константинопольской библиотеки», – пишет современный ученый То есть весь обширный пласт «светской» литературы, в том числе и художественной, оставался практически не востребованным в русских условиях, особенно в раннехристианское время (XI – XII вв.). В ценностной системе той эпохи он занимал периферийное место.

Именно эта ценностная специфика и создает особость древнерусской книжности относительно литературы Нового времени (начиная с XVIII века). Древнерусская литература не обладала самостоятельно значимым художественным заданием. В художественной литературе Нового времени, в том числе и русской, на первом месте находится идеал красоты, или прекрасного. А писатели средних веков, до XVII столетия включительно, трудились в перспективе религиозных целей и не задумывались о «красоте», или художественности, своего произведения: подобное представление им было очень неблизко. В книжности русского средневековья на первом месте находился идеал праведности и святости. С этим было связано обязательное требование «душеполезности», предъявляемое к письменному тексту: он отнюдь не должен был развлекать читателя, но должен был сообщать такие сведения, восприняв и усвоив которые, читатель проникся бы благочестивыми взглядами и намерениями.

Таким образом, граница между древнерусской книжностью (XI – XVII вв.) и литературой России полагается в связи со сменой ценностных приоритетов. Культура древней Руси – культура христианской религиозности, подчиняющей себе деятельность писателя. Культура России петровской эпохи и позднейшего времени – культура светская, в которой писатель мыслится как художник слова.

С этим связан и ответ на второй вопрос – о книжности и литературе. Повсеместно принятое сегодня слово «литература» появилось на французской почве и первоначально обозначало всю совокупность письменных текстов, как художественных, так и нехудожественных. В этом смысле оно было близко к русскому понятию «словесность». Однако, будучи перенесенным в XVIII веке в Россию, слово «литература» быстро стало обозначать преимущественно тексты, связанные с художественностью, наделенные художественным заданием. Уже в так называемую «карамзинскую эпоху» (рубеж XVIII и XIX вв.) под «литературой» понимали прежде всего художественную словесность. Это словоупотребление со временем укреплялось, так что сегодня, говоря «литература», мы обыкновенно имеем в виду художественные произведения: романы, повести, стихи.

Но ни романов, ни повестей, ни стихов, как уже сказано, не знала письменная словесность в древнерусскую эпоху. Точнее, в отличие от переводной, их не знала оригинальная русская словесность, созданная на русской почве русскими же книжниками. И если это так, то само употребление слова «литература» применительно к древнерусским письменным памятникам выглядит не вполне правомерно. Будем далее пользоваться понятием «книжность», которое давно в ходу у историков и филологов, изучающих русское средневековье.

В этом месте следует еще раз оговорить состав материала, вошедшего в настоящее пособие. Национальная словесность не может быть понята только формально, как набор текстов. Мы уже приводили тезис В. фон Гумбольдта о том, что национальные языки (а следовательно, и системы словесности) суть проявление «духа» народа, или его национального сознания. Поэтому русскую книжность следует рассматривать как особую систему. И конечно, при этом оригинальные памятники следует с самого раннего периода отличать от переводных. Переводная письменность послужила прежде всего средой, в которой осуществлялось формирование качественно особой оригинальной словесности. В конце ХХ столетия В. Н. Топоров писал о разнице культурных ролей этих составляющих: «Разумеется, в XI в. на Руси уже существовала переводная литература. <…> Переводные тексты с их поэтической образностью оставались обширным и плодотворным резервом для складывания древнерусской литературы, но элементами активной истории они становились лишь по мере своего собственного преодоления <…> включения в иные рамки с подчинением новым заданиям». Поэтому будем далее исходить из того, что лишь оригинальные произведения могут рассматриваться как «элементы активной истории». В настоящем пособии мы будем освещать лишь тот пласт словесности, который представляет собой плод оригинального творчества русских книжников.

С точки зрения теоретической истории русской литературы, становление книжности древней Руси делится на четыре этапа:

– спецификации (обособления) письма,

– интерференции письменного и устного слова,

– тематизации,

– фокализации письма.

Характеристика конкретных памятников русской книжности дается, как правило, в разделе, посвященном этапу, в продолжение которых эти памятники возникли. Таким образом, задача книги – не только составить у читателя представление об отдельных памятниках, но и показать общую логику и законы развития русской словесности в средневековый период.

Не следует рассматривать эту книгу как учебник: в этой книге имеется собственный «интеллектуальный сюжет», связанный с постепенным разворачиванием представления о древнерусской книжности. А значит, ее желательно прежде всего прочитать, хотя бы бегло, от начала до конца – если уж взялись. И только потом, составив некое общее представление о материале и его композиции, есть смысл обращаться к актуальным непосредственно темам.

Возникновение русской книжности

Древней русской книжности был свойствен целый ряд особенностей, кардинально отличавших ее от литературы Нового времени. Прежде всего, это христианское религиозное содержание. Создавая свои произведения, книжник рассчитывал, что они помогут его читателю продвинуться по пути благочестия и праведности. Иной цели он себе не ставил. Поэтому тематика русской книжности была либо прямо христианской, либо исторической, но и в последнем случае история рассматривалась в религиозном контексте, как проявление воли Божьей. История виделась лишь в перспективе вечности. «Земные» предметы сами по себе книжника не интересовали: предполагалось, что они не настолько важны, чтобы посвящать им письменную речь.

Отсюда видно, что к письменной речи было отношение особое. Слово и вообще-то в христианской культуре мыслится как посредник между человеком и Богом: еще бы, ведь в Евангелии от Иоанна прямо сказано, что Слово – это Бог!.. А на Русь христианское откровение пришло в форме книжных, письменных текстов. Естественно, что и осмысливался книжный текст как сакральный. И ничего «неважного», мирского, второстепенного писатели в свои тексты не допускали.

И уж конечно, в книжности не допускался вымысел. Это важнейшая особенность, отличавшая книжность русского средневековья от европейской литературы того же времени. В русской книжности существовала своеобразная конвенция достоверности, в рамках которой все, о чем говорится в письменном тексте, заслуживает доверия.

Все было на самом деле: и библейский потоп, и путешествие апостола Андрея по Руси, и чудесное прозрение внезапно ослепшего князя Владимира после его крещения, – а если бы этого не было, то об этом не следовало бы и писать… В европейской же художественной литературе вымысел был ее существеннейшим компонентом.

 

Ведь по Аристотелю, содержание искусства – это подражание природе в формах вымысла. Это обстоятельство еще раз показывает, насколько далека была русская книжность от художественных задач. Переводные занимательные повести, то и дело возникавшие в русской книжности начиная приблизительно с XV века, трактовались как «баснословные» и потому «неполезные».

Еще одна важная особенность древнерусской книжности – ее анонимный и рукописный характер. В ту эпоху не существовало понятия авторской собственности на текст. Текст мыслился как «ничей», и книжник спокойно переносил его из какого-либо источника в свою рукопись. Переписывание книг было сложным трудом, требовавшим серьезных навыков и подготовки. К тому же и материал, из которого изготовлялись книги, пергамент, был непрост в изготовлении. Поэтому книг было мало, и позволить себе владение ими могли либо самые богатые люди из военно-аристократического сословия, либо церковь, бывшая центром средневековой учености. Именно в церковной среде и совершалось книжное дело: обработка и переписывание текстов…

Мы не случайно говорим: «обработка». Дело в том, что средневековый книжник вовсе не был простым копиистом. Переписчик неизменно выступал одновременно и редактором текста, изменяя его так, как ему казалось правильным. «Незакрепленность авторской собственности на окончательный текст обеспечивала каждого редактора правом на практически бесконтрольное сотворчество. При этом запас средств выражения был задан традицией, а возможности их отбора и сочетания оказывались неограниченными». Естественно, от редакции к редакции содержание текста мало-помалу изменялось: постоянной оставалась наиболее общая сюжетная канва, но способы интерпретации событий и предполагаемые выводы могли оказываться довольно разными.

Поэтому, когда мы имеем дело с памятником древнерусской письменности, следует помнить, что это (за редкими исключениями) не единственная его редакция. Обычная форма бытования текстов в древнерусскую эпоху – в составе сборников. Одно и то же произведение могло в разное время оказаться переписанным в совершенно разных контекстах (такие контексты называются конвой), и уже в силу этого по-разному восприниматься. Притом редакторская правка почти непременно проводилась переписчиком-составителем нового сборника. И те тексты, которые известны большинству из нас, читателей XXI века, являются результатом скрупулезной работы ученых, восстановивших наиболее общий инвариант произведения.

Все сказанное дало в последнее время исследователям повод говорить об особом способе существования риторической традиции в русской книжности. Преемственность в способах письма и единое смысловое поле, обеспечивающее правильные трактовки, достигались не путем следования неким сформулированным правилам (как в европейской литературе). Таких «писаных законов» для книжника не существовало. Существовал обычай, опиравшийся на хорошее знание и понимание всеми авторитетных текстов христианской культуры, служивших универсальным образцом – парадигмой. «Подражание авторитетным текстам не всегда декларировалось и не всегда осознавалось. Оно было заключено не в теоретических высказываниях, но в писательской практике, в узусе (общепринятое -авт.) средневековой книжности».

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?
Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»