– В ту пору у меня был творческий кризис. Я искал вдохновения, много путешествовал… И Африка показалась мне идеальным местом для отправной точки романа. Но там я заболел желтой лихорадкой и погиб бы, если бы не она.

– Покойная?

– Когда вы говорите так, мне становится плохо. Голова идет кругом…

– «Убитая» будет звучать лучше? «Убиенная»? «Жертва преступления»? Может быть, «труп»?

– Прекратите!..

– Я всего лишь хочу, чтобы вы не забывали: это не светская беседа. Любое слово может обернуться против вас. Так что будьте осторожны и постарайтесь не врать мне.

– Я понимаю, да… Все же это был Бенин. Маленькая страна, чрезвычайно милая и добросердечная. У меня остались о ней самые приятные воспоминания.

– Несмотря на лихорадку?

– Вы не поверите, но я до сих пор благословляю болезнь, от которой чуть не умер. Когда я лежал в бреду, мне открылись многие вещи, суть вещей. Это пригодилось мне впоследствии для написания романа…

– Которым все здесь зачитываются?

– Да? Я не знал этого, но польщен. Кстати, у меня есть еще несколько авторских экземпляров… Они наверху, в чемодане. И мне было бы приятно подарить один из них вам…

– Э-э… Что ж, буду признателен, хотя я не особый любитель чтения. Но вернемся к покойной. Вы сказали – она выходила вас. Она что, была врачом? Сестрой милосердия?

– Нет, конечно. Она просто проявила участие, взяла меня к себе в дом.

– Подобрала на улице, что ли?

– Практически. Недуг сразил меня во время поездки по саванне, в сезон дождей. Сопровождавший меня местный пройдоха испарился сразу же, причем с моим рюкзаком. Мне еще удалось добраться до какой-то богом забытой деревни… Все остальное я помню плохо, сплошной черный провал. Очнулся я только в ее доме, в отдельной комнате с кондиционером. Чистая постель, тишина – я был спасен. И спасен ангелом. Потому что, когда она появилась, когда вошла в комнату, я так и подумал – вот он, мой ангел, с короткими волосами… И это самое прекрасное воспоминание в моей жизни.

– Роман, конечно, закрутился сразу же? Учитывая не совсем обычные обстоятельства встречи.

– Учитывая не совсем обычные обстоятельства встречи, я назвал бы это любовью с первого взгляда. Мы провели вместе несколько месяцев – и это были лучшие месяцы, да.

– И чем же вы занимались все эти месяцы? Кроме того, чем обычно занимаются мужчина и женщина?

– Мы много разговаривали, совершили несколько поездок по континенту. Ей хотелось показать мне настоящую Африку, Африка всегда была ее любовью.

– А в процессе этих ваших разговоров вы выяснили, каким ветром ее туда занесло? Чем она там занималась, кроме спасения белых мужчин от желтой лихорадки?

– Для меня это не было столь существенно…

– Что, даже никаких предположений не строили?

– Ну… в средствах она стеснена не была. Полагаю, их происхождение связано с ее исторической родиной, с Россией. Но подробностей она избегала, а я не настаивал. Возможно, если бы наши отношения продлились чуть дольше…

– Кто был инициатором разрыва?

– Легко догадаться… И нужно знать ее… Никто бы добровольно не оставил такую женщину.

– Не стесненную в средствах?

– О господи, разве в этом дело? Просто все закончилось так же внезапно, как и началось. Однажды она просто исчезла. Во время очередной нашей поездки, я уже не помню куда именно… Какое-то время я еще пытался искать ее, но безрезультатно…

– А ее дом? Ваша комната с кондиционером и чистым бельем тоже испарились?

– Конечно, я первым делом бросился туда, но дом уже сдавался в аренду. Мне пришлось вернуться в Европу…

– И больше вы не посещали Африку?

– Нет.

– Затаили злость на вашу бывшую возлюбленную?

– Нет-нет, что вы! Я был опечален, страшно расстроен, но никакой злости не было… После Африки я наконец-то начал писать. А потом встретил Магду, и она стала моей женой.

– Вы никогда не рассказывали своей жене о покойной?

– Видите ли… мы с Магдой встретились в тот момент, когда мне было особенно тяжело. Депрессия и все такое…

– Это было связано с вашим африканским любовным приключением?

– Лишь отчасти. Скорее эти проблемы лежали в плоскости творчества. В плоскости признания общественной значимости творчества…

– Жаждали прославиться?

– Хотел быть услышанным, так будет точнее. Поначалу ни одно издательство не принимало мой роман, рукопись постоянно возвращалась… Я снова дорабатывал ее – и снова она возвращалась. Было от чего прийти в отчаяние. Я начал пить и всерьез задумывался о самоубийстве. Ситуация стала критической, и тогда один из приятелей посоветовал мне хорошего психолога. Психоаналитика. Им и оказалась Магда. Конечно, будучи пациентом, я рассказал ей об Африке.

– И как она отреагировала?

– Вполне профессионально. Она помогла мне выбраться из эмоционального тупика, за что я был очень ей признателен.

– Настолько, что решили жениться?

– Все было совсем не так примитивно, как вам кажется. Сначала мы просто общались как врач и пациент, а потом, когда курс был закончен, я пригласил ее в ресторан. И она согласилась, хотя психоаналитики обычно избегают таких вещей. Профессиональная этика…

– Стало быть, профессиональной этики она не придерживалась?

– Нет-нет, просто уже тогда она относилась ко мне по-дружески, а потом стала больше чем другом. Она даже оставила профессию, чтобы быть рядом со мной и поддерживать меня. Вместе мы добились многого, и я очень ценю свою жену. И благодарен ей.

– Картинка просто идиллическая. Насколько я понял, с прошлой любовью было покончено?

– В известном смысле – да.

– То есть не совсем «да»? «Да» с некоторыми оговорками?

– Магде я благодарен за свою нынешнюю жизнь. Которая была довольно ясной и упорядоченной… до сегодняшнего утра.

– Зачем же вы приехали сюда, если ваша жизнь таким замечательным образом вошла в колею? Да еще притащили за собой жену.

– Это было спонтанное решение. Теперь я понимаю, что ошибочное. Но когда пришло письмо… мне захотелось снова увидеть ангела…

– Что это было за письмо?

– Его и письмом-то не назовешь. Маленькое сообщение, оставленное на моем официальном сайте.

– Вы сразу поняли, что это письмо от покойной?

– Конечно. В период близости, даже если эта близость была недолгой… у двух любящих людей возникает свой собственный языковой код…

– Нельзя ли несколько упростить формулировки?

– Хорошо… Тогда, в Африке, у меня было имя, придуманное ею. И в том сообщении оно всплыло снова. С припиской «иногда я скучаю по тебе».

– Этого оказалось достаточно, чтобы сломя голову понестись на другой конец света?

– Этого оказалось достаточно, чтобы написать ответное письмо.

– Покойная ответила вам?

– Да… Мы вступили в переписку, из которой я узнал, что она больше не живет в Африке, а осела здесь.

– Она сообщила вам, что у нее теперь есть семья?

– Вскользь. Написала только, что вышла замуж, вот и все.

– А вы сообщили ей, что женаты?

– Не сразу…

– Почему?

– Это сложно объяснить…

– Что, снова захотели замутить с ней роман, как тогда, в Африке?

– Я был рад, что она нашлась.

– И даже не поинтересовались, почему она исчезла?

– Если бы я вздумал интересоваться, она бы решила, что я до сих пор страдаю. Что чувство еще не изжито. А так мы начали общаться как старые друзья, объединенные чуть сентиментальными воспоминаниями. И сюда я приехал в качестве друга.

– Она пригласила вас?

– Она написала, что ей было бы приятно мое присутствие на маленьком семейном торжестве.

– И вы согласились приехать?

– Да. Мне захотелось снова увидеть ангела.

– И ваша жена не была против ангельского свидания?

– Вот черт, конечно же, была. В свое время она наслышалась о моей африканской истории достаточно, чтобы возненавидеть ее виновницу.

– Возненавидеть?

– Э-э… Я неправильно выразился. Речь не о ненависти – скорее о боли. Хотя после того, как я перестал быть ее клиентом, а она сложила с себя полномочия моего психоаналитика, мы не вспоминали об Африке. Как будто ее и вовсе не существовало. Естественно, Магда расстроилась, когда я сообщил ей о предстоящей поездке…

– Так ли уж необходимо было ей об этом сообщать? Тем более что речь шла уже не об Африке, а о вашем визите сюда.

– Вы не понимаете… Мы с Магдой не расставались ни на один день с тех пор, как поженились. Так что мой внезапный отъезд выглядел бы труднообъяснимым.

– Разве сложно придумать вескую причину для отъезда? Вы же писатель!

– Магда слишком проницательна, да я и не мог врать ей.

– Проще было сделать ей больно?

– Сделать ей больно? У меня и в мыслях подобного не возникало.

– И все же вы решились на эту поездку?

– Мне захотелось снова увидеть ангела.

– Ваша жена тоже была не прочь на него посмотреть?

– Я ехал сюда как друг. И вовсе не собирался, как вы выразились, мутить роман. И взял с собою Магду только затем, чтобы она убедилась в чистоте и невинности моих намерений. И не строила ненужных догадок, и не мучилась неоправданной ревностью.

– Имелся и другой способ продемонстрировать жене чистоту и невинность: отказаться от поездки вовсе. Оставить прошлое прошлому. Странно, что вы о нем не подумали.

– Я ведь сказал вам, что сожалею. Этот визит был ошибкой.

– Но теперь уже ничего не изменишь. Ваша жена очень ревнива? И как далеко она способна зайти в своей ревности?

– На что это вы намекаете?

– Просто спрашиваю. Мы с вами всего лишь воссоздаем картину происшедшего, не стоит так нервничать.

– Посмотрел бы я на вас, окажись вы на моем месте… Что же касается ревности… Я слишком уважаю свою жену, чтобы давать ей повод усомниться в моей порядочности.

– Разве? Очевидцы утверждают обратное. Вы все время вертелись возле покойной, наплевав на жену. И в какой-то момент она не выдержала, бедняжка. Публично заявила, что желает смерти своей сопернице.

– Чушь. Магда – человек тонкой душевной организации. Деликатнейшее существо, которое скорее направит гнев и раздражение на себя саму, чем на кого-либо еще.

– У вас что – две жены?

– Не понял?

– Приехавшую с вами женщину никак не назовешь деликатной. Вы постоянно ссорились, и эти ссоры слышал весь дом. Она… не дура выпить?

– После того, что Магда пережила со мной… она ненавидит алкоголь.

– И тем не менее в последние пару дней ее никто не видел трезвой. За исключением тех моментов, когда она пребывала в душевном расстройстве. Скажите, она никогда не страдала галлюцинациями и помрачением сознания?

– Никогда.

– А на почве неумеренного потребления алкоголя?

– Повторяю вам еще раз: Магда не пьет.

– Не стоит врать мне в мелочах, выгораживая жену. Иначе я подумаю, что вы врете и по более существенным поводам.

– Например?

– Например, относительно характера ваших отношений с покойной. Вы приехали сюда, чтобы попытаться все вернуть?

– Нет! Я приехал как друг!

– Несколько раз вы уединялись с ней, и это очень не нравилось вашей жене. Не поэтому ли Магда стала прикладываться к бутылке?

– Беседы тет-а-тет вел не только я. О любом из гостей можно сказать то же самое. Даже об этой русской соплячке, уж не знаю, откуда она взялась…

– А с кем-нибудь из присутствующих здесь вы не были знакомы раньше?

– Нет.

– Никогда не пересекались? Не слышали имен?

– Нет.

– А ведь эти люди составляли определенную часть жизни покойной. Так же, как и вы.

– Больше, чем уже сказал, я вам не скажу.

– Какое впечатление они на вас произвели?

– Это касается и членов семьи?

– Да.

– Ее нынешний муж – жалкое ничтожество. Тряпка и истерик. Непонятно вообще, почему она выбрала его…

– А не вас? Это вас задевало? Это выводило из себя?

– О чем вы?

– Или это вселило в вас мысль, что на фоне тряпки и истерика вы будете выглядеть намного выигрышнее? Потрясали, поди, своим свежеизданным романом?

– Глупости…

– Хотите, я скажу, как все было? Вы решили возобновить отношения, а когда вам отказали, впали в ярость и…

– И?

– Все закончилось именно так, как закончилось. Убийством вашей бывшей возлюбленной. Того самого ангела, на которого вы хотели взглянуть.

– О боже… Нет! Я любил ее. Я никогда не переставал ее любить… Не было дня, чтобы я не вспоминал о ней.

– А она и думать о вас забыла. Как о любовнике, разумеется. Вы устраивали ее в качестве друга, но это совсем не устраивало вас. Совсем.

– Оставьте свои фантазии при себе! И если уж на то пошло… я терпеть не могу детей. Даже если они тихонько сидят в уголке. Даже если заперты в кладовке за съеденное варенье. Даже если спят в своей комнате десятью этажами выше… Тогда, в Африке, мы были на десять лет моложе. И мы были свободны. А теперь оказалось, что у нее есть дети. Один из них – чернокожий с такими дикими глазами, что лучше в них не смотреть. А вторая – настоящее исчадие ада, маленькая злобная тварь. Она доводила Магду до исступления своими шалостями, которые никак не назовешь детскими.

– Что же вы не уехали сразу? Предпочли остаться в этом детском аду?

– Мы и собирались уехать. После поездки в храмовый комплекс… Да, я не буду отрицать, мне было приятно вновь погрузиться в воспоминания. Мне было приятно вновь увидеть своего ангела, она почти не изменилась за прошедшие десять лет. И да, я позволил себе легкий флирт, достаточно невинный.

– Достаточно невинный для убийства?

– Я скажу вам как мужчина мужчине… Если я на что-то и рассчитывал, то всего лишь на еще одно маленькое приключение. Возможно, на поцелуй, сорванный украдкой. В качестве легкой компенсации за причиненные когда-то страдания.

– Сорвали?

– Нет. Оказалось, что мне вовсе не нужен новый виток отношений. И что я слишком стар для адюльтера. И уж тем более для серьезных отношений с женщиной с двумя детьми… Подумайте сами, зачем мне было ее убивать?

– Ну хорошо… Допустим. В частных беседах с вами она не выражала никакого беспокойства? Возможно, ее что-то тревожило?

– Нет. Она выглядела умиротворенной.

– Она делилась своими планами на будущее?

– Нет.

– Что она рассказывала о своей жизни здесь?

– Она говорила лишь о том, что скучает по Африке.

– И вы не поинтересовались, что заставило ее уехать оттуда?

– Если бы она захотела, сказала бы мне сама. Но она не захотела, а я не стал настаивать.

– Что вы можете рассказать об инциденте во время фейерверка?

– Это была некрасивая сцена. Этот идиот, ее муж, напился и попытался устроить скандал. Кажется, даже ударил ее. Но все быстро закончилось.

– А потом?

– Потом мы играли в игры… Интеллектуальные шарады и прочую чепуху для домашнего пользования. Но было очень мило.

– Ваша жена не принимала участия в этой вечеринке?

– Нет. У нее случился… м-м… небольшой нервный срыв. Еще до фейерверка и игр в саду. Ничего серьезного, но некоторое время мне пришлось провести с ней. Я успокоил ее, как мог…

– А потом отправились веселиться в сад?

– Только тогда, когда она немного пришла в себя и заснула.

– Кроме вашей жены, еще кто-то отсутствовал?

– Русская. Честно говоря, я думал, что она убралась отсюда вместе со своим спутником.

– Вы видели, как он покинул дом?

– Тот странный русский? Нет. Мне лишь сказали, что он ушел. Неприятный тип.

– А покойная не объяснила вам, кто он такой?

– Она лишь представила нас друг другу. Имени его я не запомнил, но, слава богу, это и не понадобилось в дальнейшем.

– В вашей ситуации все совсем не слава богу… Вам знаком этот предмет?

– Не знаю… Не думаю. Он похож на множество вещей, которые есть в доме. Вы ведь осматривали дом и могли в этом убедиться. Но я в них не вглядывался, во все эти вещи. В них есть что-то пугающее. Что-то неправильное. И они не должны находиться рядом с людьми… Живыми людьми. Иначе может случиться какая-то беда…

– Она уже случилась.

– Да-да, конечно. Она уже случилась, я просто не могу до сих пор в это поверить…

– Сдается мне, что вы поверили в это раньше, чем она произошла. Вам знакомо имя Мик?

– Нет.

– Покойная не упоминала о нем?

– Никогда. У нее не было привычки разбрасываться именами.

– Скажите-ка мне… Если бы покойная была ангелом…

– Она и есть ангел…

– Если бы покойная была ангелом, каким бы ангелом она была? Отвечайте не задумываясь.

– Падшим…

* * *

…Поцеловать саксофон – все равно что поцеловать девушку. Даже проще, во всяком случае – безопаснее. А все потому, что инструмент не оттолкнет тебя, как оттолкнула бы девушка, если бы ты по какой-то причине ей не понравился. Или не понравился без всяких причин. О да!.. В случае с саксофоном совершенно исключены такие малопривлекательные вещи, как:

пощечина;

ироническая улыбка (или саркастическая улыбка, или улыбка сожаления, что ты не Орландо Блум, не Брэд Питт, не Джонни Депп);

гримаса, исполненная брезгливости;

обидно-скользкое, слегка подрагивающее плавниками словцо. Архипелаг слов, коралловый риф слов. Расшибить лоб об эту твердую субстанцию не очень-то приятно.

Что еще? Пожалуй, что ничего.

Девушки не особенно изобретательны в выражении чувств, они вообще не особенно изобретательны. Не то что саксофоны! Хороший саксофон в хороших руках может творить самые настоящие чудеса. Тут и возникает главная проблема.

Неразрешимая.

Руки Кристиана не слишком хороши.

Ничего криминального в них нет, все пальцы на месте, ногти растут в правильном направлении и с полагающейся им скоростью. Волосков на руках ровно столько, сколько и должно быть у среднестатистического молодого человека, не больше и не меньше. Имеется живописный короткий шрам неясной этимологии – между большим и указательным пальцем (на правой). Имеется родинка, похожая на запятую или кошачий хвост (на левой). И шрам, и родинка довольно милы, по утверждению двоюродной сестры Кристиана, чье мнение ровным счетом ничего не значит. Руки Кристиана можно назвать красивыми, и все же они не слишком хороши. То есть они были бы хороши для девушек (из тех, кто не заморачивается отсутствием сходства с Джонни Деппом); они были бы хороши для животных, которые любят ласку, – собак и даже кошек с хвостами в форме миляги-родинки. Возможно, для младенцев и fashion-фотографов.

Но только не для саксофона.

Между саксофоном и руками Кристиана не существует взаимопонимания. Это убивает. Ежедневно, ежечасно, ежесекундно. Тем не менее Кристиан все еще жив. И все еще мечтает стать саксофонистом, хотя иначе чем бесплодной эту мечту не назовешь. А есть и другие мечты, клинически глупые, но тоже связанные с саксофоном. Например, в один прекрасный день заснуть и проснуться с другими руками. Черными афроамериканскими руками, способными сотворить чудо с одним отдельно взятым инструментом. В комплекте с черными руками идут губы и легкие, перед которыми не устоит ни один сакс. И синкопированное, склонное к головокружительным импровизациям сердце. Кристиан точно знает: ничего из этого набора ему не заполучить – никогда, ни при каких условиях, разве что придется заложить душу дьяволу. Кристиан согласился бы и на это, но сукин сын дьявол до сих пор обходил его стороной. Из чего следует немедленный клинически глупый вывод. Даже несколько, возведенных в третью или пятую степень идиотизма, выводов:

дьявол не ездит в автобусах, в которых обычно ездит Кристиан;

дьявол не вьет гнезд на ветке метро, по которой обычно перемещается Кристиан;

дьявол не пьет кофе в кофейнях, в которых обычно пьет кофе Кристиан;

дьявол не посещает кинотеатры, которые обычно посещает Кристиан.

Еще можно было бы упомянуть тренажерные залы, но Кристиан не занимается спортом, и единственный знакомый ему тренажер стоит в комнате его двоюродной сестры. Сестра использует тренажер в качестве вешалки, и потому его поджарое тело вечно скрыто юбками, блузками, колготками со стразами и лифчиками телесного цвета.

Кристиан, разживись он костлявым, хорошо продуманным механизмом для сжигания калорий, поступил бы точно так же.

Неизвестно, как бы поступил дьявол; его логика остается за гранью понимания Кристиана, как логика любого первоклассного, нет… выдающегося, гениального джазмена, если у джазменов вообще имеется в наличии логика.

Все гении алогичны, джазмены не исключение.

А дьявол и есть джазмен. Трубач, как Майлз Дэвис. Или пианист, как Chucho Вальдес. Или саксофонист, и тут можно вспомнить сразу трех Кристиановых любимцев: Чарли Паркера, Сонни Роллингса и Гато Барбиери, и сам волшебный инструмент, договориться с которым Кристиану не удается, несмотря на все старания… Да.

Дьявол – саксофонист, в этом нет никаких сомнений.

Фронтмен умопомрачительного квартета из падших ангелов, каждому из которых уготована своя сольная партия, и справляются они с ней блестяще – не то что бескрылый, лишенный импровизационного дара Кристиан. И квартет никогда не станет квинтетом —

никому и в голову не придет пригласить Кристиана.

В команде лихих джазменов всегда будет на одного человека меньше, чем ему бы страстно хотелось. И этот никому не нужный человек – сам Кристиан. Минус-Кристиан — именно так он и привык думать о себе. В те редкие минуты, когда не мечтает о судьбоносной встрече с дьяволом-саксофонистом, об афроамериканских руках, легких и сердце и, конечно же, о саксофоне – самой упрямой, самой надменной, самой несговорчивой вещи на свете.

И самой желанной.

– Ты просто извращенец какой-то, – страдальчески морщась, говорит ему двоюродная сестра, чье мнение ровным счетом ничего не значит. – Психопат. Займи себя хоть чем-нибудь. Начни встречаться с девушками.

– Сразу с несколькими или можно ограничиться одной? – Кристиану не слишком-то нравится, когда его называют психопатом и тем более извращенцем, но…

Сестра – единственный человек, способный целую минуту продержаться в пыточной, где Кристиан терзает свой саксофон, третий по счету (два предыдущих как не оправдавшие ожидания были тайно захоронены на задворках городского кладбища домашних животных).

– Одна в твоем случае не поможет. Или это должна быть такая девушка…

– Какая?

– Та-акая… Нет… Та-а-а-а-акая…

– Какая-какая? – дурашливо вопрошает Кристиан. И тут же сам начинает строить предположения: – Она должна быть потрясающе красива? Или обладать чем-то таким, чем не обладают другие девушки? Хвостом, например. Вот!.. Она должна быть… русалкой? Работать в дельфинарии?

– Русалки не работают в дельфинариях. – Двоюродная сестра Кристиана, в отличие от самого Кристиана, трезво смотрит на жизнь. – И я вообще не уверена, что они существуют.

– Вот видишь! Ты предлагаешь мне начать встречаться с той, кого не существует.

– Не думаю, что это будет для тебя проблемой.

– Почему же?

– Потому что ты всегда пытаешься заполучить то, чего не существует.

– Не существует в принципе?

– Не существует лично для тебя. Не предусмотрено. Не отпущено. Вот так.

Ясно как божий день, о чем идет речь: о таланте. О даре, которого Кристиан лишен напрочь, – играть на саксофоне. Если сложить минуты, проведенные сестрой в пыточной (она же гостиная в квартирке Кристиана), получится что-то около получаса. Вполне достаточно, чтобы понять: Кристиан бесталанен – бесталанен безнадежно, беспросветно; поднапрягшись, можно было бы извлечь еще с пару десятков слов из того же синонимического ряда. Но эти самые точные.

А Кристиан любит точность.

Его математические способности всегда поражали учителей, и он продвинулся бы чрезвычайно далеко, если бы сосредоточился именно на них. Положительно, Кристиан бы блистал на небосклоне фундаментальной науки, соответствующее его способностям место сейчас занимает Марс. Как вариант – Сириус, самая яркая звезда. Сириус и Марс не слепят глаза, но об их существовании знают все, кто дает себе труд пялиться на звездное небо.

А пялятся на него почти все, время от времени, рано или поздно.

Кристиан не такой, он «не почти все», запрокидывать голову не в его правилах, да и встреча с собой-Марсом или с собой-Сириусом выглядела бы не слишком впечатляюще. Другое дело – встреча с собой-афроамериканцем. Гениальным джазменом, из-за спины которого добродушно щурится саксофон. Нет, не так: саксофон улыбается радостной, начищенной до блеска улыбкой. Еще бы ему не радоваться: ведь он оказался в руках гения. И все чрезвычайно довольны друг другом: саксофон – Кристианом, Кристиан – саксофоном, и публика – ими обоими.

Публика вообще пребывает в диком восторге, не трансформируясь при этом в стадо оголтелых тупых овец, как это частенько случается на концертах рок- и поп-исполнителей. Да и «дикий восторг» не совсем точное определение. Джазовая публика сдержанная (во всяком случае, именно такой она видится Кристиану), джазовая публика умная. Немного расслабленная, немного рефлексирующая, ощущения толпы не возникает никогда. Напротив, каждый человек, пришедший послушать Кристиана, высвечивается, как в волшебном фонаре. Каждый человек отстоит от другого на довольно большом расстоянии: этого расстояния, этого пространства хватает на то, чтобы, никому не мешая, разместить мысли, чувства, ассоциации и – возможно – воспоминания.

Джаз – музыка воспоминаний.

И многого другого тоже, но воспоминаний прежде всего. Воспоминаний приятных, щемящих, немного грустных – как конец лета, венчающийся слепым дождем.

А если особенно вспоминать нечего (подобно случаю с самим Кристианом, чья жизнь похожа на уныло-однообразную жизнь звезды Сириус, какой она предстает перед земными, не вооруженными телескопом Хаббла наблюдателями) – можно предаться мечтам. Воспоминаниям о будущем. О том, что еще не случилось, но обязательно случится.

С Кристианом, например, может случиться девушка. Не обязательно русалка. Но подошла бы и русалка, если она, конечно, любит джаз. Любить джаз – необходимое и достаточное условие. Любить джаз – все равно что любить самого Кристиана. А уж Кристиан сумел бы отблагодарить ее за любовь, он умеет быть благодарным!

Даже двоюродной сестре, не способной выносить его музыкальные экзерсисы дольше минуты. Но и за эту минуту он признателен. Мелкие подарки, плюшевые игрушки, купленные со скидкой парфюмерные наборы – это ли не выражение признательности? А однажды, когда вместо одной минуты она задержалась в его комнате на целых три, Кристиан повел ее ужинать в дорогой ресторан, специализирующийся на морепродуктах.

Не оттуда ли возникла тема с русалкой?

Все может быть, но своей гипотетической девушке он подарил бы нечто большее, чем игрушки и гели для душа, идущие в комплекте с лосьонами. Он подарил бы ей музыку. Для такого торжественного случая у Кристиана заготовлена речь. Которую он обязательно произнесет перед своей публикой, когда станет афроамериканцем и гениальным джазменом.

«Я посвящаю эту композицию той, – скажет Кристиан, – которая осветила мою жизнь светом слепого дождя, идущего в самом конце лета. Это легкий свет, прозрачный, желтоватый, хотя лучше назвать его песочным. Когда я впервые увидел эту девушку, мое сердце тоже стало песочным. Оно превратилось в замок из песка, и замок ждет свою владелицу».

«Замок из песка» – именно так и будет называться вещь, которую Кристиан исполнит под занавес своего триумфального выступления.

Жаль, что она еще не придумана.

С другой стороны, хорошо, что не придумана, – иногда Кристиан сомневается в названии. Всем известно, что человек, строящий замки из песка, иногда похож на праздного мечтателя, неспособного отличить реальность от вымысла и непрочно стоящего на ногах. Как материал, из которого можно вылепить жизнь, песок не очень-то надежен.

Эту – довольно щекотливую – тему с песком не мешало бы обсудить с кем-нибудь, кто обладает трезвым и практическим умом. Из всех немногочисленных знакомых Кристиана подобным умом могут похвастать лишь двоюродная сестра и Шон, самый близкий друг. Но говорить с сестрой Кристиану не хочется (насмешливой жалости не избежишь), а Шон слишком далеко.

Шон вот уже несколько лет живет в Камбодже, чье коренное население вряд ли когда-либо слышало о джазе. Шон тоже не относится к числу его горячих поклонников, он вообще далек от музыки. Но и человеком нетворческим его не назовешь.

Шон – фотокорреспондент и оператор-документалист.

Ни одного репортажа, снятого Шоном, Кристиан не видел, его двоюродная сестра тоже. В ее воспоминаниях Шон так и остался праздным парнем, лишь болтающим о головокружительной карьере, которая поджидает везунчика Шонни за соседним углом, стоит только миновать перекресток. Время от времени двоюродная сестра вспоминает о Шоне – и тогда Кристиану начинает казаться, что язык у нее раздваивается и с него капает яд.

В последний раз яд капал аккурат на тарелку с креветочным салатом – во время исторического ужина в ресторане морепродуктов.

– Ну а как там поживает твой дружок? – стараясь выглядеть равнодушной, спросила двоюродная сестра.

– Какой? – Кристиан напустил на себя еще большее равнодушие.

– Как будто у тебя так много дружков! Я имею в виду этого жалкого хвастунишку Шона, кого же еще!..

– A-а… Наверное, хорошо.

– Наверное? Только не говори, что не поддерживаешь с ним связь.

«Поддерживать связь» – слишком громко сказано, учитывая, что Камбоджа настолько далека от всего на свете, что выглядит мифической. Почти не существующей. Но Шон иногда присылает Кристиану электронные письма средней величины, в которых почти нет Камбоджи и реалий, связанных с Камбоджей, но есть сам Шон.

Везунчик Шонни, уже свернувший за угол, за которым его поджидает, то и дело поглядывая на часы, головокружительная карьера.

Больше всего Кристиану – верному другу и доброму малому – хочется, чтобы Шон не опоздал на встречу. Но из писем Шона ничего невозможно понять. Состоялось ли судьбоносное свидание или было перенесено ввиду загруженности перекрестка, отделяющего фотокорреспондента и оператора-документалиста от цели.

Шон много работает – это ясно из писем.

Шон любит свою жену и маленькую дочь – это ясно из писем.

Шон никогда не вернется на родину – это ясно из писем.

Возможно, это не ясно самому Шону, но Кристиан – совсем другое дело. Кристиан видит вещи и обстоятельства такими, какими они еще не сложились, но вот-вот сложатся. Или сложатся в отдаленной перспективе. Это ви́дение, а лучше сказать, предчувствие – побочный эффект заброшенного черт знает куда (в угоду несговорчивому и деспотичному саксофону) математического дара. Предоставленный сам себе, дар выстраивает причинно-следственные цепочки, целиком состоящие из цифр разной степени упитанности. Цифр так много, что уследить за ними нет никакой возможности, иногда в их стройные ряды вклинивается какой-то мелкий предмет наподобие обгрызенного колпачка от шариковой ручки, точилки для карандашей, пуговицы, ластика со слоном, сигаретного фильтра… Ненужный хлам, он тем не менее является составной частью математической формулы.

12 3 4 5 ...7 След.

Странное происшествие в сезон дождей

Часть первая

КВАРТЕТ

* * *

С этой книгой читают

Другие книги автора