Читать книгу: «Пепел революции», страница 4

– Ты же не знаешь, почему я бегу. Это знаю только я и те, в Москве.

– Да, я не знаю. Но, должно быть, это что-то очень важное, если они тратят столько сил и ресурсов, чтобы изловить одного человека.

– Он, – Кильчевский кивнул на сопящего Изенбекова, – тоже знает?

– Он вообще-то и просветил меня насчет тебя. Он имеет кое-какие знания и опыт. Не в той же… организации, что и ты, конечно. Но имеет представление о предмете. Я давно уже думал, чего ты делаешь в Одессе, а потом головоломка сложилась.

– Откуда ты его знаешь? Ему можно доверять?

– Никому сейчас нельзя доверять. Я и тебе не доверяю сильно, извини уж. Ты внимание слишком могущественных сил привлек на этот несчастный город. И что еще выкинешь ты или твои преследователи – никто не знает, и это пугает. И себе я не верю. Но меньше всех я не верю ему.

– Ты познакомился с ним здесь?

– Нет. Но он мне очень дорог и не советую его огорчать.

– Приехали, – подал через некоторое время голос Изенбеков, который уже давно не спал. – Здесь поверни направо и держись вдоль забора.

Машина остановилась, они вышли, и их взору открылась ужасная картина.

На большой территории типичного маленького местечка, чуть больше села, но с несколькими этажными домами, виднелись пожары и стоял сладкий удушливый запас разложения. Чуть дальше, на площади, громоздилась куча какого-то тряпья, над которым возвышались строительные леса. Троица отправилась в том направлении.

Когда они подошли ближе, то поняли, что никакое это не тряпье, а трупы людей. В основном старики, женщины и дети, мужчин почти не было. И никакие это были не строительные леса. Вернее, не совсем. Это были деревянные балки, сбитые с лестницами, к которым в разных позах гвоздями были прибиты тела. Они обошли эту гору.

– Как думаешь, сколько здесь?

– Трудно сказать. Не видно, как плотно они лежат снизу. Навскидку несколько десятков, может, больше.

– Позже пересчитаем. Пошли.

Они отправились дальше. Трупы были не только на площади, иногда им попадались тела внутри домов. Наверное, убийцы, кем бы они ни были, согнали всех в центр, а потом принялись прочесывать и дома.

Они втроем ходили примерно полчаса, но так и не нашли никого живого. Только на околице, возле последних домов, были замечены какие-то люди, суетившиеся возле сарая. Изенбеков уже решил открыть по ним огонь, но Шемаков движением руки остановил его:

– Оставь. Это просто мародеры из соседних сел. Они пришли поживиться тем, что осталось, но, думаю, ничего ценного здесь они уже не найдут.

– В хозяйстве все пригодится. От вил до дверей.

– Да, они не очень смущаются видом убитых соседей.

Шемаков достал револьвер и пару раз выстрелил в воздух. Мародеры хотели уже открыть стрельбу в ответ, но, поразмыслив, решили, что связываться не стоит, поспешно вскочили на лошадей и умчались.

– А если бы они решили тоже пострелять? – спросил Кильчевский. – Вот была бы глупая ситуация, их гораздо больше, чем нас, и, думаю, вооружены неплохо.

– Тогда бы мы по законам военного времени разобрались и оставили их тела лежать в открытом поле.

– Ты расскажешь, что здесь произошло? Или мы будем дальше ходить в молчании?

– Что тебя интересует? Я знаю не сильно больше твоего. Сегодня утром поступило сообщение, что обнаружили полный трупов городок. Руководство меня отправило сюда, чтобы провести все необходимые действия, пока не пришли красные и не обвинили в этом нас.

– А это точно не мы? Ну не с нашей стороны. Сам знаешь, какие люди последнее время прибывали с севера. Вся шваль и сброд, которому я не доверил бы сапоги себе почистить.

– Нет, это не мы. Это я знаю точно.

– А зачем ты меня взял?

– Чтобы ты начинал приходить в себя. Скоро, думаю, большевики подойдут к Одессе, а ты в разобранном состоянии, неспособный даже свою голову найти, недолго проживешь тогда.

– Спасибо. Так у тебя нет никаких догадок, кто это сделал? Может, это сами большевики, чтобы обвинить нас?

– Вряд ли.

Они вернулись назад на площадь.

– Тут, похоже, один евреи. Еврейское местечко?

– Да. Вот почему я и не думаю, что это большевики. В ненависти к евреям они пока замечены не были.

Кильчевский присел на корточки и осмотрел осторожно головы нескольких тел:

– Смотри. У многих выстрелы в затылок и спины. Пули, судя по всему, винтовочные.

– Да, и у многих резаные раны, видишь?

– За ними гнались, похоже. Возможно, верхом.

– Возможно. Но эта погода – то снег, то оттепель – стерла все следы.

– Как, думаешь, развивалась ситуация?

Кильчевский осмотрелся и прошелся вокруг. Потом закурил и прошелся еще:

– Думаю, дело было так. Учти, это моя версия, и я многое просто придумал.

– Ну?

– Последний вопрос. Кто сообщил?

– Неважно. Беженцы случайные. Они тут ни при чем.

– В общем, так. Вчера днем, думаю, со стороны полей прискакал отряд. Где-то в полсотни человек.

– Почему не со стороны дороги?

– Там всегда кто-то двигается на юг, а вооруженный отряд, скачущий в противоход, точно бы заметили. Они прибыли в местечко и приказали жителям собраться на площади. Знали, что мужчин нет, все воюют на разных фронтах и на разных сторонах. Часть людей собралась, часть решила спрятаться, осознавая, что дело плохо кончится. Тех, кто был на площади, убили и сожгли, потом пошли проверить дома. Там тоже нескольких нашли. Начали грабить. Не исключено, что кто-то смог бежать, но, скорее всего, ночью в зимней степи в домашней одежде замерзли. Буду очень удивлен, если кто-то выжил и добрался до помощи.

– Почему ты так уверен, что они прибыли вчера днем?

– Трупы заметили сегодня утром, как ты говоришь, значит, резня случилась раньше. А пожары до сих пор не погасли, значит, дома подожгли не так давно. Следов большого отряда мы не нашли, а, учитывая ночной дождь со снегом, ушли они раньше. Получается, прибыли днем или ранним вечером.

– Ну близко к истине. Так кто это сделал?

– Если ты говоришь, что это не сброд, который бежит в Одессу… – Шемаков покачал головой. – Я тоже думаю, что вряд ли это большевики. Все-таки массовые казни стариков, женщин и детей с грабежом домов не их стиль. Что бы про них ни говорили, нет, это не они.

– Значит?..

– Значит, это третья сила. Может, махновцы, может, еще кто-то из вольных атаманов. Я слышал, сейчас в степи каких только персонажей нет.

– Почти в точку. Это стрельцы Петлюры, или как они себя там называют, не помню. Украинцы Директории. Вернее, остатки, одна из банд. Смешно, но сейчас у нас с ними что-то вроде союза.

– Это ты с чего сделал такой вывод?

– Ты сам сказал, что они прибыли верхом. Это не махновцы, они тоже не промышляют массовыми убийствами евреев. Это противоречит самим основам анархизма, а своих хлопцев батька держит крепко. Тачанок, телег или автомобилей не было, по крайней мере, следов мы не нашли, за ночь, даже дождливую, они не могли бесследно исчезнуть. А потом надо вспомнить, как разбитые стрельцы влились в наши силы совсем недавно. Ну как влились, они просто прибились к тем силам, которые не готовы тотчас расстрелять, как большевики. Как бы они часть ВСЮР, но фактически нам не подчиняются.

– Ну если они влились, зачем было вырезать это местечко?

– Влились не все. Многие отказались. Говорили, что не для того два года дрались и проливали кровь, чтобы князья и бароны великорусские снова ими командовали. И сейчас гуляют по степи разбойниками. Кто-то примкнет к Махно, кто-то переметнется к большевикам. Но это они, без сомнения. Да и кто еще ненавидит настолько евреев, чтобы учинить такое?

Кильчевский отошел к одному из домов, где Изенбеков рассматривал что-то на корточках. Там лежали двое, девочка лет десяти и мальчик, совсем маленький, года три, не больше. Судя по всему, девочка перед смертью была не единожды изнасилована, а мальчик – брат, вероятно, которого она пыталась спасти, – был убит ударом штыка в грудь.

Они молча смотрели на эту картину невообразимой жестокости и мерзости. Не могло уложиться в голове, что люди вообще способны на такое.

– Знаешь, – произнес задумчиво обычно молчаливый Изенбеков, – что самое страшное? Даже не те чудовищные смерти, которые настигли всех этих людей. А то, что выродки, которые сделали это все, еще недавно были добрыми соседями убитых. А когда война закончится, они вернутся в свои дома, станут безобидными милыми селянами, любезнейшими людьми, такими добрыми веселыми украинцами из рассказов Гоголя или стихов Шевченко. И никому в голову даже не придет, что они имеют хоть какое-то отношение к этим чудовищным преступлениям. Этого как будто и не было. Люди все это забудут. И не было этих погибших, никогда не жили. Эта девочка и мальчик, у которых впереди была целая жизнь, так и не начали свой путь. Они никогда не вырастут и не сделают то, что должны. И только потому, что кто-то решил пограбить их городок.

Кильчевский молчал.

– Теперь ты понимаешь, почему мы должны были сюда приехать. Если больше некому.

Он кивнул, медленно повернулся и побрел к Шемакову, который шагал со скрещенными на груди руками.

– Что теперь будем делать?

– Надо все зафиксировать на будущее. Сейчас времени нет искать виноватых и карать, но время придет.

Подошел Изенбеков.

– Поезжай до ближайшего поста, там есть телефонная связь. Сообщи нашим в комендатуру, что здесь произошло, пусть присылают полицию, пару-тройку хотя бы врачей и фотографов. Надо все описать. Да, сообщи, что работы будет очень много, не меньше суток. Пусть солдат еще дадут, мало ли чего.

Тот уехал.

– Я хотел с тобой поговорить, Евгений. Тут слухи ходят, что во главе белых скоро будет стоять барон Врангель. Знаешь его?

Кильчевский помотал головой.

– Некоторые глупцы несут всякую чушь, будто барон – сильный маг. И это он отбил какое-то нападение в ту ночь, когда ты исчез. Глупо ведь, правда, в наш просвещенный век, когда прогресс движется семимильными шагами, верить во всякую чертовщину?

Тот покорно кивнул, будто сам удивлялся, почему ему рассказывают эти детские сказки. Шемаков старался не смотреть на старого приятеля.

– Еще говорят, что он маг особой породы, связанный со смертью и потусторонним миром. Господи, что за чушь, совсем, наверное, перекокаинились балаболки! Чего только ни придумают!

Кильчевский горячо поддержал. Сказки, азиатчина и мистика! Еще пусть про спиритизм выдумают!

– Барон, говорят, скоро прибудет в Крым. И что он единственный, кто может защитить белых от демонов и чародеев, которые окопались в Кремле.

– Морфинисты проклятые, – твердо отчеканил Кильчевский, – неудивительно, что дело белых рушится. Вместо того чтобы сказки придумывать, отправились бы на фронт, может, принесли бы больше пользы Отечеству.

– Правильно, глупости все, – закрывая тему, отозвался Шемаков. – А теперь о серьезном поговорим. Ты сам видишь, что дело наше труба. Нам не удержать этот клочок суши у моря. Красные рвутся на Кубань, там, наверное, у белого движения больше шансов. Крым, как и говорил, обречен. Слишком мало сил, думаю, через пару недель и его потеряем. Надо как-то спасаться.

– Ты так говоришь, будто давно все подготовил.

– Никогда не можешь быть уверенным в чем-то. Что бы человек ни спланировал, глупость или жадность других всегда могут разрушить его расчеты. Разумно иметь несколько планов и выбирать из них тот, который подходит на данную минуту. Ты уже думал, что будешь делать, когда придут красные?

Кильчевский почесал затылок:

– Не особо пока задумывался. Знаю, что в порту стоит много кораблей для эвакуации. Наверное, уплыву со всеми.

– Без денег и неизвестно куда? Так я и думал. Тогда ничего не планируй на завтра, предстоит еще одна поездка.

– Ты знаешь, я тебе кое-что хочу сказать. Я когда направлялся в Одессу, то не особо рассчитывал на тебя. Думал, ну поможешь мне немного, может, даже деньги дашь или еще что. Но ты со мной возишься, как с самым ценным сокровищем. Почему?

Шемаков долго молчал, потом сказал:

– Есть на то две причины. Во-первых, ты часть моей прошлой жизни, Евгений. Ты напоминаешь, что не всегда все летело в тартарары, как сейчас. Я помню то время и очень скучаю по нему.

– А вторая?

– Ты сам знаешь. Ты противостоишь тем, из Москвы. На таком фронте, о котором догадывается малая кучка с нашей стороны, а противостоят, наверное, единицы. И каждый такой, как ты, важнее для белых, чем целая дивизия. Пусть даже они об этом и не догадываются.

– Ты переоцениваешь мои силы. У меня еле получается защищать себя, убегать. Но не противостоять.

– Все равно, – упрямо гнул Шемаков. – Ты отвлекаешь на себя их внимание, тратишь их силы, ресурсы и время. Каждый удар, направленный на тебя, извини уж, дает нам передышку. Я не знаю, что ты там натворил, но ты занимаешь не последнее место в планах верхушки большевиков. Вернее, занимал по крайней мере. Поверь мне, я знаю, там остались люди, которые желают вернуть старые времена. Пока я защищаю тебя, ты ослабляешь так или иначе их.

Они надолго замолчали и продолжили изучение места резни. Через некоторое время, когда уже начинало темнеть, приехал Изенбеков и сообщил, что вечером сюда приедет большая группа из города. Следовало их подождать, поэтому они залезли в машину и перекусили припасенной снедью. Когда было уже темно, показались первые машины. Шемаков вышел и переговорил со старшим, показал основные объекты, которые следовало изучить, где-то расписался, и они отправились в обратный путь. Теперь они уже не рисковали одного Кильчевского отпускать по темным небезопасным улицам, а довезли до самого дома. Это, конечно, было совсем не нужно, ловушка или засада могла подстерегать Кильчевского не только в его комнате, но даже и в его снах, и он даже удивлялся, почему преследователи еще не использовали этот старый проверенный способ.

Напоследок Шемаков сказал:

– Смотри, в ближайшее время будет жарко. Мы не особо понимаем, но настроения в городе начинают закипать. Если начнутся волнения, постарайся никуда не выходить и держать оружие поблизости. Если станет совсем туго, постарайся как-нибудь добраться до комендатуры, там будет поспокойнее.

Кильчевский кивнул.

– Да, еще раз напоминаю. Ничего не планируй на завтра, мы за тобой заедем и кое-что посмотрим. Все, подурачился, и хватит. Теперь тебе особо нужны свежие мозги. До свиданья!

Глава 10

Но утро началось не совсем так, как планировалось. Кильчевского разбудил на рассвете громкий стук в дверь. Он вскочил в тревоге, что красные или их агенты уже в городе и за ним уже пришли. Пистолет тут же прыгнул в руку и был нацелен на дверь.

– Кто там? Что надо? – как можно более громко окликнул он пришедших.

Оказалось все довольно неожиданно: к нему пришли из штаба армии. По каким делам и для чего, он не знал, однако Кильчевского приглашали на беседу. Понятное дело, что сейчас не то положение, чтобы отказывать армии, стоя в одном белье в комнате с оружием. Пришлось подчиниться, одеться и отправиться с ними.

На улице за ночь похолодало еще сильнее. Они сели в простой, видавший виды автомобиль и отправились в порт. Там в огромном здании расположился какой-то очередной штаб. У Кильчевского, к огромному его разочарованию, отобрали оружие и обыскали. Дело начинало складываться не самым лучшим образом. Они поднялись на третий этаж и вошли в комнату, в которой было сильно накурено и сидели два высокопоставленных офицера удивительно юного возраста.

– Присаживайтесь, Евгений Яковлевич, – предложил один, блондин с тонкими усиками. – Позвольте представиться, полковник Вахромеев Игорь Анатольевич. Это мой коллега, – он указал на второго офицера, – полковник Юлий Оттович Шлемберг. Мы узнали о вашем приезде в Одессу и решили познакомиться.

Кильчевский не понимал, для чего его пригласили, и решил держаться дружелюбного нейтралитета:

– Очень приятно, господа. Чем могу служить?

– Мы слышали, что вы вчера ездили с господином Шемаковым на место бойни. Ужасная, ужасная трагедия! Не можем даже представить, какие изверги могли поступить так с мирным населением. Мы так огорчены!

Две пары немигающих глаз пристально смотрели на него, оценивая каждое слово и движение.

– Да, там десятки жертв. Страшно, страшно. Вы, должно быть, уже читали предварительный отчет Шемакова?

– Да, он написал, проявив отличную наблюдательность и немалый литературный талант.

– Господа, чуть не забыл. Мы с ним должны утром встречаться. Прошу разговор рассчитывать так, чтобы я не опоздал, иначе он очень будет переживать. Но, безусловно, я в полном вашем распоряжении.

– Не беспокойтесь, Евгений Яковлевич, мы уже ему сообщили. Не волнуйтесь.

«Врут, – сразу подумал Кильчевский. – Ничего они не говорили, схватили меня, как лиса цыпленка, и поминай как звали».

– Что вы думаете о нашем положении? – задал вопрос второй.

– Вы о чем? О положении людей в этой комнате, в городе, наших перспективах на юге России или общемировой обстановке?

– Я про белое движение.

Кильчевский секунду думал, какую роль избрать: восторженного идиота-патриота или реалиста. Второе опаснее, поскольку могут арестовать, как пораженца и паникера, что было довольно распространенной практикой. А первое не имело особого смысла. Эти двое были, похоже, слишком умны, чтобы разыгрывать перед ними спектакль одного актера. Но почему такие вопросы задают штабисты, а не контрразведка?

– Вы не беспокойтесь, Евгений Яковлевич. Мы все взрослые адекватные люди и не надо напускного оптимизма, – будто услышав его мысли, произнес Вахромеев. – Можете смело говорить.

Кильчевский решил пока держаться средней линии, чтобы в случае опасности оправдаться, что его не так поняли.

– Про все белое движение не знаю. Слышал, что дела в Сибири плохи, разгорается в тылу у наших красная партизанщина. Более что-то трудно сказать. В Туркестане, кажется, большевики удерживают несколько городов, а вся пустыня во власти местных бандитов. Что делается у нас или на Кавказе, вы и сами знаете.

– Как думаете, сможем отстоять Одессу?

Вопрос прозвучал очень провокационно и опасно.

– Есть все возможности. Если наши союзники, англичане и французы продолжат оказывать помощь, вполне вероятно. Если нет, то наша армия просто погибнет без адекватного снабжения. Хотя, может, я и не прав, и в Одессе огромные склады.

– Союзники, да, – прошипел сквозь зубы Шлемберг. – А они окажут, как думаете?

– Это, боюсь, вопрос политический и не моего уровня. Уверен, что высшее руководство ВСЮР все делает для наибольшей пользы.

– Да, да, вы правы, конечно, – рассеянно произнес Вахромеев. – А все-таки, вы уже какое-то время в городе, могли ознакомиться с общей обстановкой. Как думаете, если брать чисто военный аспект – отстоим или нет?

Они упорно пытались его вывести на определенный ответ: да или нет. Если так, почему бы не облегчить им задачу?

– Честно? Шансов мало. Я вижу тут сотни и тысячи офицеров. Но на глаза попадается очень мало солдат. Возможно, они где-то в другом месте несут службу, но не может быть армия из одних офицеров. Это невозможно. При всем их мастерстве, красные просто задавят числом.

– Снова правы. Я вам даже больше скажу. Думаете, хотя бы треть их тех, кого вы видели, будут драться с большевиками? Да это тыловые крысы, воры-интенданты, штабисты и советники разных мастей. Знаете, зачем они нужны? Да, склады забиты оружием, патронами и снаряжением. Но солдаты и офицеры на передовой испытывают недостаток всего! Эти тыловики никому ничего не дают, чтобы обосновать свою службу, чтобы попытаться так или иначе украсть то, что обязаны хранить!

– Куда же смотрит главный штаб, членами которого вы являетесь?

Тут Кильчевский понял, что совершил промах, фактически обвинив этих людей в некомпетентности, трусости и, может, даже взятках.

– Армия наша, Евгений Яковлевич, – чеканя каждое слово, заметил Вахромеев, – разделена на десятки и сотни подразделений, которые непонятно кому подчиняются и какой состав имеют. К тому же у каждой части есть свой командующий и штаб, который считает любой запрос или указание вторжением в их епархию.

– Кроме того, – решил Кильчевский увести разговор от него самого, – не думаю, что положение может быть прочным в городе, где население не поддерживает армию.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ну как же. – Кильчевский уселся поудобнее. – Вы же сами, наверное, знаете, что в городе довольно много рабочих.

– И что?

– Они и в прошлый раз очень радовались власти красных. А сейчас, как ни пройдусь я вдоль порта и заводов, на меня рабочие такие взгляды бросают, будто сейчас готовы подбежать и сунуть ножичек в брюхо. Меня это, конечно, мало касается, но что-то подсказывает, что при подходе красных к городу возможен бунт внутри Одессы.

Здесь он, конечно, врал и выдумывал на ходу. Но кто мог поймать его? Действительно, пролетарии являли собой базу для совдеповских настроений, а в Одессе, городе с большими морскими и заводскими традициями, это было особенно опасно.

Два полковника переглянулись и словно молча провели какой-то оживленный разговор.

– С этим мы разберемся, не волнуйтесь. У нас там есть и информаторы, и провокаторы. Все под контролем.

– Я уверен, что вы все сделаете в нужном виде. Главное, чтобы они не были двойными агентами, как Азеф, и не использовали вас в то время, как вы думаете, что используете их.

– Ну от этого никто не застрахован. – Вахромеев развел руками. – Они могут быть и двойными, и тройными, и десятерными агентами. Это постоянный, так сказать, фоновый риск.

– В моей жизни я понял, что гораздо страшнее другое. – Глаза Кильчевского слегка затуманились. – Когда рука об руку идут глупость и жадность. Когда, например, агент считает себя самым умным и хитрым, получает большое содержание, уверяет, что все в порядке или приносит абсолютно никчемные сведения. Куратор уверен, что с этой стороны у него все контролируемо, а в итоге все оказываются не готовы к какой-то ситуации. Да вы, думаю, и сами сталкивались с подобным.

Шлемберг тяжело вздохнул и бросил взгляд на Вахромеева:

– Да, всякое бывало.

– Господа, – решил перейти Кильчевский в атаку, – я был с вами довольно откровенен. Извольте и вы честно ответить на мой вопрос. Почему вы меня пригласили? Поговорить о политике? Есть полно кабаков и ресторанов, где каждый вечер собираются офицеры, и у каждого есть свой рецепт спасения Родины.

– Что ж, – откликнулся Шлемберг, – действительно, вы не стали перед нами валять клоуна и сэкономили много времени. За это спасибо. Мы скажем вам. Ситуация в Одессе даже более печальная, чем вы себе можете представить. По ночам в бухтах за городом грузятся лодки и кораблики с имуществом и оружием, и это все эвакуируется в Крым и Новороссийск. Мы стараемся сохранить это в тайне, чтобы не допустить паники. Не думаю, что Одесса продержится больше пары месяцев. А скорее всего, и недель.

Кильчевский был потрясен. Одно дело – смутно догадываться, что дела не очень хороши, и совсем другое – когда два высокопоставленных штабиста признаются, что командование давно махнуло рукой на Одессу и скрытно производит эвакуацию. Он-то думал, что времени гораздо больше! Значит, и ему требуется продумать свое спасение.

– Мы вас пригласили не просто чтобы поговорить, вы правы. Мы действуем по просьбе одного лица.

Ну вот и приплыли. Среди высокопоставленных чинов белых у него нет знакомых, похлопотать за него некому. Значит, красные руками этих двоих попытаются схватить его и отправить туда, где лучше не оказываться.

– Это доверенное лицо барона Врангеля. Подполковник Алексешенко. Феликс Дмитриевич.

Вот так новость! Им интересуются белые, удивительно. Тонем в каких-то интригах, непонятных самому.

– Феликс Дмитриевич поручил нам познакомиться с вами, побеседовать и организовать вашу эвакуацию в Крым. Он сейчас находится в Севастополе.

– Простите, у меня нет намерений отправляться в Крым. С чего бы? Мне нравится Одесса, а то захолустье зачем?

– Евгений Яковлевич, вы, должно быть, не расслышали нас. Одесса скоро падет. Союзники оказывают помощь, это правда. Но на таких условиях… В общем, похоже, мы стали уже наемной армией французов против советской власти, которую, между нами, очень поддерживают англичане. Как вы уже поняли, вчерашние союзники, с огромным усилием и с помощью САСШ свалив Германию, тут же начали тайно выяснять, кто же теперь главная сила в Европе. Французы наши хозяева, по крайней мере сейчас. И сейчас эти хозяева не очень заинтересованы в удержании Одессы.

– А в удержании Крыма, значит, заинтересованы?

– И в удержании Крыма нет. Им нужна вся страна в подчиненном состоянии, в качестве колонии. Ну в крайнем случае Украина и юг России, если не получится. Сейчас Франция, как вы знаете, по сути, является хозяйкой Европы и претендует на власть над всем миром – по крайней мере, она так думает. Англия понесла слишком большие потери и сейчас занимается своими внутренними делами, Германия повержена и никогда не оправится. Американцы точно не хотят заниматься другими континентами, и сосредоточены на своем развитии и ближайших стран. Кто еще? Япония, Италия? Не смешите меня. Остается Франция, на пути которой встали большевики. Но сама Франция потеряла слишком много людей в Великой войне, они не отправят солдат сражаться с красными в степях Новороссии или псковских лесах.

– Есть еще их верная шавка, Польша.

– Вы правы. Польша вернейший и надежнейший союзник Франции, хотя, казалось бы, еще год назад этой страны и не существовало. Как быстро меняется ситуация, не правда ли, Евгений Яковлевич?

Тот промолчал.

– Но силами европейских стран не получится взять Россию, и французы с англичанами это прекрасно понимают. Им нужно на кого-то здесь внутри опереться, вот они и помогают нам. Чтобы после окончания войны – а она рано или поздно закончится – мы платили по долгам царского правительства и за текущую помощь.

– Так зачем наше руководство помогает этим проходимцам? Мы что, воюем за то, чтобы русский народ, который и так настрадался за последние пять лет, ближайшие двадцать еще пахал на француза? Все Наполеона нам простить не могут?

– Наше руководство думает, что они сами используют союзников, чтобы вернуть Отечество, а потом каким-то способом надуть их.

– Ну тогда большевики правы. Мы, белое движение, сражаемся не за Россию, а за каких-то толстосумов и капиталистов, которые будут пить кровь из нас.

– Вы неверно ставите акценты, Евгений Яковлевич, – чуть поморщился Вахромеев. – В общем, это пустые разговоры. Феликс Дмитриевич просит вас не задерживаться и прибыть к нему в Крым как можно скорее.

– Я намерен дать отрицательный ответ. Извините, господа, но я как-то не привык, чтобы какой-то человек, о существовании которого я не знал еще полчаса назад, распоряжался моей жизнью.

– Так, попробуем по-хорошему. Евгений Яковлевич, после падения Одессы куда вы отправитесь? Здесь у вас есть Шемаков и как-то помогает.

– Отправлюсь в Новороссийск или еще куда-то.

– На что будете жить? Вы не военный, жалования вам не положено. Высокопоставленных знакомых с властью в том сумасшествии, которое предстоит, вам не найти. Думаете добыть деньги за оставшиеся недели здесь, в Одессе? Ну попытайтесь, удачи.

Кильчевский молчал. Водоворот последних дней совсем его закружил, и у него совсем не было времени, чтобы обдумать свое ближайшее будущее.

– А там, – продолжал Шлемберг, – у вас будет полное довольствие и доверие начальства.

– Ну допустим. Но зачем я ему? Мы с ним не знакомы, может, он ошибся? Я не военный, не разведчик, связей с союзниками у меня нет.

Он чуть не сказал, что связей с большевиками тоже нет, но вовремя замолчал.

– А этого мы не знаем. Феликс Дмитриевич никого не посвящает в свои планы, думаю, он сам вам расскажет. А то, что он не ошибся, это точно. У нас есть ваша фотокарточка.

Он протянул Кильчевскому потертую карточку. К своему величайшему изумлению, он увидел свое лицо, в шляпе и новеньком костюме, судя по всему, еще довоенного пошива.

– Господа, – растерянно произнес он. – Будь я проклят. На карточке я, действительно. Но совсем не могу вспомнить, где и при каких обстоятельствах она была сделана.

Он беспомощно посмотрел на них. Те безразлично пожали плечами. В их синхронности и слаженности уже начинало что-то пугать.

– Нет, спасибо. Не могу сказать, откуда эта фотография и чем я могу быть полезен соратнику барона Врангеля. Я буду следовать своим планам.

Шлемберг вдруг придвинулся очень близко к нему и посмотрел прямо в глаза:

– Вы знаете, Феликс Дмитриевич очень влиятельный человек. Никто не может отказать ему, когда он приглашает. К тому же нам сообщили, что у вас какие-то неприятности с Москвой. Как думаете, долго вы сможете прятаться в своей каморке Раскольникова?

Знакомое чувство внезапной стужи внутри и падающего в пропасть сердца. Они все знают…

– Что? Какие неприятности?

Голос Кильчевского исчез, и вопрос был задан свистящим шепотом.

– Мы не знаем и не хотим знать. У вас проблема с большевиками, нам сообщили только это. А Феликс Дмитриевич может вас защитить. И вообще, знаете, Евгений Яковлевич, – Вахромеев сладострастно прикрыл глаза, – если бы меня пригласил он к себе, я бы уже бежал на аэродром и под угрозой оружия заставил бы летчика лететь в Крым. А вы тут жопу свою ворочаете. Говорю же, он очень могущественный человек и может сделать то, что и не снилось.

Кильчевскому ничего не оставалось, кроме как чуть заметно кивнуть.

Морок сразу исчез.

– Вот и хорошо, Евгений Яковлевич. Когда наступит время отправляться, мы сами с вами свяжемся. Пожалуйста, не уезжайте из города, не стоит расстраивать Феликса Дмитриевича. Несколько дней у вас, думаю, еще есть. – Он посмотрел на Шлемберга, тот согласно кивнул. – Можете пока погулять, попрощаться с Одессой. Вряд ли вы когда-нибудь ее еще увидите. – Вахромеев весело улыбнулся. – А теперь, отправляйтесь к своему другу в комендатуру. Он уже вас заждался.

Когда Кильчевский уже выходил из кабинета, его окликнул Шлемберг:

– Кстати, та резня, которую вы имели честь видеть. Ее не будут расследовать. Отчет Шемакова был уничтожен, а дальнейшие действия запретили.

Он медленно повернулся:

– Почему?

– То, что вы видели, еще цветочки, Евгений Яковлевич, по сравнению с тем, что делает наше свихнувшееся офицерье. Скажите спасибо, что вы не видели подземелья воинской контрразведки здесь, в Одессе. Вы бы на такие мелочи, как вырезанное еврейское местечко и несколько десятков убитых жидов, даже не обратили бы внимания.

Глава 11

Встреча в комендатуре в тот день все-таки состоялась. Шемаков был изрядно на взводе, он был в курсе, куда приглашали Кильчевского, и просто отмахнулся от этого необычного визита.

– Что случилось? Где Изенбеков?

Шемаков бросил уничтожающий взгляд и уже резко хотел ответить, но сдержался:

– Он… на задании.