Читать книгу: «Стихи поэтов, погибших на войне», страница 2

Вячеслав Афанасьев
(1903–1943)

Родился в Тамбове. Учился в городском двухклассном училище, затем в учительской семинарии. В 1923 отправился по комсомольской путевке на Дальний Восток. Работал и одновременно учился на Восточном факультете Дальневосточного университета. Тогда и начал писать стихи. Служил пограничником в Благовещенске. При жизни выпустил три сборника стихотворений. В 1941 ушел в народное ополчение. Попал в плен, бежал, воевал в партизанском отряде. Был тяжело ранен. Умер 11 сентября 1943 года в Смоленске.

В поход

 
От лазурных волн Дуная
До гряды норвежских гор
Размахнулась туча злая
Черных гитлеровских орд.
 
 
Размахнулась и на Киев
Напустила ястребов.
Вспомнил полчища Батыя
Пращур русских городов.
 
 
Вспомнил древний, но не дрогнул.
Под ударом, весь в дыму,
К новым подвигам готовый,
Кликнул матушку Москву.
 
 
По всему Союзу валом
Боевой взнялась волной
Всех сынов – больших и малых —
Рать стальная за Москвой.
 
 
От Камчатки до Кавказа,
С Дона, с Волги, с тихой Цны
Поднялися по Указу
Вольной Родины сыны.
 
 
Кто садится в танк железный,
Кто на быстрый самолет —
И потоком краснозвездным
Грозно двинулись в поход.
 
 
Здесь и ловкие джигиты,
Здесь и меткие стрелки.
Пусть отведают бандиты
Наши пули и клинки!
 
 
Пусть узнают, что такое
Наша армия в бою,
И под бурей огневою
Сломят голову свою!..
 

Июль 1941

Всеволод Багрицкий
(1922–1942)

Родился в Одессе. Отец – известный поэт, переводчик и драматург Эдуард Багрицкий. С начала войны стремился попасть на фронт, но по состоянию здоровья был освобожден от воинской службы. Добился назначения в армейскую газету «Отвага» Второй ударной армии Волховского фронта. Погиб 26 февраля 1942 года в маленькой деревушке Дубовик Ленинградской области.

«Я приехал сюда…»

 
Я приехал сюда
И, не скрою, плюю
На твои холода,
На старинную Каму твою.
 
 
Есть глухая тоска
В белоснежных полях
До озноба в виске,
До тумана в глазах.
 
 
Как я быстро привык
О друзьях забывать —
Спросят нас, кто погиб,
И начнешь бормотать.
 
 
Удилами исхлестаны губы,
Опрокинуты дни на дыбы.
Тех, кого мы любили, – на убыль!
Тех, кого схоронили, – забыть!
 
 
Самовар, словно маленький карлик,
Задыхался, мычал и укачивал.
Мы с тобой этот вечер украли
У голодных степей азиатчины.
 

01.11.1941

«Мне противно жить не раздеваясь…»

 
Мне противно жить не раздеваясь,
На гнилой соломе спать.
И, замерзшим нищим подавая,
Надоевший голод забывать.
 
 
Коченея, прятаться от ветра,
Вспоминать погибших имена,
Из дому не получать ответа,
Барахло на черный хлеб менять.
 
 
Дважды в день считать себя умершим,
Путать планы, числа и пути,
Ликовать, что жил на свете меньше
Двадцати.
 

Не позднее 06.12.1941, Чистополь

«Нам не жить как рабам…»

 
Нам не жить как рабам —
Мы родились в России,
В этом наша судьба,
Непокорность и сила.
 

Не позднее 23.12.1941

Баллада о дружбе

 
Был ты ранен в жестоком бою,
В жестокой сражен борьбе,
Твой друг разорвет рубаху свою,
Твой друг перевяжет рану свою,
Твой друг поможет тебе.
Был ранен в бою командир Абаков
Фашистской пулей шальной.
И ветер развеял гряду облаков,
И солнце качалось на гранях штыков…
Был ранен в бою командир Абаков.
На помощь к нему поспешил связной,
Товарищ и друг – Квашнин.
Он рану рубахой перевязал,
Потом ползком под откос.
Гудела земля, стучало в висках.
Сквозь дым и огонь в покойных руках
Он дружбу свою пронес.
Уже вдалеке сражения дым,
Пахнуло травой и ветром лесным,
Жаворонки поют:
«Возьми винтовку мою, побратим,
Возьми винтовку мою.
Возьми винтовку, мой друг и брат,
Без промаха бей по врагу…»
Быть может, они разглядели тогда
В предсмертный последний миг,
Как черными крыльями машет беда,
Как в черной крови пламенеет вода,
Как гибель настигла их.
Если ты ранен в суровом бою,
В жестокой сражен борьбе,
Твой друг разорвет рубаху свою,
Твой друг перевяжет рану твою,
Твой друг поможет тебе!
 

1941

Ожидание

 
Мы двое суток лежали в снегу.
Никто не сказал: «Замерз, не могу».
Видели мы – и вскипала кровь —
Немцы сидели у жарких костров.
Но, побеждая, надо уметь
Ждать негодуя, ждать и терпеть.
По черным деревьям всходил рассвет,
По черным деревьям спускалась мгла.
Но тихо лежи, раз приказа нет,
Минута боя еще не пришла.
Слышали (таял снег в кулаке)
Чужие слова на чужом языке.
Я знаю, что каждый в эти часы
Вспомнил все песни, которые знал,
Вспомнил о сыне, коль дома сын,
Звезды февральские пересчитал.
Ракета всплывает и сумрак рвет.
Теперь не жди, товарищ! Вперед!
Мы окружили их блиндажи,
Мы половину взяли живьем…
А ты, ефрейтор, куда бежишь?!
Пуля догонит сердце твое.
Кончился бой. Теперь отдохнуть,
Ответить на письма… И снова в путь!
 

1942

Встреча

 
Был глух и печален простой рассказ
(Мы в горе многое познаем)
Про смерть, что черной грозой пронеслась
Над тихой деревней ее.
 
 
…Немало дорог нам пришлось пройти,
Мы поняли цену войне.
Кто, встретив женщину на пути,
О милой не вспомнит жене?
 
 
…Она стояла, к стене прислонясь,
В промерзших худых башмаках.
Большими глазами смотрел на нас
Сын на ее руках.
 
 
«Германец хату мою поджег.
С сынишкой загнал в окоп.
Никто на улицу выйти не мог:
Появишься – пуля в лоб.
 
 
Пять месяцев солнца не видели мы.
И только ночью, ползком,
Из липкой копоти, грязи и тьмы
Мы выбирались тайком.
 
 
Пусть знает сын мой, пусть видит сам,
Что этот разбитый дом,
Студеные звезды, луну, леса
Родиной мы зовем!
 
 
Я верила – вы придете назад.
Я верила, я ждала…»
И медленно навернулась слеза,
По бледной щеке потекла…
 
 
Над трупами немцев кружит воронье.
На запад лежит наш путь.
О женщине этой, о сыне ее,
Товарищ мой, не забудь!
 

1942

«Над головой раскаленный свист…»

 
Над головой раскаленный свист,
По мягкому снегу ползет связист.
Хрипнул и замолчал телефон.
Сжала трубку ладонь.
Артиллерийский дивизион
Не может вести огонь.
Замолкли тяжелые батареи.
В путь уходит связист Андреев.
Над головой раскаленный свист —
Не приподнять головы.
По мягкому снегу ползет связист
Через овраги и рвы.
Тонкою черной полосой
Провод ведет связист за собой.
Дорог каждый потерянный час,
Каждые пять минут.
И дважды прострелен противогаз,
И воздух шрапнели рвут.
Но вот на краю глухого обрыва
Андреев находит место обрыва,
Замерзшие пальцы скрепляют медь.
А солнце бредет на запад,
И медленно начинает темнеть,
И можно идти назад.
 

1942, фронт

Константин Баёв
(1916–1943)

Из семьи рыбака. Работал сельским корреспондентом мурманских газет. В 1941 году ушел на фронт добровольцем, воевал в составе 1070-го стрелкового полка 313-й стрелковой дивизии на Карельском фронте. Погиб на льду Онежского озера, возвращаясь из разведки.

Ложка

 
Провожая в путь-дорожку,
Мать вложила в сумку мне:
– Вот, возьми, сыночек, ложку,
Пригодится на войне…
 
 
Сбоку звезды, в центре птичка,
Лаком крытые края.
Сразу видно, что вещичка —
Раскрасавица моя.
 
 
В ней вкусна любая каша
И с огня солдатский борщ.
Эх, догадлива мамаша!
Знала: губ не обожжешь.
 
 
Много мне встречалось ложек
Всех фасонов и мастей.
Только эта – всех дороже,
Память матери моей.
 

Константин Бельхин
(1912–1943)

Родился под Казанью. До войны работал спецкором газеты «Полярная правда», с первых дней Великой Отечественной – в армейской газете «Часовой Севера», затем в «Красной звезде». Погиб 20 августа 1943 года в командировке при налете немецкой авиации. Похоронен в Курской области.

«Как будто с пашни, не спеша…»

 
Как будто с пашни, не спеша,
По склону гор, к реке
Идет боец. Усталый шаг,
Повязка на руке.
На камень сел, достал кисет:
– Уважь, земляк, скрути.
С одной руки – привычки нет,
Не покурил в пути.
В бою сегодня на заре
Немного оплошал.
Меня, конечно, в лазарет,
Да я не улежал.
Тоска взяла – терпенья нет,
Лежать обидно мне,
Когда война на целый свет,
Когда земля в огне.
Иду к товарищам, к друзьям.
Не ликовать врагу!
Коль мне штыком владеть нельзя —
Так пулей помогу…
 

Ноябрь 1941

Письма

 
Они приходят и сюда, на край земли,
Где сказочным сияньем небо щедро,
Где ночь без края, где снега и ветры
Надолго все дороги замели.
 
 
Они приходят, дорогие письма,
Из дальних сел, из дальних городов,
Где жили, где росли, где родились мы,
Где каждый встречный нас обнять готов.
 
 
Мы верили, что письма вновь придут
С знакомою печатью на конверте.
Мы знали: каждый дом наш – наш редут.
И каждая семья – сильнее смерти.
 

1942

Военным журналистам

 
По тропам лесным, по глыбам скалистым
Идем по фронту во все концы
Мы, военные журналисты,
Обыкновенные бойцы.
 
 
Привычен огонь, и мороз привычен,
В грохоте – пишем, спим – в снегу.
А если атака – штык привинчен,
Граната выхвачена на бегу.
 
 
Рвемся, бурю чувств побеждая,
К ясному слову вновь и вновь.
Жгучую ненависть словом рождаем,
Словом, рождаем большую любовь.
 
 
Когда из пепла, руин, пожарищ
Опять города взметнутся ввысь,
Не раз услышим: «А помнишь, товарищ,
На Севере вместе с тобою дрались?»
 
 
И мы поймем, ощутим вдвойне
В голосе времени, в голосе дружбы,
Что нам в Отечественной войне
Острейшее было дано оружие.
 

Февраль 1942

«Оттого ли, что осыпалась калина…»

Посвящается жене

 
Оттого ли, что осыпалась калина,
Изошла истомою медовой,
Иль от громкой этой муки соловьиной
Переполнился печалью взор твой вдовий?
…Осыпалась белая калина,
Умирала под колесами орудий.
Словно свадьбу злую пировали
Ненавистью вздыбленные люди.
Плакали. Ругались. Умирали.
Не простясь с умершими, живые
Шли в закат, залитый теплой кровью.
Не тогда ль ты слышала впервые
В соловьиной песне муку вдовью,
Убаюкав маленького сына?
Наливалась горькая калина…
Хорошо, что жен своих в печали
Никогда нам не дано увидеть.
Им, как дом, любовь мы поручали,
Уходя всем сердцем ненавидеть.
Все пути для нас на белом свете
В радость встречи —
Или в темень смерти.
 

Июнь 1943, за неделю до гибели

«Идем вдвоем на фронт путем-дорогой…»

 
Идем вдвоем на фронт путем-дорогой,
усталые, мы месим талый снег.
А по краям осевшие сугробы
напоминают о весне.
 
 
Апрельского, невыцветшего неба
над нами голубая глубина.
И кажется, она могла вполне бы
залить всю землю… Впереди война.
 

1943

Евгений Березницкий
(1909–1941)

Сын киевского врача. В 1911 году семья переехала в Сибирь. В 1928 после окончания школы в Томске уехал сначала в Новосибирск, потом в Кузбасс, где работал строителем на возведении металлургического комбината. В 1929–1930 гг. работал в геологоразведочной партии Приполярной экспедиции. Некоторое время учился в Томском геологоразведочном техникуме, но в связи с тяжелой болезнью матери вынужден был оставить учебу.

С 1929 года печатался в новосибирских молодежных газетах и журнале «Сибирские огни», был сотрудником газет «Борьба за уголь» (Анжеро-Судженск, 1933), «Большевистский натиск» (Новосибирск, 1934), публиковался в газете «Советская Сибирь», «Кузбасс» (1935–1939). С 1935 и вплоть до войны – литсотрудник газет «Советская Сибирь» и «Кузбасс». Собирал и переводил фольклор коренных жителей Горного Алтая.

После начала войны одним из первых литераторов Сибири добровольцем пошел на фронт.

Погиб в первых числах октября 1941 года в боях на Ельнинском направлении.

За честь Родины

 
За каждый колос, опавший
С твоих, Отчизна, полей;
За каждый волос, упавший
С головок наших детей;
 
 
За стон от боли жестокой,
Слетающий с братских губ,
Отплатим мы око за око,
Отплатим мы зуб за зуб.
 
 
Не быть рабыней Отчизне,
И нам рабами не жить!
За счастье свободной жизни
Не жалко голов сложить!
 
 
Отсюда наше бесстрашье
Начало свое берет.
Священна ненависть наша,
Расплаты большой черед!
 
 
Нет краше, страна родная,
Счастья тебе служить,
Идем мы, смерть презирая,
Не умирать, а жить!
 

Борис Богатков
(1922–1943)

Родился в Ачинске (Красноярский край). В 1938 году за поэму «Дума о Красном флаге» получил грамоту на Всесоюзном смотре детского литературного творчества. В начале Великой Отечественной войны ушел добровольцем на фронт, осенью, получив тяжелую контузию, был демобилизован. В 1942, несмотря на запрет медиков, ушел на фронт в 22-ю Сибирскую добровольческую дивизию, служил командиром взвода автоматчиков в звании старшего сержанта. В августе 1943 года погиб в районе Смоленск – Ельня.

Из школьного дневника

 
С завистью большой и затаенной
На отца смотрел я потому,
Что наган тяжелый, вороненый
Партия доверила ему.
Вечерами синими при лампе
Он рассказывал, как их отряд
Атакующей кулацкой банде
Указал штыками путь назад…
Как партийцы шли вперед бесстрашно
Сквозь свинец и ветер, а потом
Зло скрестили в схватке рукопашной
Взгляд со взглядом, штык с чужим штыком.
Встану я, решительный и зоркий,
На родных советских рубежах
С кимовским значком на гимнастерке,
С верною винтовкою в руках.
 

Годен!

 
Все с утра идет чредой обычной.
Будничный осенний день столичный —
Славный день упорного труда.
Мчат троллейбусы, гремят трамваи,
Зов гудков доносится с окраин.
Торопливы толпы, как всегда.
 
 
Но сегодня и прохожим в лица,
И на здания родной столицы
С чувствами особыми гляжу,
А бойцов дарю улыбкой братской —
 
 
Я последний раз в одежде штатской
Под военным небом прохожу!..
 

1941, Москва

Наконец-то!

 
Новый чемодан длиной в полметра,
Кружка, ложка, ножик, котелок…
Я заранее припас все это,
Чтоб явиться по повестке в срок.
 
 
Как я ждал ее! И наконец-то
Вот она, желанная, в руках!..
…Пролетело, отшумело детство
В школах, в пионерских лагерях.
 
 
Молодость девичьими руками
Обнимала и ласкала нас,
Молодость холодными штыками
Засверкала на фронтах сейчас.
 
 
Молодость за все родное биться
Повела ребят в огонь и дым,
И спешу я присоединиться
К возмужавшим сверстникам своим!
 

1941

Перед наступлением

 
Метров двести – совсем немного —
Отделяют от нас лесок.
Кажется, велика ль дорога?
Лишь один небольшой бросок.
 
 
Только знает наша охрана —
Дорога не так близка.
Перед нами – «ничья» поляна,
А враги – у того леска.
 
 
В нем таятся фашистские дзоты,
Жестким снегом их занесло.
Вороненые пулеметы
В нашу сторону смотрят зло.
 
 
Магазины свинцом набиты,
Часовой не смыкает глаз.
Страх тая, стерегут бандиты
Степь, захваченную у нас.
 
 
За врагами я, парень русский,
Наблюдаю, гневно дыша.
Палец твердо лежит на спуске
Безотказного ППШа.
 
 
Впереди – города пустые,
Нераспаханные поля.
Тяжко знать, что моя Россия
От того леска не моя…
 
 
Посмотрю на друзей гвардейцев:
Брови сдвинули, помрачнев, —
Как и мне, им сжимает сердце
Справедливый, священный гнев.
 
 
Поклялись мы, что встанем снова
На родимые рубежи!
И в минуты битвы суровой
Нас, гвардейцев, не устрашит
 
 
Ливень пуль, сносящий пилотки,
И оживший немецкий дзот…
Только бы прозвучал короткий,
Долгожданный приказ: «Вперед!»
 

1942

Возвращение

 
Два шага от стены к окну,
Немного больше в длину —
Ставшая привычной уже
Комнатка на втором этаже.
В нее ты совсем недавно вошел,
Поставил в угол костыль,
Походный мешок опустил на стол,
Смахнул с подоконника пыль
И присел, растворив окно.
Открылся тебе забытый давно
Мир: вверху – голубой простор,
Ниже – зеленый двор,
Поодаль, где огород,
Черемухи куст цветет…
И вспомнил ты вид из другого жилья:
Разбитые блиндажи,
Задымленные поля
Срезанной пулями ржи.
Плохую погоду – солнечный день,
Когда, бросая густую тень,
Хищный «юнкерс» кружил:
Черный крест на белом кресте,
Свастика на хвосте.
«Юнкерс» камнем стремился вниз
И выходил в пике.
Авиабомб пронзительный визг,
Грохот невдалеке;
Вспомнил ты ощутимый щекой
Холод земли сырой,
Соседа, закрывшего голой рукой
Голову в каске стальной,
Пота и пороха крепкий запах…
Вспомнил ты, как, небо закрыв,
Бесформенным зверем на огненных лапах
Вздыбился с ревом взрыв.
…Хорошо познав на войне,
Как срок разлуки тяжел,
Ты из госпиталя к жене
Все-таки не пришел.
И вот ожидаешь ты встречи с ней
В комнатке на этаже втором,
О судьбе и беде своей
Честно сказав письмом.
Ты так поступил, хоть уверен в том,
Что ваша любовь сильна,
Что в комнатку на этаже втором
С улыбкой войдет жена,
И руки, исполненные теплом,
Протянет к тебе она.
 

1942

«У эшелона обнимемся…»

 
У эшелона обнимемся.
Искренняя и большая
Солнечные глаза твои
Вдруг затуманит грусть.
До ноготков любимые,
Знакомые руки сжимая,
Повторю на прощанье:
– Милая, я вернусь.
Я должен вернуться, но если…
Если случится такое,
Что не видать мне больше
Суровой родной страны, —
Одна к тебе просьба, подруга:
Сердце свое простое
Отдай ты честному парню,
Вернувшемуся с войны.
 

30.12.1942

Девять ноль-ноль

 
Война сурова и не проста.
Умри, не оставляя поста,
Если приказ таков.
За ночь морской пехоты отряд
Десять раз отшвырнул назад
Озверелых врагов.
Не жизнью – патронами дорожа,
Гибли защитники рубежа
От пуль, от осколков мин.
Смолкли винтовки… И наконец
В бою остались: один боец
И пулемет один.
В атаку поднялся очередной
Рассвет. Сразился с ночною мглой.
И отступила мгла.
Тишина грозовая. Вдруг
Моряк услышал негромкий стук.
Недвижны тела,
Но застыла над грудою тел
Рука. Не пот на коже блестел —
Мерцали капли росы.
Мичмана – бравого моряка —
Мертвая скрюченная рука.
На ней живые часы.
Мичман часа четыре назад
На светящийся циферблат
Глянул в последний раз,
И прохрипел, пересилив боль:
– Ребята, до девяти ноль-ноль
Держаться. Таков приказ… —
Ребята молчат. Ребята лежат.
Они не оставили рубежа.
Напоминая срок
Последнему воину своему,
Мичман часы протянул ему:
«Не подведи, браток!»
Дисков достаточно. С ревом идет,
Блеск штыков выставляя вперед,
Атакующий вал.
Глянул моряк на часы: восьмой…
И пылающей щекой
К автомату припал.
Еще атаку моряк отбил.
Незаметно пробравшись в тыл,
Ползет фашистский солдат.
В щучьих глазах – злоба и страх.
Гранаты в руках, гранаты в зубах,
За поясом пара гранат.
В автоматчика все пять штук
Он швыряет, и тогда… Но вдруг,
Словно землею рожден,
Вырос русский моряк,
Большой,
С окровавленной рукой.
Быстро зубами он
С последней гранаты сорвал кольцо,
Дерзко крикнул врагу в лицо:
– Ну, гад! Взлетим, что ль,
За компанию до облаков? —
От взрыва застыли стрелки часов
На девяти ноль-ноль…
 

Праздничный стол в блиндаже

 
До артподготовки осталось немного:
                                          тринадцать минут всего.
Комроты промолвил спокойно и строго,
                                            связного позвав своего:
– Сигнал для атаки, запомни, ефрейтор,
                                            зеленой ракетой подам.
 
 
С инструкцией этой быстрее, чем ветер,
                                          лети у меня по взводам!..
 
 
И сгинул ефрейтор, что ветер во поле,
                                      комроты ж провел по усам:
– А ну, ординарец, расщедрился б, что ли,
                                            да выдал горючего нам!
Садись, замполит, нам с тобой не впервые
                                            готовить для боя ребят.
Недаром у нас на груди золотые
                                         нашивки ранений горят!..
 
 
Друзьями усталыми окруженный
                                            (ох, тяжкая эта война!),
комроты садится на ящик патронный
                                               и всем наливает вина.
И, встав, головою касаясь наката, —
                             известен сибирский наш рост! —
он молвит негромко: «Подымем, ребята,
                                          за милую Родину тост!..»
И сблизились, звякнув, помятые кружки,
                                           зеленые кружки, и вдруг
взревели за лесом гневные пушки,
                                        земля задрожала вокруг…
 

Март 1943, Калининский фронт

Иван Бортников
(1908–1942)

Родился в Казахстане, кишлак Челкар. После окончания школы работал помощником машиниста паровоза. С начала 1930-х жил в Оренбурге, работал в редакции газеты Оренбургской железной дороги «Большевистской сигнал», печатался в местной периодике. В 1941 ушел добровольцем на фронт. Погиб в бою.

Слово призывника

 
Мы с радостью вперед смотрели,
Мы знали – это впереди,
Мы быть похожими хотели
На вас, товарищ командир.
Нас всех призвал великий класс,
И, начиная с карантина,
Товарищи, учите нас
Красноармейской дисциплине.
Чтоб мышцы крепли на руках,
Крутую нам зарядку дайте,
На лестницах, на турниках,
В нас мощь и ловкость воспитайте!
Узнайте всех нас до конца,
По суткам бодрствовать велите,
И мышцы наши и сердца
В походах знойных закалите!
Натренируйте нас в стрельбе,
Чтоб пули не давали промах,
Чтоб мы осилили в борьбе
Любой удар свинца и грома.
И если враг пойдет на нас —
Короткий дайте нам приказ.
Мы соберемся по тревоге,
Мы развернемся по дороге,
Перед собой на скатах горных
Умело выставим дозорных.
Забыв про дом, про сон, про отдых,
Смотря вперед с крутых вершин,
Мы сотни дерзких переходов
Врагу навстречу совершим!
 

Городок мой

 
…Деповской еще молчит гудок,
Говорят и курят старожилы,
Дремлет мой далекий городок,
Здравствуй, крошечный!
Я твой поныне,
Принимай армейский мой почет…
Знойный воздух горкнет от полыни,
Солнце казахстанское печет.
Вот в депо в ремонт идут машины,
К месту подгоняют каждый болт.
Из ворот летит и нарастает
Звонкий крик и дружный шум работ.
Городок мой! Ты растешь, не скрою:
Сквозь твои бесплодные пески
И сквозь сланцы пробивались с кровью
Молодые дерзкие ростки.
Новые дома – как на параде,
Гроздья ламп качаются в ночи,
Льнут кусты акации к ограде,
Темные шумят карагачи.
Говор, смех и песни на скамейках,
Дружно отдыхает городок,
Деповские парни в тюбетейках
Девушек берут под локоток.
А меня с друзьями медным гулом
Сигналист к винтовке позовет:
«Шагом марш!»
И вместе с караулом
Желтый вечер выйдет на развод.
Подтянувшись, чтоб не продувало,
Строгий и внимательный теперь,
Я пройду вдоль низкого дувала,
Вслушиваясь, вспомню о тебе.
Городок мой! на твоем наречьи
Лучший стих мой как привет прими.
Дням неунывающим навстречу
Песней комсомольской загреми.
Увлекайся, одержим заботой,
Первомайским солнцем полыхай,
Молодей, расти, шуми, работай,
Веселись, влюбляйся и вздыхай!
У границы здесь, в шакальем вое,
Я с поста назад не поверну,
Нужно будет – бой приму как воин
За тебя, за солнце, за страну!