Читать книгу: «Водоворот судьбы. Платон и Дарья», страница 4

– Утром пришел Рузский и доложил, что имел разговор с Родзянко, во время которой тот сказал генералу, что положение в столице таково, что только мое отречение может успокоить ситуацию в столице. В ответ я потребовал мнение командующих войсками. Рузский передал мою просьбу Алексееву, а тот в свою очередь попросил командующих войсками прислать в Генеральный штаб свои ответы. Вскоре Рузский явился ко мне с телеграммами и вывалил их передо мной на стол. И все командующие, кроме хана Нахичеванского, высказались за мое отречение от престола. Адмирал Колчак в плебисците не участвовал. Первого марта поздним вечером из Петрограда для переговоров приехали Гучков с Шульгиным. Второго марта я подписал Манифест о своей отставке.

Романов рассказывал, значительно раскрывая утомленные глаза.

– Ники, тебе надо было тверже проявлять свою волю, и тогда бы этого не произошло, – в нравоучительном тоне произнесла мать. – Известие о твоем отречении повергло меня в ужасное состояние.

Замечание матери отозвалось болью в груди сына.

– Ну что ты мама. Поверь, мне тоже было нелегко, – потрясенно сказал Ники и страдальчески поморщился. – Я испытывал такие сердечные боли, что мне казалось, что я вот-вот умру. Понимаешь, я даже сердцебиение в груди не чувствовал. Но как только я встал перед образом Пречистой Девы, невыносимая боль отошла. Лучше бы я умер мама, как мой отец.

– Ники, если бы ты был в Петрограде, то возможно революции не случилось бы или она не завершилась бы столь успешно, – не отрывая глаз от сына, проговорила Мария Федоровна – Они воспользовались твоим отсутствием в столице.

– Я выехал в Могилев по просьбе Алексеева, – Ники тяжело передохнул. – Демократы опять нанесли смертельный удар по нашей матушке России. Как они могут так поступать. Как они могут желать поражения своей родине? Мы же были уже на пороге победы! У меня это в голове не укладывается. Сейчас я не о себе думаю, а о своей Родине.

Мария Федоровна внимательно слушала речь сына.

– Они выманили тебя обманом из Петрограда, – горько сказала мать. – Что теперь будет, Ники?

– Не знаю. Я им дал все, чего они добивались. В стране создали парламент, политические партии, а свободы стало столько, – какой ни в одной стране мира нет. Мы достигли больших экономических успехов. Чего им еще нужно было? Завершили бы войну и тогда мы добились бы всего, чего желаем.

– Это ужасно! Судьба стала злой к Романовым. Она неумолимо тащит нас в пропасть.

– Мне сейчас не хватает Столыпина: он бы не допустил этого. – промолвил горько Ники и, не скрывая осуждающего тона, продолжил: – Если нужно, то я принесу себя в жертву, но почему члены Дома Романовых непристойно ведут себя? Почему они забыли своих предков? Зачем Миша отказался от престола? Что теперь будет с Домом Романовых. Они подумали об этом?

Ники хорошо понимал, что управление огромным государством дело сложное и ответственное и что широкая спина Столыпина могла прикрыть его от неурядиц. Рядом с ним Романов мог бы работать во всю мощь и без помех.

Когда в барак вошел Александр Михайлович, вдовствующая императрица лила слезы, а Николай Александрович нервно курил папиросу и вздрагивал от неприятного холодка плечами.

– Все обеспокоились, дожидаясь вас на улице.

– Мы уже закончили разговор, – тихо ответила Мария Федоровна.

– Ники тебе надо куда-нибудь уехать, – вдруг сказал великий князь.

– И куда же я должен, по-твоему, отправиться?

– В какую-нибудь европейскую страну.

– Если мы не сможем остаться в России, то нам придется уехать за границу.

Ники сказал это серьезно и с дикой печалью в синих глазах. После этого он мрачно замолчал, погруженный в свои мысли.

– Ты раздумывал, куда вы сможете отбыть?

По морщинистой щеке Ники стекла одинокая слеза.

– Думаю, что это будет Англия.

– Как это глупо.

Давно заснувшие чувства вдруг проснулись в душе Ники. Впрочем, они всегда жили в нем.

– Как только все успокоится, мы немедленно возвратимся обратно. Но я надеюсь, что все еще образуется с божьей помощью. Бог видит, что я все делал для того, чтобы успокоить ситуацию в стране, – ответил серьезно Ники, и печаль не исчезла из его глаз.

Наговорившись и наревевшись вволю, Романовы отправились на вечерний обед в губернаторский дом. На фоне происшедшей трагедии в Доме Романовых обед прошел безрадостно. Не произносились пышные тосты, не велись помпезные речи, а в воздухе витало тревожное чувство. После трапезы и горьких разговоров мать вернулась в свой поезд.

Утром пятого марта мать с сыном пришли в переполненный городской храм Святой Троицы. Романовы прошли на свое царское место, и вдовствующая императрица сразу заметила генерал-адъютанта Алексеева. Стоя на коленях, начальник Генерального штаба молился перед святым образом Спасителя. Мария Федоровна смотрела на него так долго, что Алексеев затылком почувствовал ее упорный взгляд.

– Посмотри налево, там Алексеев стоит.

– Я заметил его, – ответил сын и его лицо изменилось.

– Пойдем к нему, я хочу ему высказать в лицо все, что думаю о нем.

– Не нужно этого делать, мама, – с какой-то тоской в душе ответил Ники.

– Как он может одновременно молиться Богу и предавать тебя?

Едва глаза Ники лихорадочно заблестели, мать увидела в его лице выражение страдания. Он сделался еще более раздумчивым.

– Разве он один такой? В эти дни я столкнулся с целой чередой предательств.

– Мне противно смотреть на него. Я не желаю добра этому мерзавцу!

– Я тебя понимаю, но мы не должны вести себя как он.

– Хорошо, пусть это будет на его совести, – с притворной покорностью согласилась мать.

– У него нет совести, мама.

В молебне священник впервые не помянул имя православного царя, что сильно ударило по самолюбию Романова. После церковной службы мать с сыном направились в вагон-ресторан вдовствующей императрицы, чтобы совместно позавтракать.

Седьмого марта Николай II написал последнее обращение к армии, но Гучков запретил Ставке Верховного Главнокомандования его публиковать, поэтому русские войска не услышали слова Романова. Его обращение успело дойти только до армейских штабов.

В первые весенние дни Совет депутатов, а затем Временное правительство приняли постановления об аресте Николая Александровича и его супруги Александры Федоровны. Для исполнения решения в Могилев направились комиссары Временного правительства А. Бубликов, С. Грибунин, И. Калинин и В. Вершинин. Прибыв в Генеральный штаб Бубликов, тут же объявил Алексееву, что решением Временного правительства Романов арестован и что они прибыли, чтобы сопроводить его в Царское Село.

– Прошу вас довести постановление правительства до бывшего царя.

– В сей час Романову будет доложено, – согласился генерал.

Как только Алексеев сообщил государю о цели прибытия комиссаров, Ники хмуро ответил:

– Передайте им, что я исполню все, что они мне скажут.

В этот же день комиссары занялись подготовкой поезда к отъезду. В первую очередь они составили список всех лиц, кому будет разрешено сопровождать бывшего царя в Царское Село. Многие лица из свиты в этот список не попали, но некоторые придворные по собственному почину покинули государя. Они посчитали, что теперь находиться рядом с бывшим царем стало слишком опасно. Среди этих лиц оказались любимые Романовым люди. Из числа казаков разрешение получил только вахмистр Пилипенко.

На следующий день Ники явился в управление штаба Верховного Главнокомандующего, чтобы попрощаться с офицерами. Он пришел в серой казачьей черкеске и с шашкой через плечо. На крепкой груди Романова блистал георгиевский крест.

Вздрогнули распущенные знамена и вдоль строя пробежала последняя волна приготовлений. Построившись в одну линию, зал управления оживился при появлении Романова и загудел неумолчным гулом, как потревоженный улей.

– Государь! – вдруг раздался чей-то голос.

Завидев Романова, Алексеев слабо вскрикнул:

– Господа офицеры!

После громкого шума возникла угнетенная, мертвая тишина. Со всех сторон на Ники глядели строгие глаза. На лицах офицеров отобразилось почтительное любопытство. Но тревожные мысли так занимали потрясенного Романова, что не узнавал никого.

– Здравия желаю, господа офицеры! – командирским баском воскликнул Романов, прервав всеобщее молчание и черты его лица немного смягчились.

– Здравия желаем, ваше императорское величество! – надсаживая легкие, оглушительно и дружно ответил строй.

Офицеры не отрывали от Романова пристальных глаз. Их вдруг охватило сознание причастности к истории. Они почувствовали себя мелкой песчинкой в огромной толпе. Офицеры понимали, что сейчас произойдет что-то торжественное. Алексеев решительным шагом приблизился к Романову, чтобы встать рядом с ним и звонко стукнул каблуками. На лбу генерала бисерной россыпью выступил пот.

Ники стал растроганным, ему хотелось сказать офицерам об опасности, в котором оказалось государство.

– Господа офицеры! – произнес Романов, придав голосу прежнюю силу. – Сегодня я вижу вас в последний раз…

Романов говорил негромко, но его слова слышали в самых дальних уголках. В своей речи Ники напомнил офицерам об их долге перед родиной и попросил храбро сражаться с врагом. Окинув окаменевший строй грустным взглядом, Романов перевел дыхание и вдруг оборвал свою речь.

Еще никогда на душе у него не было такого тягостного чувства. Ему не хотелось ничего не слышать. На грудь словно пудовая тяжесть легла, а в сердце пробрался холод. Ники охватила страшная горечь, а душу до краев наполнило щемящее чувство. Его поглотили такие тяжелые думы, что на синие глаза накатились слезы.

Никто не стал его уговаривать, чтобы он отменил свое решение и вернулся на российский престол. Он думал, что генералы покаются, но этого не случилось. Хотя раньше войска по одному его слову могли ринуться на смерть. И никто бы из них не осмелился пойти против царской воли.

Тоска и обида железной рукой сдавили горло Романова. Он почувствовал себя измученной неволей птицей. Оглядев строй офицеров тоскующим взглядом, государь вдруг почувствовал себя чуждым в зале управления. Решительное выражение лица Ники сменилось на растерянность. Подойдя к строю, он начал прощаться, но не выдержал напряжения и направился к выходу. Несколько офицеров бросились за государем вслед.

– Не нужно меня сопровождать, господа офицеры! – остановил их Романов с невыразимым разочарованием на лице.

Среди наступившего безмолвия один офицер заплакал, другой упал в обморок.

Выскочив на лестницу, Ники увидел казаков Личного Конвоя, изогнувшихся в низком поклоне. Они боялись поднять свои воспаленные глаза на его строгое лицо. В расстроенных чувствах Ники крепко поцеловал нескольких казаков, попросил передать прощальный привет всему Конвою и быстрыми шагами покинул штаб. Дело всей жизни было проиграно.

В полдень мать с сыном в сопровождении казаков и под неусыпными взглядами комиссаров прогулялись по перрону. Со стороны можно было подумать, что это гуляют младший брат и старшая сестра, потому что вдовствующая императрица выглядела значительно моложе своих лет.

– Берегите себя и детей, – жалобно попросила мать и против своей воли робко улыбнулась. – Пообедаем у меня?

– Идем, – подвив вздох, согласился Ники.

Романовы поднялись по звонкой лестнице в вагон-ресторан. Двухметровые казаки Тимофей Ящик и Кирилл Поляков остались на входе. Не успели они пообедать, как в вагоне появились комиссары с красными бантами на груди и тут же потребовали от бывшего царя, чтобы он перешел в подготовленный к отъезду поезд. Команда на пересадку в другой вагон застала мать с сыном врасплох, поэтому они взволнованно вскочили.

– Разрешите генералу Нилову сопроводить меня в Царское Село, – холодно спросил Ники, и по его губам проскользнула едва уловимая усмешка.

– Это невозможно, список уже составлен, Николай Александрович.

Мария Федоровна суетливо поцеловала сына и вдруг беспомощно разрыдалась. Невыносимая боль рвала ее сердце на части. Ники, страдальчески сдвинув рыжие брови, обнял мать и всеми силами попытался сдержать подступавшие слезы. Романов чувствовал себя беспомощным и беззащитным, но он понимал, что должен быть спокойным, чтобы помочь матери пережить тяжелые дни.

Ему хотелось сказать, что он любит ее, но вместо этого он успокаивающе улыбнулся ей и тихо попросил комиссаров:

– Позвольте мне попрощаться с матерью.

Комиссары с полным безразличием кивнули головами.

– До свидания, Ники! – прошептала сквозь обильные слезы Мария Федоровна и с закаменевшим лицом опустилась в кресло.

– Прощай, мама! – глубоко заглянув в глаза матери, попрощался сын и, увидев в них свое будущее, невольно содрогнулся.

Накинув на плечи шинель, Ники под конвоем комиссаров выскочил из вагона. Сопереживая Романову, огромная толпа простого народа и военных, приветствовала его, а он, не глядя ни на кого, приложил руку к папахе и проскочил по гремящей лестнице в свой вагон. Оказавшись в вагоне, Ники сразу же припал лицом к оконному стеклу и увидел в окне растерянную мать. Глядя друг на друга, они долго не отрывали взглядов, словно предчувствуя, что уже никогда не увидятся. На изможденных лицах Романовых с особым блеском выделялись мучительные глаза.

Мария Федоровна, часто крестила сына рукой, а из открытых глаз Ники по заросшим крепким волосом щекам бежали редкие слезы. Нисколько не сдерживаясь, мать громко зарыдала от отчаяния и бессилия. Романов глухо как от боли застонал. Боль сжала его сердце так, что он перестал чувствовать его биение. Если б кто знал, что творилась в это время в их душах!

– Случившееся стало величайшим позором для меня, – сквозь слезы прошептала Мария Федоровна. – Судьба уже никогда не вернет Романовым былое могущество и прежнюю силу. Дай Бог, если к ним хоть когда-нибудь вернется душевный покой.

Поезд вдовствующей императрицы тронулся, и взволнованные взгляды матери с сыном разорвались. Скоро короткий состав Марии Федоровны увеличил скорость и скрылся из виду. Стоящие на перроне девочки вымолили у государя, чтобы он что-нибудь написал им на память. Романов вышел в тамбур, взял в руки белый лист и написал на нем свое имя.

Через сорок пять минут поезд с Романовым под конвоем солдат 3-го Балтийского полка отошел от дебаркадера. Провожающие часто закрестили отходящий поезд, а русские офицеры отвесили низкий поклон последнему вагону, где удобно устроились комиссары Временного правительства.

Мать и сын подолгу не спали эти дни, мысли о будущем не давали им покоя. Особенно это одолевало Ники. Он крепко задумался над весами собственной судьбы. В его сознании беспрестанно возникали любимые образы и жены, и детей. В эти дни Романов ясно осознал, что былое уже никогда не вернется. Будущее же оставалось настолько туманным, что ни насколько не проглядывалось.

После отъезда Романова начальник Генерального штаба Алексеев предложил воинским частям присягнуть на верность Временному правительству, а священник окропил это действо святой водой и снова не упомянул в своих молитвах имя государя.

Пятого марта по всей территории России сменились губернаторы и вице-губернаторы, вместо полиции появилась милиция. Русская православная церковь в лице Священного синода выразила полную поддержку новому правительству.

Глава 5

Матвей Васильев оставил Ники в одиночестве и мысленно перенесся в Царское Село. Он решил все время находиться рядом с царской семьей, чтобы увидеть их несчастную жизнь собственными глазами. В это время Аликс во дворце было не легче, чем Ники в императорском поезде. Она испытала немало переживаний за судьбу мужа и за здоровье своих детей. Причиной постоянных волнений и беспокойств, была большая любовь между ними.

Когда взбунтовался военный гарнизон Царского Села и разнеслась весть, что рабочие идут громить дворец, прислуга страшно заволновалась, но Аликс успокоила их, сказав, что русский народ не сделает им ничего плохого.

Вскоре вокруг дворца и в саду зажглись яркие костры, затрещали затворы, еще одно неосторожное действие и быть беде. Взволнованная Аликс с дочерью Марией выскочили к защитникам дворца и стали горячо умолять, чтобы они не открывали стрельбу первыми. Мать и дочь всей душой не желали, чтобы из-за них пролилась русская кровь. Ослабевшие женщины, которые сами нуждались в медицинской помощи, всеми силами пытались предотвратить братоубийственную войну. Поняв, что защитники дворца будут сражаться до конца, мятежники отошли.

Получив известие, что Ники отрекся от престола, Аликс вначале этому не поверила. Она посчитала, что это всего лишь слухи, но после того, как к ней по ее просьбе пришел Павел Александрович и подтвердил эту весть, Аликс поняла, что это было сущей правдой. Потрясенная государыня приказала, чтобы по всему дворцу с молитвами пронесли чудотворную икону Божией Матери Знамения. Аликс больными ногами прошла по всем коридорам Александровского дворца и страстно молила Бога о мире.

Как только Родзянко понял, что Романовым не на кого опереться, то он вел себя недостойно. Михаил Владимирович передал через Бенкендорфа Аликс, чтобы она освободила Александровский дворец.

– Но она не сможет покинуть дворец: у нее дети больны! – укоризненно возразил обер-гофмаршал.

– Когда дом горит – больных детей тоже выносят из огня, – со злостью окинул его презрительным взглядом Родзянко.

У Бенкендорфа от возмущения появились красные пятна на лбу и щеках.

– Пусть делают, что хотят, но я, не дождавшись своего мужа, из дворца никуда не уеду! – резко ответила государыня, и ее лицо передернулось от отвращения.

Восьмого марта Лавр Георгиевич Корнилов вместе с полковником Евгением Степановичем Кобылинским прибыл в Царское Село, чтобы исполнить решение правительства об аресте государыни. Явившись во дворец, генерал тут же строго потребовал от обер-гофмаршала Бенкендорфа собрать свиту и прислугу на первом этаже и доложить Александре Федоровне, что к ней прибыли офицеры.

По приказу Бенкендорфа лакей собрал царских служащих внизу и проводил офицеров в детскую комнату на втором этаже, куда немного помедлив, явилась гордая и неприступная государыня. От Александры Федоровны веяло необыкновенной грациозностью. При ее появлении офицеры сложились в вежливом поклоне. Теплый взгляд государыни вонзился в офицеров.

– Здравствуйте, ваше величество! – приветствовал генерал.

Аликс подала Корнилову для поцелуя надменную руку и слегка кивнула Кобылинскому.

– Присаживайтесь, господа офицеры!

Представившись, генерал с полковником сказали несколько бессвязных слов и неуклюже опустились в мягкие кресла. У государыни, как во хмелю закружилась голова. Присев напротив, Аликс оглядела их отчужденным взглядом. Внешне собранная и волевая она выглядела в эти трудные минуты старше своих лет. Наступило короткое, но казавшееся бесконечным молчание.

Наконец тишину властно прервала государыня.

– Что вас привело ко мне?

Мучительно приподняв брови, Романова вопросительно поглядела на офицеров. Она смотрела пронзительным взглядом, говорила спокойно и пыталась разгадать, не замышляют ли офицеры что-нибудь недоброе. Однако лицо генерала было подобострастно, а голос звучал, как будто искренно. Вскинув голову с глубоко посаженными косыми глазами, Корнилов глядел на государыню зорко и участливо.

– Ваше величество, на меня выпала тяжелая обязанность…

Корнилов проговорил свои слова мягким голосом, чтобы придать встрече теплый характер. И хотя генерал не договорил, но Романова уже поняла, что стояло за его словами. Но Аликс трудно было поймать на лесть, поэтому государыня сохранила полное спокойствие. Она чутко чувствовала, что сегодня ей надо усиленно держаться, какой бы ценой это не удавалось. Аликс, как и Ники, была одарена неистощимой силой воли и твердостью духа. Здесь во дворце она еще чувствовала себя хозяйкой, хотя уже четко понимала, что это продлится недолго. Положение семьи могло обернуться новой неожиданностью.

Когда на невозмутимом лице Аликс выразилось неуловимое изумление, она с вызовом взглянула из-под бровей на офицеров.

– Продолжайте, я вас слушаю, – произнесла государыня и, брезгливо поджав нижнюю губу, поправила рукой локон на голове.

Корнилов замялся пораженный величественностью государыни. Каждая черточка лица этой сильной женщины говорила о ее величии. Она была рассудительной, генерал сразу же попал под обаяние Аликс. Во взоре Романовой было столько достоинства, что по сравнению с ней офицеры выглядели очень блекло.

– Зачем вы явились ко мне?

Аликс окинула офицеров чужим взглядом и едва заметным движением губ выразила свое неудовольствие. Это было отражением ее противоречивых дум и чувств. Погруженная в горькие думы о судьбе семьи она не хотела смотреть на офицеров. В это время Александра Федоровна прислушивалась к тому, что творилось у нее в душе.

Александра Федоровна уже несколько дней не могла спать от беспокойных мыслей. Страх и слабость стиснули ее тело намертво. Аликс сидела неподвижно и как в оцепенении. Чувствуя глубокое недоверие к неожиданным гостям, она с трудом сдерживала слезы, оберегая душу от страшного обвала. В эти минуты Аликс заново переживала случившуюся беду.

Почувствовав себя смущенным, офицер хотел отвернуться, но взгляд государыни притягивал к себе. Недовольный собою Корнилов, низко склонил голову и опустил глаза вниз. Ему показалось, что он недостаточно использует свое положение.

– Ваше величество, я прибыл, чтобы объявить вам, что вы с сегодняшнего дня арестованы, – посторонним голосом произнес он.

– Я ждала вас, – без удивления проговорила она с иронической усмешкой. – Я знала, что это произойдет.

Аликс слегка склонила набок подернутую легкой сединой голову, и вымученная усмешка ненадолго задержалась на скривившихся губах. Ее сердце бешено колотилось, хотя внешне она продолжила оставаться хладнокровной. Только у нее чуть дрожали губы, и лицо было серьезным.

Александра Федоровна не хотела показать своего страха перед офицерами, пришедшими в ее дом без приглашения. Робость Аликс сейчас была не к чему, ей нужна была только тактичность. Она была необыкновенно сдержанной, правда у нее немного потух взгляд.

– Ваше величество, я хочу вам представить нового начальника Царскосельского гарнизона Евгения Степановича Кобылинского. Если у вас будут возникать какие-нибудь вопросы в будущем, то вы всегда сможете обратиться к полковнику.

На слова генерала, которые выпорхнули из уст, как птица из рук, Аликс беззвучно кивнула головой и неприметно прикусила зубами губу.

– Евгений Степанович, оставьте нас вдвоем, – нарочито строгим голосом проговорил Корнилов.

Едва Кобылинский выскочил за дверь, Корнилов, словно угадывая тайные мысли государыни, бросился успокаивать ее. Он стал горячо заверять Аликс, что ее величеству не стоит ни о чем беспокоиться, потому что это делается ради безопасности Романовых и что он сможет обеспечить надежную охрану Александровского дворца, и что как только обстановка немного улучшится, то арест с царской семьи тут же будет немедленно снят.

На мгновение лицо женщины просветлело от едва уловимой улыбки, но тут же погасло, потому что она уловила в глазах офицера злой огонь. Аликс снова недоверчиво кивнула головой, не придав никакого значения словам Корнилова. Слова генерала только казались искренними, на самом же деле они были как фальшивые камни – много блеску и никакого толку.

Государыня отвернула глаза в сторону, чтобы генерал не заметил внезапно выступивших слез. Бессознательно уставившись в окно, она тревожно раздумывала о своем муже, и нисколько не думала о том, что услышала. Своя судьба ее беспокоила меньше всего. Александра Федоровна не один раз с печалью вспоминала мужа. У нее нестерпимо ныло сердце при воспоминании о Ники.

– Мы вряд ли поймем друг друга. Поступайте, как вам совесть велит, – безнадежно махнула рукой Аликс и по ее лицу промелькнула тень легкого раздражения.

Неожиданно Аликс охватило чувство собственного бессилия, но необычайной силой воли она сумела взять себя в руки. С холодным выражением на лице Александра Федоровна в полном изнеможении откинулась на спинку кресла и в ее голове мелькнула одинокая мысль, – хоть бы Ники был рядом, но, к сожалению, он сейчас был очень далеко.

Посчитав, что аудиенция окончилась, Корнилов пригласил в комнату Кобылинского. Аликс надменным взглядом взглянула на офицеров и они, откланявшись перед ней, спустились вниз, где их уже ждали придворные и прислуга.

– Господа, с сегодняшнего дня государыня арестована! Все, кто хочет остаться, чтобы разделить ее участь – могут остаться, но решайте это сейчас, потому что завтра во дворец я уже никого не впущу и не выпущу, – победоносно объявил генерал.

Перед тем как покинуть дворец, Корнилов передал обязанность караула от Сводного полка первому лейб-гвардии стрелковому полку и утвердил инструкцию для заключенных под арест Романовых. После его отъезда из дворца вынесли знамя Сводного Гвардейского полка, отключили телефоны и телеграф.

Следом в Александровский дворец в сопровождении офицеров нежданно заявился новый военный министр Гучков.

Когда он в окружении офицеров проходил мимо прислуги, то один из них вдруг с нескрываемой злобой выкрикнул:

– Вы наши враги, потому что продались Романовым.

Испытав большую неловкость, прислуга удивленно переглянулась.

– Вы, милостивый государь в нашем благородстве ошибаетесь, – смело ответил камердинер Волков.

Побледневший от позора и гнева офицер, не найдя, что сказать на дерзкие слова камердинера, со злым выражением на лице прошествовал мимо. Через несколько шагов черты его лица еще больше изменились в гримасе презрения. Он заметил, что камердинер смотрел на него слишком дерзко. Военный министр прошел, даже не поглядев в сторону прислуги…

На следующий день в Царское село прибыл императорский поезд с Ники. На перроне Александровского вокзала для встречи с Ники собралась большая и любопытная толпа.

Государь в красивой казачьей черкеске и с кинжалом на поясе, вежливо попрощался со свитой и, поблагодарив за честную службу, вышел из вагона вместе с князем Долгоруковым. Ни на кого, не глядя, Романов сел в автомобиль на заднее сиденье, рядом с ним присел Долгоруков, на переднем сиденье расположился вахмистр Пилипенко. Свита же как стая тараканов разбежалась в разные стороны, не пожелав разделить судьбу с царской семьей. Ну что ж каждому свое.

Заметно повеселев, комиссары передали Ники полковнику Кобылинскому:

– Наша миссия закончена, гражданин Романов передан в ваши руки.

По губам Николая Александровича пробежала горькая усмешка. Ему стало неудобно за то, что произошло с ним. Он ощутил в груди смертельную тоску.

Громоздкие и неуклюжие машины, нещадно коптя, направились во дворец. И когда автомобили проезжали мимо казарм кубанских и терских казаков, то шофер, увидев построенные казачьи сотни, сбавил ход. Вспыхнули и переросли в сплошной гул крики голосов.

Заметив казаков, Ники взволновано вскочил с сиденья и обвел взглядом, возникающие перед ним лица, которые глядели на него с одинаковым выражением. И ни один казак не отвел взгляда от бывшего царя. В их глазах светилась только преданность.

Торжественные крики подействовали на государя возбуждающе. После их приветствий Романов благодарно приложил руку к сердцу, показав этим жестом, что казаки навечно в его сердце. Ники обрадовался проявлению к нему добрых чувств. Его сердце едва не выскочило из груди от радости и волнения.

– Спасибо, казаки! – стянув с головы папаху, воскликнул Ники, с чувством благодарности и преданности к казакам.

– Рады стараться, ваше императорское величество! – ответили казаки единым могучим голосом, и Царскосельский воздух содрогнулся от дружного крика.

Автомобили набрали ход и вскоре остановились возле ворот дворца. И как только Романов увидел родной сердцу дом, у него словно огромный камень свалился с души.

– Кто идет? – притворно спросил караульный.

– Николай Александрович Романов, – ответил государь, и по его лицу пробежала легкая тень.

Караульный нехотя отдал честь бывшему царю.

– Извините, но без разрешения я не могу вас пропустить.

– Раскройте ворота бывшему царю! – крикнул издалека дежурный прапорщик Верин.

В синих глазах Ники заплескались грустные огни. Ему стало неловко от униженности, в которой он оказался. Романов поежился, испытав неясную горечь. Теперь у него уже не было надежной охраны, как раньше. С особой ясностью отметив этот факт про себя, Романов прикрыл глаза, чтобы не выдать своего состояния.

– Проезжайте, господин полковник! – вызывающим тоном разрешил караульный.

Часовой распахнул ворота, и автомобиль проехал к парадному крыльцу, где густо столпились офицеры с красными бантами на груди. Проходя мимо победно стоящих офицеров, бывший царь приложил руку к папахе, но ни один из офицеров не ответил на его приветствие.

С замиранием сердца Романов влетел во дворец и, не чуя под собой ног, на ходу поздоровался с графом Бенкендорфом и больше не в силах сдержать своих чувств, забежал на верхний этаж, оставив за собой растревоженный мир. Увидев мужа, жена вскочила и бросилась навстречу. Перед душевным взором Ники во всем блеске предстала Аликс. И чем ближе сближались они, тем нестерпимее становилась боль в обоих сердцах.

Супруги разом кинулись на шею друг другу. Ники с фатальной нежностью обнял свою жену и сразу же почувствовал на своей груди ее теплое дыхание. Он даже не подозревал, что у него еще много сохранилось трепетных чувств. Во время их встречи радость переплеталась с нежностью.

Романов безотрывно смотрел жене в глаза и его взгляд без лишних слов говорил о настоящей любви. Испытывая от присутствия Аликс удовольствие, Ники все говорил и говорил нежные слова, не совсем понимая, откуда они приходили на ум. Он был не в силах удержать себя от высказываний.

Позабыв обо всем на свете, жена прижалась к мужу и ни о чем не думая, замерла перед ним. В эти минуты государыне стало так радостно, как никогда в жизни. Ее темные брови дрогнули, глаза заискрились, а лицо озарилось неподдельной радостью. Аликс ощутила к Ники чувство безмерной благодарности за то, что он явился в безрадостный час. Но вместе с этим на ее губах появилась страдальческая улыбка. Она чувствовала боль и разлад во всем теле.

Супруги первые мгновения просто стояли, пережидая пока острое мгновение пройдет. Потом Аликс обвила шею Ники руками и что-то зашептала сквозь слезы. Романов безотрывно смотрел отчаянными глазами в измученное лицо своей жены. Они долго стояли, не в силах оторваться друг от друга.

Сердце государыни сжалось до боли от охватившего волнения, но понемногу Аликс все же успокоилась. В заплаканных глазах жены светилось испуганное счастье, а на щеках выступил румянец. Это сделало ее лицо моложе и теплее. Наконец-то жизнь в тревоге и долгая разлука закончились. Теперь муж рядом, все страшное осталось позади.