Читать книгу: «Водоворот судьбы. Платон и Дарья», страница 3

– В таком случае мне придется посвятить свою жизнь Алексею, – не глядя на Федорова, сказал Романов.

– Ваше величество, если вы передадите власть вашему сыну при регентстве великого князя Михаила Александровича, то ему придется жить у него, – возразил профессор.

– Мне будет трудно жить без Алексея! – с болью воскликнул Романов

– С этим ничего не поделаешь, ваше величество, – горестно сказал Федоров.

В расширившихся глазах императора появилось выражение отчуждения.

– Я ни за что не отдам его в руки жены моего брата! – вскрикнул Ники, кусая губы от бессилия.

– Тогда вам нужно принять иное решение.

Государь тяжело вздохнул и внимательно поглядел на него.

– У меня еще есть время подумать, – ответил Романов и дрогнувшим голосом добавил. – Можете идти, Сергей Петрович

Когда Федоров оставил императора в одиночестве, государь тяжело опустился в кресло, затем откинулся на мягкую спинку, и в синих глазах Романова заплескалась непереносимая боль. Затем Ники с жалостью посмотрел на портрет цесаревича и его подернутые слезами глаза скрылись под нависшими бровями.

Романов понимал безысходность своего положения, от произошедшего невыносимо стучало в висках. Он страшился быть могильщиком Дома Романовых, но стать виновником гражданской войны для него было еще страшнее.

Неужели наступает трагический конец?

“Ники не сдавайся без боя. Попытай свое счастье в борьбе с предателями. К сожалению, иначе нельзя. Человек должен уметь защищаться”, – убежденно обмолвился Матвей.

– При чем здесь кто кого? Что я могу сделать в этих условиях? – страдальчески крикнул Романов. – Идет большая европейская война. Гражданская война будет самоубийством для России. Я больше не могу взять на себя ни одной капли русской крови. Одной даже мысли об этом боюсь.

Поздним вечером холодный воздух огласил свист паровоза. На стыках рельс простучали железные колеса. На станцию прибыл экстренный паровоз с одним вагоном. В этот час по перрону крутилась легкая поземка и фонари, раскачиваемые ветром, отбрасывали по сторонам то свет, то тени. Окружающие постройки, деревья и вагоны скрыла темнота.

Гучков с Шульгиным выскочили на перрон, пугливо оглянулись по сторонам и увидели ярко высвеченный императорский поезд. Делегаты заметно занервничали, опасаясь за свою жизнь. И вдруг из темноты вырос молчаливый и мрачный флигель-адъютант Анатолий Александрович Мордвинов. Тусклый фонарь осветил побледневшие лица делегатов. Делегаты протянули полковнику свои руки, но тот сделал вид, что ничего не заметил.

Вместо приветствия Мордвинов сердито возвел глаза на нежданных гостей и, задыхаясь от гнева и бессильной злости, приказал:

– Следуйте за мной!

Опустив головы, делегаты покорно двинулись за полковником к поезду с царскими орлами. Мордвинов привел Гучкова с Шульгиным сразу же к Романову, проигнорировав просьбу Рузского. В ярко освященном салоне делегатов поджидали министр императорского двора Владимир Борисович Фредерикс и начальник походной канцелярии Кирилл Анатольевич Нарышкин.

Через непродолжительное время в вагон явился император в нарядной казачьей форме и побледневшие в один миг Гучков с Шульгиным, приняли почтительные позы и кинули руки по швам. Романов мягким жестом руки пригласил их присесть за небольшой столик и присел сам. Одновременно два человека из свиты встали за дверями с разных сторон вагона, чтобы исключить случайное появление ненужных людей.

Нарышкин вынул из широкого кармана блокнот и приготовился вести стенографию. Государь держался прямо, собрав всю волю в один комок, чтобы не поддаться слабости. Не скрывая своего презрения к собеседникам, Романов внимательно оглядел их и спокойно прикурил папиросу.

Государь почувствовал за собой внутреннюю правоту и силу. Его побледневшее лицо приняло властное выражение. Стараясь сидеть неподвижно, он сохранял спокойствие и непринужденность. Заметив пристальный взгляд царя, делегаты смешались. Короткое молчаливое единоборство закончилось в пользу Ники.

Не меняясь в лице, Романов оставался собранным, и лишь пульсирующая вена на виске выдавала в нем сильное внутреннее волнение. Ничего не заметив, Гучков с Шульгиным были поражены его внешним спокойствием. Недолгое молчание государя показалось делегатам таким грозным, что они сдали и обмякли. Ники продолжил смотреть на них испытующе и без тени улыбки. Делегаты почувствовали себя неуютно под строгим взглядом Романова. Стало так тихо, что в ушах зазвенело.

– Цель вашего визита, господа?

Государь постарался придать голосу, как можно больше повелительности и строгости. Делегаты к этому времени уже поняли, что после согласия царя отречься от престола они могут вести с ним прямой разговор. Однако Романов не был куском глины, из которого можно было лепить что угодно.

Гучков вжался в спинку кресла и неуверенным голосом начал говорить о сути дела. Он поведал Ники, что он приехал с членом ГД Шульгиным, чтобы доложить Романову о том, что произошло в Петрограде за последние дни и посоветоваться, как теперь всем сторонам конфликта выйти из создавшегося положения. В конце речи Гучков сказал, что если народ считает, что тяжелая ситуация в стране возникла по вине верховной власти, то тогда нужно издать какой-нибудь акт, чтобы успокоить Россию. Закончив говорить, Гучков искоса взглянул на Романова, чтобы прочесть на его лице хоть что-нибудь.

Матвей Васильев усмехнулся про себя. Как будто не было до этого времени убийства царя Александра II и многих царских служащих. Молодой человек c недовольством покачал головой: – “Разве никаких действий по дестабилизации верховной власти с другой стороны не было?”

Неожиданно в вагон, поигрывая снятыми очками, ввалился недовольный Рузский. Он склонился над Шульгиным, что-то ему прошептал и тихо присел в сторонке. Генерал молчал и щурясь смотрел вокруг себя. Его лицо было напряженным, он будто думал о чем-то неразрешимом. Выпятив грудь, генерал-адъютант постарался быть строгим и сосредоточенным. Он сидел, вытянув шею, словно что-то напряженно выжидая.

Опасливо поглядывая на государя, Гучков видимо еще толком не зная, чем все может обернуться и насколько это будет трудно, когда придет пора действовать, продолжил говорить. Он сказал Романову, что прежде, чем принять какое-нибудь решение, ему следует хорошо подумать и помолиться, но решить этот вопрос нужно к завтрашнему дню, потому что в Петрограде от них с нетерпением ждут известий.

Не обратив на Рузского внимания, государь притушил в пепельнице папиросу и прикурил новую. Затем Романов окинул беглым взором делегатов и, отчеканивая каждое слово, ответил, что он уже обдумал этот вопрос и во имя блага, спокойствия и спасения России, царь готов отречься от престола. Но из-за нежелания разлучаться с Алексеем, государь принял решение и за своего сына, поэтому желает передать престол Михаилу Александровичу. В конце переговоров Романов заявил, что делегаты примут его решение и поймут отцовские чувства.

Не изменив спокойного лица, Романов возвел синие глаза на делегатов и те, недоуменно переглянулись, будто он сказал что-то неуместное, хотя Ники четко закончил свою мысль. Не ожидая подобного ответа, Гучков с Шульгиным растерянно закивали тяжелыми головами. Заявление государя застало их врасплох. Они не знали, что им теперь делать. Имеет ли право государь отрекаться от престола за наследника? Но Гучков быстро пришел в себя и ответил, что делегаты охотно разделяют его отцовские чувства и готовы принять его волеизъявление.

Делегаты желали, как можно быстрее перейти от слов к делу. Вытерев обильный пот со лба, Гучков протянул императору заготовленную бумагу. Наклонившись вперед, Шульгин не спускал глаз с царя.

– Мы уже подготовили акт о вашем отречении, его можно прямо сейчас оформить.

Матвей Васильев почувствовал, как его сердце вначале дрогнуло, а затем вновь застучало в привычном ритме, но боль уже распространилась по всему телу.

“Ники не подписывай отречение!?” – мысленно воскликнул Матвей, зная, чем все закончится, но император уже принял твердое решение, и драма семьи Романовых продолжила развиваться по наихудшему сценарию. Васильеву не подвластно было изменить ход истории. Он мог только прошагать вместе с царской семьей на Голгофу.

– Я напишу свой акт, – дрогнувшим от гнева голосом произнес Ники и оторвал сосредоточенный взгляд от бумаги.

Подавив в себе злость, Романов по-прежнему говорил миролюбиво. Правда, он возвысил голос с такой силой, что депутаты, задрожав, невольно привстали. Удивленно приподняв брови, император так презрительно посмотрел на них, что они молча присели. Гучков с Шульгиным опять страшно затрусили. Оказалось, что быть готовым осуществить задуманное и реализовать на деле это абсолютно разные вещи.

Император посуровел лицом, а на бледных щеках заиграл легкий румянец. Он снова посмотрел на депутатов пристальным взглядом и его брови грозно сошлись на переносице. Царь почувствовал, что жизнь начала отворачиваться от него. Но Ники многое повидал в жизни, поэтому знал, как владеть собой. Он понимал, что в сей час решается его судьба, судьба семьи и судьба государства.

– Однако вместе с этим я должен быть уверен, что вы подумали о том, что мое отречение от престола не приведет страну к катастрофе. Вы понимаете, что теперь ответственность за судьбу народов России ляжет на вас?

Романов постарался придать своему гордому голосу большей властности. Это был тот миг, когда у него сами собой сжались кулаки. Ники все знал об их способностях, поэтому смело ринулся в неизвестный мир борьбы.

– Я могу вас твердо заверить, что все пройдет мирно, – с лихорадочной дрожью обмолвился Гучков, так и не преодолев робость перед царем.

– А если казаки поднимут бунт против вашей власти? – с тревогой в голосе спросил Романов, но Гучков с Шульгиным восприняли его рассудительный тон по-своему.

Делегаты испуганно взглянули на государя.

– Мы думаем, что ничего не случится, потому что казаки полностью поддержали новую власть, – с уверенностью в голосе ответил Гучков.

Романов выслушал его ответ с тупой болью в сердце и еле сдержался, чтобы не ответить резко.

– Вы находитесь в заблуждении, поэтому я говорю с вами, как с глухими. Своими непродуманными действиями вы можете ввергнуть страну в страшный хаос. Вспомните о Боге, не берите грех на душу, – подчеркнуто спокойно сказал Ники.

Гучков хотел что-то возразить Романову, когда он говорил, но Ники еще больше возвысил голос и тот вынужден был замолчать. Холодный и строгий тон государя поразил депутатов.

Глубоко затянувшись, Романов выпустил дым, потом придавил папиросу в пепельнице и вместе с Фредериксом отправился в вагон-канцелярию, чтобы лично составить Манифест о своей отставке. Через один час император с официальным видом вернулся и подал Гучкову отпечатанный лист. Он бережно взял в руки бумагу и торжественно прочитал про себя.

По просьбе делегатов Романов подготовил еще несколько важных бумаг: последними указами император уволил прежний состав Совета министров, назначил новым председателем правительства князя Львова и утвердил Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича.

Гучков, не спуская глаз, смотрел на Романова. Нахмурив глаза на серьезном лице, государь после недолгого оформления протянул подписанные бумаги Гучкову.

– Прочтите, – в синих глазах императора блеснуло брезгливое выражение.

Гучков подобострастно просмотрел бумаги и видимо, чтобы узнать дальнейшие планы Романова нерешительно спросил:

– Что вы теперь собираетесь делать, Николай Александрович?

Ники невидящими глазами из-под надвинутых бровей скользнул по делегатам из столицы. Он испытывал самые разные чувства, у него внутри словно что-то надломилось. Прежде, чем ответить Романов бросил взгляд на темный лик Спасителя.

– Поеду в Могилев, чтобы проститься с войсками и повидаться со своей матушкой, а потом вернусь к своей жене и детям, – ответил Романов и у него мучительно сжалось сердце.

Шульгин, не скрывая своего торжества, нетерпеливо высказал послесловие. Ему явно не терпелось вставить свое слово в дискуссию, чтобы его труд не пропал даром.

– Ах, ваше величество, если бы вы раньше задумались, то всего этого не случилось бы, – внушительно промолвил Шульгин и сморщился, как будто от яркого солнца.

Бывший царь резко поднял голову и посмотрел на него с такой ненавистью, что тот на мгновение растерялся и уставился на него, как будто не понимая. В его голове возникло столько мыслей, что все перепуталось, но скоро на лице Шульгина появилось невинное выражение.

– Вы думаете, обошлось бы? – о чем-то глубоко задумавшись, недоуменно спросил Романов, и в его глазах выросло такое отвращение и презрение, что депутаты невольно опустили глаза вниз.

Напоследок лицо государя вспыхнуло, но больше он ничего не сказал. Стараясь заглушить в себе если не гнев, то раздражение, Ники беззвучно шевеля губами, прочитал короткую молитву. И хотя его лицо крупных морщинках не просматривалось в сумраке, но оно было слишком серьезным. В то же время его взгляд выглядел печальным и тревожным. Ники охватило чувство тревоги за свою судьбу, хотя он не был из тех, кто зубами цеплялся за жизнь.

Романова неоднократно предупреждали о грядущем перевороте, но он на это всегда неизменно отвечал, что на все воля божья. Что верно, то верно – разве судьбу обманешь?

Когда государь и депутаты расстались, Матвей Васильев взглянул на часы. Они показывали почти полночь, очередной акт драмы семьи Романовых закончился. Свержение с престола императора России свершилось. Получив в руки нужные документы и сыграв как по нотам роли, актеры откланялись. Тяжелый вопрос мучивший делегатов весь вечер решился положительно. Они покинули сцену, не дожидаясь рукоплесканий из зала. Талантливо или нет они сыграли – это уже скажет русский народ и история.

Оставшись наедине, Ники прикрыл смятые веки и долго не решался прерывать молчания, что-то обдумывая. Он смотрел на икону и беззвучно шевелил сухими губами. Он всей душой хотел быть с семьей.

Не зная, куда деться от щемящей тоски и обиды, Романов вместе с Мордвиновым выскочил на перрон, чтобы подышать свежим воздухом. Стоявшие возле вагона конвойные казаки вытянулись в струнку.

– Можете снять с погон мои вензеля, – закурив папиросу, с горечью обронил Ники.

– Ваше величество, велите их догнать и убить! – вскрикнул с болью в душе казак, но Романов, выпустив изо рта дым, отрицательно покачал головой.

Мордвинов, досадуя на себя, что не может найти нужных слов, чтобы утешить бывшего царя попросил его не волноваться и легкомысленно добавил, что он же не напрашивался на российский престол. Пускай, дескать, теперь в Петербурге управляются с государством, как хотят, только что путного из этого выйдет.

– Но что будет с Россией? – с непередаваемой болью воскликнул Романов и его лицо перекосилось, как от боли.

В дрогнувшем голосе бывшего царя прозвучала жалкая нотка. От душевного потрясения Ники снова опустил смятые веки на глаза. По тому с какой горячностью сказал Романов, Матвей Васильев понял, что для него этот вопрос был наболевшим.

У Мордвинова по преданным глазам пробежало беспокойство. В его лице еще долго стояло расстроенное выражение. Он полностью разделял мысли и настроение Романова.

– Ваше величество, что вы теперь намерены делать? – тихо спросил полковник, понимая, что судьба бывшего царя изменилась к худшему.

– Все так быстро произошло, что я даже не знаю, что делать. У меня сегодня сердце не на месте. Я испытываю такое чувство, что будто кто-то исподтишка уколол шилом прямо в сердце, – растерянно проговорил Романов. – Скорее всего мы уедем всей семьей в Крым или в Костромскую губернию.

– Ваше величество, вам надо лучше отправиться за границу, – посоветовал Мордвинов.

– Ни за что! – воскликнул государь и его голос дрогнул, а лицо искривилось в мучительных муках. – Я слишком люблю Россию.

Мордвинов поглядел в его глаза и понял, что настаивать было бесполезно.

– Как бы чего не случилось, ваше величество!

Душа бывшего царя наполнилась такой изнуряющей тоской, как будто на его сердце положили кусок льда и в потемневших от горя глазах застыло столько неизбывной муки, что на него было больно смотреть. Романов всегда спокойный и ничем невозмутимый, был страшно утомлен и бледен. После длительного напряжения Ники чувствовал в коленях такую смертельную усталость, что готов был опуститься на колени. В тот вечер в Романове произошла большая перемена.

– Вам надо отдохнуть, ваше величество, а то на вас совсем лица нет.

– Не могу быть спокойным, душа болит за страну и семью, – с сокрушенным сердцем и со слезами на глазах промолвил Романов. – Лишь бы они не довели ситуацию до гражданской войны. Я чувствую, что это добром не кончится. Дорого обойдется России предательство генералов и чиновников.

– Ваше величество, крепитесь! – побелевшими губами произнес полковник.

– Они сильно заблуждаются, посчитав меня помехой на пути к своему счастью. Но когда они поймут это, будет уже слишком поздно.

– Это правда, ваше величество! – не изменяя выражения беспокойных глаз, ответил Мордвинов.

– Я исполнял свой долг так, как мне позволяла моя совесть, моя честь и мое умение, и никогда умышленно не уклонялся от исполнения служебных обязанностей, – с невольной обидой сказал Ники.

– Все верно, ваше величество.

– Я за свою правду готов голову на плаху положить.

Надышавшись свежим морозным воздухом, бывший царь с полковником вернулись в вагон, и там Романов ощутив в душе неимоверную тяжесть, припал к плечу флигель-адъютанта Мордвинова и безутешно разрыдался. Ники не смог совладать со своими чувствами, его напряженные нервы не выдержали. Переживания последних дней оставили глубокий след в его израненной душе.

Он понял, что вне власти для него не будет нормальной жизни. Оставшись в одиночестве Романов, как подстреленная птица опустился в кресло и, приложив скорбное лицо к ладоням, снова горько расплакался. Его беспокойство с каждой минутой стало возрастать, а мысли становились все мрачнее. Было уже совсем поздно, когда Ники, глубоко вздохнув, затих. Он молча просидел до самого рассвета. Романов ужаснулся тому, что случилось, но путь к возврату был закрыт.

На станции Дно Романов острее всего ощутил свое одиночество и свою нескладно сложившуюся жизнь. Тяжело переживая свою отставку, Ники мучительно пытался осмыслить все, что произошло с ним, но мысли упрямо скакали, как бешеные кони и ни на чем не останавливались. Романов без труда вошел в прошлые года, от набежавших воспоминаний он даже прикрыл глаза.

И вдруг в мыслях явственно появился раненый после покушения дед Александр II в окровавленных бинтах. Это произошло первого марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Тогда его дед возвращался в Зимний дворец через Екатерининский канал и, поджидавший царскую карету на набережной террорист кинул бомбу, но Александр II после взрыва чудом не пострадал. Проскочившая несколько метров вперед карета, по приказу царя остановилась. В это время незамеченный царской охраной террорист бросил еще одну бомбу. Вторым взрывом несколько человек ранило и убило, а Александру II оторвало ноги. Царя в тяжелом состоянии доставили во дворец, где он потом в присутствии Ники умер. Это происшествие тогда глубоко потрясло Ники и запомнилось до конца жизни.

Несмотря на сумятицу, стало понятно, что со старой жизнью было кончено, поэтому государь постарался, как можно быстрее выйти из воспоминаний. Прогнав от себя все мысли, Романов вернулся в сегодняшнюю жизнь и приклонил голову, утомленную горькими мыслями на руки. Позабыв на время свою неустроенную жизнь, государь наконец-то заснул. Сказалась накопившаяся усталость от предыдущих бессонных ночей и сильных переживаний. В тот день Ники забылся тревожным и беспокойным сном. Ему снились то отец, то дед и другие предки.

После полуночи третьего марта императорский поезд отправился в Могилев. На станции Сиротино Ники известил телеграммой своего брата Михаила о том, что передал власть в его руки. Так корона первого Михаила Романова из далекой седой старины одна тысяча шестьсот тринадцатого года едва не оказалась на голове великого князя Михаила Александровича.

В те дни Романов мало спал, мало ел и мучительно искал выход из создавшегося трудного положения. В эти часы рядом с ним не оказалось ни одного близкого человека, кто бы мог поддержать его. Во время событий, потрясших основы государства до основания, никто из двадцати девяти царственных родственников не оказал поддержки Ники, напротив многие даже убеждали его отречься от престола. В те минуты Романов понял, что период его невезучей жизни еще не закончился, он только начался.

Грозные события последних дней черной тучей собрались над Домом Романовых. Они забыли про чувство самосохранения и неумолимо покатились к краю пропасти. Отставка Николая II принесет страшные страдания всему народу, беда никого не обойдет стороной. В том числе тех, кто изменил своему царю или струсил по какой-то причине. Если б Ники знал, какие потрясения и несчастья ждут его семью впереди.

Государь сделал все, чтобы не допустить поражения России в европейской войне, и чтобы его страна не погрузилась в пучину гражданской войны. В тот час здравый смысл был ни при чем. После предательства генералов и чиновников от огромной российской империи в ведении Романова остался лишь небольшой штат придворных и прислуги.

Священный синод русской православной церкви не усомнился в законности отречения божьего помазанника от престола и перестал поминать имя русского царя в своих молитвах. И в эти же окаянные дни в Екатерининском зале Таврического дворца революционеры сорвали со стены прекрасный портрет Николая II кисти Репина и, изрезав его ножом, растоптали сапогами.

Глава 4

Третьего марта одна тысяча девятьсот семнадцатого года на станции Орша в вагон Ники вбежал растерянный придворный. Бывший император заметил его потерянное лицо.

– Что случилось? – не на шутку встревожился Романов и его глаза широко раскрылись.

– Ваше величество, Михаил Александрович отрекся от престола!

– Брат отрекся? – вскочив на ноги, вскрикнул Ники.

Страшное известие острой шпагой пронзило сердце Романова. От бессонных ночей, от тоски и горькой обиды у него снова заболела душа.

– Да, ваше величество. Вот текст отречения великого князя.

Романов взял в руки бумажный лист и его лицо сделалось удрученным.

– Тяжелое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский всероссийский престол…

Не излив своего негодования, Ники уронил голову на грудь. На скуластом лице Романова выступил румянец. Его настроение резко изменилось, и какая-то щемящая тоска прихлынула к сердцу. Стало заметно, что бывший царь очень тяжело пережил поступок Михаила.

– Что теперь будет, ваше величество? – испуганно воскликнул придворный и увидел полный смертельной тоски и растерянности взгляд Романова.

Ники опустил глаза вниз, чтобы они не выдали его, затем хотел что-то сказать, но, так и не решившись, оставил его вопрос без ответа, потому что говорить ему было нелегко. В его воображении воскрес целый ряд воспоминаний, а потом вдруг всплыло четырнадцатое мая одна тысяча восемьсот девяносто шестого года. Под этой датой состоялось его священное коронование. День обручения с русским народом выдался превосходным, на голубом небе не было ни единого белого облачка.

По старой традиции коронация состоялась в Москве, многочисленные гости съехались в первопрестольную. Утром Ники и Аликс вышли из Петровского дворца на площадь, запруженную народом до отказа, и сразу же грянул выстрел из пушки. После этого раздались восторженные и оглушительные крики “ура”. Придворный оркестр заиграл “Боже царя храни”.

Взвод жандармов с главным полицмейстером пришел в движение. За ними пошли кубанцы, терцы в нарядной казачьей форме, представители разных сословий и народностей. За ними зашагали придворные служащие и лакеи. Следом двигались представители земств, городов, дворянства, купечества и представители иностранных государств со всей Земли.

Пушка дала второй выстрел, тут же ударили колокола всех московских церквей, и снова грянуло многоголосое, дружное “ура”. Когда Ники и Аликс в коронационных костюмах подошли к Успенскому собору Московского Кремля, прозвучал третий выстрел из орудия. Виновники торжеств вошли в Успенский собор, заняли троны на возвышенном постаменте, после чего член Святейшего синода митрополит Санкт-Петербургский Палладий при поддержке Московского митрополита Сергия и Киевского митрополита Иоанникия и церковного хора, приступил к священному действию.

Все шло хорошо до тех пор, пока орден Андрея Первозванного не соскользнул с плеч Романова на пол. Многие из присутствующих сочли это за дурное предзнаменование. В расстроенных чувствах Ники водворил себе на голову большую корону и Аликс малую корону. Затем митрополит Палладий зачитал полный титул нового императора и совершил над Романовыми помазание святым миром и причащение к Святым Тайнам. Потом последовали салют, поздравления от депутаций со всей России, царская трапеза для российских подданных в Грановитой палате Кремля и высочайший прием послов и посланников.

В торжественные дни Кремль в первый раз осветила электрическая иллюминация, и впервые сняли фильм о коронации русского царя. Обручение с русским народом прошло пышно и красочно, если бы не случилось второе страшное предзнаменование. Спустя всего лишь несколько дней празднество омрачилось событием на Ходынском поле, где по случаю коронации по всему периметру поля настроили большое количество театров, балаганов и ларьков для народных гуляний и бесплатной раздачи четырехсот тысяч подарочных кульков.

И хотя праздничные гуляния намечались на десять утра, народ начал прибывать на Ходынское поле уже с вечера и к пяти утра на нем собралось полмиллиона человек. В это время кто-то распространил ложный слух, что ларечники начали раздавать подарки своим людям и что их на всех не хватит. Народ кинулся к местам раздачи подарков. Раздатчики, испугавшись, что толпа сметет их вместе с ларьками, стали кидать подарочные кульки в толпу. Образовалась давка, погибло и получило тяжелые увечья большое количество людей. Ники узнал о трагическом происшествии с большим опозданием. Обвенчанный на могучей державе Романов испытал сильные страдания и переживания. Царь долго не мог отойти от нечеловеческого напряжения.

Ники находился в состоянии воспоминаний несколько минут. Все это время он был серьезным и раздумчивым, чем когда-либо. Придворные тоже были молчаливыми и если говорили, то тихо.

Четвертого марта синий императорский поезд прибыл на станцию. В Могилеве было холодно, дул сильный ветер, по перрону летали снежинки. Вечером бывшего царя на перроне встречали великие князья, находившиеся в Ставке и офицеры Генерального штаба. На многих лицах читались оживление и тревога. Едва поезд остановился, гул голосов на перроне стих, и возникла тягостная тишина.

В раскрытой двери вагона показался генерал Граббе.

– Вы что-нибудь слышали об отречении государя? – спросил сдавленным голосом Граббе командира конвоя Галушкина.

– Да, ваше сиятельство, но никто в это не верит, – горестно воскликнул он.

– К большому сожалению это сущая правда, – сокрушенно подтвердил Граббе и подозвал к себе Алексеева. – Его величество ждет вас.

Проскочив мимо двух могучих казаков с обнаженными шашками, генерал-адъютант скрылся в императорском вагоне. Романов встретил Алексеева холодно. Генерал уязвил его самолюбие, Романов никогда не простит ему коварного поступка. Как этот человек мог обманывать его? Ведь генерал-адъютант был облечен им высшим доверием. Он же доверял ему как себе.

Через короткое время на дебаркадер выскочил личный ординарец Романова казачий вахмистр Пилипенко и подал знак Личному Конвою. Затем из вагона вышли генерал-адъютант и государь в серой казачьей черкеске. Приложив руку папахе, Ники взволновано поприветствовал конвойных казаков и его лицо немного оживилось.

– Здравия желаем, ваше императорское величество! – гаркнули в ответ казаки.

Романов поздоровался за руку с Галушкиным, потом с неестественной улыбкой подошел к великим князьям и крепко обнял их. Неожиданно они почтительно расступились, и взору Ники предстал огромный строй офицеров. Романов попытался убрать ненужную улыбку и не смог. Он вдруг почувствовал всей кожей лица какое-то жжение. Государь от увиденной картины впал в замешательство, и улыбка сама собой истаяла.

Тяжелые мысли не оставили в покое Ники, он почувствовал себя сильно взволнованным. В тот же миг прозвучала команда, чтобы все офицеры сняли с правой руки перчатку для рукопожатия с бывшим царем. Романов начал здороваться за руку с каждым офицером и не удержался от нахлынувших эмоций. Прикрыв лицо руками, государь широкими шагами вернулся в вагон. Он испугался, что его задавит непостижимое несчастье.

Утром Романов принял от Алексеева последний доклад. Ники с чистым, открытым лицом молча выслушал генерал-адъютанта и пригласил его на завтрак. Слуги поставили на стол скромный завтрак и чайные приборы. За чашкой чая Ники в подходящий момент попросил Алексеева передать Временному правительству две просьбы: чтобы разрешили беспрепятственный проезд императорского поезда в Царское Село и обеспечили безопасность его семьи и придворных.

На следующий день в полдень поезд вдовствующей императрицы остановился напротив поезда государя. Увидев на перроне сына, Мария Федоровна содрогнулась от неясной тревоги, и горячая волна материнской нежности подступила к ее сердцу. Ники же стоял в полном спокойствии и достоинстве.

Заметив в окне вагона, промелькнувшую фигуру матери, сын взволнованно кинулся к замершему на железнодорожном пути поезду. Растроганная Мария Федоровна выскочила из вагона и по-матерински обняла своего несчастного сына. Она заглянула ему в лицо и в ее душе что-то оборвалось. Заглянув в устремленные навстречу материнские глаза, Ники вымученно улыбнулся. Затем Романов по-братски поочередно обнял других особ.

– Мне очень жаль, Ники, – вымученно сказала мать. – Что же ты наделал?!

Менгден потянулась рукой за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть трепетную встречу матери с сыном и не смогла этого сделать, потому что они в это время, нисколько не сдерживаясь, разревелись. Со слезами на глазах мать с сыном прошли в неотапливаемый барак. Остальные остались дожидаться их на улице.

– Как все случилось? – почти шепотом спросила мать, когда они остались наедине и взволнованный сын, не выдержав ее взгляда, отвернулся и рассказал плачущей матери все подробности последних, трагических дней.