Читать книгу: «Водоворот судьбы. Платон и Дарья», страница 2

После обручения молодожены несколько дней прожили в Александровском дворце. Между Ники и Аликс любовь была глубокой и бескорыстной, что было большой редкостью в то время для императорских семей. Они стали едва ли не единственными, кто женился по любви. Все знали, что Ники и Аликс всегда чувствовали себя счастливыми людьми. Даже время не смогло повлиять на их чувства.

Между тем синие императорские поезда, загрузившись углем и водой, без оповещения своего местонахождения двинулись в сторону Бологого. Первого марта царские поезда с золотыми орлами, тревожно стуча колесами на стыках рельс, прибыли на станцию Дно, где накануне проследовал воинский эшелон генерала Иванова.

Перед тем как покинуть злополучную станцию, старый генерал арестовал революционных солдат, прибывших из Петрограда и изъял у них оружие с личными вещами офицеров. При аресте Иванов густо бранился, угрожающе тряс широкой бородой, а затем, поставив солдат на колени, потребовал, чтобы они просили у него прощения. Получив извинения, генерал загрузил солдат в свой поезд и направился к Петербургу.

На станции Дно Романову вручили телеграмму Родзянко с просьбой об аудиенции. Государь дал на это принципиальное согласие, но из-за Исполкома рабочих и солдатских депутатов, Родзянко не смог прибыть к императору, поэтому его уведомили, что государь будет его ждать в Пскове.

Скоро Ники получил известие, что ночью Царскосельский гарнизон перешел на сторону восставших.

– Только бы моя семья не пострадала, – низко склонив голову, отчаянно прошептал Ники.

При мысли о жене и детях у императора опять заныло сердце. Его, как будто чем-то прищемило. В груди не утихая, все время стояла тугая боль. Мысли в голове Ники постоянно путались. Поняв, что ему теперь долго не уснуть, Ники поднялся, надел шинель, и вышел покурить в тамбур. Потом он вернулся в вагон, лег, но заснуть так и не смог. Проворочавшись на диване около часу, Ники встал, подошел к окну и долго смотрел на поля и леса.

Оставив императора в одиночестве, Матвей Васильев мысленно ринулся в Царское Село, куда поздний вечер явился генерал-адъютант Иванов, чтобы встретиться с местным командованием гарнизона. После встречи с военными чинами Николай Иудович понял, что со сводным отрядом затея не удалась. Выделенные императором воинские части то ли из-за предательства генералов, то ли по вине Министерства путей сообщения не смогли прибыть в Царское Село. В этих условиях немногочисленный отряд Иванова уже не имел никакого значения. Когда Иванов осознал это, над Александровским садом уже в беспорядке загорелись звезды. Они торопливо подмигивали генералу и беззвучно гасли при свете фонарей.

Как только Аликс глухой ночью доложили, что Иванов прибыл в Царское Село, она вызвала его к себе.

– Ее величество ждет вас, Николай Иудович! – передал приглашение государыни придворный.

Явившись к величавой государыне, генерал-адъютант встал навытяжку, но Романова встретила крестника цесаревича Алексея совершенно расстроенной. Чувствуя в душе разлад, она выглядела не выспавшейся. В эту ночь было особенно заметно, что в ее душе от одолевавших черных мыслей творилось полное опустошение. Императрица сильно терзалась, переживая за своего мужа.

После взаимных приветствий, первой на правах хозяйки заговорила Аликс.

– Давно не виделись, Николай Иудович, присаживайтесь.

Генерал-адъютант тяжело опустился в удобное кресло.

– Вы, наверное, проголодались, Николай Иудович? – заботливо спросила Аликс.

– Не беспокойтесь, ваше величество, я уже трапезничал!

– Но от чашки кофе я думаю, что вы не откажетесь.

По знаку Александры Федоровны дежурная фрейлина принесла ром, кофейный прибор на двоих и вкусное печенье. Она красиво расставила на столе чашки, вазы, разлила кофе по чашкам и незаметно удалилась.

– Вам с ромом, Николай Иудович? – спросила императрица.

– Если можно, то немножко, – позволил себе сказать генерал-адъютант.

Государыня долила в чашку ром и генерал-адъютант, взяв в руки чашку, с наслаждением сделал несколько небольших глотков.

– Приношу тысячу извинений, ваше величество, если б не срочное дело, никогда бы не осмелился потревожить вас в столь трудный час.

– Охотно вас прощаю, Николай Иудович, – с мукой в голосе сказала Аликс и увела разговор в совершенно другое русло. – Скажите, вы знаете, где сейчас находится мой муж? – сильно волнуясь, спросила Романова, и ее сердце замерло от ожидания ответа.

Устроившись удобнее в кресле, генерал отхлебнул глоточек кофе.

– Я думаю, что в это время его величество движется в Царское Село, – успокоил генерал и, достав из кармана белоснежный платок, прикоснулся к губам.

Романова облегченно вздохнула, с ее сердца будто камень слетел. Только это она и хотела услышать, но вспыхнувшая радость в глазах императрицы, тут же померкла.

“Рано еще радоваться. Пока муж не прибудет в Царское Село – я не успокоюсь”, – мысленно сказала себе Аликс.

За чашкой ароматного напитка императрица рассказала генералу о беспорядках в столице и все, что наболело на душе. Иванов в ответ поведал государыне, что создать сводный отряд не удалось из-за того, что восставшие рабочие разобрали пути перед эшелонами и сбили с толку солдат, после чего они перестали исполнять приказания командиров.

Выслушав генерал-адъютанта, Романова улыбнулась вымученной улыбкой и передала Иванову телеграмму Алексеева, в которой тот предлагал генералу изменить тактику в отношении восставшего Петрограда. Ознакомившись с телеграммой, генерал сердито задвигал лохматыми бровями.

– Восстановите ради Бога спокойствие в столице, – Романова возвела на Иванова измученные глаза. – Иначе опять прольется кровь, и снова все свалят на Романовых.

– Ваше величество, с этим уже ничего не поделаешь! – генерал-адъютант широко развел руки в стороны, как будто оправдываясь. – Обстановка в столице сложилась очень серьезная.

Николаю Иудовичу не хотелось противоречить государыне.

По бледному лицу государыни пробежала мелкая дрожь. Романова остро глянула в лицо Иванова, чтобы убедиться, что он внимательно слушает ее и понимает суть дела. Императрица не смогла уловить, что генерал-адъютанта в это время мучили совсем другие чувства и мысли.

Когда прошла утомительная минута Аликс произнесла:

– У меня была большая надежда на вас генерал.

– Ваше величество, я приму все меры, чтобы изменить ситуацию в столице к лучшему. Можете в этом не сомневаться, ведь вы хорошо знаете, что я за вас в огонь и воду пойду, – ответил Иванов, придав своему лицу выражение глубокой преданности.

Его слова прозвучали так твердо, что было ясно: он не один раз раздумывал над этим.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, Николай Иудович!

В тоне Аликс проскользнул покровительственный тон и в то же время в ее голосе прозвучала робкая надежда. В ответ генерал всплеснул руками, в эти минуты он был недоволен собой. Иванов чувствовал в душе какую-то гадливость. Ему очень хотелось сделать для этой семьи что-нибудь хорошее.

– К большому сожалению это зависит не только от меня, – сожалея, произнес Иванов.

Государыня удивилась происшедшей в нем переменой. Она хотела, что-то возразить, но вдруг сделалась серьезной. Она замолкла, боясь услышать то, чего не желала. Но ее лицо все еще выражало отчаянную решимость.

Ближайшие события покажут, что генерал-адъютант окажется прав в оценке назревающих событий. Разбушевавшееся народное море уже никому не удастся упокоить. Оно еще долго будет грозно шуметь и волноваться.

Однако Матвей Васильев засомневался в чувстве преданности генерала Иванова. Может командованию гарнизона, было уже известно о позиции генералов или оно к тому времени уже склонилось на сторону восставших, о чем они сочли своим долгом сообщить генералу-адъютанту?

Иванов на несколько секунд оцепенел, ничего не слыша и ничего не видя перед собой. Наконец генерал-адъютант поднялся, показывая, что больше не может злоупотреблять драгоценным временем императрицы. Одновременно с ним встала Романова, продемонстрировавшая своим видом дань глубокого уважения к Иванову.

Почтительно поклонившись, генерал-адъютант приложил бледные уста к дрожащей руке государыни.

– Я был рад Вас видеть, ваше величество, – подчеркнуто вежливо обмолвился Николай Иудович – Будьте спокойны, все уладится как нельзя лучше.

Решительное лицо Иванова выразило максимальную преданность. Генерал как мог воздавал уважение государыне.

– Двери нашего дворца всегда открыты для вас, Николай Иудович, – попрощалась полная отчаяния императрица и, едва сдерживая слезы, одарила генерал-адъютанта Иванова благосклонной улыбкой. – Попытайтесь сделать хоть что-нибудь или грянет большая беда.

Иванов, потупив глаза, переступил с ноги на ногу. Он решительно не знал, что ему делать. Когда лакеи подали ему одежду, Николай Иудович бесшумно удалился. Не исполнив своего обещания, генерал-адъютант отправился в Ставку Верховного Главнокомандующего. Хотя он хорошо знал, что государыня любила, когда ее просьбы выполнялись не задумываясь.

Последнее время Аликс часто одолевали непривычные мысли, которые одолеть с ходу было очень сложно. Погруженная в горькие раздумья государыня была ошеломлена. Напряженные нервы Аликс не выдержали многодневной тревоги. После взволнованного разговора с Ивановым она села в угол дивана и не в силах больше сдержаться, безмолвно разрыдалась. Причиной страшного смятения стала полная неизвестность будущего. Вспыхнувшие щеки Аликс стали мокрыми от слез, из-за них она не овладела собой.

В эту ночь строгое лицо женщины осунулось, а вокруг глаз появились темные тени. Аликс охватило ощущение неотвратимого горя. Наревевшись вволю, государыня легла спать, но сон никак не приходил. И хотя слезы немного очистили ее душу, омраченную острым чувством растерянности, но она никак не могла понять, почему в русской армии не нашлось ни одного полка, кто бы мог выступить против крушения великой империи и отстоять честь своего императора. Лишь на рассвете императрица смогла кое-как успокоиться и заснуть.

Утром первого марта к зданию Государственной Думы с красными знаменами и стягами подошли воинские части, чтобы присягнуть на верность новой власти. Члены Временного Комитета восторженно благодарили русских солдат и офицеров за измену своему Верховному Главнокомандующему.

Матвей из Царского Села поспешно возвратился к Николаю Александровичу. Он снова перенесся в императорский поезд и удобно разместился в вагоне, но так чтобы не причинить никаких неудобств его главным пассажирам. Матвей сидел ссутулившись, а его волосы торчали во все стороны.

Глава 3

Весна уже наступила, но в природе еще не ощущалось никаких изменений. Когда вечером первого марта, когда императорский поезд с царскими орлами прибыл в Псков, стало чуть теплее. На перроне Романова встречали губернатор, чиновники и свита с императорского поезда.

Генерал-адъютант Рузский позволил себе прибыть к поезду с опозданием и без почетного караула. Не увидев пышной встречи, свита стала возмущенно перешептываться и недоуменно пожимать плечами. После дерзкой выходки генерала она посчитала такой прием его величеству оскорблением.

Невысокий седой генерал, нарочито замедленно прошел к поезду и, бросив неприязненный взгляд на царскую свиту, исчез в вагоне императора. Перед Романовым генерал привычно выпятил грудь и вытянулся, чтобы казаться более воинственным. После обмена приветствиями государь рассказал генералу, о возникших перипетиях в дороге и пригласил генерал-адъютанта на обед.

Когда Рузский простился с Романовым и выскочил из вагона, свита бросилась к нему с расспросами.

– Николай Владимирович, вы против революции?

– Армия сейчас всецело занята войной.

– Господин генерал, вы будете нас защищать?

– Для вас будет лучше, если вы сдадитесь на милость победителей.

Похолодевшая свита в ужасе переглянулась.

– Что-о-о? Вы даже честь императора не станете отстаивать?

– Вы не с того голоса начали песню! Как вы можете так говорить?

Едва Рузский ушел восвояси, царская свита поняла, что им не стоит питать иллюзий насчет командующего Северным фронтом, потому что никакой поддержки с его стороны не будет. Среди придворных раздались возгласы изумления и тревоги. Свиту поразило то, что они услышали от Рузского. Они поняли, что скоро произойдет беда.

Царская свита собирались за стол долго и нудно. На обеде император почти не притронулся к еде. Ему было не до этого и сон, и аппетит у него пропали. Но от чашки чая он все же не отказался. Скоро Романов встал из-за стола, притронулся салфеткой к губам и, обведя тусклым взором лица присутствующих, остановил свой взгляд на Рузском.

– Я буду ждать вас через час, – строгим голосом объявил ему Ники и быстрым шагом покинул вагон-столовую.

Обед в отсутствии императора прошел уныло и скучно. Свита, не испытывающая голода, ела так, как будто весь день работала на свежем воздухе. Вытирая обильный пот, они вполголоса вели непринужденные разговоры о погоде, о скорой весне и старательно избегали упоминаний о революции. Как только разговоры наскучили, свита уткнула сосредоточенные глаза в тарелки и умолкла.

После обильной трапезы командующий Северным фронтом явился в зеленый кабинет императора.

– Разрешите войти, ваше величество?

– Входите, Николай Владимирович, – с властью в голосе разрешил Ники. – Доложите обстановку в столице и на фронте.

– Ваше величество, сказать, что обстановка в Петрограде осложнилась – это не сказать ничего. Она близка к катастрофе. Сегодня восстание охватило Москву и Кронштадт.

Ники поймал себя на мысли, что он потерял ощущение реальности от происходящего. Покосившись в сторону Рузского, он неприметно поморщился. Во время доклада адъютант Рузского принес телеграмму из Могилева от генерал-адъютанта Алексеева, в которой он просил от императора высочайшего акта, чтобы успокоить ситуацию в стране и назначить ответственное правительство во главе с Родзянко. После прочтения телеграммы император понял, что теперь ему больше не на кого опереться. Без надежной поддержки ему трудно будет одолеть заговорщиков. К тому же министр внутренних дел и военный министр не подавали никаких надежд, что смогут справиться с возникшими беспорядками в Петрограде, Москве и Кронштадте.

Начались сложные переговоры по выходу из сложной политической ситуации, возникшей после волнений в столице. Рузский с горячностью стал доказывать Романову о необходимости реформ и назначении ответственного перед Государственной Думой правительства. Однако над императором довлели тяжелые раздумья. Ему было нелегко решить с одного маха сложный вопрос. Идет большая европейская война – как он может в этих условиях отойти от государственных дел и горячих дел? Это же сродни предательству.

В течение нескольких часов Романов раздумывал над острой проблемой.

“Только не отрекайся, Ники! – горячо шептал про себя Матвей. – Отречение погубит тебя, твою семью, а империи принесет неисчислимые страдания. В стране возникнет хаос и погибнет огромное количество людей”.

Но император уже давно все решил для себя.

Переговоры оказались настолько трудными, что они несколько раз прерывались и закончились только поздней ночью. Не выспавшийся Романов решил, что в условиях, когда кругом измена, трусость и никто из членов Дома Романовых не поддержал его, он должен уступить заговорщикам. В конце переговоров Ники объявил, что если от него требуется пойти на уступки, то он готов это сделать. Но перед тем как взойти на престол, царь давал клятву Богу, поэтому только перед ним он может нести ответственность за состояние дел в России.

Однако, император никак не может понять, как он может быть ответственным за дела в стране, если передаст власть правительству? Тем более людям, чьи способности ему хорошо известны. Романов готов только на то, чтобы назначить Родзянко премьер-министром с правом выбора в свой кабинет нескольких министров. После того как генерал-адъютант Рузский поддержал его решение, император поручил отпечатать в канцелярии на телеграфном бланке Манифест. Когда готовую бумагу принесли, Ники подписал ее и подал прочесть Рузскому. Генерал-адъютант цепко ухватился за бумагу обеими руками и, его лицо, изображая лихорадочную работу мысли, до невозможности раскраснелось.

Посчитав, что все вопросы решены, император вызвал к себе Воейкова.

– Владимир Николаевич, срочно отправьте телеграмму по телеграфу Юза Родзянко и постарайтесь как можно скорее получить от него согласие возглавить правительство.

– Есть, ваше величество!

Воейков кинулся исполнять указание Романова.

– Задержитесь на одну минуту! Запросите от Родзянко последние сведения об обстановке в столице.

– Я прошу отдать телеграмму мне, ваше величество, – вдруг невежливо встрял Рузский.

Император возвел на него удивительно синие глаза и тоном, исключающим все возражения, приказал Воейкову:

– Владимир Николаевич, передайте телеграмму генерал-адъютанту.

Взяв в руки бумагу, Рузский вопросительно посмотрел на Романова.

– Что-то еще, Николай Владимирович? – недовольно спросил Ники.

– Ваше величество, прикажите Иванову, чтобы он остановил действия против Петрограда.

– В ближайшее время я распоряжусь направить ему телеграмму с подобным указом, – ответил Романов и его лицо сморщилось.

Государь всеми силами старался удержать на лице бодрое выражение, хотя на сердце у него скопилась тягучая тоска. Генерал же опустил глаза вниз, чтобы скрыть от царя необыкновенную радость.

– Да поможет нам Бог! Жду вас утром, Николай Владимирович, – строго произнес Ники и, пристально поглядев в глаза Рузского, тихо добавил. – Я хотел бы, чтобы вы опубликовали Манифест в печати.

– Ваше величество, я непременно исполню вашу просьбу, – ответил с подозрительной осторожностью генерал и, поджав губы умолк.

На этом переговоры закончились. Оставшись в одиночестве, Романов быстро набросал текст на телеграфный бланк, и в первом часу ночи в адрес генерал-адъютанта Иванова была отправлена телеграмма с приказом, чтобы он прекратил действия против восставшей столицы.

Романов до самого утра не мог отвязаться от горячих мыслей и ярких воспоминаний из прошлой жизни. Черные думы вконец обуяли его, а сердце трепыхалось, как голубь в чужих руках. Из его ума никак не уходила большая семья. Он долго молился, целовал фотографии жены, детей и заснул только, когда на востоке уже появились предвестники скорого рассвета. Романов остался наедине со своими мыслями и ощущениями. Он думал, что утром все решится, как нельзя лучше.

С первыми солнечными лучами Рузский, связался с Родзянко по прямому проводу и рассказал ему о результатах переговоров с Романовым.

– Манифест запоздал, теперь речь может идти только об отставке Романова, – резко ответил ему Родзянко.

– Мне будет трудно сообщить об этом царю.

– Нам в столице не легче, Николай Владимирович.

– Я с большим трудом убедил Романова, чтобы он согласился сформировать ответственное правительство.

– Поздно спохватился Николай Александрович, слишком много воды утекло.

– В таком случае кто возглавит Россию?

– Его сын Алексей при регентстве великого князя Михаила Александровича.

– Как бы беды не вышло – война ведь идет.

– Война нами уже практически выиграна.

– Но она еще не закончена.

– Это вопрос ближайшего времени.

– Вы заблуждаетесь в своих мыслях. Мне думается, что вы играете с огнем.

– Николай Владимирович, на чьей стороне будет армия?

– Армия не будет вмешиваться во внутренние дела государства. Ей сейчас не до этого.

– И все же? С народом или с Романовым?

– Армия во время ведения войны с народом воевать не будет, потому что это не ее дело, – повторил генерал-адъютант и поспешил распрощаться.

“Никуда вы от нас не денетесь. Вашими руками мы сковырнем Романовых с русского престола,“ – удовлетворенно подумал Михаил Владимирович.

В этот же день Рузский проинформировал Алексеева о разговоре с Родзянко.

– Я вас хорошо понял, – мягко ответил начальник Генерального штаба. – Будем действовать сообща.

На востоке России уже взошло негреющее солнце и наступило ликующее утро. Поля и перелески под весенними лучами заблестели свежими красками.

Поздним утром второго марта не выспавшийся и злой Рузский явился к бледному императору и, щелкнув каблуками, горестно покачал головой:

– Ваше величество, я переговорил с Родзянко, и он мне объявил, что теперь одних уступок будет недостаточно, потому что обстановка в Петрограде резко изменилась. В столице подняли династический вопрос.

Романов взволновано заходил взад-вперед по вагону. Его фигура явственно выразила горестное недоумение. Генерал отлично понял, что могло стать причиной волнения государя. Всегда сдержанный император не находил себе места. Несколько мгновений стояла тишина, Ники что-то обдумывая, молчал. На измученное от бессонницы лицо легла темная тень.

Генерал-адъютант молча подал Ники бумажные ленты переговоров с Родзянко и Алексеевым с аппарата Юза.

– Присаживайтесь, Николай Владимирович, в ногах правды нет, – сухо обронил Романов, и, бегло просмотрев узкие полоски, брезгливо отодвинул их от себя.

– А что вы думаете по этому вопросу, господин генерал?

– Ваше величество, нельзя допустить, чтобы армия развалилась, и чтобы всю страну охватила революция, – угрюмо проговорил генерал и, поправив дрожащей рукой пенсне, добавил, – Во имя спасения России вы должны пожертвовать всем и даже собой.

Отвернув глаза в сторону, генерал-адъютант недоуменно замолчал.

Наступила решительная минута трудного разговора. Государь нахмурил брови, слова Рузского поразили его, разговор принял совсем другое направление. Ники пытался найти решение трудного вопроса и не находил его. Из его глаз исходил тревожный свет.

– Отречься от престола? – удивленно приподнял брови Ники. – Вы так считаете, господин генерал?

Рузский промолчал на слова, которые прозвучали отчаянным криком.

– Ну, так что же, говорите! – воскликнул бледный Романов и по его лицу разлилась тревога.

В душе государя поднялась досада, ему сделалось не по себе.

– Я считаю, что надо спасать Россию, иначе она погибнет, – ответил генерал и усиленно проследил за выражением лица императора.

Романов кинул на Рузского обжигающий взгляд и, заложив руки за спину, отошел к окну. Несколько минут он просто стоял в полном молчании. Пауза стала угрожающе длинной. Романову стало тяжело от этого молчания.

– Смогут ли казаки изменить ситуацию в лучшую сторону? – наконец спросил с жаром Ники.

Генерал-адъютант снял пенсне и взглянул на царя широко расставленными глазами.

– Это ничего не даст, ваше величество. Единственным и правильным решением будет, если вы передадите власть вашему сыну Алексею при регентстве вашего брата Михаила Александровича, – звучным голосом ответил Рузский и его глаза завиляли, как у хитрой лисы.

Отвернув в сторону строгие глаза, Романов вспыхнул. Царь сидел в задумчивой позе и выглядел сильно бледным. Бледность на его лице проступала даже сквозь прошлогодний загар.

– В таком случае я хочу знать мнение всех командующих фронтами по этому вопросу.

Рузский попытался поймать взгляд государя, но он не глядел на него.

– Ваше императорское величество, я должен вам сообщить, что даже ваш личный конвой присягнул Временному Комитету.

Никак не проявив своего состояния, государь остался спокойным. Редкое спокойствие и способность взвешивать свои слова были даны Романову от рождения. Но кто знает, что творилось в это время в его душе. Однако без всякого сомнения его потрясло известие об измене личного конвоя. Император с большим трудом смог овладеть собой, чтобы не показать генералу своей растерянности. У него довольно быстро образовался прежний порядок мыслей и представлений о происходящем. Он не хотел показаться слабым перед заговорщиками.

– Я хочу знать, что думают по этому поводу командующие фронтами. Можете идти, Николай Владимирович! Жду вас с их ответами.

На этом император и генерал, не прощаясь, расстались. Романов после ухода Рузского сидел, понурив голову, и без всяких мыслей. Черты его лица исковеркались в гримасе презрения. В таком состоянии он находился продолжительное время.

Плохое настроение Романова передалось Матвею Васильеву.

“Ники тебе нужно было арестовать их”, – с сожалением подумал Матвей.

Однако в душе Васильев сознавал, что у императора других вариантов на тот момент не было. Что можно было сделать на месте царя? Пролить русскую кровь в тылу или сменить командующих фронтами и начальника Генерального штаба? В то время, когда по всей линии фронта ситуация стабилизировалась? А победа над Германией была практически выиграна? Матвей был твердо уверен, что Ники никогда бы не принял этих решений. Это была драма семьи Романовых, и она стала катастрофически развиваться.

В тот же день Рузский сообщил Алексееву о просьбе Романова и тот без промедления оповестил всех командующих фронтами, чтобы они прислали в Ставку собственные мнения насчет отставки Николая II. Ответили все, кроме командующего Черноморским флотом А.В. Колчака. Адмирал, извещенный, о проведении плебисцита своего ответа не прислал. Своим поступком А.В. Колчак показал полное пренебрежение к императору.

В коротких ответах командующие фронтами за исключением командующего гвардейской кавалерией хана Нахичеванского высказались за отречение царя от престола. Русские генералы, не задумываясь, решили судьбу императора и поставили народы России на край пропасти. Но будущее покажет, что это решит и судьбу многих из них. Позже они пожалеют о том, что сотворили собственными руками, но будет уже поздно, к тому времени слишком много воды утечет.

Между двумя и тремя часами пополудни, генерал-адъютант Рузский в сопровождении генералов Данилова и Савичева снова явился к Романову, и вывалил на стол целую кучу телеграмм. Поменявшись в лице, Ники стал поочередно брать их в руки и, беззвучно шевеля губами, начал мучительно читать их. Император не верил своим глазам и тому, что было написано в телеграммах. Можно было подумать, что он заучивал их.

Романова ошеломили ответы командующих фронтами. Понимая, что произошло, Ники словно окаменел. У него закружилась голова, а в глазах появились темные пятна. И вдруг вся жизнь замелькала бесформенными клочьями. Ники никак не ожидал, что прочтет в телеграммах страшные слова. Как его генералы могли так поступить? Как они могли изменить присяге? Как они могли предать его? Ведь он верил им, как самому себе. Разве можно поступать так во время ведения войны? У него это в голове не укладывалось.

Особенно государя потрясла телеграмма вице-адмирала Непенина, которого он очень уважал и ценил, как выдающегося морского начальника. Впервые Романов не смог скрыть своего сильного душевного потрясения. Его лицо покраснело, а глаза загорелись лихорадочным блеском. В голове Романова возникло много непривычных и горьких мыслей. Внутренним чутьем император понял, что ему не удалось избежать великих потрясений. Паразитическое окружение подточило и разложило его самого. Но что теперь будет с Россией?

Наступило продолжительное молчание, Ники охватило негодование. Наконец Романов вскинул глаза на Рузского и, сохранив величественный и достойный вид, сказал, что он пойдет на все что угодно ради спасения России, и что он готов отдать власть, чтобы избежать большой крови, но его сдерживает то, что это решение могут не принять армия и казаки.

Глаза государя выразили такое сосредоточение, какое бывает у человека, поглощенного одной мыслью. Твердое лицо Романова светилось глубокой раздумчивостью. Ему не хотелось соглашаться с командующими фронтами. Заложив руки за спину Ники прошелся взад-вперед.

Рузский с выражением нетерпения взглянул на царя.

– Мне хотелось бы знать, хочет ли русский народ моего отречения? – произнес Романов.

В ответ Рузский предложил императору выслушать мнение сопровождавших его генералов, и они дружно высказались, что Романов должен уйти в отставку. И хотя офицеры хмурились, но в душе они были бы рады услышать согласие императора.

Посчитав, что разговор принял нужное направление, Рузский хранил благоговейное молчание. Стало необыкновенно тихо, но тишина продолжилась недолго.

Через минуту Романов в тяжелом раздумье выпрямился во весь рост, вскинул вверх подернутую легкой сединой голову и, точно решившись на что-то ответственное, громко признался:

– Я еще вчера принял решение отказаться от престола.

Император обронил это таким тоном, будто перешагнув через какой-то барьер, и словно на него неудержимо надвигалась пропасть. Его почти сковало цепенящее чувство бесконечного падения. Романову не было безразлично, что будет через час, через день или через год с его страной.

После последних слов Ники генералы торжественно перекрестились.

– Благодарю вас за доблестную и верную службу, – с явной иронией сказал Романов.

После объявления об отречении Ники вышел из вагона и, скоро вернувшись, подал Рузскому две телеграммы и спокойным голосом попросил отправить их Алексееву и Родзянко.

Вскоре из Петрограда командующему Северным фронтом Рузскому пришло сообщение, что для переговоров с Романовым в Псков направились член Временного Комитета Александр Иванович Гучков и бывший член Государственной Думы Василий Витальевич Шульгин.

Рузский немедленно доложил Романову о предстоящем приезде делегатов.

– Когда они приедут, сразу же приведите их ко мне, – твердо и повелительно обмолвился Романов. – Я не уеду в Могилев, не переговорив с ними.

– Слушаюсь, ваше императорское величество, – ответил Рузский и отправился в специально выделенный для него вагон в царском поезде.

По пути генерал-адъютант предупредил скороходов, чтобы нежданных гостей привели вначале к нему.

Узнав, что император принял решение отречься от престола, свита полная страха кинулась отговаривать государя от трагического шага. Она буквально умоляла Романова изменить свое решение и убедительно просила, чтобы он остановил отправку телеграмм. Кому-то даже сделалось плохо, но Ники был неумолим. Колебания в душе государя решились в пользу тех, кто добивался его отставки. На лице Романова отражалось невозможность изменить это решение. Отбившись от свиты, Ники вызвал к себе Сергея Петровича Федорова.

– Скажите мне начистоту, до какого возраста сможет прожить мой сын? – тихо спросил государь.

– Не больше шестнадцати лет, ваше величество, – уверенно ответил профессор медицины.

На бледном лице Романова сбежались страдальческие морщины.

– У Алексея есть шансы прожить долго?

Сергей Петрович сокрушенно развел руками:

– Ваше величество чудес не бывает. Во всем мире не было ни одного случая.

Приветливое лицо Романова опечалилось, профессор снова подтвердил, что врачебная наука бессильна перед наследственной болезнью цесаревича.