Любовь на все времена. Часть 1

© Тамара Злобина, 2018

ISBN 978-5-4496-0399-9 (т. 1)

ISBN 978-5-4496-0400-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Знакомство

– Кто такая? – спросил Сергей мальчишку, с которым познакомился всего полчаса назад.

– Так Варька это – с вашего подъезда! – ответил веснушчатый Витька, шмыгая простуженным носом. – На втором этаже живёт. Не видел чё ли?

– Видел, – ответил Сергей, глядя во след девчонке, уже прыгающей по расчерченным классикам. – Всё прыгает, как стрекоза!

– Как коза! – захохотал Витька, но, столкнувшись со строгим взглядом новенького жильца, осёкся.

– Не, а! – продолжил он. – Даже не думай, Серый! Недотрога. Мне два дня назад такого леща выдала: щека потом весь день горела… А я только за руку её схватил.

– Может схватил не так? – засмеялся Сергей. – Вот и выдала.

– Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда сам от неё леща схлопочешь! – сердито огрызнулся веснушчатый Витька.

– Лапать не стану – не получу, – поставил в их разговоре завершающую точку Сергей, и широким шагом направился к девчонке.

Догнав Варю, Сергей сказал:

– Девочка, здравствуй!

– Здравствуй! – ответила та, с любопытством поглядывая на незнакомого мальчишку.

– Меня зовут Сергеем, – представился он.

– А меня – Варей, – ответила девочка.

– Ты не могла бы мне помочь? – продолжил Сергей.

– Я? – удивилась девочка.

– Да, ты, – подтвердил мальчишка. – Где я могу набрать воды? Тут нигде поблизости нет колонки? А то у нас в мансарде печь развалилась… Столько пыли… А воды нет.

Варя думала недолго:

– Неси ведро! – сказала она. – Я наберу воды у нас. До колонки – целый квартал.

– Спасибо, – отреагировал Сергей.

– Спасибо скажешь, когда у тебя в руке будет ведро с водой! – задорно засмеялась девчонка, и Сергей решил, что она невероятно красива: светло карие глаза в тёмных точках-звёздочках, ямочки на щеках, пухлые губы, поминутно расплывающиеся в обалденной улыбке и, в дополнение глазам светлые, со странным отливом серебра, волосы, заплетённые в длинную косу, змеей спускающуюся по спине вниз. А ещё простое, безманерное, поведение, присущее обычно девчонкам её возраста.

Они вместе поднялись на мансарду, Сергей вынес ведро и передал его Варе.

Вместе спустились на второй этаж и девочка, буквально через пару минут, вынесла ему полное ведро воды, но решив, видимо, что на этом её помощь не окончена, вновь поднялась с ним на самый верх, поясняя на ходу, что вода в мансарду поднимается только ночью.

– Вам обязательно нужен бак для воды, чтобы запасать воду на весь день. Из колонки не наносишься.

Сергей хотел поблагодарить девчонку и попрощаться с ней, но та помогла ему открыть дверь и шагнула в комнату вслед за ним.

Её глазам открылась неприглядная картина: у стены, где раньше находилась печь – беспорядочная груда камней, кирпичная крошка и пыль слоем вокруг.

В противоположном конце, довольно большой комнаты, стояла металлическая кровать с тонким матрасом и такой же подушкой, на которых лежала маленькая, лет трёх-четырёх, девочка. Рядом с кроватью, на стуле, сидела стройная, очень милая женщина с бледным лицом, в тёмном платье. Ещё пара стульев стояли в стороне, занятые обшарпанным чемоданом и большой, видавшей виды, сумкой.

Старая ширма, некогда красочная, разрисованная павлинами в райском саду, стояла чуть поодаль. Она осталась от бывших соседей: переезжая в новое жильё те не захотели тащить с собой «этот хлам». Больше в комнате не было ничего.

– Я сейчас! – сказала девочка, и торопливо исчезла из комнаты.

– Мама! – позвал Сергей, – я принёс воды.

– Сейчас-сейчас, сынок, – очнулась женщина. – Подожди, я переоденусь и начну уборку.

– Я помогу тебе! – отозвался Сергей.

– Нет-нет, Серёжа! – возразила Нина Фёдоровна. – Ты лучше посиди с Таечкой. Что-то она сегодня мне не нравится…

Нина Фёдоровна достала из сумки повседневное платье и зашла за ширму, чтобы переодеться.

Едва она успела сменить одежду, как мансарда наполнилась звуками, словно в ней заговорили около десятка голосов. На деле их было только трое, как и людей: представительная женщина с короткими, почти пепельными волосами, женщина, более старшего возрасти с прямой спиной, строгими глазами, в фартучке, завязанном бантиком на пояснице, и парень – высокий, очень громогласный и улыбчивый.

Белокурая женщина окинула взглядом комнату и скомандовала парню:

– Заноси!

– Слушаюсь, мадам! – козырнул тот.

– Я тебе покажу мадам! – засмеялась женщина. – Варенька, ты где там прячешься? Помогай матери и брату. Заварила кашу – давай расхлёбывать вместе!

Нина Фёдоровна даже опомнится не успела, как посередине комнаты, как раз под лампочкой появился круглый стол с парочкой стульев, а у стены – кухонный стол и бак с водой, некоторые использовали такой ещё и для кипячения белья, называя его вываркой.

Твёрдым шагом блондинка подошла к Нине Фёдоровна и подала ей руку:

– Ваша соседка со второго этажа – Катерина Михайловна!

И продолжила знакомить пришедших с ней людей:

– Моя свекровь Прасковья Дмитриевна – самая лучшая свекровь в этом городе.

На что Прасковья Дмитриевна молодо засмеялась, подавая руку хозяйке комнаты.

– Этот зубоскал, мой старший сын – Александр, – указала Катерина Михайловна на высокого молодого человека.

В ответ Александр слегка наклонил голову, что видимо, следовало расценивать, как поклон.

– Ну и младшая дочь Варенька.

Варя помахала рукой, словно хотела сказать: – «Я здесь!»

– Очень приятно, – отреагировала с улыбкой мать Сергея. – Меня зовут Ниной Фёдоровной… Это мой старший сын – Сергей и доченька Таечка.

– При переезде она у нас немного простыла, – обеспокоенно пояснила хозяйка. – Даже не знаю, что с ней делать…

– Так, дочерь! – распорядилась Екатерина Михайловна. – Давай скоренько сообрази чайку и неси малиновое варенье – будем девочку лечить! А пока наведём здесь порядок… А ты, сынище, неси мусорное ведро, веник и совок – нужно сначала вынести весь мусор из комнаты. А уж потом браться за тряпку.

И работа закипела.

Через час от печки не осталось следа, полы блестели чистотой, Таечка не только была напоена чаем с вареньем но и накормлена бульоном, который отыскался у одних из соседей. Пила она бульон неохотно, но Катерина Михайловна по ложечке, по ложечке умудрилась скормить девочке всю чашку.

Тем временем Прасковья Дмитриевна принесла раскладушку и матрас с подушкой, сказав при этом:

– Это для Серёжи, – и вытерла фартуком набежавшие слёзы. – Сейчас я ещё керогаз принесу – всё равно он стоит без дела, а вам пригодится… Пока это ещё печь сложат…

Все вместе они расставили появившуюся мебель по местам. Александр водрузил на лампочку абажур и, попрощавшись, удалился.

– Ему в ночную смену сегодня, – пояснила Екатерина Михайловна. – Ну, обживайтесь, соседи. Вечером я поговорю с дядей Ваней – он что-нибудь с печкой сообразит.

И соседи так же шумно удалились, как и вошли.

Шёл пятьдесят третий год. Три месяца назад не стало Сталина. И страна, и небольшой городок, в котором происходит действие рассказа, стонали от амнистированных воров, бандитов и убийц. Но вместе с ними из далёкой, холодной Сибири, возвращались домой и политзаключённые.

Глава 2. Кое-что о Федотовых и Фёдоровых

Семья Федотовых перебралась в мансарду из полуразрушенного дома, куда их поместили в самом начале войны, когда их частный дом был разрушен при авианалёте. Хорошо в это время их не было дома, поэтому и мать, и дети остались живы, но практически в том, в чём ушли из дома.

Новому жилью, куда их поселили временно, тоже не повезло: одна половина его рухнула после очередного налёта, а вторая пошла трещинами, которые неумолимо расширялись, как жильцы не пытались их заделывать доступными средствами.

Жильцов дома, разрушающегося на глазах, начали подселять в квартиры в качестве уплотнения. Федотовых переселили последними. Так Нина Фёдорова с Сергеем и Таечкой оказались в мансарде дома 21 на улице с поэтическим названием – Весенняя.

Неуютную мансарду сложно было назвать жильём, скорее это помещение подходило для мастерской художника, появляющегося в ней только в дневное время суток. Одно было хорошо: она не грозило завалиться от вибрации почвы, когда мимо проезжали гружёные полуторки.

Комната, куда поселили семью Фёдоровых, была большая, с двумя окнами, одно из которых выходило на улицу, а другое во двор. Беспокоило то, что в мансарде не было отопления: печь развалилась, а центральное отопление не было предусмотрено.

Тут ещё, как на беду, младшая дочь Таечка простыла при переезде.

Таечку пришлось отправлять в больницу, потому что у неё оказался сильный бронхит. Девочка всё время плакала и не отпускала маму, но та никак не могла оставить работу, поэтому в больнице с сестрёнкой пришлось находиться Сергею.

Четырнадцатилетнему подростку это ужасно не нравилось, но он понимал, что мать за пропуск работы могут уволить, и им тогда не на что будет жить.

В городе у Федотовых не было родственников, а отец ушёл на войну в конце сорок первого, да и пропал: ни писем от него не было, ни похоронку они не получали, и даже пресловутого сообщения «пропал без вести» им не приходило.

Первые два года после окончания войны семья ещё ждала своего кормильца, надеясь, что глава семьи, возможно, был в плену, и теперь отбывает за это наказание где-то на севере. Но, чем дальше уходил в прошлое День Победы, тем слабее становилась надежда. И однажды Нина Фёдоровна сказала:

– Всё сынок, отец не вернётся… Его, видимо, нет на этом белом свете.

И стало немного легче. Нина Фёдоровна не вскакивала больше по ночам, не подходила к окну и не смотрела подолгу на дорогу. Жизнь брала своё.

Хотя женщине было невыносимо трудно. Дети требовали своего: нужно было накормить, одеть-обуть, уделить время, которого никогда не хватало.

На себя не оставалось уже не времени, ни средств. Два платья, старый жакет, пальтецо на рыбьем меху и потерявшая всяческий вид обувь, которую приходилось ремонтировать каждый месяц – вот всё, что было у неё. Но Нина фёдоровна никогда не жаловалась, не плакала, жалея себя – тянула свою ношу, как могла.

Военные годы были трудными, но люди понимали это и надеялись, что когда они закончатся – станет легче. Для Нины Фёдоровны и послевоенные годы проходили, как один хмурый, никак не заканчивающийся день, по которому она брела, как рабочая лошадь, таща на себе поклажу невероятной тяжести.

Семье Фёдоровых в материальном плане было немного легче: у них на четырёх членов семьи было двое рабочих рук, да и Прасковья Дмитриевна очень сильно помогала снохе. В прошлом – неплохая швея, она подзарабатывала тем, что перешивала, перелицовывала знакомым и соседям одежду, получая чаще всего за свою работу не деньгами, а продуктами. Так, что семья не голодала никогда – даже в самое трудное время.

Тяжело было в моральном отношении: прямо перед войной главу семьи, Павла Семёновича, забрали в НКВД, как врага народа. Им ещё повезло: его жена, Катерина Михайловна осталась на свободе – возможно, что-то не срослось в репрессивной машине, возможно, потому, что у неё во время ареста начались схватки, и в этот же день родилась Варенька.

Нина Фёдоровна и Катерина Михайловна были близки по возрасту и поэтому очень быстро сдружились. Судьбы их были похожи: обе уже столько лет без мужей, у обоих двое детей на руках, обе работали всю войну на износ – только сейчас напряжение военного времени стало понемногу уходить.

Но, если у Катерины ещё теплилась слабая надежда, что муж вернётся, то Нина уже ни на что не надеялась.

Нина Фёдоровна считала, что ей очень повезло с соседями: они не только поддержали с того дня, как она с детьми поселилась в мансарде, но и помогли обустроится, принесли кое-что из мебели.

На следующий же день к Федотовым наведался тот самый дядя Ваня, о котором говорила Катерина. Седовласый, пожилой мужчина – жилистый, с руками мастерового, осмотрел место, где стояла печь, что-то обмерил, прикинул, подсчитал на бумажке, даже на крышу залез, осматривая трубу, потом объявил:

– Без помощи ваших ребятишек, мадам, мне не обойтись.

– Я готов! – отозвался Сергей.

– Я тоже! – поддержала его Варя.

– Значит так, детишки-ребятишки, – сказал дядя Ваня, – в квартале от нас ещё не до конца разобрали разрушенный дом… Будем носить кирпич оттуда. Я договорился с главным.

Детишки-ребятишки во главе с печных дел мастером три дня носили кирпич от разрушенного дома. Иногда к ним присоединялся веснушчатый Виктор, который до сих пор злился на Варю из-за леща.

Наконец, дядя Ваня неспешно и основательно приступил к кладке печи.

Немногословный, серьёзный старик понравился детишкам-ребятишкам, соскучившимся по твёрдой мужской руке. Они помогали старику, как умели, иногда вызывая нарекание за свою торопливость и «безрукость». Но обижаться на него было невозможно: все его покрикивания никогда не были сердитыми или уничижительными – он больше был похож на доброго дедушку, которого ни у Сергея, ни у Вари, не было.

Печь получилась добротной и, можно даже сказать, «элегантной», как определила Прасковья Дмитриевна, вызвав тем невольную улыбку у всех.

Нина Фёдоровна пыталась отблагодарить старика, но тот категорически отказался:

– Я, что злодей какой, забирать у ребятишек кусок хлеба?!

– Но вы же столько дней потратили, – виновато оправдывалась женщина.

– Мне это было в радость, – ответил дядя Ваня. – Самой большой наградой для меня будет, если вы позволите иногда проведывать вас…

– Всегда будем рады вам, – ответила Нина Фёдоровна.

Только потом она узнала, что у дяди Вани погибла вся семья, и он «один одинёшенек» – по выражению всё той же Прасковьи Дмитриевны.

– Ему просто наша баба Паня нравится! – сообщил Александр с такой же обалденной улыбкой, как у младшей сестры.

И, получив за это от бабушки полотенцем, со смехом побежал от неё вокруг стола.

Жизнь понемногу налаживалась. Карточки были давно отменены и снабжение продуктами полностью лежало на Сергее и Варе. Они по своей молодости были легки на подъём и первыми узнавали где и что можно достать.

Сергей стал главным мужчиной в доме, потому что Нина Фёдоровна продолжала работать на двух работах, чтобы обеспечить семью, а на плечи Сергея легли домашние хлопоты и забота о младшей сестрёнке.

Очень часто с Таечкой сидела баба Паня: она забирала девочку к себе и та играла с лоскутиками, оставшимися от портняжной работы бабушки.

Так их и застал вдвоём Павел Семёнович, неожиданно появившийся на пороге собственной квартиры. Прасковья Дмитриевна, увидев измождённого мужчину, облачённого в длинный, непонятный балахон, сначала испугалась и хотела уже позвать на помощь, но мужчина сказал, внезапно охрипшим голосом:

– Мама, ты не узнаёшь меня?

У старой женщины из рук выпали ножницы, а из глаз полились слёзы. Павел бросился к матери и обнял её, опасаясь, что той станет плохо, ведь радость иногда выбивает «из седла» так же, как и горе.

– Павлуша, сынок?! – вскрикнула Прасковья Дмитриевна и обмякла в его руках.

Глава 3. Всё будет хорошо

Особенно радовалась возвращению отца Варенька, ведь она никогда не видела его. Это была первая встреча отца и дочери.

– Доченька, какая же ты без меня выросла большая! – с радостным удивлением сказал Павел, обнимая дочь. – И какая красивая! А имя какое! Варенька… Варюша… Девочка моя родная…

Варя даже слегка зарделась от этих слов – она никогда таких не слышала.

Бабушка Паня – старая коммунистка, строгая, прямая, скуповатая на ласковые слова, хотя, несомненно любящая обоих внуков.

Мама Катя – вечно в трудах и заботах, на плечи которой легла мужская обязанность: заработать семье на хлеб насущный. На сюсюканье времени у неё уже не оставалось.

Несмотря на то, что муж был репрессирован, Екатерина Михайловна сумела окончить юридический факультет и теперь занимала не последнюю должность в прокуратуре области, поэтому просто не могла уделять детям столько времени, сколько им хотелось. Да и на ласку она была тоже скуповата.

Со стороны порой казалось, что Прасковья Дмитриевна ей приходится не свекровью, а матерью – так они были похожи характерами: сильные, волевые, несгибаемые женщины с нелёгкой судьбой.

Семейная идиллия после возвращения Павла продолжалась недолго: начались серьёзные проблемы с его здоровьем. От резкой смены климата у Павла Семёновича обострились хронические заболевания, которые он получил за 13 лет, находясь в нечеловеческих условиях колымских лагерей. Ко всему прочему открылся и туберкулёз, что угрожало здоровью детей.

Павлу нужны были лекарства, хорошее питание, внимание и постоянный уход. Семье пришлось основательно подтянуть пояса, чтобы обеспечить больного всем необходимым.

Особенно переживала по поводу здоровья сына Прасковья Дмитриевна: она уже потеряла младшего сына Сергея, на которого пришла похоронка в середине 44-го, и вот теперь жизнь старшего висела на волоске.

Пожилая женщина плакала по ночам в подушку, вскакивала по первому шороху, доносящемуся от кровати сына, брала на себя главное: уход и внимание, ведь снохе и старшему внуку нужно было работать, чтобы обеспечивать всем необходимым увеличившуюся семью.

Екатерине Михайловне с большим трудом, по знакомству, удалось сначала определить мужа в тубдиспансер, чтобы приглушить открытую форму коварного заболевания, потом отправить его в санаторий в Кисловодск.

Соседи косились, у Вари начались проблемы со сверстниками. Вот когда она почувствовала на себе, что значит быть дочерью репрессированного. Даже Виктор Бахнин, который раньше добивался её внимания, словно с цепи сорвался. Ему не давало покоя и то, что Сергей и Варя сдружились, и на него почти не обращали внимания.

Сначала Бахнин язвил так, вскользь, походя, потом начались дразнилки в открытую:

– Фёдор и Федот разинули рот – ворона влетела, Варька её съела!

Сергей однажды не выдержал и подрался с Виктором. Досталось обоим, но Бахнин тут же нажаловался на Сергея, и его мать – «базарная баба» – и в прямом, и в переносном смысле явилась к Федотовым разбираться. Орать начала ещё задолго до дверей дома, и не останавливалась до самой мансарды.

– Где твой беспризорник?! – кричала женщина, всем своим видом нагоняя страх на тихую Нину Фёдоровну. – Смотри, что он сделал с моим мальчиком?! Да я сотру вас в порошок! А твоего бандита упрячу туда, где Макар телят не пас!

На её крик сначала прибежала Варенька, а потом и Катерина Михайловна.

Она внимательно посмотрела на брызгающую слюной торговку и сказала спокойно, но с таким выражением, что Бахнина, чуть не села на пятую точку.

– Если не прекратишь верещать, купчиха, я вызову наряд и отправлю тебя на пятнадцать суток за нарушение порядка… Что тычешь пальцем в своего сыночка? Всем известно, что он у тебя первый хулиган…

После того, как мать Виктора прикусила язык, Катерина позвала второго фигуранта драки:

– Сергей, выйди, пожалуйста, к нам!

И парнишка вынужден был появиться перед очами сбежавшихся на крик соседей. Вид у него был ничуть не лучше, чем у Виктора. Только вместо синяков у него было расцарапано лицо и заплыл глаз.

– Полюбуйтесь, дорогие соседи, что сделал с Сергеем этот «образцовый» мамин сынок Бахнин! Он мальчику чуть глаз не выцарапал… Я сегодня же напишу заявление нашему участковому и попрошу вас подписаться в качестве свидетелей.

Соседи согласно закивали головами, объявив, что с радостью подпишут заявление, потому что Бахнин уже всем достал своими выходками: то стекло разобьёт, то подерётся с кем-нибудь, то отберёт у младших карманные деньги, то начинает задирать малышей, доводя их до слёз.

Претензий к Виктору было более, чем достаточно, и его мамаше пришлось идти на попятную – самой просить прощение за поведение сына и давать обещание, что это больше не повториться. А в заключение Виктор получил от неё добрую затрещину.

После этого скандала Бахнин целую неделю не задирал Варю, а когда вновь завёл свою шарманку с вороной, девочка не выдержала и ответила:

– Витька снова весь в соплях – видно дело его швах. Он таким останется – невеста не достанется!

Бахнин пару минут открывал рот, но так ничего и не придумав в ответ, плюнул и ушёл.

После этого от сколотил свою ватагу и объявил новоявленным дружкам:

– Если Федотов с Фёдоровой зайдут на нашу территорию – будем бить!

С этого дня Сергея и Варю начали дразнить женихом и невестой.

Несколько раз Сергей хотел расквасить Виктору нос, но Варя останавливала его:

– Будем выше этого, Серёжа! Он же специально это делает, чтобы потом во всём обвинить тебя.

Осенью брата Вареньки – Александра, призвали в армию. Провожали парня всем двором. Импровизированное застолье организовали под раскидистыми деревьями в центре двора. Вынесли на улицу столы, из табуреток и досок сделали скамьи, покрыв их старыми покрывалами.

Для угощения каждая семья выносила на стол всё, чем богата. Стол получился на удивление разнообразным: картошка – начиная от варенной, запечёной и мятой; овощи; рыба – начиная от наваристой ухи, жареной, запечёной – вплоть до вяленой и даже копчёной. С рыбой постарался дядя Ваня – заядлый рыбак и, как оказалось, неплохой мастер в её приготовлении.

Были на столе и каши с запеканками и даже мясные деликатесы, которые по случаю достала Катерина Михайловна. Это было главное украшение стола, на которое погладывали все, надеясь, что каждому достанется по кусочку колбасы и мяса. Было и спиртное, но в небольшом количестве, в расчёте на то, что его будет употреблять только старшее поколение мужчин – молодёжь к такому «деликатесу» не была приучена.

Больше всех на проводах сына набрался Павел, к тому времени вернувшийся из санатория. Выглядел он теперь посвежевшим, набрал вес и стал похож на нормального мужчину, а не на «ходячего скелета», как его назвала соседка с первого этажа баба Клава, когда впервые увидела после возвращения из лагеря.

Выпив лишнего, Павел так раздухарился, что начал вытаскивать в круг на танцы молодух, оставшихся из-за войны без парней. Его поведение не осталось незамеченным. Екатерина Михайловна с трудом удерживалась от того, чтобы не остановить, вошедшего в раж, мужа. Ей стыдно было перед соседями и она потихоньку встала из-за стола и ушла к себе.

Прасковья Дмитриевна повела себя на правах матери более решительно: она подозвала внука, и они увели Павла из застолья и уложили спать. Тот немного ещё покуражился и вскоре заснул сном праведника.

– Катерина, – попросила Прасковья Дмитриевна сноху, – не серчай на Павла… Он столько хлебнул там… Нам даже в страшном сне не может такое присниться. Вот увидишь – всё у вас будет хорошо.

– Надеюсь, мама, что вы правы, – ответила Катерина.

– Я права! – подтвердила Прасковья Дмитриевна, заискивающе поглаживая руку снохи. – Всё будет хорошо, дочка. Ты только немного подожди.