Крылья ангела для мамы. Рассказы

Корректор Нина Русакова

© Сергей Бураков, 2023

ISBN 978-5-0059-5585-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Малыш из будущего

Тот таинственный случай, который произошел со мной в самом начале семидесятых годов прошлого века, мне хорошо запомнился. Случай, который имел неожиданное продолжение. На то время было мне двенадцать лет и жили мы в небольшой деревне в Горьковской области. Сейчас деревня немного разрослась, и я хоть и редко, но в ней бываю. Мой друг детства там живет. Он, в отличие от нас, в город не переехал. Вот к нему я иногда летом и наведываюсь на пару деньков, отдохнуть от городской суеты.

Любимым нашим местом среди детворы было полуразрушенное здание в двухстах метрах от деревни. Что это было за здание, раньше нас не интересовало, главное, было где играть. Это был наш штаб, о котором, как нам казалось, никто из взрослых не знал. Как вы понимаете, было все совсем наоборот. Вот там мы и получали ободранные коленки и шишки на головах. Оттуда же были и наши набеги на колхозный яблоневый сад. Там же мы делали запасы яблок, хлеба и картошки. Конечно, сторож сада знал, где складывались ворованные яблоки, но нас не трогал: пусть мальчишки кушают витамины. Добрый он был, так, шугнет для порядка.

Сидим мы как-то с мальчишками в развалинах и обсуждаем нашу нелегкую детскую жизнь. Прибегает мой лучший друг Славка.

– Пацаны, там мальчишка какой-то не здешний. Лет пять или шесть ему.

– И че? – корчится лицо самого старшего из нас, Степана.

– Один он. Я думал, родители его где-то недалеко. Долго наблюдал, нет никого. Ревет он. Ходит по дороге туда-сюда и ревет.

– Пойдем посмотрим, что за пацан, – поднимаюсь я с кирпича.

Еще издали мы увидели маленького пацаненка, который ходил по дороге туда-сюда, глядя на пустырь, что был между домами.

– Ты чей? – спрашиваем мы, окружив мальчика.

Тот молчит, испуганно глядя на нас.

– Тебя как звать? – спрашиваю я.

– Ваня, – отвечает мальчишка, размазывая по щекам грязные слезы.

– А фамилия твоя? – подхожу я к нему. – Родители твои где?

– Здесь, – показывает мальчишка на пустырь.

– Ты где живешь? – не понял я.

– Здесь, – хнычет малыш, показывая рукой на пустырь.

– Ладно, пацаны, – говорю я друзьям, – пойду я к мамке своей его отведу. Может, она знает мальчишку. Пойдем, – протягиваю я руку мальчику.

Матери дома не было. Я слегка сполоснул его грязное лицо, налил мальчишке еще теплых щей и стал наблюдать, как он жадно их уплетает. Так и не дождался я матери и решил вместе с Ваней пойти ее поискать. Наверняка она у тети Любы. Они вчера еще договаривались что-то там в огороде сделать. Ванька заупрямился:

– Не пойду. Не хочу. Жарко.

Я ему на голову надеваю свою шапку из газеты. Все мои друзья носили такие шапки, и каждый старался слепить что-то свое, неповторимое. Вот и у меня была особая шапка. Никто не умел таких делать, а я свой секрет никому не говорил.

– Пойдем, – говорю, – теперь не будет жарко

– Я спать хочу.

– Ну оставайся тогда, – говорю я ему, – ложись вон на диван, а я за мамкой сбегаю.

Ванька пошел к дивану, а я побежал к тете Любе, где и нашел свою маму.

Пока мы шли с матерью от соседки домой, я все в подробностях ей рассказал.

Не нашли мы мальчишку. Весь дом обыскали, и по деревне я несколько раз пробежал. Нет Ваньки. И с пацанами вокруг деревни прошлись. Пропал малыш.

Прошло сорок лет с того случая, и вот, однажды приезжаю я на пару дней к своему другу в мою бывшую деревню. Не виделись мы с ним и не созванивались лет десять, наверно. Разрослась деревня, не узнать. Домов раза в два стало больше. А друг мой новый дом себе отгрохал на пустыре. Подхожу я к его дому и вижу мальчонку лет пяти, который у забора стоит и на меня смотрит. И все бы ничего. Я уже мимо хотел пройти, но… На голове мальчишки шапка из газеты. Шапка, ну прямо один в один как моя. Никто не умел такую делать из моих друзей. У меня аж рот открылся от удивления. Это как? Неужели кто-то разгадал мой детский секрет?

– Удивлен? – услышал я позади себя голос друга.

– Удивлен, – поворачиваюсь я и жму его руку. – Это кто же здесь мой секрет разгадал?

– Спроси у Ивана, – смеется друг. – Ваня, иди сюда.

– А что это за мальчик? – спрашиваю я.

– Сын мой, – хохочет Славка. – Вот что значит друга своего долго не навещать. Эх, ты… Не знал даже, что сын у меня родился. Ну это ладно. Ты внимательней посмотри на его головной убор.

Славка снял с головы сына шапку из газеты и протянул мне.

– Посмотри вот здесь, в уголке, – распрямил он газету.

В углу газеты стояла дата… 12 июля 1972 год.

– Не понял, – удивился я, – газета как новая…

– Она и есть новая, – стал вдруг серьезным Славка. – Ты посмотри вот здесь. Чья подпись?

– Это же я писал, – потемнело у меня в глазах. – Как такое возможно. Откуда она у вас?

– Да я и сам не знаю, где Ванек ее нашел. Два дня назад исчез сын. Будто растворился в воздухе. Часа два мы его искали. Все облазили с женой. Нет мальчишки. А тут вдруг он взял и появился, и в этой шапке.

– Этого не может быть, – пробежал у меня по спине холодок.

– Значит, может.

Я сразу вспомнил того маленького мальчугана из своего детства. Ведь это тот самый Ваня. Это я ему надел на голову свою шапку из газеты. Он же показывал на это самое место, когда здесь еще пустырь был. Говорил, что здесь живет. Обалдеть… Неужели такое возможно… Неужели малыш на несколько часов попал в наше прошлое?

Дочь цыганского барона

Зайдя в купе, я обратил внимание на своего попутчика, маленькую сухонькую старушку. Мне показалось, что ей уже все девяносто. Как это она решилась в таком возрасте куда-то ехать. Я поздоровался и стал располагаться на своем месте.

Кроме бабушки, в купе никого не было, видно, не сезон. Ну и хорошо. Никто надоедать не будет со своей выпивкой. Бабушка сидела и молча смотрела в окно, думая о чем-то своем.

– Бабушка, а вы что, одна, что ли, едете? – спросил я, укладывая сумку под сидение.

– Одна, сынок, одна.

– Как это вас отпустили одну. Не боитесь?

– Не боюсь, сынок. Пусть меня боятся. Я ведь цыганка, дочь барона, и много чего умею. Поезд мне дом родной.

– Цыганка? – удивился я. – А на вид не скажешь.

Бабушка снова замолчала, глядя в окно. Ну и ладно, дорога длинная, наговоримся еще.

Поезд выстукивал колесами свою музыку, и я уже начал дремать.

– Я ведь девчонкой совсем к цыганам попала, да так у них и осталась. Сбежала я из дома, когда мне семь лет было. Родители пили здорово и били меня. Вот я однажды села в поезд и уехала куда глаза глядят. Так к цыганам и попала. Пригрели, накормили и много чему научили. Барон цыганский у себя меня оставил. Восемьдесят лет с цыганами жила.

– Ого, – сказал я. – Ничего себе.

– Да. Девяносто скоро мне.

– А куда же вы едете?

– На могилку к родителям.

– Куда?

Старушка отпила давно остывший чай.

– На могилку к родителям, в деревню, где родилась, еду. В одну сторону, значит. Обратно уже не вернусь.

– А если деревни той уже нет? Ведь восемьдесят лет вы там не были.

– Куда ей деваться-то. На месте деревня, в три семьи.

Старушка снова отпила холодный чай.

– Приходить в последнее время родители стали. Никакого покоя не дают. Просят, чтобы я приехала к ним. Вот я и поехала. К себе, наверно, зовут. Там уж и помру.

Время уже было позднее, и я залез на верхнюю полку. Почему-то билет мой был продан на верхнее место, хотя больше в купе никого не было. Может, ночью сядут.

Бабушка тоже прилегла и тут же уснула.

Ночью я проснулся от того, что кто-то разговаривал в купе. Я повернулся посмотреть на нового попутчика и чуть не упал с полки от неожиданности.

Напротив бабушки сидели две фигуры. В темноте они едва заметно светились. Это были мужчина и женщина.

– Да еду я, еду, – говорила им бабушка, – чего надоедаете? Скоро уже буду. Все сделаю, что просите. Уходите, не пугайте парня. Проснется еще ненароком.

Утром, когда я прощался с бабушкой, а ей еще сутки ехать, оставил я для нее несколько банок консервов и палку колбасы.

– Это вам, бабушка. Вам еще далеко ехать.

– Спасибо, сынок, не стоит беспокоиться. У меня деньги есть.

– Бабушка, это были они? Ночью.

– А ты не спал разве? Они, сынок. Говорю же, приходят они. Много лет уже покоя не дают.

Я взял сумку и открыл дверь купе.

– Ты вот что, сынок, – бабушка сунула мне что-то в карман пиджака. – Возьми эту монетку. Это цыганская монетка, очень старая, она счастье тебе принесет. Удачи тебе.

Я шел по перрону навстречу своему счастью, а поезд увозил бабушку-цыганку все дальше и дальше. В те края, где она родилась. В те края, где она, видимо, и останется на века.

Намедни

Я тут намедни бабушку Машу встретил, соседку по площадке. Сидит на лавочке, бледная, растерянная, чуть не плачет. Я уж подумал, может, заболела, ведь ей недавно восемьдесят пять исполнилось, сами понимаете. Откуда я знаю, что восемьдесят пять? Так ведь она нас с женой всегда на свой день рождения приглашает. Другие-то соседи по площадке молодые еще, не идут. Вот мы втроем и празднуем который год. Родственники, конечно, есть у старушки, только живут далеко и давно не дают о себе знать.

– Бабушка Маша, – подсаживаюсь я к ней, – ты чего бледная такая, уж не заболела ли?

– Будешь тут бледной, – морщится старушка, – кот покоя не дает.

– Хулиганит, что ли? – улыбаюсь я. – Так ведь старый он уже хулиганить-то.

– Старый, Сережа, старый. Даже не вспомню, сколько годов ему.

– И чем он тебе не угодил, что ты расстроенная такая?

– Так гонит каждое утро на прогулку меня. Покоя не даёт. Угрожает даже, если я не иду.

– Это как это он тебе угрожает? – сдерживаю я смех.

– Тебе смешно, – косится старушка на мое перекошенное лицо, – а вот мне не до смеха. У меня ведь сил совсем нет на улицу выходить, а кот гонит. Иди, говорит, гуляй, а не то совсем сляжешь…

– Прямо так и говорит? – прыснул я со смеха.

– Прямо так и говорит, – морщится старушка, – не пойдешь гулять, говорит, все твои крупы по полу пораскидаю. Не поверила я поначалу, а он дверцу шкафа открыл, когтями пакеты с крупой порвал и на пол их покидал. Я прямо со слезами собирала с пола крупы-то. А он смотрит на меня и говорит: «Не будешь за здоровьем своим следить, каждый день порядок будешь наводить».

– Во котяра, – давлюсь я от смеха, – заботливый и говорящий…

– Смешно тебе, – обижается старушка, – мне вот не до смеха. Каждое утро иду на прогулку как в последний раз. Ты бы поговорил с ним. Хоть через день бы выходить, и то хорошо. Поговоришь?

– Поговорю, – держусь я от смеха за живот, – обязательно поговорю.

– Нет, ты прямо сейчас поговори, – не унимается старушка. – Меня проводишь, надеюсь? Голова сильно кружится…

– Конечно, провожу, бабушка Маша. Пойдемте, – помогаю я ей подняться со скамьи.

Старушка открыла дверь и первого пропустила меня.

– Ты иди с котом поговори, а я чайник поставлю.

– А где он?

– В спальне, наверно… Меня прогоняет, а сам спать ложится.

Давно я так не смеялся. У меня от смеха даже искорки в глазах забегали. Захожу в спальню к старушке, кот лежит на ее кровати и смотрит на меня.

– Ну чего уставился? – слышу я в голове голос.

У меня от такой неожиданности аж все внутренности вниз опустились… В туалет захотел. Ну, думаю, показалось… От такого смеха и не то покажется.

– Привел старушку? – снова раздался голос в голове.

В животе у меня что-то сильно забурлило. Глаза мои полезли из орбит. По спине пробежал холодок.

– Это ты, что ли, со мной? – еле выдавил я из себя, глядя на кота.

– Ну а кто еще, – лизнул котяра свою лапу.

– А коты разве…

– Да какой я тебе кот… Домовой я. Ее кот сдох года два уже как, только она не знает об этом. Приходится мне образ кота принимать, чтобы не расстраивалась хозяйка. А то помрет еще не дай бог, что мне потом… Куда? Ты вот что… Поговорил бы с ней, чтобы она рыбу мне отваривала. Не могу я сырую рыбу есть, изжога замучила. Она ведь как кота меня кормит. Корм еще этот сухой покупает… Тьфу… Поговоришь?

– По-по… – не могу я выговорить. – Только и у нее просьба.

– Да знаю я, – распустил когти кот.

– Сережа, иди чай пить, – раздался с кухни голос старушки.

– Поговорили? – спрашивает меня старушка, едва я зашел на кухню.

– Поговорили, – сглотнул я ком в горле.

– И что? Согласен он?

– Согласен, – присаживаюсь я к столу, – только просьба у него… Рыбу он сырую не любит. Ты отваривай ее, и корм сухой больше не покупай…

Москва слезам верит, или Лепесток счастья

Катерина проснулась сегодня в хорошем настроении, и не потому что сегодня суббота и у нее выходной. Наконец-то она накопила нужную сумму, и теперь можно исполнить заветную мечту своего младшего братишки. Егор просто бредил велосипедом. Ни днем ни ночью покоя никому не давал, мечтая и рассказывая всем вокруг: «Вот когда будет у меня велосипед, я, я…»

– Будет, Егорушка, будет, – прошептала Катерина, накидывая на худенькое тело старенький халатик, – пусть простенький и недорогой, но будет.

Сегодня она пойдет на почту и переведет деньги родителям. Ну а они уже… Катерина прямо видела, как ее братишка прыгает от радости, кружась по комнате, выкрикивая радостное «Велосипед! У меня есть велосипед!».

Потом он будет стоять на улице с гордо поднятым носом и говорить обступившим его пацанам: «Сестра купила. Она у меня в Москве работает».

Катерина работала в Москве уже около года, еле-еле сводив концы с концами. Работала она официанткой в китайском кафе. На такую зарплату в Москве не проживешь. Хорошо, если посетители чаевые оставят, которыми надо поделиться с администрацией. А если чаевых нет, считай, день потерян. Жилье снимать было очень дорого, а она умудрялась еще откладывать на велосипед братишке и кое-что отправлять родителям на жизнь.

Когда Катерине исполнилось восемнадцать, она вдруг заявила родителям, что уезжает в Москву, ведь в деревне совсем нет никакой работы. Последнюю ферму и ту закрыли. Она заработает денег и обязательно поступит в институт. Родители переглянулись, но промолчали. Только оказавшись в чужом городе совсем одна, она поняла, в какую кабалу попала и как тяжело ей теперь придется.

Девушка уже взялась за ручку двери почтового отделения, как вдруг заметила одинокую, в старом пальтишке старушку. Бабушка сидела на лавочке и плакала, да так горько, что у Кати защемило сердце.

– Бабушка, что случилось? – присаживаясь на скамейку, спрашивает девушка. – Я могу вам чем-то помочь?

– Пенсия, – вытирает слезы старушка, – цыгане.

– Что цыгане, бабушка?

– Цыгане меня обступили. Я не заметила, как без пенсии осталась. Все вытащили, до копеечки. Помню, что лепесток счастья обещали. Вот сунули мне цветок засохший. Хотела его в кошелек положить, а кошелька нет.

– Эх, бабушка, бабушка, – вздохнула Катерина, – как же просто вас обмануть. Ну какой лепесток счастья… Эх, бабушка.

– Как же я теперь жить-то буду? – плачет бабушка. – Ведь целый месяц без копейки. И родни у меня никого не осталось. Совсем я одна. Ох, беда, беда.

Катерина смотрела на старушку, и у нее разрывалось сердце.

– Вот, возьмите, – протянула она бабушке деньги. Деньги, которые она копила братишке на велосипед. – Возьмите, бабушка.

– Нет, нет, дочка. Не надо, – вытирая слезы, говорит старушка. – Ты же меня совсем не знаешь. Как же ты вот так…

– Возьмите, бабушка. Вам сейчас никто не поможет.

– А как же ты?

– Я еще молодая. Заработаю, – дрожащим голосом говорит Катерина.

– Даже не знаю, что и делать, – шепчет старушка, не решаясь взять деньги.

Катерина засунула деньги в карман старого пальто старушки:

– Возьмите.

– Может, тогда… – старушка опустила глаза, – может, цветок возьмешь. Вдруг и правда на нем лепесток счастья.

– Ну что вы, бабушка, – чуть не плача говорит девушка, – какое там счастье…

Старушка встала. Она никак не могла поверить, что совершенно незнакомая девушка отдала ей свои деньги.

– Как звать-то тебя, дочка?

– Катерина.

– Спасибо тебе, Катенька. Спасибо большое. Пойду я. Что-то плохо мне совсем.

Старушка стала удаляться, оглядываясь через каждые три шага.

И тут Катерина расплакалась. Крупные градины слез падали на открытую ладошку, в которой совсем недавно лежало счастье младшего братишки.

– Что же я наделала? Как же мне теперь быть? Что я скажу Егорушке…

Дело в том, что она вчера позвонила родителям и предупредила, что сегодня вышлет им деньги на велосипед братишке. Она прямо видела, как братишка бегает каждые пять минут на дорогу в ожидании почтальона. И что теперь?

– Дочка, ну я же вижу, что тебе нужней эти деньги, – услышала Катерина знакомый голос старушки.

– Что вы, бабушка, – вытирает слезы девушка. – Я плачу совсем не из-за денег.

– А из-за чего? – присаживается рядышком старушка. – Вот что. Пойдем-ка со мной. Я хочу сделать тебе подарок. За твое доброе сердце.

– Куда, бабушка?

– Пойдем. Увидишь.

Старушка привела Катерину в свою бедно обставленную еще советской мебелью квартиру.

– Проходи, дочка. Вот здесь я и живу. Проходи в зал.

Катерина вошла в зал и оторопела. Перед ней стоял красавец-велосипед, прислоненный к стене с выцветшими от времени обоями.

– Ух ты! – вырвалось у Катерины. – Какой красавец.

– Он твой, – садится в кресло старушка. – Да-да, Катенька. Я дарю его тебе.

– Бабушка, он ведь огромных деньжищ стоит.

– Ну так что. Мне-то он ни к чему. Будешь кататься на нем.

– Братишка у меня мечтает о велосипеде, – вздохнула Катерина.

– Значит, подаришь братишке. Распоряжайся.

– Спасибо, бабушка, – задыхается от радости Катерина. – А откуда он у вас?

– Поставь-ка чайник, – говорит старушка.

За чаем старушка рассказала, что купила она велосипед несколько лет назад своему сыну, который был безнадежно болен. Отдала она за него все свои сбережения, накопленные за многие годы.

– Больно уж сын хотел такой велосипед, а тут такая беда. Рак у него был. Лежал он, не вставал. Был уже как ребенок. Взрослый, а как ребенок стал. Вот я и решила его порадовать напоследок. Видела бы ты его глаза. Как они горели. Никогда не забуду радость в его глазах. Он всю ночь не отрывал глаз от велосипеда. «Вот теперь я обязательно поправлюсь, – шептал сын, – правда, мама? Разгонюсь на нем, да так, чтобы слезы из глаз от ветра». «Конечно, сынок. Ты еще накатаешься на этом велосипеде». Наутро сына не стало…

Старушка и Катерина помолчали.

– Бабушка, а может, не надо? Это же память.

– Память – это его глаза, дочка. Его счастливые глаза. Они и сейчас передо мной.

Вдруг бабушка встрепенулась.

– Ой, а чего это мы грустим? Подлей-ка еще чайку, дочка. О себе-то ты ничего не рассказала…

Катерина вкратце рассказала о своей жизни.

– Ты уж не забывай, навещай старуху, – улыбается старушка.

– Конечно, бабушка. Обязательно буду в гости заходить, – весело отвечает девушка, – а за подарок огромное спасибо.

– А может, ты… – тихо прошептала старушка.

– Что, бабушка?

– Может, ты ко мне переедешь? И тебе полегче будет, и мне веселей…

Кабы можно было, или Дверь в прошлое

Шел 2019 год.

Иван Иванович открыл глаза и по привычке потянулся к будильнику.

– Фу-ты ну-ты, я же на пенсии, – недовольно пробурчал Иван. – Ну надо же, все никак привыкнуть не могу. Ну все, теперь не усну.

Иван Иванович уже год как был на пенсии, но все равно вставал в одно и то же время, выработанное за долгие годы его трудовой деятельности.

Иван закрыл глаза и полежал еще немного… Нет, теперь не уснуть. Надо вставать.

Иван встал, выпил стакан холодной воды и, натянув на себя фирменный спортивный костюм, открыл входную дверь. Маловат, конечно, костюмчик стал, после того как он его постирал. Все время подтягивать на живот надо, чтобы пупок не виднелся. Вот тебе и фирма… Да кто на него смотреть будет в такую рань.

Иван шел во двор искурить сигарету. Он всегда курил первую сигарету стоя у своего подъезда. Конечно, он мог покурить и на балконе, но надо шевелиться. Спустишься с пятого этажа, потом поднимешься – вот тебе и зарядка.

До пенсии он мечтал: «Вот выйду на заслуженный отдых, дома вы меня не найдете. По грибы ходить буду, на рыбалку. Огородик заведу. Лучок, редисочка. Все свое будет. Может, даже хозяйку заведу. Ну а что, женюсь на старости лет».

Прошел уже год, как он на пенсии, но Иван так никуда и не ходил. Ни за грибами, ни на рыбалку. И огорода у него не было, как и жены.

– Эх, – выдохнул Иван, толкая дверь подъезда, и… чуть не вывалился наружу, едва устояв на ногах.

Обычно дверь подъезда с трудом открывалась и ее надо было хорошенько толкнуть, а тут будто и не было ее вовсе.

Иван зажмурился от яркого света. Возле подъезда на скамейке сидел мужчина лет пятидесяти, в сером костюме и шляпе. Незнакомец читал газету «Правда». Иван приметил про себя, что костюмы такие уже давно не носили. Надо же, как сохранил. И двор какой-то не такой. То ли краски ярче. То ли воздух чище. Но что-то во дворе было не так. Не так, как обычно.

– Раритет, – показывая на костюм и присаживаясь рядом с незнакомцем, улыбнулся Иван.

Незнакомец взглянул на Ивана, кольнув его злым взглядом.

– Сам ты раритет. Неделю как купил. Фабрика «Рассвет», новая модель. Что тебе не нравится? Шестьдесят рубликов отстегнул.

– Ты шутишь? – улыбнулся Иван.

– Да пошел ты, клоун, – обиделся незнакомец. – Нацепил на себя невесть что. Сидит как попугай раскрашенный, еще и к костюму моему придирается. А еще советский человек.

Иван прикрыл ладонями открывшийся пупок.

– Какой человек? – засмеялся Иван. – Да ладно, не обижайся, – протягивает Иван пачку «Филипса», – закуривай.

– Ух ты, – удивился незнакомец, – это где ты такие отхватил?

– В магазине, где.

– Да иди ты, в магазине, – с недоверием улыбнулся незнакомец. – Ну давай попробуем.

Иван снова оглядел двор. Что-то здесь не так. И на душе тревожно.

Незнакомец прикурил, затянулся и закашлялся.

– Тьфу ты. Ты что, отравить меня хочешь? Да здесь и табака-то нет. Ваты, что ли, напихали? Нет уж, уволь. Сам кури свою гадость.

– Может, ты и прав, – говорит задумчиво Иван, оглядывая двор, – может, и вата… А в газетах что пишут?

– Да что в газетах писать могут, – бросив сигарету в урну, говорит незнакомец. – Съезд. Партия. План. Трудовые подвиги.

– Точно! – подпрыгнул вдруг Иван, сильно напугав незнакомца. – Я понял, что здесь не так… Машин нет. Обычно весь двор забит автомобилями, а сейчас ни одной машины нет.

– Ты чего, мужик? – съежился от страха незнакомец. – Перепил, что ли, вчера? Да в нашем дворе отродясь ни у кого машин не было. Даже у меня нет, хоть и должность имею неплохую. Вон, жду служебную.

Иван Иванович обмяк, снова присев на лавочку. «Это что происходит? Что со мной происходит? Меня что, разыгрывают, что ли?».

– А ты вообще кто такой? – спрашивает незнакомец. – К кому приходил?

– Ни к кому не приходил. Живу я здесь, – тихо сказал Иван, не веря в происходящее.

– Вот лапшу мне не надо вешать, – встал с лавки незнакомец. – Я здесь всех знаю.

– В четырнадцатой квартире живу, – продолжил Иван.

– В четырнадцатой Кузьмины живут.

– Жили, – прошептал Иван.

– Что?

– Жили до нас. Мы в восемьдесят первом заселились.

– Чего-о? – незнакомец начал отходить на безопасное расстояние. – Какой восемьдесят первый? Сейчас семьдесят девятый идет.

Во двор въехала «Волга».

– Скажи спасибо, что некогда мне, – садясь в машину, прокричал незнакомец. – Давай уходи отсюда. Сейчас я милицию пришлю.

Незнакомец уехал, а Иван сидел, ошарашенный происходящим. «Да нет, это точно кто-то из знакомых прикалывается. Подстроил все и сидит где-нибудь в кустах, посмеивается. А если нет? Если я в самом деле в прошлое попал? Тогда все. Конец. Попаду в милицию, и психушка до конца дней мне обеспечена. Кто же мне поверит, что я из 2019-го».

Иван взглянул на газету, забытую незнакомцем.

– Какое там число? – с надеждой в голосе проговорил Иван. – 20 августа 1979 год.

Иван встал, сунул газету за пазуху и направился к своему подъезду.

Вдруг он встал как вкопанный.

– Стоп. Если сейчас семьдесят девятый, значит, в моей квартире другая семья живет. Мы в то время жили совсем в другом городе.

Иван побледнел.

– Да нет. Такого просто не может быть. Точно кто-то прикалывается надо мной. Сейчас проверим.

Иван Иванович решительным шагом направился к подъезду.

Когда Иван Иванович оказался на площадке между четвертым и пятым этажами, его дверь распахнулась, и из нее выскочил пацаненок лет одиннадцати.

Иван вжался в стену и так стоял с вытаращенными глазами. Короткая курточка опять задралась, оголив пупок.

– Мишка, – выдохнул Иван, – это же Мишка, сын Кузьминых.

Иван хорошо помнил эту семью. Он даже ходил несколько раз на их новое местожительство. Относил письма, которые приходили на их имя.

Вышла Мишкина мать и начала шарить в своей сумочке, видимо, в поисках ключа.

– Мам, смотри, какой дяденька смешной. Это клоун, да? – ковыряя в носу, на весь подъезд прокричал мальчишка.

– Миша, не подходи к дяденьке. Видишь, дяденька болеет. Подожди, вместе пойдем.

Иван Иванович неловкими движениями начал одергивать курточку, прикрывая пупок. Он проводил взглядом Кузьминых и с облегчением выдохнул.

И тут он заметил возле своей двери кошелек. Видимо, Мишкина мать обронила, когда ключ в сумочке искала.

Иван подбежал к кошельку, поднял и сунул его в карман. Какие-никакие, но там деньги. Мало ли, что ждет Ивана впереди.

Иван толкнул дверь подъезда и вывалился на улицу, едва удержавшись на ногах, в свой привычный двор.

– Слава богу. Я дома. Благодарю тебя, Господи, что ты вернул меня домой, – чуть не заплакал Иван, разглядывая кучу автомобилей, заполонивших двор.

На следующий день, когда Иван Иванович немного отошел от пережитого, он все же решился сходить к Кузьминым. Может, живы еще. Хотя за такое время разное может произойти. И уехать могли.

Иван позвонил. Дверь открыл повзрослевший Мишка.

– Здравствуй, Миша, помнишь меня? Мы в вашу квартиру заселились в восемьдесят первом.

– Ах да. Вспомнил. Проходите, – пропуская Ивана, проговорил Михаил. – Что-то случилось?

– Да нет, ничего. А как мама твоя? Жива?

– Жива. Болеет только. Вам мама нужна? В спальне она. Проходите.

Иван вошел в спальню. Мать Миши, сильно постаревшая, сидела у окна и с интересом разглядывала Ивана.

– Миша, а что, у нас гости? – спрашивает мать.

– Да, мама. Помнишь жильцов, которые…

– Да, да. Вспоминаю.

– Здравствуйте, – подошел Иван к Мишкиной матери и протянул кошелек. – Это ваше?

– Да, – шепотом проговорила старушка. – Это мой кошелек. Потеряла я его… давно. Денег, конечно, там не было. Три рубля с копейками. Но… там рисунок был моей доченьки. Умерла она совсем еще маленькой. Мише пять лет только было. А она старше была на два года.

Старушка открыла кошелек и вынула сложенный в несколько раз листочек. Рисунок дочери.

Руки Мишкиной матери задрожали. Слезы потекли по морщинистому лицу.

– Спасибо, – прошептала старушка. – Спасибо вам большое. Это мне привет из прошлого. Как давно это было.

– Вчера, – улыбнулся Иван.

Иван вышел от Мишки уже ближе к вечеру и слегка выпивший. Он не спеша дошел до своего дома и уселся на лавочку, что возле его подъезда. Вытащил из-за пазухи пожелтевшую от времени старую газету «Правда».

– Ну вот, – вздохнул Иван, – уже пожелтела.

Иван Иванович положил газету на скамейку и вдруг горько заплакал.

– Ты чего, Ванечка, плачешь, что ли? – услышал он голос соседки, старой пенсионерки.

– Дурак я, Светлана Сергеевна. Какой же я дурак.

– Да что случилось, Ванечка?

– Надо было мне там остаться.

– Где там?

– В семьдесят девятом.

– Ну-у, Ванечка, ты загнул. Кабы можно было. Многие теперь обратно хотят.

– Я вчера там был, – посмотрел Иван на пенсионерку.

– Ты бы не пил, Ванечка. Возраст у тебя уже не тот. Не справляется организм. Может, тебе на работу куда устроиться. Сторожем.

Иван встал и, растирая слезы, направился к подъезду.

– Ох, дурак я, дурак. Надо было там остаться. Ох, дурак.

Светлана Сергеевна посмотрела на старую газету, забытую Иваном, вздохнула и покачала головой:

– Кабы можно было… Мы бы все там остались.