Стоя на плоской, глинобитной ступени гробницы, представитель единодержца в южных владениях разглядывал ночной город. Отсюда он был как на ладони. Глядя на унылый вид однообразных крыш, он мысленно перенесся туда, откуда надолго был оторван. Унук, со всем изобилием и великолепием храмов и дворцов, богатств и влиятельности местных вельмож, казался несравнимым с тем совершенством, которое отличало столицу Ки-ен-гир. Сейчас ему больше всего хотелось разгуливать по дворцовым просторам верховного города, пить отборнейшее питье и любезничать с вельможными красавицами, а ему приходится здесь, переносить духоту и песчаные ветры, терпеть грязных, дурно пахнущих людишек и выслушивать постоянные жалобы и доносы враждовавшей друг с другом знати. Брезгливым выражением, с которым сановник осматривал окрестности, он напоминал побежденного и изгнанного из стаи хищника, вынужденного из-за бессилия и голода питаться падалью. Азуф не выносил эту знойную, полную гнусов и комаров, пропитанную вечной старческой зловонностью землю, шумную днем и мертвецки тихою ночью. Не выносил здешние обычаи и одеяния так не похожие на привычные наряды средоточия мира. Но больше всего его раздражали, столь непривычные для кишца, нравы обитающих здесь жителей.

Вздохнув, с сожалением отойдя от размышлений, суккаль обернулся к слуге, копошащемуся у открытого отверстия и никак не решающегося спуститься вниз в суеверном страхе перед духами. Прикрикнув на дрожащего унукца, Азуф с раздражением отогнал его, и, ухватившись жилистыми руками за веревку, заглянул в гробницу, примечая место где лежало завернутое тело; из-за опасения быть замеченными, огня не жгли, довольствуясь холодным отблеском луны. Быстро по-кошачьи, с умением водоноса, оказавшись внизу, сановник, вглядываясь в темноту, в ожидании пока глаза привыкнут, вспомнил, как медленно, не без его усилий, день ото дня чах молодой царевич, пока, наконец, не ушел в страну мертвых. Вспомнил, как ненарочито, как бы невзначай, пустил слух о том, что наследник будто бы был жестоко умерщвлен по приказу энси – своего родного дяди. Лицо посланника передернуло ухмылкой. Еще будучи, простым прислужником при кишском дворе, Азуф не раз представлял себя восседающим на великом престоле и отдающим приказы подданным. Да, он с его внешностью, вполне мог сойти за чудом спасшегося и нашедшегося сына прежнего владетеля, и претендовать на престол по праву наследия. Азуф считал, что первые лица должны быть совершенными во всем: и умом и телом и красотой. Сам он был выше на голову и статнее всех этих изнеженных и рыхлых вельмож и царедворцев – возомнивших себя властелинами мира, не сделавших ничего выдающегося, зато только и кичащихся своим положением. Этим он напоминал прежнего владетеля тогда еще общинных земель. Уж не за это ли, был отправлен государем в эту глушь? Ну, ничего, скоро и дворовая свора, учтиво улыбающаяся в лицо и злобно провожающая в спину, надоумившая на это господина, и сам лугаль, будут считать верхом чести лобызать ему ноги.

Хоть устранение взрослеющего наследника, имевшего все склонности, чтобы стать мудрым правителем и восстановить прежнюю мощь своего города, и становившегося оттого опасным, было тайным поручением самого единодержца, но наместник решил его здесь переиграть. Он пытался подговорить градоправителя начать собирать воинство из мужей Унука, и при поддержке Нима возглавить города против Киша, но царек был непреклонен и не собирался вступать в союз со своими врагами, несмотря на то, что их объединяла общая ненависть к самовластию Киша. Личные обиды с неприязнью пересиливали в нем даже кровное родство и поклонение общим богам, что уж говорить о его союзе с давним соперником Калама; а зная о заговоре, он был опасен для заговорщиков. Тогда-то, посланник и начал отсылать в Киш тайные поклепы на него, а заодно посредством жрецов порочить и без того нелюбимого в народе старца, обвиняя в убийстве царевича. Это и привело его сейчас на уступы царской гробницы, где перепуганный смертью отрока энси, велел тайно схоронить тело.

Живой царевич не был ему нужен, при первой возможности, тот бы попытался избавиться от иноземного соглядатая, а вот мертвый сослужит хорошую службу; ведь чернь не желает верить в случайные смерти любимцев или недругов ненавистных правителей. И вот теперь, когда представят народу тело усопшего, а жрецы в благоговении объявят вчерашнего ребенка, мучеником пострадавшим от козней единодержца, царьку придется смириться или умереть. И тогда, воодушевив и объединив войска всех городов юга, он направит эти полчища способные смести любую преграду, туда – на север, в сторону столицы Ки-ен-гир, свергнет стареющего правителя, и сможет назвать себя лугалем – богоизбранным единодержцем, и не только средоточия мира, но и всех земель обитаемого мира. Ибо никакая сила не способна устоять перед толпой слепо верящих во что-то людей, готовых не щадить ни себя ни других, ради того, во что верят.

Глава 2 Священный молот Кукхулунна.

1. Йармути. Набег

Окруженные войска великого лугаля, не оставляли попыток вырваться из неприятности в которую попали из-за самонадеянности царя и единодержца; а зная свое явное превосходство в силе – и наказать мятежников. Военачальник северных войск лушар Шешу, был раздосадован на льстивых царедворцев, которые в угоду честолюбия лугаля, утверждали, что народ Йарима с нетерпеньем ждет, когда их земли вольются в братство средоточия мира, и с радостными объятьями встретит несокрушимые войска обитаемой земли. Да уж, ждут с нетерпеньем. Чтобы с наслаждением насадить брюхо защитников, на свои длинные копья. Здесь даже дети, едва научившиеся ходить, смотрят на тебя как хищник на добычу. Эти домашние вояки уверяли, что будет легко покорить разрозненное племя, но на деле оказалось не все так просто. Пока он гоняется за одними, другие успевают подчистить его тылы.

– Что за разорение вы тут устроили? – Ворчал лушар Шешу, выражая недовольство подчинеными.

– Мы тут бойню устроили. – В ответе облаченного в дорогие доспехи угула – старшины колесничих Мес-Э, попустившего налет, слышалось уязвленное самолюбие. – Отбит йаримийский налет. Есть убитые… К прискорбию и воевода Хубаба.

– Убит?! Трусы, зачем вам ваше оружие, если убивают ваших саккалов?!

– Он как всегда рвался в бой впереди всех, вот и словил стрелу зубами. Луки у них хорошие.

В отличие от убитого воеводы, заслужившего свое звание годами безупречной службы, предводитель колесничих, принадлежал к богатому и влиятельному роду, и по важности и значимости был едва ли не вровень с ним.

– И как это объяснить лугалю?!

– Только безумцы могут, так опрометчиво врываться с ничтожными силами в самую гущу врага. – С презрением к дикарям прошипел колесничий, чтоб как-то оправдаться.

– И это им легко удалось.

– Я не брался предугадывать мысли дураков.

– И даже не брался предугадывать их мысли о нападении?

– Кто устоит, перед несокрушимостью войск хозяев мира?

– Однако же, они изрядно их помотали .

– Если б только, они сошлись с нами в открытом бою, как полагается, мы давно бы показали им их место.

– К нашему сожалению, в настоящих войнах никто не соблюдает правил.

Опечаленный потерей верного воеводы и старого соратника, Шешу тяжело вздохнул, вспоминая то время, когда им со старым воякой приходилось сдюживать, противостоя превосходящим силам. Но все же радуясь благополучному исходу боя, он тут же встряхнулся, чтоб не уподобиться старику, чей удел воспоминания о прошлых подвигах.

– Ладно, скажем, что воевода пал как урса, спасая многие жизни от тысячи дикарей. Лугаль любит такие россказни.

– Ну, для того повод есть. Своего трупья они нам оставили, а кто-то и живьем попался. – Хвастливо подметил колесничий, видно ставя это себе в заслугу.

– Пленные, это хорошо. Не к чему будет цепляться Совету.

– Лишь один из них на что-то годен, остальные так – мусор. Ребята их допросили с пристрастием, да и повесили. Толку от них все равно не добьешься. Так что боюсь, предъявить Совету особо и нечего.

– Сюда бы, всех этих обожравшихся лизоблюдов. Глянул бы я на их свиные рыла, когда б варварские щенки, двинулись на них со своими топорами. – В сердцах выругался лушар.

– О, да. Представляю, как тряслись бы их жирные задницы, заслышь они лишь их рыкающий лепет.

– Похоже дела у них не ладны, раз на такое решились – хмыкнул военачальник со злорадством. – Что ж, нам это только на руку, затяжной войны нам не выдержать, да и не простят…. Что там у них происходит?

– Узнать немудренно. У нас есть пленный.

– Боюсь, если он даже знает, вряд ли, что-нибудь расскажет. У скудного разумом, страх перед богами сильнее страха смерти.

– Так должно быть. Без страха, нет порядка.

– Послушаем, что скажет тот, чьей доблести мы обязаны скорой победой. – Нахваливая молодого десятника отличившегося в битве, предложил Шешу, вызрев его среди сонма старших кингалей. – Как тебя звать, урса?

– Далла-Дин из Бабили. – Бодро отчеканил десятник, но увидев недоуменные взгляды, смутившись, поправился – Кадингирра.

– Что-ж Далла-Дин, может у тебя есть какие-то мысли?

– Досточтимый сагду, они приходили за тобой. Хотели уронить дух нашего войска, чтобы с легкостью расправиться с нами. – Осмелился предположить молодой десятник, пользуясь благосклонностью лушара, дозволившего присутствовать при ближнем круге.

– Все может быть. – Улыбнулся сагду искреннему благоговению юности. – Но имея такого толкового заместителя, я не сомневаюсь, даже с моей смертью разброда не будет.

Последние слова сквозили насмешкой, но Мес-Э посчитав это извинением со стороны Шешу, благородно склонился в знак примирения.

– Худо, если это лишь передняя разведка их полчищь. Ты ведь, из полка Хумбабы?

– Да, сагду.

– Лазутчики, не объявлялись?

– Нет. Боюсь они нарвались на этот летучий отряд.

– Что ж, будем пытать пленного об этом. Может что-нибудь расскажет. Кто сейчас заправляет вместо Хумбабы? – спросил военачальник, повернувшись к порученцу.

– Его правая рука Булуг-У-Сакар. – Ответил тот.

– А кто за него?

– Пока он никого не предлагал.

– Сдай десяток, кому посчитаешь достойным, Далла-Дин. Назначаю тебя кингалем шестидесяти. С таким именем, сама судьба должна благоволить тебе. – Возгласил свое решение лушар. – Надо усилить охрану и вообще проследить за порядком в войске, а то, что-то наши воины совсем расхлябаны. Не будем больше искать пути к отступлению.

***

Когда ввели пленника, Шешу рассмотрел его ближе, с презрением отметив совершенно варварский вид вонючего кочевника, с его остроконечным клобуком – из-под которого выбивались засаленные песочные космы, и в обуви с нелепо вздернутыми носками. Свирепо сверкая помутневшими глазами, он громко пыхтел от боли позорного пленения.

– Как звать тебя йаримиец? – Спросил Шешу через толмача.

Но Йаримиец лишь дико раздул ноздри и, насупив густые брови, потупил взор, мысленно готовясь к изощренным пыткам.

– Не бойся, пытать тебя не будут. Но думаю, что назвав нам свое имя, ты не нарушишь своего долга перед соплеменниками и вашими богами.

Йаримиец опустив голову, продолжал хранить молчание.

– Знаешь, что тебе скажу – продолжил военачальник. – Пока никто из твоих не знает, что какому-то воину не удалось уйти или погибнуть с честью. Но слухи быстро разносятся. А угадать кто это, думаю, им будет не трудно. Мы же сделаем так, что все твои, будут считать тебя трусом и предателем.

Я вижу йаримиец, ты великий воин, и посему предлагаю сделку. – Не давая опомниться, перешел в наступление лушар. – Мы тебе дадим корчагу лучшего эшдина и суму набитую серебром и золотом. И ты уйдешь незамеченным. И все твои, будут думать, что это ты с набега вернулся с богатой добычей. Ты станешь богатым и имя твое не будет посрамлено, но слава только возрастет.

– Вождь хочет уйти, не потеряв лица? – Нарушив свое молчание, спросил пленник на эме-ги. – Я помогу пришельцам, если вождь говорит правду.

Шешу с удовлетворением расправил плечи:

– Я рад, что мы понимаем друг друга. Я помогу тебе, ты поможешь мне. Но, мне надо не просто уйти, мне нужна победа, пусть маленькая, но победа. Поэтому, ты не просто нас выведешь, но поможешь добыть эту победу. А за это, я тебе дам столько богатства, сколько ты не видел во всей своей жизни. И ты не будешь больше довольствоваться пожитками с чужого стола, а сам станешь господином.

Подумав, йаримиец ответил:

– Что ж, я знаю, как это сделать. На болотистых берегах Бурануну, откуда быстрее всего можно доскакать до быстротечного Аранзаха, который вы – роящиеся в земле, называете Идигной. Там где сливаются реки и сходятся ручьи, раскинуло свои кочевья одно из племен, приставших к нам в давние годы. Они хотя и вступили в союз с нами, но не подчиняются совету племен Йарима; они не познали истины первого бога, но поклоняются древним духам. – Его лицо отражало общее негодование йаримийцев, смешанное с врожденным чувством превосходства. – Они не похожи ни нравами, ни обычаями, ни на одно йаримийское племя, и не все из них светлы телом и ясны глазами. Я укажу где ваше войско сможет пройти незаметными тропами к их поселениям, и ты сможешь насладиться победой. Это дикие полукровки управляемые колдунами, и если будут разбиты, никто не будет их оплакивать и мстить за них; никто не захочет сложить за них свои головы, а вы, спокойно уйдете.

– И ты думаешь, мы так легко тебе поверим?! – Рассвирепел колесничий.

– Хочешь верь, хочешь не верь, а мне больше сказать нечего. – Спокойно отвечал йаримиец.

– Знаем мы ваши шутки! Хочешь устроить нам ловушку?! – Набросился колесничий на пленника с кулаками. Лишь окрик старшего, его немного охладил и заставил отойти.

Обеспокоенный тем, что пленник снова вздумает замкнуться, метнув по колесничему недовольным взглядом, военачальник попытался убедить йаримийца в своем дружелюбии:

– Не сердись на моего помощника, он бывает, несдержан, когда дает волю своему воображению. Но, я могу его понять. Ведь подумай сам, легко ли поверить тому, кто вдруг решил заговорить, не испытав мук дыбы и огня? Чтобы тебе поверить, нам нужно нечто большее, чем просто слова.

– Что я могу вам предъявить? У меня ничего кроме слов нет.

– Верно, слово не товар, не потрогаешь. Но ведь ты мудрый человек, – льстиво подметил лушар, – ты должен знать, что и слово как и товар имеет свою цену. Одно – пустые сплетни, не стоящие ничего кроме срама и виселицы; другое – подтвержденные яви, которые могут освободить и обогатить.

– Я понял тебя князь. Что ж, слушай же и решай сам, верить мне или нет. Ваш соглядатай хорошо изучил наш язык и обычаи. Он хорошо осведомлен о наших делах, а значит, должен был слышать про узы, долженствовавшие посредством брака вождя кукхулунцев с одной из многочисленных дочерей нашего царя, еще крепче скрепить, заключенный много поколений назад, наш с кукхулунцами союз. – Начал йаримиец. – Знает он, наверно и про то, что говорят у нас о печальной судьбе царевны. Как после шумной и веселой свадьбы, после сладких ночей и обещаний вечной любви, молодая жена отправилась на задворки где и сгинула в расцвете лет.

Переводчик утвердительно кивнул, на словах же добавил, что царь йаримийцев прославлен далеко за пределами своей страны многоженством, неуемной похотью и бесчисленными наложницами.

– Что на это скажешь, йаримиец? – Шешу прищурился, ожидая, как будет выкручиваться пленник.

Но тот нисколько не смутившись, признавая подобный грешок за господином, оправдывал это тем, что все его жены пользуются должным почетом и находятся в благополучии, а наложницы обеспечены всем необходимым.

– Это печальное сказание. Но разве оно важно? Это привело к вражде между вами?

– Нет. Наш царь слишком чтит обычаи предков и заключенные союзы.

– Так что ты, нам тут его рассказываешь?

– Я назову свое имя, и ваш толмач сразу поймет почему.

– Ты назовешь имя? Тебя так долго пытали, чтоб ты его назвал, и теперь ты готов назвать его? – Недоверчиво спросил Мес-Э.

– Странно было бы, если б взявшись помочь, он отказался бы назвать нам его. – Пристыдил подозрительного подчиненного лушар. – Пусть назовет, а мы сделаем выводы.

Когда все услышали имя и переводчик подтвердил, что названному есть за что ненавидеть кукхулунцев, лушар выразил общее сомнение:

– Я сказал, что странно было бы, если взявшись помочь, ты не назвал бы нам своего имени. Только, твое ли это имя? Не задумал ли ты провести нас? Воин, которого, ты назвал, славен не только среди йаримийцев. Это лютый наш враг, принесший нам много урона. С какой стати нам верить, что ты не называешь нам его, зная, что нашему толмачу кое-что известно о его ненависти к детям Кукхулунна?

– Ты сказал, что мое имя славно у вас, а значит есть и воины видевшие меня. Вели их найти в своем войске и привести сюда. И пусть они взглянут на меня и подтвердят, что знают меня как Артхишастру.

– Пока никто из видевших тебя наших воинов, не признали в тебе Артхишастру.

– Значит эти воины, не воины, а трусы прячущиеся за спинами храбрецов.

– Ну, хорошо, мы найдем храбрецов. – Сдержав гнев колесничего, согласился лушар.

Наконец, когда не один воин признал в важном пленнике известного йаримийца, Шешу смог вздохнуть с облегчением, приказав готовиться к походу на Кукхулунн.

Заметив это, пленник предупредил расслабившегося военачальника:

– Не думай, что с ними будет легко справиться. Дети Кукхулунна – племя воинственное и свирепое. Твоим воинам придется попотеть кровью, чтоб пройти сквозь их поселения.

– Ну, это наше дело. Твое же, держать свое слово и вести нас к победе. Закрепим же наше соглашение, чашами доброго урийского эштина. – Сказал повеселевший военачальник, разливая из кувшина веселящее питье.

2. Разгром

Передовой отряд из двунадесять десятков, под предводительством коренастого нубанды, быстро и неслышно двигался вдоль реки, пардучьим шагом. Взяв с собой только два отряда, Булуг-У-Сакар рассчитывал сам застать кукхулунцев врасплох, зная преимущество йаримийцев в дальнем бою. Оружие ловчих, недостойно настоящих воинов, и используется только слабыми и трусливыми людьми, неспособными сражаться лицом к лицу с врагом. Они ударят внезапно, и кукхулунцы не успеют применить свои луки и вонзить смертоносные жала в непобедимых воинов средоточия мира. Длинные и крепкие щиты и плащи, ушитые бляшками, хорошо прикрывают человека до низа, но с ними не угнаться за убегающим врагом; а с внезапностью можно быстро овладеть их поселениями, без лишнего урона для державного войска и с сохранностью добычи для воинов. На совете, после долгих споров, было принято его предложение: ударить малыми силами в самую сердцевину. Он был уверен, что подчинить единодержцу дикое племя, небольшим и потому незаметным отрядом будет нетрудно, стоит только схватить за горло его руководителей и завладеть капищем с их святынями. Были, конечно, несогласные с ним. Особенно возмутительно вел себя новый шестидесятник, который своими сомнениями в слабости противника, внес сумятицу в голову сагду, и пришлось ему оправдываться перед военачальником и советом, доказывая обратное; а чтобы ни у кого не возникало сомнений, сам взялся возглавить это предприятие. Ох уж этот выскочка Далла-Дин, не покровительствуй ему лушар лично, не сносить бы ему головы. Как только он вернется, он поставит об этом вопрос и добьется своего. Если же лушар, снова станет за него заступаться, то он как победитель варваров, доберется до самого государя, и тогда встанет вопрос о самом лушаре, и тому придется самому искать себе защиту.

Наконец лазутчики доложили, о том, что впереди показались дымы кострищ. Это было небольшое поселение. Битва была недолгой и дружина с легкостью расправилась с его немногочисленными защитниками. Собрав все, что было ценного в поселении, воины обитаемой земли поступили с побежденными, как положено победителям: живых заставили хоронить мертвых. Распределив добычу между воинами – воодушевленный легкой победой – шестисотенный не стал дожидаться основных сил, приказав двигаться дальше, чтоб достойные получили достойную награду. Дружина, нагруженная захваченным скарбом, и невольно замедлившая ход из-за ведомого полона, теряла преимущество внезапности. Сознавая это, он повел воинов, двинувшихся быстрым шагом налегке, оставив десяток надежных мужей сопровождать обозы и захваченное. По словам проводника, впереди их ждало еще одно поселение, а за ним святилище главного бога кукхулунцев, захватив которое, можно обогатиться его сокровищами и предъявлять условия.

Когда основной отряд отделился, звуки, издаваемые скрипами повозок и криками волов, остались позади, пока вскоре совсем не перестали быть слышимыми. Опьяненные быстрой победой и в предвкушении новой, воины повеселели, шаг их стал легким, а в душах поселилась надежда на скорое возвращение домой с хорошей добычей. Булуг-У-Сакар, все же обеспокоенный тем, что обоз отстал, стал поглядывать назад. Наконец, вдали показалась повозка с возничим. Успокоившийся кингаль, уже хотел перейти во главу отряда, как с беспокойством заметил, что колесница движется слишком быстро для повозки запряженной волами. Присмотревшись, он с ужасом понял, что это не повозки, запряженные вьючными, а колесницы йаримийцев.

– В крууг!! В крууг!! – Истошным криком завопил он, надеясь собрать вокруг себя воинов и избежать разброда. Но было слишком поздно.

Еще издали поражая своими дальнобойными луками, кукхулунцы на своих колесницах, налетели на расстроенные неожиданностью ряды дружины со скоростью ветра, топча их лошадьми и давя большими колесами своих повозок. Люди, подумывавшие уже о возвращении и не готовые к кровавым битвам, заметались, не зная как быть, и в страхе перед внезапно появившейся опасностью не слушали уже приказов старшин. С колесниц поражая стрелами и дротиками, дети Кукхулунна безжалостно истребляли потерявших волю к сопротивлению людей. Соскочившие с колесниц воины, вооруженные секирами, копьями и молотами, с диким воплем ринулись на потерявших надежду, но пытающихся еще сопротивляться дружинников.

«Кукху-ллунн»!! «Кукху-ллунн»!! – Разносилось по полю, имя варварского бога, это йаримийцы радостным кличем воодушевляли себя к битве. И пришлось державникам, расплачиваться за недавнюю победу своей кровью. Впереди, с неистовым криком, молодой раскрашенный воин, размахивал широким лезвием направо и налево, становясь еще более красным от разбрызгивающейся крови; а здесь, громадного роста кукхулунец, дробил кости тяжелой дубиной, разбивая щиты, за которыми пытались укрыться отступающие; там двое, с ожесточением добивали мощного дружинника, не давая последнему опомниться от молниеносных ударов; кто-то подпирал впередиидущих сзади, чтобы только вступить, в бой, а кто-то уже срубал головы поверженным врагам, чтоб перенимать их силу; с колесниц, израсходовав уже стрелы и дротики, дикари, пролетая мимо, рубили убегающих и мозжили им головы. Все вертелось перед глазами шестисотенного от пролетающих дикарей и метаний растерянных и перепуганных властителей мира. Булуг-У-Сакар беспомощно орал на подчиненных, тщетно пытаясь, навести хоть какой-то порядок в расстроенных рядах, но никто его не слышал или не хотел слышать, думая, прежде всего о своем спасении, и от этого еще больше подставляясь под смертоносные удары нападавших. Так кукхулунцы сокращали число незваных пришельцев, уничтожением отваживая их от дальнейших попыток вторгаться в свои пределы.

Все же на некоторое время, шестисотенному удалось сплотить вокруг себя лучших воинов, и уже казалось, что отойдя к реке, можно будет спастись с частью дружины. Воины побывавшие не в одной битве, медленно отступали, прикрываясь большими щитами от стрел и дротиков, и с успехом отбивали нападения пеших кукхулунцев копьями, мечами и секирами. И вот потеряв несколько человек, кукхулунцы ослабили свой натиск, а их колесницы не могли подступиться ближе к обрывистым берегам. Нубанда уже вздохнул с облегчением, как разнесся громовой глас.

Кингаль вздрогнул. На высокой колеснице, запряженной двумя черными, с отливом жеребцами, выезжал человек в черном длиннополом опашне. Черные распущенные волосы развевались на ветру, придавая его виду, что-то чуждое. Зловещая колесница, была обсажена завялившимися человечьими головами, среди которых са-каль с ужасом узнал, головы своих боевых товарищей оставленных с обозом, еще свежих и потому выделявшихся средь прочих – застывшим ужасом на бледнеющих ликах. Пронизывающим взором, колесничий метал искры гнева с йаримийцев на чужеземцев. Казалось, его ядовитые жала, видят насквозь и прожгут всех кто встанет на его пути. Подняв высоко над головой молот, он прокричал, что-то на своем диком наречии, и было понятно, что в его руках не просто оружие. Кукхулунцы радостно заулюлюкали, и с прежним остервенением ринулись добивать остатки отборной дружины. Колесничий же, без колебаний, словно его колесница умела ходить по воде и летать по воздуху, направил ее прямо на Булуг-У-Сакара. Свирепый взгляд и летящий молот, вот все, что видел в последний миг жизни нубанда – державный кингаль шести сотен.

3. Война и мир

Войско, шедшее по следам отряда, добралось до места битвы только к утру. Увидев пепелище деревни, и не найдя там боевой дружины, лушар был в ярости от того, что шестисотенный и ведомая им дружина, не стали дожидаться остальных, чтоб действовать сообща, возможно этим желая лишить его, не только положенных почета и славы, но и должности. Но вскоре, от увиденного поля битвы, ярость сменилась скорбью по погибшим, жалостью к ним, и ужасом и негодованием от жестокой расправы над ними йаримийцев. Воины обитаемых земель и сами не гнушались жестокости в войнах с врагами, но оправдывали это справедливым возмездием, а варварская кровожадность, казалась им бессмысленной и беспощадной.

Поле после сражения, было тщательно прибрано победителями, оружия не было, а сброшенные в кучу трупы дружинников, медленно истлевали без голов.

Подозвав к себе проводника, Шешу хотел сорвать на нем злость, но йаримиец опередил:

– Я предупреждал великого вождя, кукхулунцы свирепы, с наскока их не победить. Твой полковник сам виноват, да простит его неупокоенная душа мои слова, когда, не послушав своего господина, он с малыми силами проник глубоко в пределы Кукхулунна.

– Твоя правда – вынужден был согласиться лушар, – я надеюсь, он сполна получит в чертогах Эрешкигаль за свое губительное честолюбие. Но как с тремя лимами, подступиться к ним незаметно? Они ведь не будут ждать.

Не ожидая ответа на вопрос, военачальник, подстегнув вожжи, проехал дальше, оценивая возможности противника. Если бы только знать, что поддерживает их боевой дух? Темные люди, бывают безгранично преданы своей вере, но их легко сломить или отвратить от нее, если отобрать у них то, чему они поклоняются, и если нужно, можно заменить их веру другой. На его памяти, такое случалось не раз. Когда он участвовал в покорении городов и земель для его государя, многие из тех, кто упорствовал в почитании своих богов, со временем, стали столь же рьяными поборниками единовластия бога Ана. И это, не были лицемерные сановники, готовые за личное благополучие продать родную мать, эти люди свято верили в правоту своей новой веры. И если раньше, они били людей за недостаточное восхваление прежних богов, то теперь столь же ревностно заставляли ставить их ниже самодержного бога, а то и вовсе отказываться. Больше всего Шешу было жаль простых людей, вынужденных подстраиваться из-за чьей-то глупости.

Подъехав к новоиспеченному шестидесятнику, придерживая вожжи, сказал:

– Ты был прав. Собери остатки своего полка, назначаю тебя нубандой вместо Булуг-У-Сакара. Тебе и впрямь сопутствует, звезда удачи сиятельной Инанны.

И поехал дальше. Назначение произошло, кто надо видел, кто должен записал. Наконец сообщили о выжившем дружиннике.

Нельзя было сказать, что воину, брошенному умирать медленной смертью, посчастливилось выжить. Кукхулунцы давали понять, что ждет их всех, если они не отступят. Но видавший виды военачальник, не страдал излишней чувствительностью и не выносил ненужной жалости. Сейчас он благодарил варварскую самонадеянность за то, что оставили свидетеля, которого можно допросить. Старый врачеватель сделал все возможное, чтобы продлить жизнь и сознание страдальца и Шешу приступил к допросу. Он спрашивал о том, сколько у кукхулунцев воинов, сколько примерно колесниц, узнал об их вооружении, но главное теперь он знал, что ими движет. Несчастный в предсмертом ужасе рассказывал о черном колдуне, разъезжающем на страшной колеснице с человечьими головами, о том, какую власть он имеет над соплеменниками, и о священном молоте, которым сгоняет их на бой. А под конец поведал о печальной судьбе плененных дружинников, принесенных в жертву перед этой варварской святыней. Лушар оставил его с абгалом, чтобы облегчить страдания ухода, а сам распорядился созвать совет.

***

Шел десятый день бессмысленной гонки. Кукхулунцы, будто дразнили, подъезжая на своих колесницах: расстреливали стрелы и снова растворялись в пыли. Или, наоборот, внезапно нападали из своих засад, на ничего не подозревающего врага, устрашающе крича своего бога и, нанеся ощутимый урон, успевали скрыться. Несмотря ни на что, Шешу приказал двигаться вперед указуемыми проводником тропами, рассчитывая уничтожением угодий и поселений вместе с людьми, заставить кукхулунцев сдаться на милость. Но вопреки ожиданию, те, теряя поселение за поселением, тем не менее, своими набегами не давали продвигаться кишцам вглубь страны, с каждым разрушенным поселением лишь еще больше обозлялись и сопротивлялись все ожесточеннее. Движение замедлялось, также из-за того, что державные колесницы с воинами, постоянно попадали в умело расставленные ловушки, которые невозможно было предугадать. Но самой большой дерзостью, было то, что дикари каким-то образом, умудрялись угадывать нахождение обозов с припасами и разграблять их. Все попытки как-то уберечь и перепрятать его, не приносили никаких плодов, дошло до того, что пришлось сократить довольствие из зерна и плодов ишиммар не только здоровым воинам, но и раненным и больным. Волновало и то, что становилось все больше раненных и уже не хватало вьючных, итак достаточно поредевших, чтоб перевозить их. Лушар приказал лучше охранять проводника, подозревая последнего в сношениях с противником. Но прижимаясь к своим стражам, казалось тот сам напуган до смерти, и уже жалеет о том, что согласился помогать пришельцам, твердя о ворожбьей мести. Военачальник досадовал уже и на себя, за то, что послушал йаримийца, который из всех племен выдал им самое непреклонное, будто надеясь чужими руками избавиться от неудобного соседа, и ослабить пришельцев, которые будут неспособны больше грозить его стороне, и тем освободить Йарим сразу от двух напастей. Положение войска становилось плачевным: разразился голод, а вслед за ним, незаметно подступили к ослабленным и измотанным людям болезни, обычно сопровождающие затяжные войны; вши и понос стали обыденным явлением. Охота и рыбная ловля, с помощью которой пытались покончить с нехваткой еды, давали достаточно, чтобы избежать голодной смерти, но недостаточно, чтоб воевать. Измученный от усталости азу абгал, носился со своими помощниками среди больных и раненных: смазывал их раны, опаивал их снадобьями и растирал мазями.