Море в поэзии Серебряного века

©  Каланов Н. А., 2023

Морская душа поэзии серебряного века
(Предисловие)

Почему поэты пишут стихи о море?!.

Потому что оно их волнует!

Заметьте: слово «волнует» вообще-то происходит от слова «волна». И первый человек, который, вспоминая или глядя на волны моря, произнёс «Я волнуюсь…», был настоящим поэтом! Он свои переживания (наверное, любовные) соотнёс с благодушными или бушующими морскими волнами.

Любопытная деталь: слово «волнуется» уже так соединилось с душевным состоянием людей, что и обыватель, и поэт, когда хочет показать «живую душу» моря, вполне может сказать, что море – это душа человека, оно так же волнуется, так же переживает и тоже способно на шторм… И получается в итоге такое «возвратное олицетворение», когда свойство моря перенесли на человека, а затем обратно.

Конечно же, всё это неспроста!

Опытные моряки вам скажут, что человек может находиться в трёх состояниях: быть живым, мёртвым и находящимся в море, то есть между жизнью и смертью (Николай Каланов. Афоризмы и цитаты о море и моряках. – М.: Моркнига, 2018).

И именно в состоянии «между жизнью и смертью» у поэта рождаются по-настоящему талантливые строки! Не может поэт не слагать стихи о море! А море бывает спокойным, почти неподвижным, или покрывается лёгкой рябью, а порою выглядит игривым, манящим белыми барашками! Но море может быть и штормящим, а то и ураганным!!!

…Серебряный век русской поэзии охватывает период конца XIX – начала XX века, когда Россия, проснувшись от декадентской спячки, прошла через две войны (Японскую и Первую мировую) и три революции (1905-го, Февральскую и Октябрьскую), а затем её накрыло ураганом Гражданской войны.

Так и получилось, что поэты Серебряного века в своих стихах плыли от тихой поэзии благостных лет Имперского величия к штормовым революционным строкам.

Предвестниками (а многие литературоведы считают, что первыми поэтами Серебряного века) были Фёдор Тютчев и Афанасий Фет.

Созерцательность морского простора, живое волнение, которое передаётся автору, – это взгляд на море классика Фёдора Тютчева:

 
Как хорошо ты, о море ночное, —
Здесь лучезарно, там сизо-темно…
В лунном сиянии, словно живое,
Ходит, и дышит, и блещет оно…
 
 
На бесконечном, на вольном просторе
Блеск и движение, грохот и гром…
Тусклым сияньем облитое море,
Как хорошо ты в безлюдье ночном!
 
 
Зыбь ты великая, зыбь ты морская,
Чей это праздник так празднуешь ты?
Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звёзды глядят с высоты.
 
 
В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою —
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою…
 

(Предвестник символизма Фёдор Тютчев, «Как хорошо ты, о море ночное»)

Все переживаемые в любви чувства испытывает море и в стихах Афанасия Фета:

 
Вчера расстались мы с тобой.
Я был растерзан. – Подо мной
Морская бездна бушевала.
Волна кипела за волной
И, с грохотом о берег мой
Разбившись в брызги, убегала.
 

. . .

 
А ныне – как моя душа,
Волна светла, – и, чуть дыша,
Легла у ног скалы отвесной;
И, в лунный свет погружена,
В ней и земля отражена,
И задрожал весь хор небесный.
 

(Предвестник символизма Афанасий Фет, «Вчера расстались мы с тобой»)

Формально Иван Бунин не относится к символистам, он держался вне групп и течений. Но по хронологии он стал первым поэтом из плеяды Серебряного века, и его поэзия максимально близка символистам:

 
И вновь морская гладь бледна
Под звёздным благостным сияньем,
И полночь тёплая полна
Очарованием, молчаньем —
Как, Господи, благодарить
Тебя за всё, что в мире этом
Ты дал мне видеть и любить
В морскую ночь, под звёздным светом.
 

(Классик Серебряного века Иван Бунин, «И вновь морская гладь бледна»)

Грустная философская лирика человека, будто прикованного к камням на берегу грубого земного мира и не имеющего возможности воссоединиться со стихией любви, вырывается из печальных строк Зинаиды Гиппиус:

 
Смотрю на море жадными очами,
К земле прикованный, на берегу…
Стою над пропастью – над небесами, —
И улететь к лазури не могу.
 
 
Не ведаю, восстать иль покориться,
Нет смелости ни умереть, ни жить…
Мне близок Бог – но не могу молиться,
Хочу любви – и не могу любить.
 
 
Я к солнцу, к солнцу руки простираю
И вижу полог бледных облаков…
Мне кажется, что истину я знаю —
И только для неё не знаю слов.
 

(Символист Зинаида Гиппиус, «Бессилье»)

Когда двадцатишестилетний младосимволист Александр Блок в 1906 году слагал упаднические стихи (в том числе о море), кто бы мог подумать, что через десять с небольшим лет (в страшные революционные годы) эти стихи будут выглядеть как кокетство и жеманность избалованного жизнью интеллигента:

 
В час глухой разлуки с морем,
С тихо ропщущим прибоем,
С отуманенною далью —
Мы одни, с великим горем,
Седины свои закроем
Белым саваном – печалью.
 
 
Протекут ещё мгновенья,
Канут в тёмные века.
Будут новые виденья,
Будет старая тоска.
 
 
И, в печальный саван кроясь,
Предаваясь тайно горю,
Не увидим мы тогда, —
Как горит твой млечный пояс!
Как летит к родному морю
Серебристая звезда!
 

(Символист Александр Блок, «В час глухой разлуки с морем»)

Полной противоположностью унылым символистам был дерзкий и смелый офицер, поэт-акмеист Николай Гумилёв, ценивший в поэзии материальность образов и точность слова. Поэтому и море у него – это стихия, которую покоряют храбрые моряки:

 
На полярных морях и на южных,
По изгибам зелёных зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстрёмы и мель,
Чья не пылью затерянных хартий, —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь
 

(Акмеист Николай Гумилёв, «Капитаны»)

Певец крестьянства Николай Клюев очень тонко чувствовал не только душу землепашца, но и простого рыбака, ведущего тяжёлый промысел, который непременно вернётся домой с добычей:

 
Скалы – мозоли земли,
Волны – ловецкие жилы.
Ваши черны корабли,
Путь до бесславной могилы.
Наш буреломен баркас,
В вымпеле солнце гнездится,
Груз – огнезарый атлас —
Брачному миру рядиться.
 

. . .

 
Ввериться пушечным дулам!
В вымпеле солнце-орёл
Вывело красную стаю;
Мачты почуяли мол,
Снасти – причальную сваю.
Скоро родной материк
Ветром борта поцелует;
Будет ничтожный – велик,
Нищий в венке запирует.
Светлый восстанет певец,
Звукам прибоем научен,
И не изранит сердец
Скрип стихотворных уключин.
 

(Новокрестьянская поэзия, Николай Клюев, «Ловцы»)

Поэты в первое десятилетие двадцатого века, несмотря на царящее в обществе благодушие, стали предчувствовать бурю, и их «дух прозрел»:

 
Дрожало море вечной дрожью.
Из тьмы пришедший синий вал
Победной пеной потрясал,
Ложась к гранитному подножью,
Звенели звезды, пели сны…
Мой дух прозрел под шум волны!
 

(Символист Максимилиан Волошин, «Дрожало море вечной дрожью»)

И, как говорится, поэты выпросили у Судьбы Русскую революцию, одной из движущих сил которой были матросы. Тот же М. Волошин уже в 1918 году в стихотворении «Матрос» пишет:

 
Широколиц, скуласт, угрюм,
Голос осиплый, тяжкодум,
В кармане – браунинг и напилок,
Взгляд мутный, злой, как у дворняг,
Фуражка с лентою «Варяг»,
Сдвинутая на затылок.
Татуированный дракон
Под синей форменной рубашкой,
Браслеты, в перстне кабошон,
И красный бант с алмазной пряжкой.
 

(Символист Максимилиан Волошин, «Матрос»)

Истинные властители моря – матросы, они же – буревестники Великой Октябрьской революции. Говоря о морской и матросской поэзии Владимира Маяковского, невозможно обойти вниманием его стихотворение «Левый марш» (подзаголовок «Матросам»). Сравнение морской стихии с матросским революционным порывом в те годы воспринимались с восторгом, и Маяковский, прекрасно понимая настроение матросской массы, бросает в неё свои лозунги- строфы:

 
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
 
 
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним,
Левой!
Левой!
Левой!
 
 
Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
 

. . .

(Футурист Владимир Маяковский, «Левый марш»)

И лишь спустя годы и самому Маяковскому, и его вечному сопернику по поэтическому цеху Сергею Есенину стало понятно, какие общественно- политические плоды принесла Великая Октябрьская революция:

 
Лицом к лицу лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состоянье.
 
 
Земля – корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Её направил величаво.
 
 
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
 

(Имажинист Сергей Есенин. «Письмо к женщине»)

И хоть большой русский поэт-фронтовик Павел Коган по хронологии не относится к поэтам Серебряного века, эта антология была бы неполной без его превосходного стихотворения «Бригантина», написанного в 1937-м году и ставшего на все времена гимном моряков- романтиков:

 
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса…
 
 
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас…
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.
 

(Поэт-фронтовик Великой Отечественной войны Павел Коган, «Бригантина»)

Всего в антологию «Море в поэзии Серебряного века» включено 100 поэтов: от классиков русской литературы до малоизвестных стихотворцев. И океан Великой русской поэзии несёт волны этих стихов, без которых мы не можем мыслить уже ни русскую литературу, ни себя. И каждая волна – это бесценная строка…

Действительно, «большое видится на расстоянье». Так, по прошествии более чем ста лет Николай Каланов разгадал морскую душу поэзии Серебряного века, а все неравнодушные к морю читатели могут наслаждаться лучшими стихами о море.

Игорь ВИТЮК,

поэт, Заслуженный работник

культуры Российской Федерации,

член правления Московской

областной организации

Союза писателей России.

Агнивцев Николай Яковлевич
(1888–1932)

Поэт, драматург. Автор большого количества коротких сатирических и шутливых стихов. За ним прочно закрепилось звание «самого легкомысленного литератора» Серебряного века. Эпиграммы поэта ходили в устном исполнении и пользовались небывалым успехом. Типичный представитель питерской богемы. В анкетах на вопрос о профессии и трудовой деятельности Николай Яковлевич неизменно писал – «Поэт, и больше ничего».

Госпожа Чио-Сан из Киото

 
Госпожа Чио- Сан из Киото
О, Ниппон, о, Ниппон,
О, фарфоровый звон
Из-за дымки морского тумана.
 
 
О, Ниппон, о, Ниппон,
Шелком тканый Ниппон,
Золотистый цветок океана.
 
 
Ах, весной весь Ниппон
Поголовно влюблен,
И весной, сердцем к сердцу приникши,
 
 
Разбредясь по углам,
Все целуются там,
От Микадо – до голого рикши.
 
 
Даже бонза седой
За молитвой святой
Всем богам улыбается что-то…
 
 
Лишь одна, лишь одна,
Как фонтан холодна,
Госпожа Чио- Сан из Киото.
 
 
И шептали, лукаво смеясь, облака:
«Чио- Сан, Чио- Сан, полюби хоть слегка».
И шептали, качаясь на стеблях, цветы:
«Чио- Сан, Чио- Сан, с кем целуешься ты?»
 
 
И шептал ей смеющийся ветер морской:
«Чио- Сан, Чио- Сан, где возлюбленный твой?»
И шептало ей юное сердце:
«Ах, как хочется мне завертеться…»
 
 
И откликнулась Чио на зов майских дней —
И однажды на пристани вдруг перед ней
Облака, и цветы, и дома, и луна
Закружились в безудержном танце.
 
 
Полюбила она, полюбила она
Одного моряка, иностранца.
 
 
Он рассеянным взором по Чио скользнул,
Подошел, наклонился к ней низко,
Мимоходом обнял, улыбнулся, кивнул
И уехал домой в Сан- Франциско.
 
 
И осталась одна
Чио- Сан у окна.
 
 
А моряк где-то рыщет по свету…
 
 
И весна за весной
Проходили чредой,
А любимого нету и нету.
 
 
И шептались, лукаво смеясь, облака:
«Чио- Сан, Чио- Сан, не вернешь моряка».
И шептал ей смеющийся ветер морской:
«Чио- Сан, Чио- Сан, обманул милый твой».
И шептало ей юное сердце:
«Ах, как хочется мне завертеться…»
 
 
Но сказала в ответ
Чио- Сан: «Нет, нет, нет,
Не нарушу я данного слова».
 
 
И ночною порой с неутертой слезой
Чио- Сан… полюбила другого…
 

1921

Адалис Аделина (урождённая Аделина Алексеевна Висковатова)
 (1900–1969)

Поэтесса, писательница и переводчица. Поэтесса Аделина Адалис вступила в литературу на закате Серебряного века. Её ранняя лирика ещё в поисках своего настоящего голоса, в окруфжении множества мощных влияний авторитетных поэтов. Она путешествует по Средней Азии в качестве журналиста, занимается переводами. Один отрывок её перевода из Рабиндраната Тагора стал популярной песней.

Ветер ли старое имя развеял

 
Ветер ты старые ивы развей.
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали.
Не разглядишь меня,
Не разглядишь меня, друг мой,
Прощай…
Я уплываю и время несет меня
C края на край.
C берега к берегу,
C отмели к отмели,
Друг мой прощай.
Знаю когда- нибудь,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер вечерний ночной
Принесет тебе вздох от меня.
Ты погляди, ты погляди.
Ты погляди не осталось ли
Что-нибудь, после меня.
В полночь забвенья
На поздней окраине жизни моей.
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли,
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.
Это не сон.
Это не сон.
Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон —
Это любовь моя.
Это любовь моя.
Это любовь моя.
 

Адамович Георгий Викторович
(1892–1972)

Поэт-акмеист, литературный критик, переводчик. Один из руководителей «Цеха поэтов» – поэтического объединения русской литературы Серебряного века. Начинавший своё творчество в рамках акмеизма (сборник «Облака»), Адамович постепенно перешёл к жанру поэтических заметок. Его стиль называют интуитивным, импрессионистским: в стихотворениях присутствуют многочисленные упоминания света, смены дня и ночи.

Гдe ты теперь?…

 
Гдe ты теперь? За утесами плещет море,
По заливам льдины плывут,
И проходят суда с трехцветным широким флагом.
На шестом этаже, у дрожащего телефона
Человек говорит; «Мария, я вас любил».
Пролетают кареты. Автомобили
За ними гудят. Зажигаются фонари.
Продрогшая девочка бьется продать спички.
 
 
Гдe ты теперь? На стотысячезвездном небе
Миллионом лучей белеет Млечный путь,
И далеко, у глухогудящих сосен, луною
Озаряемая, в лесу, века и века
Угрюмо шумит Ниагара.
 
 
Гдe ты теперь? Иль мой голос уже, быть может,
Без надежд над землей и ответа лететь обречен,
И остались в мире лишь волны,
Дробь звонков, корабли, фонари, нищета, луна, водопады?
 

1918

Из голубого океана

 
Из голубого океана,
Которого на свете нет,
Из – за глубокого тумана
Обманчиво – глубокий свет.
 
 
Из голубого океана,
Из голубого корабля,
Из голубого обещанья,
Из голубого… la-la-la…
 
 
Голубизна, исчезновенье,
И невозможный смысл вещей,
Которые приносят в пенье
Всю глубь бессмыслицы своей
 

Анненский Иннокентий Фёдорович
(1855–1909)

Поэт, драматург, переводчик, критик. Автор книг о литературе и русском языке. Литературное влияние Анненского на возникшие вслед за символизмом течения русской поэзии (акмеизм, футуризм) очень велико. Он стал одним из основных вдохновителей Анны Ахматовой и Пастернака. В его стихах преобладают нотки меланхолии и пессимизма в связке с прекрасным выражением мыслей и эмоций.

Чёрное море

 
Простимся, море… В путь пора.
И ты не то уж: всё короче
Твои жемчужные утра,
Длинней тоскующие ночи,
Всё дольше тает твой туман,
Где всё белей и выше гребни,
Но далей красочный обман
Не будет, он уж был волшебней.
И тщетно вихри по тебе
Роятся с яростью звериной,
Всё безучастней к их борьбе
Твои тяжелые глубины.
Тоска ли там или любовь,
Но бурям чуждые безмолвны,
И к нам из емких берегов
Уйти твои не властны волны.
Суровым отблеском ножа
Сверкнешь ли, пеной обдавая,—
Нет! Ты не символ мятежа,
Ты – Смерти чаша пировая.
 

1904

Два паруса лодки одной

 
Нависнет ли пламенный зной
Иль, пенясь, расходятся волны,
Два паруса лодки одной,
Одним и дыханьем мы полны.
 
 
Нам буря желанья слила,
Мы свиты безумными снами,
Но молча судьба между нами
Черту навсегда провела.
 
 
И в ночи беззвездного юга,
Когда так привольно- темно,
Сгорая, коснуться друг друга
Одним парусам не дано.
 

Анфилов Глеб Иосафович
(1886–1938)

Поэт. В 1913 году на конкурс имени Надсона представил своё стихотворение, которому была присуждена премия. Был приглашён на литературные четверги В. Брюсова. Его стихи выходили в литературно- поэтическом сборнике «Современник». После Октябрьской революции стихи Анфилова не публиковались, причиной чего, помимо прочего, являлась высокая требовательность поэта к своим произведениям.

Стихи о страшной глубине

 
Когда в предвечную гавань
Вой дёт усталый матрос,
Товарищи шьют ему саван
Из грубых холщёвых полос,
 
 
Потом к холодным подошвам,
Привязав рассчитанный груз,
Они говорят о прошлом
И о нём, разрешённом от уз.
 
 
И сразу замолкнут и вздрогнут,
Когда всплеснётся вода,
И труп, безжизненно согнут,
Уйдёт в волну навсегда,
 
 
К подводной неузнанной цели
Плывёт лишённый земли,
И тех что задумчиво пели,
Уже не видно вдали.
 
 
Со дна беззвучной стеною
Восходит страшный покой.
И близко чёрной струною
Повис над мешком мокой^[1].
 
 
И вот уже саван разорван,
И ткань бесследно пуста,
Лишь кверху чёрная ворвань
Пошла от рыбьего рта.
 
 
И в мягком изверженном иле
Лежат у вечных границ
Глаза, что при жизни следили
Быстроту пролетающих птиц
 

1916

Арсенева Клара Соломоновна (наст. фамилия Арсенева- Букштейн)
(1889–1972)

Поэтесса, переводчица. Одна из тех поэтесс, стихи которой по строю и тематике воплощают камерную «женскую» поэзию, выросшую из раннего творчества Ахматовой. Лирика поэтессы универсальна по форме и темам, чувства лирической героини узнаваемы и понятны. В её стихах особенно сильна не только любовная тема, но и пейзажная и городская лирика.

У моря спит забота

 
У моря спит забота
И много, много сил.
Недавно умер кто-то,
Кто голос мой любил.
Волна и сон безлюдный,
В песок ушло крыльцо.
Мне вспомнить было трудно
Знакомое лицо.
Далекий призрак горя,
И скорбь, как сон, легка.
А голос мой для моря,
Для моря и песка.
 

1911

Асеев Николай Николаевич
(1889–1963)

Поэт, переводчик, сценарист, деятель русского футуризма. Член союза «Председателей земного шара». Он смело экспериментировал в стихах, пробовал эгофутуризм, кубофутуризм, футуризм. И везде отличался великолепном владении звуком и словом и чистой русской речью, образной и метафоричной.

«Наши лиры заржавели…»

 
Наши лиры заржавели
от дымящейся крови,
разлученно державили
наши хмурые брови.
И теперь перержавленной лирою
для далеких друзей я солирую:
«Бег тех,
чей
смех,
вей,
рей,
сей
снег!
Тронь струн
винтики,
в ночь лун,
синь, теки,
в день дунь,
даль, дым,
по льду
скальды!»
Смеяв и речист,
смеист и речав,
стоит словочист
у далей плеча.
Грозясь друзьям усмешкою веселой,
кричу земли далеким новоселам:
«Смотри-ка пристально —
ветров каприз стальной:
застыли в лоске
просты полоски,
поем и пляшем
сиянье наше,
и Север ветреный,
и снег серебряный,
и груди радуг,
игру и радость!
Тронь струн
винтики,
в ночь лун,
синь, теки,
в день дунь,
даль, дым,
по льду
скальды!»
 

И последнее морю

 
Когда затмилось солнце
Я лег на серый берег
И ел скрипя зубами тоскующий песок…
Тебя запоминая
И за тебя не веря.
Что может оборваться межмирный волосок
Всползали любопытно по стенам смерти тени
И лица укрывала седая кисея…
Я ощущал земли глухое холоденье,
Но вдруг пустынный воздух – вздохнул и просиял!
Ты чувствуешь в напеве скаканье и касанье?
То были волны, волны! Возникнуть и замрут…
Я вспомнил о Тоскане, где царствовать Оксане
И вот тебе на память навеки изумруд.
 

1914

Афанасьев Леонид Николаевич
(1864–1920)

Поэт, сотрудник газеты «Новое время». В рецензиях критики называли поэта «безусловно талантливым». Мелодическая структура стиха Афанасьева, ориентированная на традиции романса и лирической песни, позволяла многим композиторам перекладывать их на музыку. Двадцать три стихотворения положены на музыку, в основном это романсы.

«Бесприютна и гола…»

 
Бесприютна и гола,
В синем море, как в пустыне,
Дремлет в плесени и тине
Одинокая скала.
 
 
Перед ней морская даль,
Где порой корабль мелькает;
И к нему скала взывает:
«О, причаль ко мне, причаль!»
 
 
Но, боясь суровых скал,
Он исчезнет торопливо…
И покроет стон призыва,
Набежав, кипучий вал!
 

Ахматова Анна Андреевна (урождённая Горенко, по первому мужу Горенко- Гумилёва)
(1889–1966)

Поэтесса Серебряного века. Одна из наиболее значимых фигур русской литературы XX века. Была номинирована на Нобелевскую премию по литературе (1965 и 1966). Тяготы жизни, испытания, щедро подкинутые судьбой, отразились на её творчестве, но, сохранив природную чувствительность, она писала очень проникновенные стихи.

Побег

О. А. Кузьминой–Караваевой

 
«Нам бы только до взморья добраться,
Дорогая моя!» – «Молчи …»
И по лестнице стали спускаться,
Задыхаясь, искали ключи.
 
 
Мимо зданий, где мы когда–то
Танцевали, пили вино,
Мимо белых колонн Сената,
Туда, где темно, темно.
 
 
«Что ты делаешь, ты, безумный!» —
«Нет, я только тебя люблю!
Этот вечер – широкий и шумный,
Будет весело кораблю!»
 
 
Горло тесно ужасом сжато,
Нас в потемках принял челнок…
Крепкий запах морского каната
Задрожавшие ноздри обжег.
 
 
«Скажи, ты знаешь наверно:
Я не сплю? Так бывает во сне…»
Только весла плескались мерно
По тяжелой невской волне.
 
 
А черное небо светало,
Нас окликнул кто–то с моста,
Я руками обеими сжала
На груди цепочку креста.
 
 
Обессиленную, на руках ты,
Словно девочку, внес меня,
Чтоб на палубе белой яхты
Встретить свет нетленного дня.
 

1914