Снежные птицы, нежные птицы

Ночь была сказочной. Настя прижалась лбом к холодному оконному стеклу и не могла никак  насмотреться. Хлопья снега, крупные, крупнее обыкновенного, и лохматые как котята кружили в воздухе, не торопясь опускаться на землю. Качались, как младенцы на материнских руках, и неспешно так подкрадывались к ветвям небольшой ёлочки, что росла прямо возле Настиного окна, к яркой кормушке, которую повесили соседские дети, к случайным прохожим и успевшим остыть машинам. Мягко укладывались они на широкие ладони мира-великана и отдыхали. Двор замело. Жёлтые фонари лупоглазо таращились на это и перемигивались, как будто обсуждая важную, самую свежую новость: завтра кончается год.

Вот и всё. Эти долгие, порой, кажется, нескончаемые дни наконец пролетели. Завтра время возьмёт отчёт заново, а там, может, и жизнь пойдет как-то иначе. Чуть легче, чуть веселей.

Настя вздохнула горько, но пока ещё не разочаровано. "Новая счастливая жизнь", – вот что она загадала в прошлый раз, когда года сменяли друг друга. А не случилось. Все было по-старому, понятно, одинаково. Без азарта, без искры. В общем, как-то хорошо, но плохо. Не так как-то…

Настя с шумом выдохнула на окно, а потом пальцем нарисовала на помутневшем от дыхания стекле неровное сердце.

– А почему оно должно быть ровным? – вслух подумала она. – Вот моя половина, а вот его. Эх… Любви хочется…

И резко стерла сердце со стекла.

Снег все качался на великаньих ладонях, укрывая землю.

  Давным-давно, когда банты на Настиной голове ну никак не хотели помещаться под шапку, а папа был молодым и красивым, они вместе шли с вечерних занятий. Тогда тоже валило хлопьями, и Настя спросила:

– Пап, а почему сегодня снег такой… Ну, не как всегда?

– Это не снег, дочь. Это снежные птицы сбрасывают оперение, чтобы завтра отпустить новое. Стать красивее, острого белого цвета, от которого режет глаза и хочется плакать.

– А зачем им такие перья? – удивлённо спросила Настя.

– Чтобы ночью, когда Дед Мороз развозит детям подарки, лететь впереди саней и освещать ему путь ярче звёзд и луны.

– А если я увижу снежную птицу, я ослепну?

– Что ты, дочка! Это добрые птицы. Каждый раз, когда рядом стоит кто-нибудь, снежные птицы немножко колдуют, и тогда человек зажмуривается. Снежная птица пролетает мимо, и всё проходит.

– А почему Дед Мороз не повесит себе фонарь? Это же проще.

– Но не волшебней. Разве это новогодняя ночь, если нет никакого волшебства, а вместо него фонарь? К тому же, снежные птицы не только освещают путь. Они несут надежду. Каждого, кого они коснутся крылом, ждут перемены.

  Папа большой выдумщик.

– Где же ты, моя снежная птица… – вздохнула Настя. И вдруг, словно решив какую-то непостижимую задачу, она отпрянула от окна, принесла с кухни стул, приставила его к подоконнику, залезла и распахнула форточку. В лицо ударило холодным и чуть сырым воздухом, запахло бензином, мокрым деревом, едва-едва хвоей, в общем, городом.  В едином порыве Настя вытянула на улицу обе руки и подставила снегу ладони. Прилетайте, ложитесь, хлопья. Падайте, падайте перья, словно ночь полна волшебства и обновления. Коснись крылом, снежная птица.

  Долго стояла Настя, ловя снег пополам с мечтами, пока совсем не замёрзла. Захлопнула форточку, слезла, посмотрела на ладони. Ничего на них не было, только вода, да привычно змеились линии, ничего не говоря  и не обещая.

Тоскливым взглядом Настя обвела квартиру. Жалась в углу куцая ёлка, пластиковая и уже довольно облезлая. Шаров на ней – от силы штук десять, и те некрасивые. Вот и весь новый год.

Насте вдруг так жалко стало себя! И зло взяло. Ну надо же, на собственный праздник сил пожалела! Вспомнила маму. Та всегда старалась раздобыть самую красивую ёлку, и непременно живую. А потом торжественно и важно открывала древний чемодан. Одна застёжка на нем была сломана, зато вторая исправно запирала на долгие месяцы настоящее чудо. Снимались сверху старые газеты,  и под ними, каждая в ватном коконе, обнаруживались ёлочные игрушки. Мама с каким-то загадочным и запредельно счастливым лицом принималась развешивать их на ветках. Деда Мороза и будильник – повыше, к самой макушке. Чуть ниже – большой колокольчик, за ним глазастую сову, какого-то нелепого, но любимого зайца, золотистый виноград… Мама любила свои игрушки, помнила каждую, знала их истории. Вечер, когда в доме наряжалась ёлка, становился чуть ли не самым сказочным в году.

  Слёзы сами собой хлынули из Настиных глаз. Нервно схватила она облезлую свою ёлку и бросила на пол. Шары соскочили, запрыгали по полу звонко и дробно, словно насмехаясь над ее отчаянием. Настя схватила их все и выбросила в мусорку. Немного подумала и вытащила ёлку из комнаты вон. Сорвав зло на ни в чём неповинном дереве, легла спать.

  Утром вскочила рано, в лихорадочном каком-то возбуждении. Вылезла из-под одеяла и как была, без тапок, прошлепала по холодному полу в ванную. Переминаясь с ноги на ногу, чтобы не замёрзнуть, наскоро умылась, оделась и побежала в торговый центр. Там ещё вчера заприметила она еловый базар.

Торговля шла не очень. Видимо, все, кто хотел живую ёлку, успели купить заранее и думали уже только о салатах. Продавцы меланхолично курили, обсуждали погоду, вглядывались в лица пробегавших мимо людей. И тут заметили Настю. Глаза у нее горели ярко, но как-то слегка безумно. Подбежав к развалу, она остановилась как вкопанная, силилась что-то сказать, да все никак. Слова прятались в горле, толпились у самого выхода, мешая друг другу. Настя подавилась ими, закашлялась.