Читать книгу: «Поцелуй с тенью», страница 6

7
Эли

Надо перестать проверять телефон, подумала я, толкая дверь комнаты отдыха.

Каждый раз, когда у меня освобождалось хотя бы пять секунд, я туда заглядывала. Вчера я установила новую систему безопасности, поставила маленькие сенсоры на все окна и камеры на дверных звонках. В наборе также имелись внутренние камеры, но черта с два я их поставлю. Не сейчас, когда через них за мной может наблюдать Безликий.

Сволочь.

Я просто не могла поверить, что он установил камеру у меня в спальне. Проникновение – это уже достаточно паршиво, но, хоть я и понимала, что не должна, вчера я уже была почти готова простить его за это. Ну правда – я сама попросила его это сделать. Но наблюдать за мной без моего согласия – это уже за гранью, и после всего, что он сделал, было бы глупо с моей стороны поверить в его пургу с «Эли, я остановился». Пусть мое странное нутро и подсказывало мне, что я могу ему доверять.

У какого сталкера отыщется такая моральная выдержка? Почему именно за эту грань он выйти не может? Может, я и плохой человек, но если бы у меня появился шанс поменяться с ним ролями и посмотреть, как мастурбирует он, я бы не остановилась. Я запустила бы руку себе в трусы и присоединилась к его веселью.

Когда я в очередной раз схватила телефон из ящика, меня ждало два извещения системы безопасности. В одном сообщении было видео с пузатым маленьким енотом, шастающим у моей задней двери. Я сохранила его у себя в картинках на память, потому что хоть я и понимала, что это дикие звери и переносчики бешенства, но каждый раз, видя эту маленькую мусорную панду, мне хотелось заобнимать ее до смерти.

Второе видео было с моим странным соседом Стивом, который бегал по нашей улице по ночам, даже зимой. Он был ультрамарафонцем и любил соревноваться в самых экстремальных уголках планеты: чем жестче условия, тем лучше, считал он. Я знала об этом мужчине чересчур много, потому что он ко всему прочему был болтлив, как черт, и однажды зажал меня в угол на одной из соседских вечеринок и без малого двадцать минут рассказывал про свой режим тренировок и про то, что ультрамарафон – это скорее про моральную стойкость, чем физическую выносливость. С тех пор я его избегала. Его настойчивость меня нервировала.

Вот и все. Всего два видео. За последние шесть часов я посмотрела уже дюжину, и все они демонстрировали проезжающие мимо моего дома машины. Мне надо было как-то настроить чувствительность камеры, а то мне весь день будет приходить спам о том, как мои соседи – любители светлого времени суток – живут свою жизнь.

Каждый раз, входя в комнату отдыха, я ожидала увидеть в телефоне Безликого во всем своем масочном великолепии, пытающегося проникнуть в мой дом, пока я на работе. Но никаких признаков не было. Тревожило то, что я не могла понять, испытываю я облегчение или разочарование. С одной стороны, незнакомец проник в мой дом и заснял меня, с другой – он воплотил мрачные фантазии, которые преследовали меня днем и ночью последние три месяца.

Самая большая причина, почему мне так хотелось поверить в то, что он не причинит мне вреда, заключалась в перспективе реализовать на практике мой кинк с масками. Как часто я мечтала устроить тест-драйв этому мускулистому телу! Я хотела, чтобы его пальцы обвились вокруг моей шеи, пока он трахает меня. Хотела смотреть, как вздуваются вены на его предплечьях, пока он крепко удерживает меня на месте. Хотела, чтобы он имел меня сзади, пока я хватаюсь руками за изголовье кровати, а он приставляет к моему горлу нож и велит не двигаться.

Черт возьми, надо перестать так возбуждаться на работе.

Мой взгляд снова сфокусировался на телефоне.

Не делай этого, сказала я себе, когда мои пальцы зависли над иконкой приложения. Сегодня была суббота, а значит – новое видео от Человека Без Лица. Он был пунктуален до абсурда, и сомневаюсь, что его слежка за мной как-то сбила его график. Пока что мне удавалось сдерживаться, но моя сила воли уже трещала по швам.

– Ты слабая, слабая женщина, – сказала я себе, открыв приложение и отыскав его профиль. Разумеется, новое видео было.

– Тебе необязательно его смотреть, – продолжала увещевать себя я. Но мой большой палец двигался по своему собственному усмотрению, и не успела я моргнуть, как через наушники полилась низкая, тягучая мелодия. Безликий вернулся на свое обыкновенное место съемок, и я вздохнула с облегчением из-за того, что больше контента из моей спальни не будет. Он лежал на своем диване в черной дорогой кофте на пуговицах с закатанными рукавами, демонстрирующими все его татуировки и жилистые, покрытые венами предплечья, на которых я была так помешана. Как и всегда, у него был нож, и он игрался с ним, глядя в потолок, пока трагический мужской голос на фоне пел о разбитом сердце.

Сцена сменилась. Теперь он сидел на кровати, прислонившись к основательному изголовью, как будто бы созданному для активной эксплуатации. Оно призывало к энергичному, атлетичному сексу, а еще в нем были врезанные отверстия, как будто предназначенные для привязывания. Теперь он был без кофты, его тело распласталось на подушках, и он отвернулся в сторону, как будто смотрел в пустоту.

Сцена снова сменилась, и этой локации я никогда раньше не видела. Он стоял перед огромным видовым окном, все еще без кофты и с поднятыми руками, опираясь на верхнюю часть рамы. Я нажала на паузу, чтобы впитать в себя этот образ. Его тело было чертовым шедевром. Привилегии красоты начинали казаться реальностью, потому что, глядя на него, мне хотелось простить все его самые страшные грехи.

Ровно до тех пор, пока я не опустила взгляд и не заметила, что к этому видео был прикреплен текст – впервые за все время. Подпись гласила: «Когда она на тебя злится».

Да ну, к черту! Надеюсь, этот говнюк говорил не обо мне!

Я снова нажала на воспроизведение, видео продлилось еще несколько секунд, а потом вернулось на начало. У меня подозрительно сузились глаза, когда я вслушалась в слова песни о сожалении и раскаянии за свои прошлые поступки. Это он так хочет извиниться? Ему нужно что-то сильно серьезнее этого!

Я пробежалась по комментариям. Люди просто с катушек слетели.

«Кто тебя так ранил???»

«Дай мне имя и адрес, и я позабочусь об этом».

«Нет. Я отказываюсь верить, что кто-то может на него злиться».

«Леди, выезжаем на рассвете».

«Я вам говорю, я бы простила этому мужчине буквально все».

– Ха, – говорю я невеселым тоном. – Сейчас ты так говоришь, но подожди, когда он убьет меня и придет за тобой.

Я подняла голову и с облегчением обнаружила, что все еще одна в комнате. Надо перестать так много разговаривать с самой собой.

Я снова опустила взгляд и прочла еще несколько комментариев, защищавших его несуществующую честь. В какой-то момент злость окончательно взяла надо мной верх, и я написала:

«Когда у нее на это есть все причины, ты хотел сказать?»

Едва я успела нажать на отправку, мой телефон завибрировал. Он уже увидел и лайкнул мой комментарий. Ох, черт. Он никогда не лайкает комментарии. Интересно, кто-то заметил?

Тут же всплыло новое уведомление: «человек. без. лица подписался на вас».

Я чуть телефон не уронила. Нет, он этого не сделал!

Телефон снова тренькнул. Кто-то – не он – ответил на мой комментарий.

«ЭМ, МЭ-ЭМ, ОН ЛАЙКНУЛ ВАШ КОММЕНТАРИЙ???»

Кто-то еще написал:

«ОМГ, ОНА ЕДИНСТВЕННАЯ, НА КОГО ОН ПОДПИСАЛСЯ».

Я отшатнулась от телефона, когда на меня начали сыпаться сообщения. Что я натворила? И что он натворил, так меня выделив?

Мой телефон начал пищать с такой скоростью, что это стало походить на вступление танцевального трека.

«Прости его, ты, монстр!»

«Какой он в реальной жизни?»

«Ты с ним встречаешься?»

«Так вот что значит на стену лезть от ревности».

«Каково это – стать самой ненавистной женщиной интернета?»

«Если ты его не хочешь, я заберу».

Я быстро вышла из приложения и отключила в нем звук в настройках. Нет. Не буду я сейчас разбираться с этим океаном дерьма. Впереди еще половина смены, а сегодня все уже складывалось достаточно паршиво. К нам в больницу одновременно поступили и жертва изнасилования, и насильник. Его поймали прямо в процессе. Когда семья женщины выяснила, что он здесь, мы потратили целую кучу времени, чтобы уговорить их не убивать его на месте.

Не то что я могу их в чем-то винить.

Хорошо, что не я была медсестрой при этой женщине, потому что, несмотря на годы обучения и этические соглашения, которые я подписала, у меня бы возник соблазн шепнуть мужу номер палаты насильника. Только мысль о тюрьме могла остановить меня, но с учетом того, что я узнала о себе за последние двадцать четыре часа, я не была уверена, что даже этого достаточно.

Может, я была похожа на Безликого больше, чем считала? То я рассуждаю, стоит ли стать сообщницей в убийстве, то решаю восстановить справедливость линчеванием, не сообщая о моем новоприобретенном сталкере полиции. Кажется, я ступила на очень темную дорожку. Возможно, настало время взять несколько недель отпуска и прочистить голову? Я даже больничных не брала уже сколько… Два года? Нет, не может быть.

Я нахмурилась, припоминая. Черт меня подери, действительно. Последний раз я пропустила смену благодаря острому пищевому отравлению после еды из локальной кулинарии, которая с тех пор успела закрыться, что неудивительно.

Два чертовых года работы медсестрой в травматологии без отпусков. Ох. Да уж, надо это исправить. Неудивительно, что у меня в голове последнее время такой хаос.

Ну, еще за это можно было благодарить Безликого. Может, он наблюдал за мной даже сейчас, через больничные камеры безопасности? Наверное, нет, но на всякий случай я показала средний палец одному из огоньков в углу комнаты отдыха.

Телефон просигналил о сообщении.

Я достала его, увидела незнакомый номер и одно-единственное слово:

«Грубо».

Я чуть не поперхнулась. Он взломал больничные камеры. Насколько человек должен быть хорош, чтобы это провернуть? И насколько он должен быть одержим, чтобы зайти так далеко?

И почему, ради всего святого, я из-за этого чувствую себя особенной, а не испуганной до чертиков?

Мне не стоило отвечать. Правда не стоило, но я не смогла удержаться и напечатала:

«Ты смотришь на меня прямо сейчас?»

«Мо-ожет быть», – ответил он и добавил подмигивающий эмодзи.

Я стиснула зубы, пытаясь игнорировать тот факт, что в рамках нашего общения он пока что казался скорее милым, чем стремным.

«Ты нарушаешь столько законов», – написала я в ответ.

«Ты не знаешь и половины того, что я планирую», – ответил он.

«Слушай, ты… УФ, я даже не знаю, как тебя называть!»

«Может быть, ‘бу’? – предложил он. – Ну, знаешь, из-за…»

После текста шли три эмодзи с привидениями, напоминавшими его маску.

Черт возьми, я не собиралась улыбаться! Не в этот момент, когда он за мной наблюдал. Достаточно плохо то, что он заставил меня смеяться вчера. Это все папа с его мрачным юмором, который передался мне. Желание посмеяться всегда нападало на меня в самые что ни на есть худшие моменты.

«Я не буду называть тебя ‘бу’, – написала я. – Остановлюсь на ‘говнюке’, с твоего позволения. А тебе больше совсем нечем заняться, кроме как шпионить за мной на работе?»

«Не особо, – признался он. – Бессонница на этой неделе не отпускает».

Я сморгнула, на секунду почувствовав к нему жалость, но потом пришла в себя. Он заслужил бессонницу за свое поведение.

«Я видел твой комментарий под моим видео, – добавил он. – Кажется, все остальные тоже. Ты сейчас реально популярна».

Тут он тоже прикрепил смеющийся эмодзи, видимо, чтобы спровоцировать меня.

Я открыла приложение и поморщилась. Мне ответили уже более сотни человек, и все они жаждали крови.

«Я виню в этом тебя», – заявила ему я.

«Ты сама оставила комментарий, Эли».

«О нет. Ты не повесишь это на меня. Я приняла дурацкое решение, оставив его, но только из-за твоего вмешательства его заметили. Ты прекрасно знал, что случится, если ты его лайкнешь и подпишешься на меня».

«Я не сожалею о том, что публично заявил на тебя свои права».

Заявил на меня права?

О господи. Нет, вагина, не надо так содрогаться. Черт возьми. И вы, яичники, – нет!

Понимая, что за мной все еще наблюдают, я не пошевелила ни одним мускулом, с трудом поборов импульс застенчиво опустить глаза. Его заявление подействовало удивительно успокаивающим образом. Теперь существовал цифровой след, связывавший меня с ним, так что даже если он все-таки убьет меня, найдутся сотни тысяч свидетелей, которые укажут на него и заявят: «Это сделал ее парень». Фактически он никогда не был моим парнем, но они-то этого не знают. По всем внешним признакам он только что засвидетельствовал, что так и есть.

Может, таким способом он пытался показать, что не представляет угрозы?

Я покачала головой. Нет. Нет, это меня не смягчит. Он снимал меня. Он наблюдал за мной даже сейчас. Он мог соврать о том, что видел в ту ночь. Черт возьми, он мог меня записывать! Может быть, на порносайте злобных бывших уже висит видео, как я трахаю себя вибратором.

Я не знала этого человека и была бы идиоткой, поверив ему.

«Я все равно тебя не прощаю», – написала я.

«Я пока тебя и не прошу», – ответил он. Это значит, что попросит позже?

Я подняла голову и посмотрела в камеру, и мысли в моей голове бурлили, как яростный прилив. Мне надо было прекратить это. Сказать ему испариться в пространстве. Но почему я не могла заставить себя это сделать? Неужели какая-то свихнувшаяся часть меня этим наслаждалась?

Наверное, внутренняя пытка отразилась у меня на лице, потому что он написал:

«Просто скажи мне прекратить, Эли, и так и будет».

Мои пальцы зависли над экраном. Мне надо было это сделать. Это здоровое решение. Правильное решение. Конечно, фантазия о том, как мужчина вламывается ко мне в дом и трахает меня, – очень соблазнительна, но это всего лишь фантазия. Реальная жизнь давно продемонстрировала мне, что подобное безумие приводит к единственному логическому завершению – я буду либо покалечена, либо убита.

Мне удалось напечатать букву «С», прежде чем у меня запиликал пейджер. Я посмотрела на сообщение, и все мысли о Безликом мгновенно улетучились из моей головы.

Все скорые были забиты пациентами с пулевыми ранениями. В ночном клубе произошла массовая стрельба.

Я бросила телефон в шкафчик, захлопнула его и выбежала в холл.

Бринли вывалилась из дверей туалета, когда я проходила мимо, и мы чуть не столкнулись. Я замедлила шаг, чтобы удержать ее, и мы вместе поспешили к стоянке скорой помощи.

– Слева! – закричала Таня, пробегая мимо нас.

– Черт, она быстрая, – выдохнула Бринли, пока мы как оголтелые неслись за ней.

– Она королева кардио, – сказала я. – Пробегает три марафона в год.

– Насколько все будет плохо? – спросила Бринли.

Я быстро глянула на нее.

– Правду?

Она кивнула.

– Хуже не бывает.

■ ■ ■

Через двадцать часов я выползла из больницы. Почти весь коллектив медсестер вызвали внеурочно, чтобы помочь с последствиями стрельбы, а многие коллеги появились даже до того, как мы нашли их номера. Когда происходит трагедия, мы знаем, куда приходить.

Мы приняли только часть жертв. Остальных развезли по остальным неотложкам и травматологиям по всему городу. Шесть человек погибли, еще шестнадцать подстрелены, а еще двадцать получили травмы во время давки у выхода из бара.

Как сообщил один из полицейских, собиравших свидетельские показания, стрелка устранила героическая барменша. Она выскочила из-за барной стойки вскоре после того, как он открыл стрельбу, ударила его бейсбольной битой и продолжала бить, пока его голова не стала похожа на расквашенную тыкву.

Она спасла много жизней, но у нас по-прежнему оставались трое человек, которые могли скончаться от полученных травм. К сожалению, это даже не самая страшная массовая стрельба, которую я видела. В прошлом году мужчина пришел на работу к своей бывшей жене, убил восемь человек и ранил еще жуткое количество, прежде чем снайпер спецназа его обезвредил.

Мне удалось поспать час или два в перерывах между беготней из одной палаты в другую, но этим нельзя было нивелировать тот факт, что я бодрствовала практически сорок часов. Именно поэтому я оставляю Фреду так много корма и воды. Мой ветеринар постоянно повторяет, что нельзя оставлять ему бесконечное количество еды, а то он растолстеет. Но по мне, так пусть лучше Фред станет немножко попухлее, чем будет голодать каждый раз, когда я вот так задерживаюсь на работе.

Я поднялась на лифте на третий этаж, на парковку, плотно укутавшись в свое тяжелое зимнее пальто, но когда открыла дверь, мне в лицо ударил порыв ледяного арктического ветра. Я оглянулась по сторонам и остановилась. Снова шел снег – он валил большими, толстыми хлопьями, которые уносил ветер. Отлично. Надеюсь, на дорогах все не очень плохо.

У меня возник соблазн развернуться и пойти спать в одну из специальных комнат, выделенных под долгие смены, но скорее всего, если я так сделаю, у меня снова будет только пара часов, прежде чем кто-нибудь найдет меня и попросит помочь. Говорить нет в таких ситуациях было для меня проблематично, а я достаточно хорошо себя знала и понимала: чтобы не подставить себя же, лучше поехать домой, пусть придется вызвать такси или службу перевозок.

Надо было только забрать несколько вещей из машины, а потом можно вернуться и вызвать «Убер». Было глупо думать, что я сейчас смогу сесть за руль. Всем только того и не хватало, чтобы я заснула за рулем и спровоцировала очередную аварию.

Я оторвалась от вида снега и потащилась в угол стоянки, где оставила машину.

Когда я дошла до нее, она оказалась заведенной.

Я остановилась в нескольких метрах, с недоумением уставившись на нее. У меня не было бесконтактного зажигания, которое могло бы это объяснить. Может, я так устала, что у меня уже галлюцинации?

Я оглянулась в поисках человека, которого можно было бы спросить, видит ли он то же, что и я. Но никого поблизости не оказалось. Сейчас было три утра, и на этом уровне стояли только машины сотрудников. Все мои коллеги крепко обосновались в больнице и пытались спасать жизни.

Я несколько раз быстро моргнула. Нет. Не галлюцинация. Моя чертова машина была заведена. Я не могла оставить ее такой – ключи были в сумке, – так какого хрена тут происходит?

Мой вялый мозг наконец-то начал просыпаться. Это что, его рук дело?

Я достала из сумочки баллончик и пошла параллельно машине, оглядываясь по сторонам на тот случай, если кто-то нападет из засады. Стоянка была ярко освещена, и я не заметила ни души, но лучше не рисковать. Я продолжала держать палец на кнопке распыления, пока в моем поле зрения не оказалось водительское место. И кто-то на нем сидел. Кто-то огромный. В капюшоне, который закрывал лицо.

Нет. Не может, мать твою, быть.

Ни с того ни с сего он повернулся, и я отпрыгнула, врезавшись в соседнюю машину. Из моего окна на меня глядел Безликий.

Что же, теперь я полностью проснулась. И была совсем не в настроении валять дурака. Какая наглость с его стороны исполнять такие номера после целых ночи, дня и ночи, как у меня!

Он поднял руку и помахал мне, потом показал пальцем, чтобы я подождала, опустил его и посмотрел вниз. У меня в сумке запищал телефон. Я не сводила с него глаз, пока рылась в поисках источника звука.

Мне понадобилось довольно долгое время, чтобы прочесть сообщение, потому что я то опускала глаза на текст, то снова быстро поднимала их, изучая обстановку. Я не верила, что где-то неподалеку у него нет сообщника, который ждет, пока я отвлекусь, чтобы они могли застать меня врасплох.

«Я подумал, что могу довезти тебя домой. Погода дерьмовая, а ты, наверное, без сил. Тебе сейчас небезопасно самой садиться за руль».

Я метнула в него глазами молнии, а потом согнула палец, показывая, чтобы он опустил стекло.

Он снова отвернулся и стал печатать.

«Не прыскай в меня баллончиком».

– Ты не в том положении, чтобы мне приказывать, – крикнула я ему. Он едва-едва приоткрыл стекло, чтобы лучше меня слышать. – В этой больнице сейчас двадцать копов, и большинство из них я знаю по именам. Один звонок – и ты в жопе.

Он снова начал печатать в телефоне.

– Серьезно? Ты не будешь со мной разговаривать?

Он покачал головой и продолжил.

Я должна настолько хорошо его знать, чтобы суметь распознать голос, раз он идет на такие крайние меры. Кто он? Один из тех копов, которыми я ему только что угрожала? Я смогла вспомнить только двоих с такой комплекцией, но это бы объясняло, как он так легко меня нашел, ведь он мог воспользоваться специальным полицейским оборудованием.

«Я просто тебя подвезу. Я видел, через что ты прошла и что ты еле стояла на ногах, когда собирала свои вещи, так что я решил приехать».

Я устало взялась за переносицу и на секунду задумалась, не стоит ли мне позвать на помощь.

– С чего ты так решил?

«Ты не сказала мне остановиться, Эли».

Я в бессилии опустила руки и уставилась на него.

– Потому что меня отвлекла чертова трагедия!

«Тогда скажи сейчас», – написал он, обернулся и взглянул на меня своими высасывающими душу черными дырами.

Я открыла рот, но не произнесла ни звука.

Скажи это, Эли, приказала я себе. Скажи это, черт возьми! Просто скажи ему на хрен остановиться, как сделал бы здоровый, рациональный человек, которым ты была до того, как его видео заполонили твою ленту.

Я пыталась выдавить из себя слова, но чувствовала, будто задыхаюсь. Черт. Я просто не могла. И что это обо мне говорило? Что это значило? Неужели мне правда нравилось?

Это от усталости, попыталась сказать себе я, но ложь не удалась. Уродливая правда заключалась в том, что в последние несколько дней я чувствовала себя более живой, чем за последние несколько лет. Понятно, что половину этого времени я пребывала в ужасе, но я находилась в таком положении, что ужас был предпочтительнее бесчувственности. До того как он проник в мой дом, я жила в мире серости и шла по жизни, словно робот. Работа, зал, дом и по кругу. Краткие проблески чувств, изредка прорывавшиеся сквозь этот мутный туман, крутились вокруг этого человека и его видео.

Я взглянула на него, и мой взгляд начал рассеянно блуждать по его маске, и хотя он смотрел на меня из-за неподвижного пластикового фасада, я готова была поклясться, что уголки его губ как будто слегка приподнялись в легком намеке на ухмылку.

Я навела баллончик в щелочку над стеклом.

– Если я настолько отупела, что не в состоянии сказать этого сейчас, это еще не значит, что я сяду в машину к человеку, который вломился в мой дом и снимал меня без разрешения.

Я надеялась, что камеры на стоянке все это записывали и он не отыскал способ как-то прервать съемку или заменить одну запись другой. Если бы кто-то сейчас напрыгнул на меня и повалил на землю, это было бы единственное визуальное свидетельство того, что случилось с моей тупой задницей.

Он опять что-то печатал, и меня уже выводил из себя такой способ общения.

Просто говори! – хотела закричать я.

Телефон тренькнул, и я снова начала совершать эти пируэты глазами, которые скакали вверх-вниз последние пять минут.

«Посмотри на пассажирское сиденье. Вся власть будет в твоих руках».

– Если кто-то там поджидает, чтобы накинуться на меня, я убью вас обоих, – предупредила я. – Не испытываю особого дружелюбия к мужчинам по ночам.

Он кивнул, как будто ничего иного не ожидал, и жестами показал мне поторопиться.

Я стиснула зубы и с опаской обошла бампер, чтобы посмотреть на машину с другой стороны. Он, должно быть, почувствовал мое нежелание подходить слишком близко, поэтому согнулся и сам открыл пассажирскую дверь. Мой пистолет и жуткого вида нож лежали рядом на сиденье. Он откинулся назад, показал на них, а потом на меня.

Еще один морозный порыв ветра с воем ворвался на стоянку, и я задрожала всем телом. Хоть я и была в толстом пальто, но мои форменные брюки были тоненькие, и у меня настолько не работала голова, когда я выползала из больницы, что я забыла надеть перчатки.

Я шагнула к открытой двери, навстречу льющемуся оттуда теплу, но продолжала ждать ножа за пазухой. Он даже не шевельнулся, чтобы кинуться на меня, только еще немного откинулся назад и поднял обе руки в перчатках, чтобы показать, что безоружен. Я бросилась вперед и схватила пистолет, а потом отскочила и быстро проверила, по-прежнему ли он заряжен. Он был заряжен.

Он приятной тяжестью лежал в моей руке, как гарантия безопасности. Насколько я могла видеть, у него не было никакого оружия, да и с такого близкого расстояния я могла легко пристрелить его, прежде чем он бы его достал. Власть действительно была в моих руках, и было очень приятно впервые за все время иметь перед ним преимущество.

В этой части спектакля я должна была приказать ему выйти из машины и вызвать копов, но я снова начинала валиться с ног, потому что адреналин падал, и мои зубы стучали от холода. Мне не хотелось вызывать «Убер», а потом придумывать, как добираться до больницы на следующую смену. И копов я тоже вызывать не хотела. Никакого рационального объяснения моему упорному нежеланию к ним обращаться не было – я работала с ними каждый день и знала, что они всегда готовы прикрыть товарищу спину, – но при этом что-то меня останавливало.

Наверное, дело было в том, что я в силу профессии встречала очень много плохих людей – убийц, насильников, бандитов, грабителей, педофилов, да всех на свете. Мое чутье пестовалось годами, и у меня развилось чуть ли не шестое чувство, помогавшее распознавать опасность. И сейчас все эти инстинкты молчали. Только разум призывал позвонить в полицию. Что еще немаловажно, он понравился Фреду. Фреду никто не нравился. Он шипел, убегал или прятался. Это было его классическое поведение со всеми, кто только ни приходил. Тот факт, что он по-настоящему играл с Безликим, до сих пор взрывал мне мозг.

Чутье подсказывало мне сесть в машину и смотреть, что будет дальше. Не то чтобы я оказалась беззащитной, сев на пассажирское сиденье. У меня был нож и пистолет, и я могла наставить их на него, пока он ведет машину. Стоило ему сделать одно неверное движение или попытаться напасть на меня, и – бум! Будучи медсестрой, я знала, куда целиться, чтобы нанести максимальный ущерб.

И да поможет мне бог, мне было любопытно. На каком-то уровне мне было интересно, что из всего этого выйдет. Несмотря на потенциально катастрофические последствия. Несмотря на то, что ни один рациональный человек бы так не поступил.

Ладно. Я не была рациональна. Пришло время признать этот факт. Когда-то, год или два назад, я самозабвенно сражалась с тьмой, а теперь ныряла ласточкой в самый темный омут. Я была озабоченной, переутомленной женщиной, которую больше интересовали сексуальные фетиши, чем безопасность и комфорт.

Это принятие вызвало во мне странные чувства. Теперь, когда я перестала бороться с собой, я оглянулась на последние несколько дней и увидела то, что пыталась игнорировать: мне этого хотелось. Всю мою взрослую жизнь мне было чертовски одиноко. Мужчины, с которыми я знакомилась в приложениях для знакомств, как будто не возражали, если я откровенно забивала на них или забывала писать неделями напролет. Они просто переключались на кого-то другого, как Тайлер.

Я всю свою жизнь посвятила заботе о других. Теперь я хотела, чтобы кто-нибудь позаботился обо мне. Я хотела, чтобы кто-то мечтал обо мне. Нет, нуждался во мне. Мне хотелось настолько одержимого мной мужчину, чтобы он взламывал камеры и наблюдал за мной, пока не может уснуть. Хотелось, чтобы он следил за тем, где я нахожусь, и заказывал мне домашнюю систему безопасности, чтобы никто другой не мог проникнуть в мой дом. Чтобы он угрожал убить любого, кто меня обидит.

Мне не нужен был мужчина с серой моралью. Я хотела кого-то с черной, как ночь, душой. Того, кто спалит ради меня весь мир и не будет знать покоя, пока этого не сделает.

Безликий опустил руки и поманил меня в машину.

Я втянула живительный морозный воздух, села внутрь и захлопнула дверь, скрепляя печатью свою судьбу.