Очень страшная история. Ненаучная фантастика

© Наталья Аннеева, 2022

ISBN 978-5-4498-4857-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Гость издалека

Глава первая

Вечерело, когда к воротам старой, но высокой, крепкой, рубленной из корабельной сосны избы кузнеца Ивана Никитича подошел пожилой, запыленный и усталый путник. Внешность незнакомца с первого взгляда бросалась в глаза: высокий, широкоплечий, горбоносый, с седой бородой и мохнатыми бровями, из-под которых так и сверкали маленькие медвежьи глазки, он производил впечатление недюжинной силы, хотя был довольно худ. За плечами его была котомка. На широком наборном поясе висел большой охотничий нож и какие-то блестящие металлические и костяные предметы. Обут он был в добрые кожаные сапоги, какие обыкновенно носят охотники. Уверенно взявшись за кованное кольцо ворот, человек постучал. На стук отворилось окно избы и оттуда высунулась чуть не до половины миловидная, русоволосая молоденькая девушка. С любопытством глядя на пришельца, она спросила, что ему угодно.

На хмуром лице гостя мелькнула мимолетная улыбка. Он взглянул на девушку своими черными, пронзительными глазами и тут же отвел взгляд:

– Здесь ли живет Иван, сын Никитич? Видеть его мы желаем!

– Здесь! – ответила девушка. – Батюшка скоро придут. Проходите в горницу! Собака привязана.

– Я собак не боюсь, – заявил гость, – это они меня боятся.

С этими словами он отворил ворота и вошел под навес крытого двора. Было слышно, как громко залаяла собака, но тут же заскулила, прячась в будку и гремя цепью.

Девушка с удивлением прислушалась. Серко, громадный пес-волкодав, до сей поры никого не пугался.

Она отскочила от окна, выбежала в сени и, сбежав по лестнице, встретила гостя на крыльце.

– Возьми-ко, неси в дом! – приказал он ей, подавая свою котомку. – Держи, не тяжелая!

Девушка кивнула и, пропустив гостя вперед, поднялась за ним в избу. Котомка в самом деле была не тяжела. Она примостила ее на сундук и пригласила гостя в передний угол. Он мельком глянул на иконы в серебристых окладах, нахмурился и сел к столу, забыв перекреститься и снять запыленный картуз. Девушка удивилась в душе, но, промолчав, поставила перед ним большую кружку с пенящимся квасом и хотела выйти.

– Постой, милая! Ты ведь Дарья, я чай? На мать похожа! Жива ли она?

– Дарья я, Дашутка… А матушка лет пять как померла. Мы с тятей живем.

– Померла! Жаль, жаль! Хотел я ее увидеть, да вот не пришлось, – помолчав, сказал гость, сокрушенно качая головой. – Кроме тебя да тятьки, кто ж еще-то есть?

– Сестра моя, Аннушка. Она двумя годами младше будет. Братец был, Никитка, да помер прошлой весной, от лихоманки…

– Здоров ли отец-от?

– Слава Богу, здоров!

В это время за окном раздались шаги и голоса, низкий, сердитый – мужской, и звонкий, смеющийся – девчоночий.

Дарья выглянула в окно. Она несказанно обрадовалась, что отец с Аннушкой вернулись, уж как-то очень не по себе было ей наедине с незнакомцем. Он вроде и не смотрел на нее, но она все равно ощущала на себе взгляд его пронзительных, черных и блестящих глаз.

– А ты пойди-ка, милая, с сестрой на ключ, принеси мне водицы холодной испить. Уж больно приморился я, по жаре идучи. Глядишь, и парнишку моего там встретишь. Он отстал чуть. Увидишь, так приведи его сюда.

– Как же мы его узнаем?

– Узнаете, милая! Сразу узнаете. У вас здесь такие не водятся! – с этими словами гость отвернулся и уставил глаза в пол, словно боялся обеспокоить своим сверкающим взглядом входящего хозяина.

Дарья поклонилась и опрометью выскочила в сени.

Скатившись по лестнице, она чуть не налетела на отца, отворявшего дверь.

– Дарья! Куда ты летишь, словно угорелая? – удивленно спросил Иван Никитич, высокий, благообразный мужик лет пятидесяти с лишком. – Иль стряслось что?

– Гость у нас, тятя, – прошептала девушка, – водички попросил с ключа принести.

– Что за гость такой? – удивился отец. – Ну, да ладно, сам разберусь. Что ж, беги на ключ!

Дарья выскочила во двор, взяла ведро с лавки у загона и вышла на улицу. На лавочке у ворот она увидела сестру. Та лузгала семечки, бросала их воробьям и, смеясь, с интересом глядела, как птицы дерутся из-за них.

– Анюта, айда со мной на ключ, – позвала Дарья. – Я тебе дорогой расскажу что-то…

– О чем? Женихи к тебе опять свататься приезжали, а ты их на порог не пустила?

– У тебя только женихи на уме, глупая! Никак не дождешься!

– Да-а-а! Из-за тебя мне век в девках вековать! Тебе все не тот, да не этот! Так и помрешь монашкой, и я с тобой вместе! – полусмеясь, полусерьезно возразила сестра. – Тятя меня не выдаст, пока ты в девках сидеть будешь!

Она нехотя встала и потянулась. Высокого роста, худенькая и стройная, она казалась хрупкой рядом со статной, сильной сестрой. Тем не менее, девушки были похожи. Обе были голубоглазы и русоволосы, но если старшая уже оформилась в настоящую красавицу, то младшая была еще почти подростком. Густые волосы Дарьи были аккуратно заплетены в толстую косу, большие, с поволокой, глаза глядели ласково и спокойно, черты лица были правильными и приятными. Аннушка, с ее пышными, растрепавшимися на ветру волосами, маленьким, с горбинкой, носиком, яркими губами и русалочьими – прозрачными, огромными глазами только еще обещала стать красивой, но в ней чувствовались просыпающаяся прелесть и природная способность очаровывать.

Сестра невольно залюбовалась ею, но тотчас сердито прикрикнула:

– Поправь волосы, растрепа! Разлохматилась, как баба Яга!

И, наклонившись к ее уху, зашептала что-то.

Глаза Анюты загорелись. Она сделала попытку поправить что-то в своей прическе, но тут же бросила и, схватив сестру за руку, потянула ее в сторону небольшой березовой рощи за огородами, туда, где бил из земли прозрачный ледяной ключ.

Между тем их отец поднялся по лестнице и вошел в избу. Гость встал с лавки, с опозданием, но все-таки стягивая картуз с головы. Несколько секунд они стояли, вглядываясь друг в друга. Наконец Иван Никитич признал гостя и шагнул к нему, широко распахнув руки:

– Петр! Неужто ты? Жив! А мы ведь поминки по тебе справили! Марья одна не верила, что тебя убили, все до последних дней ждала! Где ж ты был столько лет? Почему домой не возвращался? – взволнованно заговорил он.

Старики поцеловались, сели на лавку и долго смотрели друг на друга.

– Да был все там же, где и воевал. На Балканах. Ранили тяжело, думали, не выживу. Войска наши ушли, а я выжил да и остался. Так уж получилось. …А ты не больно изменился, Иван! Только сивый стал, да вон морщины у глаз! Как вы жили тут?

– Да как? По-разному. Пять лет назад схоронил я Марьюшку, потом сынка схоронил. Теперь с девками живем. Старшей уж замуж пора, да все привередничает. А младшая – та причудницей растет, то с деревьями говорит, то песни поет…

Иван Никитич усмехнулся. Чувствовалось, что младшая  – его любимица.

– Сестрица Марья в детстве такая же была, – скупо улыбнулся гость и замолчал. Похоже, о себе ему говорить не хотелось.

– Ты один пришел?

– С приемышем. Девиц твоих послал его встретить. Хороший парень…

– Да что ж я сижу! – поднялся хозяин. – Ты, чай, голодный? Сейчас есть будем!

Он неуклюже засуетился, накрывая на стол. Гость сидел неподвижно, уставясь в пол сумрачным взглядом из-под косматых седых бровей. Прошло сколько-то времени. В сенях послышались девичьи голоса. Иван Никитич, хозяйничающий у печи, повернулся к двери. В небольшом зеркале, висящем на стене, ему было хорошо видно отражение гостя. Дверь скрипнула, приоткрываясь. Гость на миг поднял голову, и хозяин вздрогнул: из глубины стекла на него глянуло страшное лицо мертвеца. В приоткрытом рту блеснули длинные железные зубы…

Иван Никитич замер на мгновенье, потом, стараясь не подать вида, двинулся к столу с миской в руках. Горячие щи обжигали ему пальцы, руки предательски подрагивали. Гость потянулся помочь. Никитич пристально вгляделся в него. Лицо у того было как лицо, не шибко красивое, старое, но ничего особенного…

– Поблазнилось! – подумал кузнец.

Дверь между тем распахнулась, вошли Дарья с Аннушкой и высокий темноволосый парень. Девицы поклонились гостю и, засмущавшись, юркнули в свою горенку. Парень остался стоять у дверей, словно не решаясь подойти ближе.

– Проходи, будь гостем, – сказал наконец Иван Никитич, немного придя в себя после страшного видения. Молодой человек поклонился и подошел к столу.

– А лоб что не крестишь? – спросил хозяин, хмурясь. – Уж не турок ли ты?

Действительно, гость был прав, говоря Дарье о своем спутнике, что здесь «такие» не водятся. Черноволосый и чернобровый, парень не очень-то был похож на человека славянских кровей. Правильные черты его лица были еще по-юношески мягки. Глаза, большие, затененные длинными ресницами, смотрели вдумчиво и серьезно. Длинные брови слегка приподнимались к вискам. Он был, несомненно, красив, но красота его для здешних мест казалась диковатой и необычной.

– Не пугай моего парнишку! – сказал Петр. – Он робок и не привычен к людям. Мы с ним на хуторе жили. Девчонки твои, вишь, как его засмущали! Он черногорец, православный. Они там все такие чернявые.

А ты, Марко, поздоровайся с хозяином! – обратился он к юноше.

Тот прижал правую руку к сердцу и низко поклонился.

– Королевич Марко! – фыркнула проскользнувшая в горницу Аннушка и исподтишка показала парню язык. Тот покосился на нее. Чуть заметная насмешливая улыбка скользнула по его губам. За сестрой вошла разрумянившаяся Дарья. Марко взглянул на нее и потупился, как красна девица. Дарья, сменив отца у печи, принялась быстро накрывать на стол. Все уселись и принялись за еду.

***

После ужина гостей устроили ночевать на сеновале. Сестры, убрав со стола, скрылись в своей горенке. Иван Никитич улегся на полатях и вскоре уснул. На небе зажглись звезды. Стоял конец августа, дни стали уже коротки, а ночи становились темней и длиннее. Когда взошла луна, в доме и в деревне все затихло.

Неожиданно среди ночи залаял, а потом страшно завыл пес. Очевидно, его тревожили чужие запахи, которые принесли с собой гости. Хозяин проснулся от этого воя и, взяв палку, вышел во двор.

– Молчать, Серко! Я тебя! – сердито проворчал он, стукнув палкой по собачьей будке. Его удивило, что пес не выскочил к нему.

– Заболел ты, что ли? – спросил Никитич. – Спи, спи! Все в порядке!

Он слышал, как пес застучал хвостом по стенкам своей конуры и заскулил. Постояв немного, Никитич вернулся в сени и медленно, стараясь не шуметь, стал подниматься по лестнице.

Неожиданно в темноте мелькнуло что-то белое. Смутный, слабо светящийся человеческий силуэт показался со стороны узкого коридора, ведущего в длинный, идущий вдоль всей избы, чулан.

– Дашутка, Анна? – окликнул Никитич сердито. – Вы чего не спите? Чего по ночам ползаете?

Но то были не дочери. Ночная тьма как-то внезапно рассеялась. Стало сумеречно, словно в солнечный день, когда закрытое со всех сторон помещение освещается тонкими лучами, проникающими снаружи через незаметные щели, и в этом сумраке Иван Никитич вдруг отчетливо увидел свою покойную жену. Он вздрогнул и изумленно остановился… Сердце его сильно ударило в ребра и вдруг замерло, а затем забилось часто и неровно… Холодный пот выступил на лбу…

– Марьюшка! – прошептал он. – Это ты, милая… Марьюшка!

Жена молчала. Она смотрела на него своими светлыми, так знакомыми ему добрыми глазами. Потом губы ее зашевелились, словно она что-то пыталась сказать, но слов не было… Тогда она заплакала… Лицо ее жалобно исказилось, по щекам потекли слезы… Она подняла руку в предостерегающем жесте, и… видение пропало.

Иван Никитич долго вглядывался в темноту, надеясь увидеть хотя бы проблеск света, но напрасно. Внезапно в его памяти всплыло слышанное когда-то поверье, что призрак не заговорит, пока его не попросят об этом, и он с досадой хлопнул себя по лбу…

Его нельзя было назвать суеверным, но неожиданное явление призрака покойной жены, ужасное отражение, мельком виденное им в зеркале настроили его на тревожный лад. Предчувствие чего-то недоброго и страшного зашевелилось в его душе… Хмурясь, он вошел в избу и тихонько отворил дверь в горенку к дочерям. Они спокойно спали на своей широкой кровати. В лунном свете белел узорчатый подзор, украшенные кружевами подушки, – покойная Марьюшка была рукодельницей. Он прикрыл дверь, сел на лавку и просидел так до утра. Когда стало светать, спустился во двор, прошелся по нему, заглянул на сеновал и оторопел: вчерашних гостей на месте не было…

Глава вторая

Рассвет занимался за дальним лесом, когда Андрейка, внук старого Нилыча, проснулся от утреннего холода и вылез из-под шубы, которой накрыл его ночью заботливый дед. Костер, слаженный по таежному, горел всю ночь, но к утру почти погас. Кони, которых пригнали с вечера в ночное, паслись рядом с большим Зориным логом. Недалеко, над речкой, вился легкий туман. Деда нигде не было. Андрейка огляделся, пересчитал коней, – пятнадцать были на месте. Шестнадцатый, Гнедко, баламут и хитрюга, опять куда-то удрал.

Андрейка подобрал кнут и, приметив дедов след на росистой траве, побрел по нему к логу, позевывая и потягиваясь.

Он дошел почти до края лога, когда почувствовал, что кроме него и коней, здесь есть еще кто-то. Это был не дед, не баламут Гнедко, – нет, тот, кто смотрел на него, невидимый, из-за кустов и высокой травы, был огромным, страшным и зловещим. От него веяло холодом и смертельной тоской. Парнишка понял это внезапно и сразу, и волосы зашевелились у него на голове.

– Деда! – позвал он дрогнувшим голосом. – Дед!

Никто не отозвался, но за ближним кустом раздался чуть слышный шорох. Андрейка повернулся туда, ожидая, что дед появится на его зов, но старик не выходил.

Мальчишка немного подождал и пошел к кустам на краю лога, неслышно ступая по примятой траве. Мысль, что со стариком могло случиться что-то недоброе, придала ему храбрости. Шорох повторился, когда он дошел до кустов и стал спускаться в лог, но он уже не останавливался. Неожиданно трава расступилась, и Андрейка в ужасе замер. Перед ним на вытоптанном пятачке лежал на боку Гнедко, вытянув вперед длинную тонкую шею. Голова его была мучительно запрокинута, в открытых мертвых глазах застыл ужас… За ним в траве виднелась кучка какого-то тряпья, из него торчали старенькие сапоги деда.

Мальчишка подбежал к старику. Тот был мертв. Руки его были прижаты к шее, словно он пытался остановить кровь, еще вытекающую из разорванной артерии. Андрейка упал на траву и заплакал в голос, мучительно кашляя и задыхаясь.

***

Когда Иван Никитич вернулся во двор и подошел к воротам, оказалось, что они заперты на засов. Он отодвинул его и выглянул на улицу. Она была пуста, даже бабы еще не выгоняли коров. Никитич закрыл ворота, повернулся, чтобы идти в дом и увидел, что пропавшие гости, Марко и Петр, не торопясь, спускаются с сеновала. В будке заворчала собака. Присутствие хозяина, похоже, придало псу храбрости. Когда Марко поравнялся с будкой, пес неожиданно выскочил и с рычаньем кинулся на него. Парень остановился и, словно защищаясь, протянул к нему руку. Собака как-то вмиг притихла и, припадая к земле, замахала хвостом. Марко нагнулся, гладя пса по голове.

– Хороший пес! – сказал он. – Будем друзьями!

Собака покорно лизала его руки.

– Ну, его все зверье слушается. Дело обычное, – усмехнулся Петр, подходя и здороваясь с хозяином.

– Как спалось дорогим гостям? – поинтересовался Иван Никитич у шурина, стараясь придать своему голосу радушие. Но, похоже, от Петра не укрылось, что хозяин встревожен и раздражен.

– Спали как убитые, – ответил тот, – не прогневайся, хотим сегодня на родительскую заимку идти. Тянет в родные места. Цела ли там изба?

– Изба цела, да уж много лет никто в ней не живет. Я кой-чего поправлял там время от времени. Печь добрая. Скотину дам кой-какую. Когда отец ваш помер, все нам с Марьюшкой перешло, как наследникам, но я тебя не обижу.

– Я знаю, ты мужик правильный, – улыбнулся Петр.

В избе послышались девичьи голоса. Дарья возилась у печи. Аннушка вышла доить корову. Марко взялся помогать Дарье с дровами. Старики поднялись в горницу. Вдруг с улицы донесся шум, женские крики и плачь. Иван Никитич поспешно вышел и нескоро вернулся.

– Что там стряслось? – спросил Петр, с каким-то странным интересом глядя на него своими сумрачными медвежьими глазами.

– Несчастье у соседей! – ответил хозяин. – Похоже, волки старика и лошадь загрызли в ночном. Мальчонка прибежал без памяти, перепуганный весь. Насилу бабы его водой отпоили. Совсем не в себе малец. Говорит, что чудище какое-то видел Ну, да у страха глаза велики. Но с чего бы волкам среди лета на человека нападать? Никогда такого не бывало!

– Чудеса и не такие бывают, – сказал гость и осклабился так, что Ивану Никитичу снова поблазнилось, что в его приоткрытом рту сверкнули вдруг длинные нечеловеческие зубы. Однако Никитич только сердито тряхнул головой, отгоняя морок.

После завтрака гости с Иваном Никитичем собрались ехать на заимку. Хозяин запряг в телегу крепкого вороного конька, положил изрядно съестных припасов, чтоб хватило Петру с Марко на первое время, пока обживутся. Мужики уселись на телегу, Марко предпочел идти пешком. Когда телега скрылась за околицей, Аннушка незаметно выскользнула из избы. Дарья, хватившись ее, напрасно гадала, куда скрылась несносная девка. Не найдя ее ни в избе, ни на усадьбе, она пошла к соседям.

Погибшего Нилыча уже привезли домой. Он лежал на столе, бледный и благообразный. Монашка в черном читала над ним, в головах покойника горели восковые свечи. Мужчин в доме не было. Невестка Нилыча, пожилая черноглазая баба, сидела на лавке. При виде Дарьи она неприязненно уставилась на нее. В горнице было еще несколько старых женщин. Они тоже неодобрительно покосились на девушку.

– Не надо ли чем помочь вам, тетка Марина? – спросила Дарья. – Вы скажите только.

– Сами управимся! – сухо проговорила хозяйка. – Вам-то наше горе – не горе. Рады, небось?

Дарья удивленно посмотрела на нее:

– А чего ж нам радоваться, тетка Марина? Мы вам не враги какие…

Одна из женщин незаметно тронула Марину за рукав. Та замолчала и отвернулась. Дарья постояла, слушая чтение монашки, перекрестилась на иконы и вышла.

– Ишь, крестится, ведьмаково отродье! – прошептала Марина. – Всем известно, что дед колдуном был!

– Не греши, Маринка! – одернула ее монашка. – Дарья – девка добрая. На богомолье к нам часто ходит. Она за дедов грех не ответчица.

– Зато младшая – еще та ведьма будет! Вся в материну родню! У, злыдня растет!

Марина даже сплюнула со злости.

– Ты злишься, а не дед ли ваш, покойничек, – сказала другая старуха, – поспособствовал, чтобы Петра, Марьи покойной брата, в рекруты взяли вместо твоего мужика? Если по-правде, не его ведь жребий был в солдаты идти. Откупил Нилыч своего сына, все это знают.

– Чего теперь старое поминать? Уж боле двадцати пяти годов минуло… А кто это к ним вчерась припожаловал, не знаете? Надо было у девки спросить…

Соседки сами терялись в догадках.

Монашка шикнула на разговорившихся баб и продолжила чтение.

***

Аннушка стояла под черемухой, ростущей на границе с соседским огородом. Рядом на траве сидел бледный, осунувшийся Андрюшка. Он убежал из избы, когда привезли деда, так страшно было ему взглянуть на старика. Теперь он немного отошел. Анна осторожно расспрашивала его о том, что случилось в ночном. Ее голос звучал мягко, успокаивающе.

– Ты расскажи, что видел, – говорила она. – Расскажешь – и легче станет. Волков ты, что ли, не видал? За речкой они зимой каждую ночь воют. Что ж ты так испугался?

– То не просто волки были. Там был еще кто-то… Было темно, и оно смотрело на меня, я это чувствовал.

– А кто там мог еще быть? Ты слышал что?

– Слышал, что-то шуршало, но я ничего не видел. И мне было страшно! Так страшно, что волосы шевелились…

– Чего ж ты боялся? Что оно схватит тебя?

– Не знаю… Я чувствовал, что там притаилось что-то огромное! Больше, чем самый крупный волк. От него пахло…

– Чем? Зверем?

– Чего ты пристала? Зверем? Смертью пахло от него! Оно деда убило и Гнедка, а я спал и ничего не слышал! Я деду не помог!

Мальчишка снова заплакал, шмыгая носом. Аннушка обняла его и прижала к себе.

– Ты не смог бы помочь, даже если бы не спал, потому, что это чудище было слишком огромным. Оно не тронуло тебя, ты ему был не нужен. Наверно, эта тварь, кто бы она не была, уже насытилась, – медленно проговорила она. – Ты не вини себя. Видно, деду вашему так на роду было написано.

– Отец взял ружье и пошел с мужиками искать ее. Собак тоже взяли…

– Ну, вот и не реви. Они найдут ее и застрелят.

– И пусть всех волков перестреляют, – не жалко!

– А, вот ты где! – раздался голос неслышно подошедшей Дарьи. – Обыскалась тебя! Иди в дом, у нас дел полно, а ты тут прохлаждаешься!

Пойдем с нами! – обратилась она к мальчишке. – Я тебе вкусненького дам, вчера дядька Петр принес на гостинцы.

– Я домой пойду, – ответил тот, вставая и вытирая слезы. – Нечего мне у вас делать!

Дарья и Аннушка вернулись в избу. На душе у них было тревожно, как если бы тень приближающейся грозы надвигалась, неся мрак и ожидание неотвратимой опасности.