Снежный король. Сны об Александре Блоке

© Любовь Сушко, 2023

ISBN 978-5-4490-6042-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Его глаза – бездонные озера, Покинутые царские чертоги. Отмечен тайной вечного позора. Он никогда не говорит о боге, Его уста – пурпуровая рана…

Н. ГУМИЛЕВ

Вступление

РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

Размышляя о поэтах, художниках, актерах, музыкантах – людях, которых мы называем публичными, мы вольно или невольно создаем мифы и тайны, связанные с их личностями. И порою такие красивые истории о них возникают, что и жизнь похожа скорее на увлекательный и прекрасный роман.

Один из самых ярких и неповторимых мифов появился в самом начале ХХ века, и связан он, конечно, с именем А. А. Блока. Хотя он ничего никогда не делал для этого специально, не раздувал скандалов, но все в его судьбе совпадало так, что не могло не появиться этой уникальной истории о жизни и судьбе поэта.

Родился он в профессорском доме, где в тот день был сам Ф. М. Достоевский, а на руки ребенка приняла прабабушка, которая знала в юности и А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя и сама была писательницей.

Усадьба их была рядом с усадьбою знаменитого химика профессора Д. Менделеева, и с младшей дочерью его поэт был знаком и дружен с детства – она и станет женой его. А появился он на свет именно в начале века, который позднее назовут серебряным, сравнивая с золотым – пушкинским. Без этой эпохи у нас никогда не было бы самого яркого и восхитительного поэта, но и сама эпоха была бы совсем другой. Его родственником был уникальный мыслитель, профессор философии В. Соловьёв, который во многом и определил уникальное мировоззрение поэта, в котором главное – теория о Вечной женственности и философия любви. Все это не зависело от самого поэта, и влиять на время и окружающих его людей поэт не мог. Но, как и все гениальные поэты, он был пророком, то, наверное, в этих случайностях и было все предопределено.

Тетушка его, большую часть жизнь, бывшая рядом с ним, была наделена литературными талантами и стала его биографом, благодаря ей сохранились уникальные воспоминания о нем, которых мы могли никогда не узнать.

Практически в то же время творил и второй русский гений, тесно с ним связанный – художник Врубель. Он видел его работы, слышал его и не мог не отразить в собственных творениях всю его силу и мощь. И, наконец, то всеобщее внимание к поэзии, литературе, которое царила в столичном мире в это время, без него все его творения канули бы в вечности, что и случилось с другими, не менее даровитыми поэтами, у которых не совпало все, что так помогало А. Блоку.

№№№№№

А прекрасные дамы и влюбленные девицы его окружавшие, разве не они вдохновляли его, становились неизменно его музами. И издатели, которые гонялись за ним и ждали каждой строчки, которую он написал, чтобы тут же их опубликовать. И их жадно читали все любители поэзии, они моментально становились важнейшими событиями, как только появлялись. И для него это реальность, обыденность, может быть немного утомительная. Но никогда не знал он, что такое отторжение или гробовое молчание, неприятие, нежелание публиковать.

Но было, конечно, и то, что напрямую от него зависело. Очень точно об этом написал замечательный биограф и беллетрист Б. Зайцев, его современник: «Куда бы ни зашел Блок и что бы не наделал, как бы жизнь свою не прожигал, не туманил, иногда не грязнил, в нем было то очарование, которое влекло к нему и женские и мужские сердца. Эта печать называется избранничеством».

Именно это и объясняет почему, принадлежа лишь второй волне символистов среди десятка очень ярких неповторимых поэтов, он без особых

усилий стал первым, раз и навсегда. Очарование, – это то, что было в меньшей мере или вообще отсутствовало у других, возможно не менее талантливых поэтов.

Он выбирал для своих романов пленительных актрис (Н. Н. Волохова, В. Щёголева, Л. Дельмас), которые были в то время широко известны и умножали его собственную славу, а еще они все время менялись и потому не надоедали ему. Они легко и просто входили в его прекрасные творения. Оба героя – он и она – неизменно оставались людьми публичными и узнаваемыми, но театральная жизнь коротка и, благодаря ему они становились бессмертными, и чтобы не происходило в личной жизни потом (неизбежен был разрыв), они продолжали обожать его. Он создавал в реальности тот вечный образ Дон Жуана, который любил не конкретную женщину, а саму любовь, и потому никогда не терпел поражения.

№№№№№№

«Власть этого человека была безгранична», – писала жена известного историка Валентина Щеголева, которой он посвятил знаменитое «Черный ворон в сумраке снежном».

А язвительная и очень умная Н. Берберова, которая в воспоминаниях своих не щадила никого из своих знаменитых современников, когда ее спросили о Блоке, о том, каким он был, просияла, словно увидела его снова и произнесла: «Великолепным».

Вот в этом и заключается главная его тайна. Как удалось ему примирить обманутую жену со своими возлюбленными и поклонницами, заставить безответно влюбленную первую поэтессу А. Ахматову до конца его дней оставаться рядом, а гордого и отважного Н. Гумилёва признаться в воспоминаниях «Все мои женщины любили Александра Блока».

Что же делал он, ничего не делая для этого? Стихи свои читал тихим голосом, без выражения, ничего не объяснял, не давал интервью, ни с кем не вступал в спор, чаще всего был молчалив и замкнут. Вроде бы все приметы того, чтобы уйти в тень, оставаться незаметным. Как при этом на протяжении всей пусть и короткой жизни, но оставаться первым? Непонятно.

И только после революции 1917 года дикие муки и ранняя смерть без видимой причины – последний штрих творимой легенды.

«Блок не хочет жить, и смерть придет к нему» – отметил кто- то из современников, столкнувшись с ним и поразившись переменам, которые с ним произошли. Жуткая трагедия и стала последним штрихом мифа о нем.

№№№№№№

Кто- то из современников бросил: «Ему то что, он ушел в самом начале и ничего не пережил». А через две недели после его гибели по приговору суда был расстрелян вечный его соперник Н. Гумилёв. Он так много делал для собственного мифа: и в Африку несколько раз отправлялся, женился на Анне Ахматовой, добившись ее расположения, воевал и дважды был награжден орденом Святого Георгия, создал свое направление в поэзии, писал великолепные стихи. Он был бесстрашным офицером – все возможное и невозможное предпринял, собственным расстрелом командовал, но вспоминаем мы его только после А. Блока или говоря о нем.

Наверное, он доказал одну очень простую истину, что бы мы не делали и как бы не напрягались, если удача и случай не на нашей стороне, то не удастся добиться многого. И не стоит особенно стремиться к тому, что не дано осуществить

А А. Блок был, есть и будет нашей самой большой тайной. Слава при жизни, невероятная красота и обаяние, всеобщая любовь и невероятная удача на протяжении 40 лет жизни, и столетия после смерти служили ему везде и во всем.

Трагедия Пушкина и Гумилева, кошмар, на который обрек себя Лермонтов, отстраненность от мира Тютчева, страшная гибель и не признанность О. Мандельштама, страдания Ахматовой и Пастернака в годы сталинского режима, изгнание Мережковского и В. Набокова – все эти беды обошли его стороной.

Избранники приходят в мир очень редко. Может быть, только однажды появился у нас тот, кого назвали АЛЕКСАНДР БЛОК

ПРОЛОГ

Прозвенел звонок на урок. Он появился высокий и поразительный, в длинном пальто, суперсовременный юноша выпускного класса. Девчонки готовы были потерять сознание, все одновременно. Я заметила, что ни одна из них почти не дышала.

Накануне подруга попросила провести в ее классе полдюжины уроков по поэзии серебряного века.

– Конечно, это будет Блок, – прибавила она.

Конечно, это будет Блок. Знакомые ли классы, или те, кого ты видишь впервые, неважно, он всегда завораживает, очаровывая и рассказчика и слушателей. И в этом не было никакой моей заслуги. Это все он. Один он. И яростные скептики, и новоявленные нигилисты неизменно смолкают.

И в первый раз за много лет, увидев его, я испугалась. Как я смогу рассказать ему о БЛОКЕ, если он сам – живое воплощение поэта. Он так же высок и прекрасен, уже привык подчинять и очаровывать всех, кто стоит у него на пути. Он уже знает цену и власти и страсти, и любви, и собственной неотразимости. Но может быть, именно ему я и должна была рассказать сегодня об Александре Блоке, о яркой и мгновенно сгоревшей звезде, о вспышке молнии, вот уже столетие освещавшей наш серый и мрачный мир.

И все, кто столкнулся с ним, по-прежнему влюблены в него самозабвенно.

Мальчик уселся за последнюю парту, мимоходом взглянув в окно, что-то спросил у своего соседа, наверное, обо мне и замолчал, не скрывая любопытства. В тот миг я и начала свой рассказ для двух десятков детей и для него одного.

Я знала, что он подойдет ко мне после урока, хотя бы для того, чтобы покрасоваться самому, задать каверзный вопрос, подчеркнуть, что при столь яркой внешности, он еще и умен, и не стоит заблуждаться на этот счет.

Но я ошиблась на этот раз, по крайней мере, наполовину. Он и на самом деле подошел, но не для того, чтобы о себе поведать и произвести впечатление – у него не было комплексов. Он мягко улыбнулся и спросил:

– Вас можно подвести до дома?

Он на самом деле умеет удивлять. Откуда у 11-классника машина?

– Вы не узнали меня? – рассмеялся он, и назвал гимназию, в которой я работала все эти годы.

– Мой сосед здесь учится, и он рассказал другу своему, что урок будет вести какая-то другая учительница, и я понял, что это вы, когда он сказала, какого поэта они проходят.

– Ты хорошо сохранился, я была уверенна, что ты их ровесник, но если бы ты сидел в одном из четырех классах, я бы запомнила тебя.

– А я и не сидел, – признался он, – я тогда в седьмом учился, а потом отца перевели в другой город. Только раз я слышал из соседнего кабинета ваш урок о Блоке, нам потом повезло меньше в другой школе.

И он рассмеялся, мы садились в удобную японскую машину, обрадованную по высшему классу. Мне до слез было жаль, что мы не совпали с Сашей во времени тогда. И, выпустив тех детей, я ушла из гимназии и занялась какой-то бредовой работой в Информационном центре, и терпела эту скукотищу и идиотизм, только для того, чтобы в относительном спокойствии написать свои первые романы – творчество требует жертв, да еще каких. Наверное, я упустила что- то большее, хотя нет ничего вдохновеннее и прекраснее творчества.

Но в тот день я пообещала ему, что напишу роман об Александре Блоке, раз мне не удалось рассказать ему об этом на уроке. И я не могла не исполнить этого обещания. А потом будет еще повествование о Николае Гумилеве и Михаиле Булгакове. Я напишу их для самых удивительных и поразительных, с кем мы так и не встретились на уроках литературы.

Часть 1 До света

Глава 1 Закат алел

Закат алел. Сходились тени на набережной Невы. Люди спешили укрыться от этого холода и нудного дождя в теплых домах своих.

Шумный вечер в доме историка и мистика Дмитрия Сергеевича Мережковского был в полном разгаре. Здесь собирались творцы, отмеченные знаком гениальности – других он к себе не приглашал никогда. И разговор в последнее время был только об одном – о начале нового столетия, которое все они ждали с волнением и трепетом. Говорили все вместе, перебивая друг друга. А вех будет ХХ, две одинаковые римские цифры они воспринимали с мистическим трепетом – они не могли принести ничего хорошего. А им добрую половину жизни придется провести там – и лучшие годы зрелости, когда наступит пора подводить итоги, придутся на новый век. Кто там будет, какие грандиозные события еще ждут их впереди? Сколько твердили об этом древние пророки, и все-таки хотелось что-то понять и узнать самим.

Все поджидали знаменитого писателя. Говорили о нем с восторгом, невольно подбирали самые изысканные эпитеты. Хотя никогда не бывало пророка в своем отечестве, особенно в России, но этот случай, может быть исключением. Их поражала сама мысль о том, что они его современники, они могут не только читать его книги, но и видеть, и слышать его.

В атмосфере витали обрывки каких-то разговоров, переходящих в споры, цитаты из самых знаменитых книг всех времен и народов. Ожидание длилось вечность. Говорили о неведомом Пианисте, настоящем Демоне, которого многим из них доводилось слышать и видеть. Занесло его к ним откуда-то из Германии, он был молодым профессором философии, но когда этот человек садился к роялю и начинал играть, женщины лишались чувств и падали замертво к его ногами, ни одной из них не удавалось спастись от его чар, так прекрасен он был, так божественна была его музыка.

– Божественна? Вы говорите о Демоне, – напомнил рассказчику тот, кто стоял рядом с ним. Но тот, в запале неистовом, не обратил на него никакого внимания.

Говорили и другие много и подробно. И все-таки они ждали встречи со знаменитым писателем и никому неведомым пианистом, чья личность была овеяна странными тайнами. Он спрашивали себя, кто поразит их умы и души больше – тот или другой.

Сам профессор, прохаживаясь среди своих гостей, прислушиваясь то к одним, то к другим разговором, только усмехался. Ему всегда были интересны и забавны такие ситуации. Как люди, и люди яркие и образованные способны восхищаться сомнительными чужими талантами, не обращая внимания на свои собственные дарования. Им необходимы кумиры, потому что не хочется прилагать усилий для того, чтобы что-то грандиозное создать самому, представить миру свое творение и стать его неотъемлемой частью. И только немногие, самые мужественные и отважные могут не только соучаствовать, но и творить, не только восторгаться, но и давать повод для восторгов.

Бесспорно, профессору был интересен знаменитый писатель, но он и сам, если был не на равных с ним, то и не в толпе поклонников оставался. Его исторические романы – это удивительные панорамы самых разных эпох. Он смел надеяться на то, что они будут интересны и тем, кто появится в мире и в середине, и в конце того самого ХХ века, о котором сейчас говорят взахлеб.

– Пророк? НО может быть, и не нужно никаких пророков, если век будет таким страшным, как они говорят, то лучше ничего не знать о грядущем. А просто жить. Получать радости от этого дня, и не особенно задумываться о том, что с ними со всеми может случиться в дальнейшем.

№№№№

Писатель появился первым. Торопливо, как-то боком вошел в комнату. Растерянно кивал тем, кто со всех сторон его радостно приветствовал. Он был как обычно, не здоров, угрюм и несчастен. Он знал, что его святая обязанность – появиться здесь. Они ждали его, интересовались им, с каким-то непонятным интересом читали все, что выходило из-под его пера.

Да ему и самому важно было приобщиться к реальности. Но он не умел очаровательно всем улыбаться, говорить комплементы, а потому и не мог забыть огромного барина, считавшегося лучшим из русских писателей, и так презрительно всегда его встречавшего. Даже не его самого, а его произведения, упоминания его имени. Они старались нигде не появляться вместе, но мир слишком тесен, и порой избежать друг друга, было крайне сложно. И все-таки, словно две звезды они кружились на разных орбитах, хотя и были рядом, в одном мире, в одном городе, но старались не соприкасаться, вопреки всему.

Здесь не было русского барина. Хозяин дома совсем не походил на того, о ком вспомнил угрюмый гений. И все-таки и здесь он чувствовал себя угрюмым черным вороном, в стае каких-то диковинных птиц, а потому все время смущался, зная, что кто-то из них, приблизившись к нему, наверняка испытал разочарование при первой встрече с ним. И он ничего не мог сделать, чтобы исправить не особенно приятное впечатление – не мог и не хотел ничего менять, потому что великая роскошь – оставаться собой при любых обстоятельствах.

Он не мог стать иным – прекрасным, высоким, обаятельным Демоном, про появлении которого все они, и мужчины и женщины должны были замереть от восторга, а не от недоумения. Навсегда запомнить его таким прекрасным, и не забывать больше никогда. Он знал, что вызывал скорее их жалость, чем восторг. И это приводило его в еще большее уныние, лишало покоя окончательно. Кто-то наверняка думал, что этот человек самозванец. Он не мог написать таких книг. Да и кто же он такой – князь Мышкин, Иван Карамазов или Родион Раскольников. Но уж точно не Алеша и не Дмитрий, и не хотел даже ими быть. И надеялся, что никогда не станет Свидригайловым или Ставрогиным. И это не по его части.

Но ему пришлось прервать свои размышления, в зал шагнул то человек, каким он мог представить себя только в самых дерзких мечтаниях, каким ему больше всего хотелось быть. Пианист, гость из туманной романтической Германии, с глазами голубоватыми озерами, с тонкими и прекрасными пальцами, излучающий странное сияние, он предстал перед ними, едва кивнув окружавшим его, бросив на ходу пару слов хозяину, он направился к роялю, словно для него сюда и принесенному.

При первых нотах музыки разговоры смолкли сами собой. Никто не произнес ни единого звука. И только музыка, странно-тревожная музыка, заполнила зал. И люди перестали существовать – они оставались только ее частью, все обратилось в слух и трепет.

Глава 2 И знаменитый писатель

И знаменитый писатель оборвал разговор, повернувшись туда, откуда раздавались звуки музыки. Он смотрел, не отрываясь на поразившего его взор пришельца. Кто он? Человек, или создание, проникшее в этот мир из иного измерения, чтобы смущать и соблазнять их. Но это не имело значения.

Никто не смог бы поспорить с тем, что он гениален. Он должен сотрясти, а может и перевернуть их странный мир.

– Он так похож на Байрона, – то ли отвечая на чей-то вопрос, то ли беседуя сам с собой, произнес писатель. И все потом передавали друг другу эти его слова.

Они запомнят эту фразу, чтобы включить в свои воспоминания, которые напишет по-своему каждый, потому что они все обладали писательским талантом, и ждали его именно для того, чтобы запечатлеть сначала в своей памяти, а потом и на белых листах бумаги.

Он подумал и о другом, но не стал вслух произносить имя создания, на которое он был похож еще больше, боясь вызвать его из небытия и оживить. Тень его и без того все чаще появлялась где-то рядом. И страшно становилось от той тревоги, которая витала в воздухе.

Но в душе его оставалось странное волнение. Он вообще в последнее время слишком много думал о бесе, и его главный роман был о том же самом, о бесовщине, царившей в умах и сердцах людей. От нее никуда не деться, не спрятаться.

Но он уже слышал ропот восторга, когда музыка стала стихать. Его стал различать и Пианист, до сих пор ничего не видевший и не слышавший вокруг, погруженный в собственное творение. Но он застыл на месте, и теперь напоминал великолепную скульптуру. Он словно хотел позволить им всем любоваться собой, а может, позировал невидимому мастеру.

№№№№№№

Этот человек и на самом деле рано убедился в том, что он гений. Но что-то страшное и разрушительное с самого начала, может с рождения, поселилось в его душе. Он точно знал, что никогда не будет похожим на них, не станет жить обыденной жизнью, любить одну женщину, какой бы прекрасной она не казалась, возиться со своими детьми и собаками, что-то делать в своем доме, да и дома, в том значении, которое ему принято придавать у него никогда не будет.

Он был уверен, что пришел в мир совсем для иного. И жаль, что они все не понимали, не сознавали этого. Иностранец, немец, на короткий срок какими-то неведомыми ветрами занесенный в Россию, он был здесь временно и не стремился к тому, чтобы кто-то одобрял и любил его.

И все-таки, в минуты одиночества дождливыми вечерами, ему очень не хватало заботы, домашнего уюта и тепла, потому он и соглашался иногда оказаться на подобных вечерах. И хотя это было не совсем то, о чем мечталось, но у него всегда было не совсем то, что он хотел получить, с этим как-то приходилось мириться.

В тот самый вечер его впервые заметил и профессор, оказавшийся почти случайно в литературном салоне. Иногда ему хотелось узнать, что творится в литературной среде, да и где еще встретишься с гением. И хотя он любил барина, ставшего всемирно известным русским писателем, но и здесь было нечто дорогое и близкое для него.

Они встречались и прежде в университете, но он был рассеян, и не знал даже, что профессор философии такой великолепный музыкант – это было что-то новое для него. Тогда, в миг первой встречи, он ему не понравился вовсе, вызвал в душе странную тревогу. Но он, как ректор, старался сгладить отношения, возникавшие между ним и коллегами, не обращал внимания, на вспышки гнева, дерзкие слова и выпады этого человека. А за музыку, за минуты наслаждения, подаренные им нынче, он готов был многое ему простить.

Но в те минуты Старик и представить себе не мог, какую злую шутку сыграет с ними судьба, когда одна из его дочерей, самая любимая, обратит внимание на этого человека. Да что там внимание. С первого мгновения, подобно Пушкинской Татьяне она воскликнет: «Это он». И как долго им всем еще придется бороться с заклятием волхва, с проклятыми этими чарами, как много страданий принесет он им. Иногда они будут казаться ему неодолимыми. Сколько слез будет из-за него пролито в старинном доме ректора. Но пока он только осмелился подарить ему восхитительную музыку.

Большое искусство требует больших жертв. И он, подобно Агамемнону, вынужден будет положить на алтарь, принести ему в жертву собственную дочь.

И хорошо, что пока еще старый профессор не имеет об этом никакого представления. Еще какое-то время се в доме и душе его будет относительно спокойно. А потом… Профессор потеряет покой, Пианист подарит этому миру Первого поэта серебряного века, какие неожиданные повороты обретает порой жизнь.

И музыка, все еще звучит в этом мире великолепная, неповторимая музыка, и замерли слушатели, и каждый из них думает о своем.

№№№№№№

Пианист решил по-своему отблагодарить хлебосольного профессора – он увел его любимую дочь в неизвестность. Но она и сама была таким прелестным созданием, хотя и слишком юна, конечно. Но всем понятно, что молодость такой недостаток, который быстро проходит.

Она ничего не знала о жизни, и очаровать ее такому Демону, владевшему музыкой и разговаривавшему с богами (или с их противниками) не составляло никакого труда. Он смог подчинить ее в один миг, и она уже не понимала, что чувствует и что творит, а хотела только одного – быть с ним. И этот чужак, о котором она ничего не знала, и вчера еще понятия не имела, должен был стать самым близким созданием, сделаться своим. Так не бывает? Но так случилось с ними на этот раз.

И все бы могло быть даже славно, если бы не его дурной характер, жестокость и мертвенная хватка. Он ничего не слышал, ничего не понимал, и знать ничего не хотел.

А ее родственники, они не пустили его в свой круг, куда он так стремился попасть. Профессор и Пианист остался для них чужаком навсегда, даже в счастливые минуты свой женитьбы и покорения юного создания. У него никогда не хватало терпения и такта, чтобы доказать им, что он такой же, как они, только гений, что он один из них, и еще сможет их удивить. А когда не замечают добрых дел, такой нервный и неуравновешенный Демон вольно или невольно начинает творить зло, у него просто не остается выбора.

Возможно, в глубине души, в вечном своем одиночестве и неприкаянности он мечтал о такой семье, но мечте этой никогда не суждено было осуществиться. Он просто не был создан для чего-то подобного.

№№№№№

И только гениальный писатель, равный ему по таланту, знал и понимал, почему так настороженно смотрит на Пианиста русский профессор. До него доходили слухи обо всех его дурных наклонностях и пороках, и он видел, что этот немецкий гений, так напоминавший ему Демона, хочет прорваться в профессорский дом. Он подивился такому союзу. И не уставал себя спрашивать о том, как могли бы ужиться тиран и жертва, хищник и трепетная лань даже самый короткий срок рядом. И понятно ему было, что не бывать этому никогда.

Но не верил писатель и в то, что Профессор отдаст свою дочь такому созданию. Что это за деликатность такая, разве он посмеет ее погубить. Но куда деться от любви, от дикой страсти, поселившейся в душе юной девицы. Нет, она становится страшной болезнью. И никто не сможет от нее излечиться, только утолив ее можно жить дальше, если выживешь, конечно, вообще.

Она обречена, а он этим воспользуется непременно. То, что нереально для остальных, для него – сущий пустяк.