Исчезнувшие в Кадыкчане

 
То, что начертано рукою Провидения,
Уж недоступно впредь для изменения
Ни доводам ума, ни знаниям богослова,
И никаким слезам не смыть судьбы решения.
 

Омар Хайям

© И. Воронин, 2023

Пролог

Что будет дальше, мне неизвестно, но то, что с нами тогда произошло, осталось со мной навсегда. Чувства, которые я испытываю каждую ночь, перед тем как лечь спать, не передать словами. Это и сном-то не назовешь. Я уже и забыла, когда в последний раз могла спокойно заснуть. Мне кажется, что я вообще не сплю. Если бы я знала, чем обернется та поездка, ни за что не села бы в машину Олега и никуда бы не поехала. В моей голове, словно кадры из кинофильма, всплывают события тех дней, которые я запомнила навсегда…

Мой чай снова остыл. За окном метет. Мне кажется, что ОН придет за мной… Не хочу думать об этом и отвлекаюсь, глядя в окно. Зима всегда преображает мой поселок, делая его чистым, обновленным и даже немного таинственным. Я очень люблю смотреть, как падает снег. Белые хлопья с неба медленно опускаются на верхушки деревьев, словно природа делает нам подарок. Мы настолько привыкли к этому, что относимся как к должному, не придавая значения чарующей красоте. Как не обращаем внимания на восход и закат, которые случаются ежедневно. Ну так ведь снегопад и метель для моих родных мест привычное дело.

Кажется, сегодня опять не уснуть. Поэтому я наливаю себе немного настойки и добавляю в чай как лекарство от бессонницы. Это поможет, но привыкать к такому способу лечения не стоит, дабы совсем себя не потерять. В последнее время мне все тяжелее сосредоточиться… Возможно, все, что произошло со мной, – это не катастрофа, некоторым людям приходилось переживать ситуации и потяжелее. Я-то, во всяком случае, жива. Потеряй я руку, или ногу, или даже глаз, я бы привыкла, научившись физически и морально восполнять потерю. Но тот декабрь забрал у меня кое-что поважнее – мою волю и веру в лучшее. Со мной осталось лишь одно горячее желание – забыть обо всем навсегда. Гнетущее ощущение, что и дома больше не чувствуешь себя в безопасности, разъедает меня изнутри…

С улицы доносятся голоса. С тревогой всматриваюсь в силуэты людей, приближающихся к дому, узнаю в одном из них своего соседа. Допиваю чай и собираюсь спать. Уже поздно. Завожу будильник на 08:00 и ложусь в постель. Теперь я никогда не выключаю свет полностью, он мешает, но по-другому не получается. Я знаю, ОН следит за всеми нами и, быть может, сейчас – именно за мной. В этой жизни или следующей, но в покое ОН никого из нас не оставит…

Не могу простить себе, что проигнорировала знак, поданный в тот день судьбой. Когда я была маленькая, бабушка-шаманка говорила мне: «Слушай свое сердце и читай подсказки, которые подает тебе Вселенная». До совершеннолетия я не обращала внимания на предчувствия и вещие сны, полагая их суеверием. Как и многие в нашем прагматичном мире, я думала, что это бесполезная трата времени. И даже если какие-то ожидания или сны сбывались, считала это обычным совпадением. А ведь случалось так, что от некоторых своих видений я просыпалась в холодном поту. Однако глупое, упрямое, свойственное юности неприятие всего, что связано с повериями предков, оказывалось сильнее ночных кошмаров… Мрачные сны казались мне сказками, придуманными лишь для того, чтобы оправдать наивную веру в потусторонние силы.

Но это я сейчас такая умная. Даром, что в роду у меня пять поколений знахарок и провидиц по женской линии. Обрати я внимание на свои сны и предчувствия в то время, возможно, мне удалось бы спасти всех нас. Теперь вряд ли что-либо можно изменить, мы никогда не будем прежними. Наша детская непосредственность навсегда осталась там…

Если бы мы не свернули с дороги…

Часть первая. Шестеро

Глава первая

Когда живешь в относительно большом поселке, затерянном среди невысоких сопок, может, и красивых два раза в год, но уж точно унылых все остальное время, поневоле тянет куда-нибудь за горизонт. Казалось бы, ну какая разница, где кататься на лыжах, если вокруг сплошной снег? Но разница есть. Одно дело – перед своими красоваться, другое – там, где толпы ярко одетых людей, где звучит легкая ритмичная музыка и слышен радостный смех. Где можно показать, что ты тоже кое-что умеешь. Вдруг какой-нибудь городской парень обратит внимание. Симпатичный. Свои-то, поселковые, давно все надоели. С детского сада общаемся. Да нет. Они ничего ребята. Потусить можно. А дальше что? Выйти замуж, например за Олега, нарожать детей. И все! Жизнь, считай, кончена. А ведь ничего еще не видела. Дальше Якутска не выбиралась. Поэтому, когда Олег предложил поехать в Магадан кататься на Снегорке, Маша согласилась, не раздумывая.

Собирались недолго. Ребята сказали, что лыжи и прочее лучше всего взять напрокат в Магадане. Погоду на трассе прогноз обещал хорошую. Сильных морозов уже не должно быть, потому и оделись по якутским меркам легко. Да и не хотелось появляться в Магадане, а тем более на Снегорке, в том, в чем обычно народ ходит зимой в Артыке. Скажут, чукчи прикатили. Магаданские и понятия не имеют о том, каково живется, когда на дворе минус сорок пять, а то и все пятьдесят. Если не ниже. Да и что они там вообще в городах понимают о жизни людей в таких поселках, как Артык? Где не то что театров, или музеев, или торговых центров, даже магазинов нету. А те, что имеются, – это, скорее, палатки, чем полноценные торговые точки. Одно-единственное кафе было, и то закрылось. А в Доме культуры только какие-то пафосные мероприятия, народные танцы да дискотеки, от которых уже скулы сводит. Поэтому, как только все договорились, так сразу и поехали. Олег за рулем (его ведь внедорожник), рядом с ним Маша, а Вася, Миша, Катька и Зина – на заднем сиденье.

Выехали затемно. Олег сказал, что часов двенадцать ехать придется. Целый день на дорогу уйдет. В лучшем случае. Далековато, конечно. Почти восемьсот километров. Ну ничего. Не пешком же идти. Придется поскучать. В телефоне полно музыки. А надоест слушать – есть Сеть, можно початиться с подружками, которые в Артыке остались и теперь люто завидуют. Правда, они больше завидуют тому, что Маша с Олегом поехала. Ну так он в поселке первый парень на деревне. У его отца палатка, заправка, шиномонтаж. Короче, завидный жених. Только не для Маши. Она со школы мечтает о другой судьбе. Мама рассказывала, когда она была беременной, шаманка предсказала, что у нее дочка родится, красивая и счастливая, потому что духи будут ее любить.

Ерунда, конечно, но Маша, а точнее Маарыйя Тумусова, даже теперь, пусть и тайком, в это верила.

Машину бросало из стороны в сторону, и только это не давало уснуть. Хотя Маша с удовольствием подремала бы, потому что в салоне было тепло, а метель так уютно постукивала твердыми крупинками в лобовое стекло, что поневоле начинало клонить в сон. Однако, как ни старался Олег объезжать занесенные снегом выбоины, все равно они попадались под колеса. Из Артыка выехали всего-то два часа назад, а девушке казалось, что едут они уже очень долго. Пейзаж за окнами был привычный и скучный. Сопки, торчащие из снега мерзлые кусты. Маша не жаловалась. Она любила родные края, хотя и мечтала уехать в большой город. В Хабаровск, Владивосток, Санкт-Петербург или куда-нибудь в Краснодарский край… А еще лучше – в Москву. Только там она станет счастливой, и предсказание шаманки сбудется полностью, потому что насчет красоты старуха уже угадала.

Девушка покосилась в зеркало заднего вида. Округлое, как молодая луна, лицо, раскосые глаза, полные, красиво очерченные губы. Еще в школе ее выбирали вести вечера и выступать перед важными гостями. Она и петь, и танцевать умеет. И национальное, и современное. Можно в какой-нибудь театральный вуз попробовать поступить. Ну или в Институт культуры. Все равно из Артыка придется уезжать. Делать там нечего. Если бы не трасса, поселок давно бы заглох. Вон в Делянкире почти не осталось жителей. Эх, если бы и правда познакомиться на Снегорке с каким-нибудь нормальным парнем из города… Глядя слипающимися глазами в снежную круговерть, Маша не замечала, что сама себе противоречит в своих желаниях. Ну так ей было всего восемнадцать лет. Возраст, когда желаний много, а возможностей их реализовать – мало.

Внедорожник тряхнуло, и Маша в очередной раз очнулась от дремы. Белесая мгла за окнами съедала день, словно это был огромный пышный торт из белого крема. Девушка ела такой однажды в кафе, в Якутске, в свой день рождения. Она только что окончила школу, и родители решили подарить ей поездку в столицу республики. В Якутске жила двоюродная сестра отца, тетя Сайнара. У нее хорошая квартира в новом микрорайоне Прометей. Единственную племянницу Сайнара Кундуловна любит. Даже предлагает поселиться у нее, если Маша, конечно, поступит в какой-нибудь институт в республиканской столице. Племянница была и рада ее приглашению, и не рада. Хорошо, конечно, иметь жилье, где можно поселиться на время учебы. Квартира у тети большая, а живут в ней всего двое, так что местечко найдется. Однако под присмотром Сайнары Кундуловны не развернешься.

Долго не гуляй, ложись не позже двенадцати, в выходные помогай с уборкой и ходи с тетей по магазинам. Какая радость от такой студенческой жизни? И ведь в общагу не сбежишь. Сайнара Кундуловна обидится. Вот еще почему Маша не хотела учиться в Якутске. Да и вообще, если уж отрываться от всего привычного, то по полной. Выбор большой. Магадан, Чита, Хабаровск… Некоторые в Китай или Японию уезжают, но Маше Туму совой не хотелось на восток, ее тянуло на запад. В географическом смысле. Из школьных уроков она знала, что северо-восток Евразии по площади значительно превосходит ее европейскую часть, но на самом деле люди здесь сосредоточены на крохотных островках более-менее цивилизованной жизни, а все остальное пространство занимает дикая природа с ее сопками, тайгой, тундрой, болотами, озерами и реками. С ее бесконечными снегами и морозами зимой и тучами комаров и гнусов летом.

Винить в этом некого. Так уж сложилось исторически. Однако Маше Тумусовой не было никакого дела до истории. Предки – далекие и близкие – сами строили свою жизнь как могли. А она свою – как сама захочет. И не здесь, а там, где города настолько большие, что почти сливаются друг с другом, где ночью почти так же светло, как днем, где не слышно воя зимнего ветра и истошного лая собак, где всегда весело и интересно. О трудностях, которые ее ожидают в большом незнакомом городе, девушка не думала. Главное – попасть туда, а уж там она сориентируется. Не глупее прочих. В аттестате ни одной тройки. Итоговый балл ЕГЭ – восемьдесят девять. В якутские или магаданские учебные заведения она с такими результатами легко поступит даже на бюджет. В Москве будет сложнее. Маша понимала это, она не дурочка.

– Что-то наша кырасаабысса^[1] призадумалась, – ехидно заметила Катька Семенова. – О чем размечталась, Маарыйя?

Катька была самой старшей в их компании. На вид ей около тридцати, хотя свой настоящий возраст она скрывает. В тусовке Машиных друзей Семенова оказалась случайно. Она уже успела побывать замужем, но овдовела в прошлом году. Ее муж замерз по пьяни, когда термометр показывал минус сорок. Обычное дело в поселке. Катька работала продавщицей в продуктовом. Высокая, рыжая, языкастая – парням такие нравятся. На лыжах она кататься не умела. Зачем ее Олег взял с собой, Маша понимала, но помалкивала. Стоит лишь намекнуть, что догадываешься, и поездка, считай, испорчена. Уж Катька сумеет сделать так, что кырасаабысса Маарыйя свету белого невзвидит. Маша не понимала, за что ее невзлюбила Семенова, может, из-за Олега? Откуда этой продавщице знать, что Тумусова только считается девушкой Олега Карпухина…

Был еще один момент. В Артыке – дружба народов. Русские, якуты и чукчи живут одной семьей. Порой – в буквальном смысле. Смешанными браками в поселке никого не удивишь, но это как-то странно сочетается с двусмысленным отношением к детям-полукровкам. Никто, само собой, никому в глаза не тычет тем, что папа у тебя, скажем, русский, а мама – якутка или наоборот. Однако кто из полукровок не ловил на себе косые взгляды и не слышал шепотки, вызванные каким-то инстинктивным неприятием самого факта их существования? Отец Маши был якутом, а мама из чукчей. Сама-то Маша считала, что взяла лучшее от обеих народностей. И ей, в общем, безразлично, кто и что о ней думает, но вот перед такими тонкими подковырками она была порою беззащитна.

– Ну что молчишь, подруга? – продолжала Семенова.

– Отстань ты от нее, – буркнул Олег, не отрывая взгляда от дороги.

– Молчу-молчу… А то еще высадишь.

– Могу и высадить, – откликнулся тот. – Баба с возу, кобыле легче.

Катька обиженно засопела, но язык все-таки попридержала. Она знала Карпухина. Тот и впрямь мог ее высадить в метель на трассе, где редко проезжают машины. Бросить, конечно, не бросит, но страху натерпеться заставит. Олег потому и нравился девчонкам, что был способен на такие поступки, но при этом никто не упрекнул бы его в жестокости. Он просто не любил людей, которые из-за своей глупости и мелочности мешают жить другим. Думал ли он в этот момент о Маше Тумусовой или приструнил Катьку просто для того, чтобы в машине не началась свара, неизвестно.

Хорошая погода, обещанная прогнозом, медленно, но верно превращалась в плохую. Пока было темно, небо оставалось ясным. Звездная изморозь покрывала бархатный купол от края до края, но когда стало светать, потянулись с северо-запада тучи, закружились в воздухе первые снежинки, вытягиваясь через дорожное полотно белыми струйками поземки.

Какими бы соображениями ни руководствовался Олег, Маше было приятно, что он за нее заступился. И теперь она принялась искоса на него поглядывать, любуясь профилем худощавого лица, не красивого, но мужественного. Реакция соперницы не замедлила последовать. Катька засопела еще громче, и эти звуки сейчас были для Маши приятнее музыки. Впрочем, они ей вскоре надоели, и девушка воткнула в свои аккуратные ушки микронаушники и сделала музыку погромче. Снежинки летели навстречу свету фар, и уже казалось, что это не внедорожник мчится сквозь метель, а плывет в облаке планктона субмарина. Из-за снегопада и без того неяркий день потускнел еще больше. По обе стороны дороги уже нельзя было разобрать ничего, кроме белых увалов в серой щетине деревьев.

Музыка гремела в ушах и поневоле навевала дрему, в которой реальность, мечты и воспоминания смешивались в какие-то совершенно бессмысленные обрывки коротких сновидений. Постепенно промежутки между дремой и пробуждением все увеличивались. Видимо, начался относительно ровный участок дороги. И как это нередко бывает, чем глубже засыпала Маарыйя, тем причудливее становились ее сны… Ей снилось, что огромный мужчина с большими крыльями подхватил ее и понес в снежную, сверкающую под солнцем даль. Вдруг стало ясно, что это не мужчина, а гигантский орел… Орлиные перья пушистым облаком окутали ее. От этого девушке было одновременно и приятно, и страшно. И вместе с тем ей слышался голос, который размеренно напевал:

 
Сделай вот что: возьми свой лук,
Две стрелы к нему припаси,
Отправляйся в другую страну,
Длинный холм в той стране найди.
 
 
На холме огромный орел
Покрывает крылами холм,
Чтоб никто в страну не вошел,
Охраняет дорогу он.
 
 
Подкрадись к холму, и стрелу
Наложи на лук, и стреляй,
Целься в голову ты ему,
Или он заклюет тебя…
 

Внедорожник тряхнуло, и Маша проснулась. Странный напев, который звучал в такт англоязычной песне, что проигрывалась в ее телефоне, все еще вертелся в голове. Девушка непонимающе огляделась, не сразу осознавая, где она находится. Сон и явь все еще мешались. Наконец, она вспомнила, что едет с Олегом и другими ребятами на Снегорку. В пути они находились уже больше пяти часов, но не одолели и половины. Пейзаж за окнами автомобиля окончательно поглотила метельная мгла, лишь по смутным очертаниям сопок можно было заметить, что дорога иногда плавно поднимается и опускается. Различить теперь, где небо, где земля, было невозможно. Словно машина с пятью пассажирами и водителем и впрямь превратилась в подводную лодку, пронзающую толщу снежного океана.

На заднем сиденье шел разговор. От нечего делать Маша стала прислушиваться.

– А там что? Есть еще? – спрашивал Вася.

– Говорят, моют потихоньку, – отвечал Миша.

– Летом подадимся?

– Можно…

– У тебя палатка цела?

– Цела, вроде.

– А лодка?

– Клеить надо.

– Клей… Там летом болото.

У девчонок были свои темы.

– Твой-то звонит? – как всегда совала нос не в свое дело Катька.

– Звонит, когда может, – отвечала Зина Вукувай, у которой не хватало смелости отбрить нахальную собеседницу. – Им не всегда можно.

– Ждать будешь? – напирала Семенова.

– Почему – буду? – удивлялась Зина. – Уже жду.

– А чё тогда с нами поехала?

– Меня Маша позвала.

– Маша или Миша?

– Я своего жду.

– Ну, жди-жди…

«Бедная Зина, – подумала Маша. – Если уж Катька привязалась к ней, то теперь не отстанет».

Зину на самом деле звали Тиныл. Как и других чукотских девушек, ее воспитывали в скромности. И хотя Зина-Тиныл была вполне современной девчонкой, но куда ей было тягаться с Семеновой? Кто воспитывал Катьку – неизвестно. В поселок ее привез муж. Семенова считается русской, хотя кто знает, какой она национальности на самом деле? В Артыке почти всех, кто с материка, русскими считают. Сначала Катька работала официанткой в кафе, а когда оно закрылось, перешла в палатку, которой владеет отец Карпухина. Там она с Олегом и познакомилась. Однако этого ей было мало. Первый раз в компании друзей Олега она появилась, когда встречали Новый год. И конечно, испортила праздник. Во-первых, стала липнуть ко всем парням, а во-вторых, распускать грязные сплетни, чтобы поссорить девчонок друг с другом.

О Зине она рассказывала, что та будто бы не моет голову, а волосы смазывает собачьим жиром. Волосы у Тиныл Вукувай длинные, черные, как вороново крыло, и блестящие. Даже Маша завидует ее волосам, что уж говорить о Катерине, у которой на голове начес из пакли, крашеный хною. О Маше Семенова болтала, что та беременна от Олега и будто бы шантажирует его этим. Здесь Катька, видимо, выдавала собственные мечты. Другим девчонкам поселка от продавщицы тоже досталось. Они даже сговорились подкараулить вечерком и устроить сплетнице темную, но так и не решились. Побоялись ее подлой и мстительной натуры. Осталось терпеть и ждать, покуда Семенова надоест Олегу. Уж он-то ее в два счета взашей выставит.

Казалось, что погода уже не может ухудшиться, но она была на этот счет другого мнения. Говорят, что у родственных чукчам эскимосов от нескольких десятков до нескольких сотен слов, обозначающих состояние снега, льда и прочих зимних явлений. Хотя как такового слова «снег» у них не существует; если эскимосам или чукчам нужно описать погодное явление, связанное с замерзшей водой, они обязательно уточнят, что речь идет о летящем снеге, или о снеге лежащем, или о падающем, или о кружащемся. Стоит жителю Севера покинуть жилище, и он сразу же понимает, что апут – это снег, лежащий на земле, кана – снег падающий, акилокок – мягко падающий, пигнарток – снежный покров, удобный для саней, пиксирпок – метель, кимуксук – поземка и так далее, и так далее, и так далее. У того, кого такая непогода застигает в пути, поневоле складывается впечатление, что все эти типы снега и еще великое множество других, коим нет названия ни в одном языке мира, обрушиваются на его бедную голову. Похожее чувство было и у шестерых друзей, пробивающихся через пургу.

Труднее всего приходилось тому, кто был за рулем. Дорога поглощала все внимание Олега. Ему казалось, что все более густеющий снег не просто захлестывает его внедорожник, а яростно царапает капот, крылья, двери и крышу, словно мраморная крошка. С самого начала Олег включил фары, но даже сейчас не мог перейти на дальний свет. Длинные, как бесконечные шпаги, лучи отражались в снежных хлопьях, словно в мириадах зеркал, и эти зайчики слепили глаза так, что уже в пятидесяти метрах ничего не было видно. Ближний свет был все же надежнее. Однако, если бы снег падал в полном безветрии, он был бы только досадной помехой. Хуже всего ветер. Олег никогда не любил его вой, даже когда сидел дома у телевизора или валялся с планшетом на диване. А здесь, на трассе, завывания ветра несли в себе нешуточную угрозу, с которой нельзя было не считаться. Словно для того, чтобы продемонстрировать свою силу, ветер вдавливал отдельные снежинки даже через резиновые уплотнители стекол.

Лишь неискушенному пассажиру, пригревшемуся в уютном нутре салона, могло показаться, что большой автомобиль несется с огромной скоростью. На самом деле зимой на колымских трассах особенно не разгонишься. Чистят их плохо, так что зимник – это даже не дорога, а некое общее направление, намеченное тяжелой снегоуборочной техникой. Чтобы путник не сбился с пути, вдоль всей трассы торчат высокие вешки. По ним же ориентируются и те водители, что заняты расчисткой дорог. Олег тоже выверял путь по этим вешкам. Потерять их из виду, сбиться с пути в набирающем силу снежном буране – это беда.

В такое время года, да еще в непогодь, рассчитывать на помощь водителя случайно проезжающего автомобиля как минимум недальновидно. И не потому, что попутная или встречная машина не остановится, если тот, кто за рулем, увидит поднятую руку или застрявшую в снегу колымагу. Все гораздо страшнее. Другого автомобиля на заметенной трассе может попросту не оказаться. Олег старался не думать об этом. Зачем кликать беду? Пока все было нормально. Бак он заправил под завязку, да и в багажнике имелись запасные канистры. В отцовском шиномонтаже внедорожнику Карпухина-младшего сделали профилактику, так что «лошадка» не должна была подвести. Нужно быть только предельно внимательным и не поддаваться унынию. Они были в дороге уже больше пяти часов. По-хорошему, надо бы остановиться и отдохнуть, но Олегу казалось, что стоит ему затормозить – и буран подхватит тяжелый автомобиль, унесет в сгущающуюся мглу, словно снежинку. Ведь всякий, кто живет на Дальнем Востоке, с самого рождения знает, что у снежной бури есть собственная холодная и темная душа, злая воля и неисчерпаемая мощь. И не приведи духи обратить ее против себя неосторожным словом или помышлением.