Верона. Часть III

Глава первая

Вера

Вспышки стробоскопа слепят глаза и вызывают дезориентацию в пространстве. В мелькающих разноцветных лучах танцующие больше смахивают на роботов – движения резкие и угловатые. Слишком громкие басы бьют по ушам. Кто-то из персонала включил дым-машину – танцпол скрылся в туманной завесе. Дым обволакивает ноги и напоминает, что прошлую ночь я провела в реанимации, где очищала легкие от слезоточивого газа.

После короткой перепалки с охраной Руссо возвращается к столику. Он целует мою руку и укладывает себе на колено. Руссо придумал и воплотил по-наполеоновски амбициозный план, но его многозадачный мозг так быстро принимает решения, что сознание не успевает все осмыслить, а сердце – одобрить.

– Никто не знает, как Оборотень прошел в зал, и это меня бесит! – выпалил он и с тяжелым выдохом откинулся на спинку кресла. – Если он прошел, черт знает кто еще пройдет.

– Главное, что его вывели.

Мой голос еще дрожит, только что я познакомилась с Исчадием Ада – единственным партнером Руссо, которого он не позвал на свадьбу.

– Надо признать, что художник он отличный, – разглядываю татуировки на руках мужа.

Руссо притягивает меня к себе и целует в висок.

– Он тебя напугал?

– До жути, – признаюсь я и прижимаюсь к его разгоряченному телу.

С нас не сводит глаз моя мама. Она покачивается в танце с каким-то мужчиной, и я спрашиваю у мужа:

– Кто это?

Руссо оглядывается и отвечает:

– Старший из братьев Ждановых.

В начале банкета Руссо провел меня по залу и познакомил со всеми партнерами и их женами. Их было так много, что всех я не запомнила, поэтому уточняю:

– Это те, что владеют боулингом?

– Типа того… – отвечает сквозь зубы Руссо и перекидывается парочкой шутливых фраз с проходящим мимо другом-байкером.

Такая реакция мне хорошо знакома по общению с братом, она называется «Отвлеки внимание от места, где зарыты проблемы». Поэтому, как только муж поворачивается ко мне, я спрашиваю:

– Что значит «типа того»? В здании есть что-то…

– …что не нужно тебе знать, а я не имею к этому никакого отношения.

Мне бы сменить тему, но мама танцует с этим Ждановым уже второй танец, и вид у него такой, что отпускать он ее не намерен.

– Руссо, – я обхватываю его лицо ладонями, – старший Жданов явно запал на маму, и я хочу знать, какими делами он ворочает.

Муж кидает на меня свой коронный колюще-режущий взгляд. Это предупреждение, что я полезла на запретную территорию. Но отступать я не намерена, и он это чувствует. Чтобы разрядить атмосферу, я кивком показываю в сторону мамы, и Руссо одаривает танцующую парочку придирчивым взглядом. Убедившись в моей правоте, он нехотя поясняет:

– У них несколько игорных домов для узкого круга. Ты же знаешь – этот бизнес сейчас под запретом. Но они на этом делали прайсы больше двадцати лет, терять клиентуру подобно самоубийству.

– В боулинг-центре есть подпольный игорный дом?

Руссо никак не реагирует, но взгляд не отводит, из чего я делаю вывод, что так и есть. Ох!

– Я скажу Жданову, чтобы не лез к твоей матери.

Смотрю на маму – сердце кровью обливается.

– Не вмешивайся. Хочу, чтобы она хоть на сегодняшний вечер вышла из ореола отца. Пусть убедится, что она еще кому-то интересна.

– Лады, – рука Руссо ныряет мне под юбку и ползет вверх по ноге, – а тебе не нужно ни в чем убеждаться? А то я тебя, как варвар, утащил в свою пещеру и не дал хвостом покрутить.

На это поле лучше не заходить – Руссо ревнив до чертиков, и я тут же перевожу подачу.

– А тебе?

– Пушочек, мне нужна только ты.

Тянусь к его губам – мы целуемся страстно, до дрожи в коленках.

– Детка, ты такая горячая…

– Руссо! Брателло! Ты что ж удумал, чертяга! – раздается над нами громогласный бас.

Поднимаю голову и вижу огромного роста байкера в полном обмундировании, в руках шлем с красными языками пламени.

Муж освобождается из моих объятий и с улыбкой поднимается. Заключает гостя в объятия и похлопывает по плечу.

– Ледоруб! Думал, ты не приедешь! Бизона видел?

– Нет, черт, эту тему и хотел с тобой перетереть. Что за хрень, не пойму…

Видимо, это друг. Я с облегчением выдыхаю и смотрю, как официанты подают горячее. Подкрепиться, что ли? Поцелуи Руссо меня немного разогрели, и я отошла от стычки с Оборотнем.

Пока Руссо занят разговором, я разделываюсь с отбивной. Оглядываюсь на брата. Саня сидит с отстраненным видом, весь в своих мыслях. Не хочу его дергать. Поворачиваюсь к подругам и прислушиваюсь к их разговору. Анна и Софа спорят о свадьбах. У каждой свое представление об идеале. Выбранная тема полосонула ножом по сердцу и с новой силой всколыхнула обиды. Девчонки даже не понимают, что я сейчас чувствую, иначе не завели бы этот разговор.

Над столиком подруг нависает… Оборотень! Появился как из-под земли. Ни охрана, ни предостережения Руссо его не остановили. Он бросает на меня загадочный взгляд и ухмыляется. Не успела я отреагировать, как он тащит Анну на танцпол.

Муж возвращается к столику, я показываю на нежелающего покинуть нас гостя. Руссо не верит своим глазам.

– Не оттаскивать же его от Анны.

Руссо садится рядом и перетягивает меня к себе на колени. Забирает рацию у охранника и говорит Годзилле, чтобы присматривал за Оборотнем.

– Как этот сукин сын проходит в зал? – орет Годзилла и матерится. – Мы все выходы держим!

– Видать, есть еще ход… Если знает Оборотень, кто еще может знать? Тащи Коляна. Придется по второму разу ему язык развязывать.

Руссо бросает на меня обвиняющий взгляд. Ох! Это из-за того, что я вмешалась в разборки с главой охраны.

– Видишь, детка, что бывает, когда ты встреваешь куда не надо.

– Мог бы и не говорить, – бурчу я и надуваю губы, – я и так все поняла.

Руссо снова тянется к рации, просит осмотреть каждый сантиметр крыши.

Аристарх

Влад уведомил, что самолет будет готов к взлету через полтора часа, а значит, нам с Вероной пора выдвигаться.

– Детка, прощайся с гостями, нам пора.

Верона расплылась в улыбке.

– Брачная ночь?

– Она самая, – одной рукой отправляю подтверждение партнеру, другой сжимаю ее дрожащую коленку.

Моя малышка волнуется! Еще бы! Она знает: я, как самая нестабильная субстанция, могу вытворить что угодно, а по такой логике брачная ночь может пройти как в снегах Антарктиды, так и в римских катакомбах.

Верона щебечет с подругами, целует мать и брата. А когда возвращается, я хватаю ее за руку и веду к выходу. Сажаю за руль одного из секьюрити. Прошу после аэропорта поставить тачку в гараж коттеджа. Курт обещал отогнать ее завтра в мастерскую для прокачки.

– Скажи старшему по смене, чтобы утром переслал мне запись с парковки, на которой виден джип без номеров, – говорю я водителю.

Как назло, Дракон не выходит на связь. Я бы пробил сейчас того, кто говорил с матерью. Что за движуха? Почему мать так странно себя вела?

Моя малышка забирается ко мне на колени и припадает губами к шее.

– Милый, – мурлычет Верона мне на ухо.

Я уже чувствую, как она трепещет от предвкушения, заглядываю ей в глаза и спрашиваю:

– Что, хитрюга? Хочешь выведать, куда мы едем?

Она кивает и закусывает нижнюю губу.

– Терпи, оно того стоит…

Верона хнычет, совсем как ребенок. А потом тянется к моим губам. Но нам еще предстоит перелет, а я могу завестись от ее поцелуев с полпинка, поэтому уклоняюсь и сдвигаю брови.

– Разве наша ночь уже не началась? – ей не понятна моя реакция.

– Фактически да, технически – нет.

– Ты снова говоришь загадками.

– Я такой!

Не добившись от меня объяснений, Верона сползает с колен. Больше она не паникует, не нервничает. С ролью жены еще не свыклась, но и подружкой себя не считает – это чувствуется в ее жестах и реакции на мои слова.

– Я люблю тебя, Пушочек, – шепчу ей в ухо.

Она поворачивается – лицо озаряет широкая улыбка.

– Я тоже тебя люблю.

Подъезжаем к таможенному терминалу с вывеской «Для служебного транспорта». Предъявляю загранпаспорта и отвечаю на вопросы таможенников. Верона навострила уши. Уже понимает, что происходит что-то необычное. Мы проходим ускоренную процедуру досмотра.

Джип останавливается перед Bombardier Challenger. Водитель открывает дверь. Помогаю Вероне выбраться из машины и показываю на трап.

– Нам туда.

– Что ты задумал? Экстрим-секс, пока владелец самолета не вернулся?

– Верона! Откуда у тебя в голове такие безумные идеи?

Она пожимает плечами и ухмыляется. Ходячая Дерзость!

Прежде чем мы успели подняться на борт, приехал Влад с женой – убей, не помню ее имя. Как глянул на его вторую половину, челюсть отвисла. У Вероны, кстати, тоже. На анорексичном тельце какая-то тряпочка, претендующая на высокое звание платья. Почему богатеи одевают своих жен по принципу «чем меньше – тем лучше»? По сравнению с ними чиксы в мотоклубе выглядят целомудренными монашками.

Я представил партнеру Верону, тот расплылся в похотливой улыбочке.

– Извините, что не приехали на банкет, – занимались сборами в поездку.

Мне хотелось съязвить, типа: хорош отмазываться, понятное дело, что мой клуб не то место, куда придет твоя жена – Пробирка с Голубой Кровью. Я живо представил ее реакцию на Ледоруба или Монстра: им достаточно заржать, не то чтобы заорать, и эта дамочка будет дергаться на полу в каталептическом припадке. Верона, по сравнению с ней, не женщина, а кремень!

С Владом мы партнеры уже два года. Сфера его интересов лежит в медицине и фармацевтике. Я и еще один его кореш – владельцы сети аптек. Моя доля – чуть меньше десяти процентов и приносит небольшой доход, но для меня это неважно. Главное, что я через это партнерство приобретаю новые связи.

Из рассказов Влада я знал, что женился он по расчету. На родине в Архангельске у него еще одна семья, а в Москве – куча любовниц. На словах звучит круто, а на деле один геморрой. Поэтому внешность Влада вполне соответствует образу жизни. Дерганый, измученный, в глазах тоска. Сейчас он в той стадии, которую я благополучно пережил: получает удовольствие только от бизнеса и движухи. Если мир хоть немного остановится, пустота, засевшая внутри, вырвется наружу и покромсает остатки разума в клочья.

Только я хотел открыть рот, как в подтверждение слов партнера водитель «Бентли» начал заносить в самолет многочисленный багаж. Откуда-то из глубин подсознания выплыли строчки стихотворения Маршака: «Дама сдавала багаж: диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и маленькую собачонку». Дивана не было, но чемоданы напоминали его размером.

Собачонка, как и хозяйка, страдала анорексией. Меня она сразу невзлюбила, затряслась и угрожающе оголила клыки. Я прикинул на глаз вес и понял, что могу прибить ее силой яростного взгляда. Объятая тремором нечисть с внешностью дьявола начала поскуливать и склонила голову на бок, но тут вмешалась Верона и спасла животине жизнь.

Пока мы поднимались по трапу, я нашептывал Вероне, кто наши новые друзья. Малышка думала, что уже можно смахнуть с лица приклеенную улыбку и наконец-то получать удовольствие. Но мой настрой подсказал, что деловая часть мероприятия еще не закончена. Жестом она дала понять, что справится со своей ролью, и расплылась в улыбке перед стюардессами, будто они хозяйки самолета.

Пока мы размещались и готовились к отлету, Пробирка успела взорвать мозг всему экипажу. Все было не так, все было не такое! Верона смотрела на нее выпученными глазами. Я сжал ей руку, намекая, что ее лицо как книга с картинками. Она допетрила и начала нервно расправлять складки на платье, в точности как делает ее мамаша.

После взлета мы с Владом стали обсуждать текущие дела, а Верона пыталась наладить отношения с Пробиркой. На мой взгляд, дело совершенно безнадежное. Мне не хотелось лишнего напряга с партнером, поэтому я внимательно слушал их трескотню, готовый вмешаться в любую минуту и урегулировать конфликт. Пробирка та еще язва и за словом в карман не полезет. Могла окатить словесной бурдой любого, кто не соответствовал ее стандартам.

Законтачить женам не получилось, обе потянулись к журналам. Верона проигнорировала женскую лабуду и ухватилась за «Философия и общество». Хорошо, я не успел отпустить по этому поводу едкую шуточку.

Пробирка подняла глаза и, глядя на Верону, усмехнулась. Видать, подумала, что моя жена красуется и хочет придать себе загадочно-философский вид. Черт! Да я сам так подумал!

– Любите философию? – спросила Пробирка и уткнулась в журнал мод.

Я уже хотел прийти Вероне на помощь, но она выдала совершенно спокойным тоном:

– Увлекалась год назад, но потом началась подготовка к экзаменам, и стало не до философии.

Влад спросил, куда поступила Верона, она ответила. Партнер тоже чуял подвох и хотел увести ее с зыбкой почвы.

– Убеждения каких философов вы разделяете? – желчно-ядовитым тоном снизошла до следующего вопроса Пробирка.

– Зайка, не приставай с такими сложными вопросами к студентке первого курса. Не все имеют престижное европейское образование.

Я чуть не врезал Владу по лоснившейся роже. Он намеренно подсластил жене пилюлю, чтобы та заткнулась, но тем самым унизил Верону, а спускать мне этого не хотелось. Верона почувствовала, как я напрягся, и тут же ответила:

– Мне близок Ницше и Шопенгауэр. Одно время увлекалась Камю. Прежде прочитала его роман «Чума» и только потом заинтересовалась им как философом.

– Ницше? А вас не смущает, что его имя так прочно связали с фашизмом?

Пробирка отложила журнал и впялилась в Верону сверлящими глазенками с наклеенными опахалками. Она явно пыталась подловить и опустить мою малышку. Я чуть не застонал во весь голос.

– Нет, – Верона пожала плечами и спокойно продолжила: – Ведь он умер еще до прихода Гитлера к власти и не виноват, что какой-то маньяк истолкует его идею о сверхчеловеке на свой лад. Сам же Ницше неоднократно писал, что его сверхчеловек еще не родился и придет на землю лет через триста. Помните его прозаичное высказывание, что он переспал со всеми домохозяйками в Германии? Его книги были настолько популярными, что их можно было найти в каждом доме. Думаю, идеологи Третьего рейха, а всем известно, что они были далеко не глупцами, знали о популярности Ницше среди соотечественников. Им нужна была своя философия, концепция, за которой пойдут вдохновленные пропагандистскими речами рядовые немцы. Как всегда все хорошее, попавшее в руки невежд и гордецов, теория Ницше была варварски исковеркана. Он говорил о саморазвитии, о постоянном совершенствовании, а это присуще очень малому проценту населения, и уж, конечно, все они оставляют свой след в истории.

У меня отвалилась челюсть. Влад вздохнул с облегчением: ну еще бы, нам удалось избежать вселенской катастрофы – столкновения двух планет.

– Вот как? Интересное толкование. Возможно, я даже с вами соглашусь. Какие еще теории были истолкованы неправильно?

– Их было бесчисленное множество, – махнула рукой Верона, будто говорила о сыре рокфоре, который Влад поглощал так же быстро, как я нервно отстукивал ритм левой ногой. – Возьмите хотя бы Иисуса Христа. Он пришел к евреям со своей миссией. Но они его не поняли, испугались и распяли. А все потому, что он объявил себя царем, и, конечно, все подумали, что он решил узурпировать власть. Иисус говорил о Царствии Небесном и никакого намерения вмешиваться в устройство страны не имел. Или возьмите любого другого философа, например Заратустру, – он показывал пальцем на луну, а те, кто его слушали, смотрели на палец.

Я был настолько потрясен, что смотрел на свою жену совершенно по-новому. Оказывается, в ней было столько пластов, которые я в упор не замечал, а все внимание уделил внешнему фасаду. Не скрою, это было впервые, когда я так гордился ею. Какая жалость, что я не записал ее монолог на телефон, – мне хотелось, чтобы моя мать тоже его послушала.

С этого момента я ушел в свои размышления. Жены продолжили перемывать косточки философам и их теориям. Затем перешли к литературе и живописи, где Верона держалась наравне с Пробиркой. Если чего-то не знала, не стеснялась об этом прямо сказать, и тогда ее собеседница пускалась в занудное объяснение. За Верону я больше не переживал, сосредоточился на том, что мне предстоит сделать в ближайшие дни, а дел было по горло.

Вера

Это случилось! И это невероятно! Впервые мне удалось по-настоящему удивить Руссо! Надо было видеть его лицо, когда мы заговорили с Адель о философии. Он смотрел на меня так, словно я на его глазах выиграла телевизионную олимпиаду «Умники и умницы». Это была сладкая победа, но наслаждалась я ею недолго. Уже через пять минут он ушел в себя и до конца полета не произнес ни слова. По его виду я поняла, что он мысленно там, в Москве, решает свои задачи и строит планы.

Адель оказалась продвинутой в философии и социологии. Мы обменялись мнениями, зацепились за общие темы. К концу полета ее бледное лицо разрумянилось, она повеселела и даже поужинала. По словам ее мужа это был нонсенс. Думаю, это из-за меня. От волнения я так проголодалась, что умяла все, что было на моей тарелке, и, видимо, делала это с таким аппетитом, что прицепом увлекла за собой Адель.

Именно от Адель я узнала, что мы летим в Швейцарию. С ума сойти! Я завизжала от восторга и расцеловала Руссо.

– Мы летим на юбилей отца, – пояснила Адель и, сощурившись, предложила: – А вы не хотите к нам присоединиться? Музыку в стиле хеви-метал не обещаю, но на приеме будет деловое сообщество, и вы сможете раздвинуть свои горизонты.

Руссо поблагодарил, но сослался на то, что его график расписан до минуты, а я, дуреха, думала, что предстоящие два дня он будет уделять только мне.

Самолет приземлился в небольшом частном аэропорту, откуда до отеля, по словам Руссо, рукой подать. Наши новые знакомые довезли нас до отеля, и в предрассветный час я увидела величественное здание на вершине горы. Райское местечко! Окна нашего номера выходили на Люцернское озеро. Сам отель настолько шикарен, что я могла бы часами ходить по нему и разглядывать детали интерьера.

Номер специально подготовлен для новобрачных. На кровати разбросаны красные лепестки роз. От свечей исходил аромат шоколада. На столе стояли ведерко с шампанским, хрустальная ваза, до краев наполненная клубникой, и серебряное блюдо с канапе. В камине потрескивали гигантские поленья. Над кроватью свисал ярко-красный полог, а на подушках лежали презенты от отеля и поздравительная открытка на английском языке. Изголовье кровати было украшено цветочной гирляндой, обвязанной белой лентой.

Было очень романтично, и я сразу прониклась атмосферой. Не успела я запечатлеть на телефон все детали новобрачной атрибутики и исследовать лакомства, как Руссо начал меня раздевать.

– Детка, потерпи с едой, разомлеешь, и на второй заход тебя не хватит.

– Будет только два? – мне хотелось его подразнить.

Я решила, что после цирка, устроенного на бракосочетании, отыграюсь на нем как следует. Пока не придумала как, но непременно отыграюсь.

– Начнем, а там посмотрим…

Платье упало на пол. Руссо уставился на мое белоснежное кружевное белье и чертыхнулся. Больше всего его впечатлили чулки с поясом. Он вертел меня, как куклу, стараясь рассмотреть со всех ракурсов.

– Детка, с твоего позволения я тебя сфотаю.

Я запротестовала, но было уже поздно. Вот так всегда! «С твоего позволения». Ага! Застыл и ждет позволения. Ох! Не нравится мне, что такого рода снимки будут на его телефоне.

– Убери руки от груди, малышка. Когда ты улетишь в Италию, я буду их пересматривать.

Руссо окатывает меня таким взглядом, что руки соскальзывают с груди и падают плетьми вдоль тела. От двух вспышек я невольно ежусь. Он отключил и отложил телефон в сторону. Тянусь к ремню на брюках, но он мягко отстраняется и отходит назад к дивану. Что происходит?

– Ты сегодня какой-то недотрога!

Помимо возбуждения в Руссо было что-то еще, чего я раньше не замечала. Мы стояли на ковре в гостиной, между нами не больше трех шагов.

– Снимай с себя все, детка… – он нервно сглотнул, кадык дернулся, в глазах огонь, – только медленно…

Честно говоря, я так распалилась, что делать что-то медленно было настоящей пыткой. Мне хотелось горячего и страстного секса. Чтобы следы от моих зубов оставались на его коже еще минимум неделю.

Скидываю туфли. Ох, свобода! С облегчением разминаю пальцы. Ставлю ногу на подлокотник кресла и медленно стягиваю с ноги сначала один чулок, затем другой. Оба чулка приземляются на голову Руссо, он шумно втягивает носом и рычит. Не могу сдержать улыбку.

Большими пальцами поддеваю кромку пояса для чулок и, виляя бедрами, тяну вниз. Пояс падает на пол, туда же отправляется лифчик. Расстегиваю заколку в волосах и снимаю серьги. Затем вынимаю из волос шпильки – мягкие локоны распадаются и частично прикрывают грудь. На мне остались только трусики.

– Что дальше? – спрашиваю я и смотрю в зелено-изумрудные глаза.

Руссо показывает на оставшийся предмет одежды.

– Я сказал все!

Командир спальных войск!

Когда я предстала перед ним обнаженной, Руссо потянулся к пуговицам рубашки. Движения резкие, немного нервные. Кидает ее на пол. Туда же отправляются брюки, носки и боксеры. Не могу отвезти от него глаз. Красивый. Брутальный. Дерзкий. Наши взгляды сцепились и проникают в такие глубины, которые мы еще не исследовали.

– Теперь ты моя жена, Верона. Хочу, чтобы ты крепко уяснила то, что я сейчас скажу. Я забрал тебя всю целиком: твое тело, твое сердце, твою волю и даже твою душу. Больше никаких тайн. Никаких сомнений. Никаких недомолвок. Никаких вольностей.

Мне хотелось сказать, чтобы эти слова он в первую очередь адресовал себе. Вот уж у кого тайн больше, чем у Мадридского двора.

– Идешь куда-то – сообщаешь мне. Не отвечаю – оставляешь сообщение. Никаких подруг, кроме Софы и Анны. Никаких походов в клубы, рестораны и другие увеселительные места без меня. Если тебя куда-то приглашают, ты согласовываешь со мной. Все поняла?

Стою как вкопанная, хлопаю ресницами. Мы вроде сексом собирались заняться, разве не для этого разделись?

– Значит, ты тоже будешь так себя вести?

– Да, – он кивает, чем меня удивляет. – Ты должна знать, где я и что делаю. Я твой, а ты моя. Уясни это.

Мой взгляд скользит по его телу и застывает на Сэме. Только он подсказывает, как сильно сейчас хочет меня Руссо. Зачем мы тратим время? К чему эти разговоры? Разве я могу истолковать наш брак как-то по-другому?

– А я не хочу ничего забирать. Я не сторонница силовых методов.

Руссо хмурится, не понимает, куда я клоню.

– Делись тем, чем сможешь, а если душа не лежит и это никак не повлияет на наши отношения, можешь не говорить, не предупреждать, не отчитываться. Я тебе доверяю. Ты меня никогда не предашь.

Аристарх

Верона разбивает мою броню в пух и прах. Не знаю, почему, но, оставшись с ней наедине в номере, я вдруг обозлился и начал нести всякую чушь. Обрисовал ее дальнейшую свободу в таких красках, что ей только осталось пуститься бегом до Тверского загса и аннулировать наш брак. Я принимаю решения, к которым сам внутренне не готов, и Верона это чувствует. Она мне это четко показала. Ее слова о доверии укололи в самое сердце. Я выставил себя тираном перед хрупким и нежным созданием, готовым дарить мне любовь, и от этого ощущал себя сатрапом. Она доверяет мне, человеку, который и понятия не имеет о верности и преданности женщине.

Закрываю глаза и подавляю рвущийся наружу стон. Проклятье! Она читает меня так же легко, как и я ее. Как же быстро у нас с ней все завертелось! Лили впервые осталась у меня ночевать через год после знакомства. Тогда мы с Игнатом жили на съемной квартире. До этого мы с ней просто встречались. После свиданий, которые всегда заканчивались кувырканием в моей спальне, я всегда отвозил ее домой. Это было нашим ритуалом.

С Вероной я встретился первого сентября, а сейчас ноябрь. Быстро! Все очень быстро! Но я не ощущаю с ней никакого напряга. Она будто всегда была рядом. Никогда прежде такого не чувствовал. Наверное, это и есть родственная душа.

Пока она раздевалась, я пожирал ее глазами. Каждое движение пропитано нежностью и эротизмом. Смотрю и не верю, что Верона теперь моя жена! Моя жена! Эти слова назойливо звучали в голове, будто я никак не мог их осознать и раз за разом повторял, чтобы вбить в свою дурью башку, как заклинание. В любви к Вероне я не сомневался. Но буду ли я ей верен? На этот вопрос ответа не было, и это пугало. Хочу сделать ее счастливой. Но о каком счастье может идти речь, если я рано или поздно поведусь на чьи-то буфера и разобью ей сердце? Черт! Нужно было раньше об этом думать!

Верона видит мои сомнения и замешательство, отпечатавшиеся на лице, как трафарет. Я прячу глаза – еще бы, стыдняк! Проклятье! Я ее не достоин!

Она делает робкий шаг навстречу, потом другой. Нежные руки, еле касаясь, скользят по моей груди, спускаются к бедрам и ложатся на ягодицы. Я с шумом выдохнул. Она поднимается на цыпочки и целует меня в губы.

– Все будет хорошо, – шепчет она мне на ухо. – Если тебе нужно, чтобы я отчитывалась, я буду. Расслабься и подари нам удовольствие.

Шизец! Сердце сейчас выпрыгнет из груди!

– Как ты хочешь, детка? – голос предательски дрожит, прочищаю горло. – Сегодня твоя ночь – твои правила.

Она прикрывает глаза и закусывает губу.

– Хочу, как на Сицилии, сначала нежно, а потом… потом пусть придет Пиночет.

Я киваю. Такой план по мне.

Сдвигаю кресла и диван к стене, освобождая место перед камином. Подхожу к кровати и рывком срываю покрывало. На пол летит вся романтическая лабуда, будь она не ладна. Наверное, именно она вызвала во мне приступ гнева. В цветах замечаю белые лилии – ненавижу их запах, меня от него выворачивает на изнанку. Открываю дверь балкона и швыряю белую гирлянду на плиточный пол. Переношу матрас в гостиную и бросаю его перед камином. Верона стелет простынь, и мы плюхаемся на спины. Оба уставились в потолок и замолчали.

– Ты все еще в шоке? Да? – спрашивает она.

– А ты?

– М-м-м.

Я так и не понял, это «да» или «нет».

– О чем ты думал, когда я раздевалась?

У меня пересохло во рту. Конечно, она меня раскусила.

– О чем можно думать, когда ты раздеваешься?

Она повернула ко мне голову и сжала руку.

– Так и было, пока в твоем воспаленном от переутомления сознании не промелькнула мысль, которая испугала тебя и огорошила.

Я тяжело вздохнул, повернулся к ней и стал перебирать белокурые пряди, затем пальцы нежно заскользили по лицу и шее. Она закрыла глаза и застонала. Конечно, я мог продолжить, добраться до ее груди. Вопрос канул бы в небытие. Но, на свое удивление, я сказал правду:

– Думал о том, как сделать тебя счастливой. О том, смогу ли быть хорошим мужем. Смогу ли быть верным. Это самое сложное для меня.

– Такая мысль кого угодно охладит, – она открыла глаза и улыбнулась. – У тебя был кто-то, кроме меня, после Владивостока?

Я замер. Значит, вот как она провела черту. Ее интересовал только тот период, с которого началось наше тесное общение.

– Нет, – быстро ответил я.

– А когда был последний раз?

Черт! Зачем ей это?

– За день до знакомства с тобой.

Она перевернулась на бок и удивленно уставилась на меня своими бездонными глазищами. Я видел, как отражались всполохи огня в стекловидном теле ее глаз.

– И еще… В середине сентября приехал из Ростова, зажал какую-то телку в клубе. От чего чуть не блеванул. После этого никого. Только ты…

Я рассказал ей, как сто раз порывался приехать в общагу, чтобы поговорить с ней. Как сворачивал с полпути, а если добирался, пялился в пустое окно. Каким было для меня облегчением заметить мельком ее силуэт или наблюдать, как она рисует, сидя на подоконнике. Как боролся с собой, как не чувствовал вкуса еды и терял интерес к жизни. Как мучился оттого, что не было ее номера мобилы. Черт! Я даже поведал ей про рыжую чертовку, что подвернулась мне во Владике. Как чувствовал отчаяние, когда подумал, что сорвался, и какое потом испытал облегчение от ее признания.

Я впервые был тотально откровенен. Говорил без напряга. Не утаил ни одной важной детали. Верона слушала молча, одобряюще поглаживала мои руки и грудь, а когда я закончил, спросила:

– Разве ты не понимаешь, что изменился? Это же очевидно. Так чего ты испугался?

Приподымаюсь на локтях.

– Я на собственной свадьбе пялился на сиськи виолончелистки!

– Ты же не слепой. Конечно, ты будешь заглядываться на смазливых девчонок и шикарных женщин. Все это делают, женаты они или нет. Я тоже смотрю на красивых мужчин, но это ничего не значит.

– Думаешь, таким признанием ты меня успокоила? Верона! – я одернул ее руку. – Не заводи меня! На кого это ты пялилась? А?

От моего крика она вздрогнула, но потом улыбнулась и потянула к себе.

– На кого бы я ни смотрела, ты мой единственный. Самый умный. Самый красивый и самый сексуальный. Я люблю тебя. Остальное не имеет значения. Я всегда буду только твоей.

Звучало как-то шаблонно и неубедительно.

– Если что-то во мне изменится, ты узнаешь об этом первым, при чем задолго до того, как я перейду от осмысления к реальным действиям.

Вот это то, что мне было нужно!

– Обещаешь?

– Мамой клянусь, – ответила она на блатной манер, который никак не вязался с ее нежным обликом, и я расхохотался во весь голос.

– Я люблю тебя, малышка.

– И ты опять ловко перевел тему с себя на меня, – она тянет меня за нос, – а еще меня называешь хитрюгой!

– Я такой!

***

Все пошло не по плану. Вроде начали, как и договаривались, с нежности, но с каждым прикосновением Верона становилась все жестче и смелее. Ее пальцы впились в мои волосы с такой силой, что я взвыл во весь голос. Она кусала мои плечи, царапала спину и руки. Завела меня так, что я зарычал и начал отвечать ей тем же. Дыхание было тяжелым и сиплым, в глазах полыхал огонь.

Когда Верона оседлала меня, схватил ее за бедра и прижал к себе так сильно, что Сэм вошел на полную глубину. Думал, у Вероны глаза вылезут из орбит. Она замерла, с минуту приходила в себя, а потом набрала темп. Задвигалась так быстро, что мне пришлось ее немного осадить.

– Эй-эй, малышка, если ты будешь так частить, я быстро кончу и вырублюсь после двух бессонных ночей.

Она улыбнулась и обозвала меня слабаком. Охренеть! Конечно, от такого мне крышу снесло!

Когда бы мы с Вероной ни занимались сексом, я подсознательно боялся причинить ей боль. Она хрупкая, как тростинка. Я не без оснований опасался, что своей долбежкой могу ей что-нибудь сломать или вывихнуть. Но все это были цветочки по сравнению с тем, что произошло в нашу первую законную ночь. Я буквально озверел и провалился в бездну страсти. Отпустил вожжи самоконтроля, и меня понесло. Вроде только что видел ее лицо над собой, потом провал и собственный дикий крик.

Открыл глаза и ужаснулся. Стою на четвереньках. Верона лежит на спине. Ноги согнуты в коленях и припечатаны к груди. Я сжимаю ее лодыжки. Сэм зажат в ее лоне так сильно, что боль пульсирует в паху. Верону накрывает волна тех самых спазмов, что были в ночь на Сицилии. Мне показалось, что сегодня они даже сильнее. Я чуть не задохнулся. Хватал ртом воздух, как рыба. Бешеное биение сердца перекрывало все звуки. Думал, сдохну прямо на ней.