Читать книгу: «Зигзаги судеб», страница 3

– А с годом ничего не напутали? – я сглотнул слюну.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – насторожилась Рыжая, внезапно перейдя на «ты».

– Не уверен.

– Тебе пора пройти регистрацию, и так времени потеряно много.

– Из-за меня? – глупо поинтересовался я очевидным фактом.

– Да.

Я потоптался на месте.

– Ну, я пошёл?

– Иди. Нет, постой! Будь осторожен…

– Кого мне бояться?

– Эдди, – тихо произнесла Рыжая. – Он коварен. Ходят слухи, что Константин погиб из-за него – якобы Эдди всё и подстроил.

– Он что-то сделал с его машиной?

– Нет, насколько я знаю.

– А в чём же причина?

– В том, что он отличный гонщик. Он все сделал так, что не подкопаться. Сколько раз просматривали киноленту – ничего компрометирующего его так не нашли.

– Он такой специалист?

– Да.

– Я могу отказаться от гонок и уехать?

– Конечно. Только…

– Что?

– Да так, ничего. Понимаешь, этого события все ждут целый год… Весь клуб, и не только.

– Как погиб Константин?

– Эдди подстроил всё так, что позади него образовалась настоящая свалка. Многие гонщики получили ранения – кто лёгкие, а кто и не очень… Константин погиб… Он ехал сразу за Эдди…

– Понятно.

Ничего мне понятно не было, но я всё равно пошёл регистрироваться.

– Дамы и господа! Регистрация завершена. Прошу всех запустить моторы и ждать сигнала, для прохождения прогревочного круга! – крикнул судья в мегафон.

Все поспешили к своим машинам. Мимо меня прошёл Эдди, бросив на ходу:

– Панихиду себе заказал, сопляк? Ещё не поздно отказаться от участия в гонках! Не страшно?

– Нет. Себя побереги!

Эдди бросил на меня взгляд, полный удивления, но ничего не сказал.

Все сели по машинам. Зажужжали, заскрежетали почти одновременно несколько десятков стартеров. Нестройно, неслаженно завыли, каждый на свой лад, двигатели. В воздухе запахло горелым маслом, бензином. Прошла пара минут, запахов стало меньше, шума тоже. Стартёр махнул флажком. Машины, словно нехотя, тронулись с места. Никто не спешил, ведь это всего лишь прогревочный круг, и только. Никто не хотел показать свою нервозность и желание победить. Никто не хотел показывать свою тактику. Никто не хотел истязать ещё толком не прогретый ещё двигатель. Машины ехали в три ряда, я же был в числе последних. Мы завершили прогревочный круг. Стартёр занёс флажок над головой. Каждый из участников гонок, включил первую передачу и был готов рвануть с места по сигналу. Многие нервно подгазовывали, как бы передавая свою нервозность автомобилю и остальным участникам.

– Напоминаю, господа, десять полных кругов. Призовой фонд – пять тысяч долларов! Я прошу вас, господа, будьте корректны по отношению к своим соперникам. Да поможет вам Бог! Старт!

Флажок, описав дугу, исчез. Взревели двигатели. Дымилась резина колёс, на асфальте осталось множество чёрных полос. Машины набирали скорость. Суеты особой не наблюдалось, большинство участников, осторожничали, словно боксёры в самом начале поединка, который решал исход чемпионата мира, когда соперники бьются друг с другом впервые и, каждый из них, в первых раундах, разумеется, боится совершить ошибку, которая может стать роковой.

Примерно так же обстояло дело и сейчас. Первых полтора круга никаких изменений в расстановке машин не произошло. Все ехали тем же порядком, сложившимся ещё на старте. По окончании второго круга, в рядах гонщиков возникло некоторое оживление, которое несколько изменило положение вещей. А в остальном… Я ехал где-то двадцать пятым из тридцати пяти машин. Хочу отметить одно обстоятельство: "БМВ" выпускается с тридцать третьего года, сейчас (почему-то!) – шестьдесят восьмой. Фирма, стало быть, существует тридцать пять лет, учитывая это очень странное с точки зрения хронологии, для меня обстоятельство. Каждая машина олицетворяет собой каждый год деятельности фирмы. Это никоим образом не означает, что концерн каждый год выпускал и выпускает новую модель, вовсе нет. Поэтому, некоторые модели повторялись, с той разницей, что они были выпущены в разные годы, то есть отличались друг от друга только тем, что одна была чуть постарше, а другая – чуть поновее, вот и всё. Моя модель, кстати, была единственной.

Я ехал, ощущая необыкновенную лёгкость в теле, в приподнятом настроении. Поймав себя на мысли, что Константин, возможно, сегодня днём испытывал примерно те же ощущения – ну, так казалось мне, по крайней мере, я с лёгкостью управлял автомобилем, испытывая при этом огромное удовольствие; я упивался жизнью, наслаждаясь каждым её мгновением.

Легко лавируя между машин, уже на пятом круге, совершенно внезапно для себя обнаружил, что еду в первом ряду, вместе с Эдди. Он ехал слева от меня, по малому кругу. Наши взгляды встретились. Презрительно усмехнувшись, Эдди увеличил скорость, выдвинувшись на полтора корпуса, и резко вырулил вправо, подрезав мне, таким образом, путь. Поверьте, ситуация была вовсе не из приятных, и я до сих пор удивляюсь, почему не затормозил, а всего лишь сбросил газ, избежав столкновения с этим мерзавцем. Теперь уж ясно понимая, что Рыжая предостерегала меня от опасности вовсе не зря.

Уйдя вправо, Эдди попал на ещё больший круг, чем тот, по которому ехал я, а значит, в итоге, немного отстал от меня. Конечно, он рассчитывал создать кучу-малу позади себя и моего БМВ, которая должна была неизбежно возникнуть вследствие моего экстренного торможения. Именно поэтому он и пошёл на такую жертву. Я приветливо помахал ему рукой, чуть оторвавшись от всех участников и самого Эдди, делая вид, что я всего лишь добродушный дурачок, и замысла его не понял, приняв это за какой-то сложнейший и совершенно необходимый маневр.

Эдди взял левее, оказавшись, таким образом, за мной, на той же полосе. Ситуация оставалась без изменений до начала восьмого круга. Я прекрасно понимал, что бесконечно этот баланс сохраняться не может, гонки идут к завершению, кто-то, возможно, захочет проявить себя более решительным образом, чем вначале, да и Эдди, казалось мне, должен сделать какую-нибудь очередную гадость, имевшуюся у него в активе. Я прекрасно понимал, что мне нужно действовать, и что, возможно, от моих действий зависит исход соревнований.

Эдди, совершенно обнаглев и потеряв всякую осторожность, ехал за мной с минимальной, если так можно выразиться, дистанцией. Он почти касался своим передним бампером моего заднего – между нами было не более фута, а то и меньше. Я, усмехнувшись, представил, что вдруг торможу – мало ли что – а он…

"Пора!" – словно кто-то шепнул мне. Я слегка коснулся левой ногой педали тормоза, не для того, чтобы затормозить, а только для того, чтобы включить стоп-сигнал. В зеркало заднего вида я увидел, как исказилось от злобы лицо моего противника, и как он изо всех сил давил на педаль тормоза и энергично выкручивал руль вправо. Его машину развернуло поперёк трассы, а следующие за ним гонщики поспешно объезжали его. Весь порядок гонки был нарушен, участники уменьшили скорость, избегая столкновения. Я воочию убедился в том, что подавляющее большинство обладало отличной водительской подготовкой – почти все сумели избежать столкновения. Только две машины тридцать третьего и пятьдесят первого года выпуска слегка столкнулись друг с другом, нанеся своим автомобилям незначительные повреждения, сами же гонщики при этом не пострадали. Эдди же, приняв вправо, выехал на последнюю полосу, которая использовалась на соревнованиях велогонщиков, являясь велотреком. Машина его пошла на подъём, едва не опрокинувшись.

Когда я проезжал девятый круг, все участники соревнований заметно отстали от меня, ждать каких-либо перемен не имело смысла. Когда я пошёл на последний круг, то увидел, что Эдди, сняв пластиковый шлем, в припадке бешенства колотит им по корпусу своей машины. О продолжении для него гонки уже не могло быть и речи – слишком много им потеряно времени.

Передо мной натянули розовую ленточку; зажмурив глаза, я с наслаждением пересек финишную линию. Я ПОБЕДИЛ!

Человек двадцать, не меньше, разом подбежали ко мне. Каждый норовил хлопнуть по плечу, потрепать по голове, облить меня шампанским. Все журналисты, что были на соревнованиях, бежали ко мне, наперебой задавая вопросы. Я, наверное, отвечал невпопад, потому, что ничего подобного у меня в жизни до сих пор не было. Рыжая не могла пробиться ко мне, по причине того, что при её миниатюрности ей сложно было пробить кольцо парней, вес многих из них превышал двести фунтов, а рост – восьми с лишним футов.

– Пропустите её! – закричал я. – Пропустите, вы, джентльмены!

Журналисты расступились, пропуская Рыжую. Только сейчас, как это ни странно, я обнаружил, что она довольно хороша собой. И удивительно пропорциональна, на мой взгляд. А лицо… лицо было достойно кисти Леонардо или Рафаэля. Да что там великие итальянцы Эпохи Возрождения, со своими целлюлитными «красавицами», и их, простите, рожами! Тот же Микеланджело уронил бы от удивления кисти вместе с мольбертом, сражённый наповал её красотой!

– Тебя как зовут? – спросил я, взяв её за руку.

– Рыжая, – смущённо ответила она. – Он всегда так меня называл.

– Кто? – не понял я.

– Константин, – опустила голову она.

– Вы были…– я хотел сказать: "близки", но вовремя одумался, спросив:

– Знакомы?

– Да. Только давай не будем об этом. Это было три года назад. Как зовут тебя?

Все стоящие рядом заорали:

– Мастер!!

Я отмахнулся и ответил:

– Александр.

– После гонок будет шумное веселье. Ты останешься?

Тут-то я вспомнил, что мне давно пора быть дома, и мои родители с ума сходят, оборвав все телефоны города, начиная от полицейских участков, заканчивая клиниками и моргами – уж это я знаю… Ну и влетит же мне!

– Знаешь, Рыжая, мы с тобой ещё увидимся, очень скоро. Завтра. А сейчас, мне пора. Извини, мне самому не хочется уезжать, но так нужно. До завтра… Я поцеловал её. Сел в машину и медленно поехал. Все расступились, пропуская меня. Нависло неловкое молчание, но длилось оно недолго. Все хотели одного – веселья.

– Стойте! – закричал мне вдогонку один из организаторов гонок. – А как же приз? Пять тысяч долларов?

Я махнул рукой:

– Оставьте себе, для организации гонок в следующем году.

Он возразил:

– Нет, так нельзя. Если вы хотите пожертвовать эту сумму для организации следующих соревнований, то....

Он что-то торопливо написал на листочке бумаги.

– Вот, расписка…

Я положил бумажку в карман рубашки.

Я долго ехал в ту сторону, где по моему предположению должен быть мост, но его так и не было. Остановив машину, заглушил двигатель. Взял в руки мобильный, и тут же отложил его в сторону, как совершенно бесполезную вещь. Прилёг на сиденье и заснул.

Проснулся от того, что ярко светило солнце, щебетали птицы, шумели проезжающие машины. В окно кто-то терпеливо и громко стучал. Я потёр глаза и увидел возле своей машины полицейского. Опустив стекло, спросил, чего ему надо. Он, выдержав небольшую паузу, попросил документы, потом долго изучал их.

– Простите, господин Райсих, что вы здесь делаете?

Я усмехнулся:

– Спал, разве это не видно?

– Я попросил бы вас выйти из машины.

Я вышел.

– Что дальше, офицер?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Как вы объясните то обстоятельство, что вы оказались здесь?

Я посмотрел на него, собираясь сказать что-нибудь вроде: "Я живу в свободной стране и езжу туда, куда мне вздумается", но вовремя воздержался – с полицией лучше не ссориться.

– Простите, – начал я, – что вы…

И тут я всё понял. Вернее, не всё, а только причину, которая заставила удивляться офицера. Позади меня НЕ БЫЛО ДОРОГИ. Впереди – сигнальные столбики, опутанные стальными тросами. За столбиками – дорога на мост. Должно бы быть всё наоборот…

– Как вы перемахнули через столбики?

– Не знаю…

– Вы вызывали подъёмный кран? Зачем?

– Я не припомню ничего такого…

– Почему вы здесь спали?

– Устал.

– От чего?

– Всю ночь ездил.

– Зачем?

– Просто катался.

– Вы не употребляли наркотиков или алкоголь? Может быть, какие-нибудь лекарственные препараты?

– Я не из той публики.

– Вообще-то, я вижу, но тем не менее…

– Офицер, если бы я и принимал что-то, но ведь моя машина от не могла от этого перемахнуть через…

– Я понимаю. Я должен бы оштрафовать вас, но у меня сегодня очень хорошее настроение – уехала к себе домой тёща… Кран я вызову, но вам придётся за него заплатить…

Он вызвал кран. Машину переставили на ту дорогу, которую я так безуспешно искал этой ночью.

– Счастливого пути, господин Райсих.

– Спасибо.

Я не успел тронуться с места, как зазвонил мобильный. Звонила мама.

– Где ты?! Мы тут с ума сходим… Что с тобой случилось?! Когда ты будешь дома?

– Скоро.

– Я это слышала вчера не единожды!

– Мам, я, правда, скоро приеду! Я уже на мосту. Я еду .

– Где ты был всю ночь?

– Мам, давай об этом не по телефону, ладно?

– Ладно, но если тебя не будет дома через час, то я не знаю, что с тобой сделаю…

– Мама, тебе не придётся этого делать, потому, что я сейчас приеду! Всё! Конец связи!

Бросил трубку на сиденье. Пора домой…

Я проехал мост, свернул направо. Вдалеке виднелся мой дом. Внезапно, увиденное мною заставило меня резко нажать на тормоза. Справа от дороги, красовался огромный плакат, содержание которого недвусмысленно гласило о том, что сегодня вечером, состоятся гонки клуба любителей БМВ. Далее следовал список победителей за период с тридцать третьего по шестьдесят восьмой год, и то, что впервые за многие годы, возобновляются соревнования. Что это?!

Последним в списке победителей был… я – Александр Райсих.

Далее говорилось о том, что на этих соревнованиях будут присутствовать судьи—ветераны и журналисты. И огромными буквами:

НЕПОДРАЖАЕМАЯ И СКАНДАЛЬНО

ЗНАМЕНИТАЯ

ЭММА БАУЭР, ПО ПРОЗВИЩУ

"РЫЖАЯ".

Я очень долго глазел на плакат, пытаясь переварить эту информацию.

– Мы встретимся, как я обещал, Рыжая. Вот только… Сколько же тебе сейчас лет? Никак не меньше пятидесяти… Кем мне представиться? Моим сыном?

Я поехал на регистрацию. Засунуть в нагрудный карман регистрационный талон мешала какая-то бумажка. Я вынул её, собравшись, было выбросить. Это была расписка, в которой говорилось о том, что я отказываюсь от приза в размере пяти тысяч долларов в пользу организации гонок Клуба любителей БМВ тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.

––

Я выиграл эту гонку, честно говоря, не знаю, почему – ведь в гонке участвовали такие машины! Видимо, весь секрет в двигателе, над которым колдовали его почитатели. А может, и не только… Я видел Рыжую. Она сильно располнела и постарела – рыжие быстро стареют… Увидев меня, Эмма – теперь я, наконец, узнал, как ее зовут – заплакала. Когда она услышала, что я не тот Александр, покачала головой:

– Не знаю, что произошло, но ты говоришь неправду. Я слишком хорошо тебя запомнила. Профессиональная память, Александр.

Мы долго разговаривали. Она, оказывается, дважды была замужем, у неё две дочери и внук. Расставаясь, мы обнялись, как старые добрые друзья. Окружающие смотрели на нас с недоумением…

––

Я много раз пытался найти тот магазин, где Константин продал мне мою машину. Это было так же бесполезно, как поиски моста той ночью… На том месте – мне казалось, что именно на том – расположился магазин по продаже ковров. Средних лет турок толком не говорил по-немецки, но постоянно твердил:

– Машина магазин? Найн, герр. Не знать такой.

Я не раз пытался съехать на ту дорогу, которая привела меня на гонки шестьдесят восьмого года… Днём, ночью… Безрезультатно. Но я не теряю надежды. Мы обязательно встретимся с тобой ещё, Рыжая. ТАМ встретимся. Может быть, мы сможем что—то изменить в нашей жизни… Может быть. А вы в это верите? Я – да, хотя в этом и маловато логики…

Миссия-1

– Молодой человек, вы сходите на следующей остановке? – спросили где-то позади меня.

В троллейбусе было тесно и душно. Потные тела пассажиров ставили жирный крест на слове «комфорт». Я обернулся. Вопрос (судя по озабоченному выражению её лица) задала женщина лет сорока пяти. Наверное, не только все внутренние органы моего организма засмеялись, нет, хохотала каждая клеточка, каждый атом. Странно и дико слышать в свой адрес подобную фразу, когда тебе…

***

– Эй, Брумтильда, выходи, коварная и лицемерная мерзавка! Ты ответишь за все свои злодеяния, чёртова ведьма!

В ответ – молчание.

Я не сдавался:

– Выходи, подлая тварь!

Тишина. Все знали, насколько коварна Брумтильда. Её страшно боялись жители близлежащих деревень. Как только я пришёл в деревню (после многочисленных просьб местных жителей), крестьяне быстренько попрятались в своих домах, молясь и уповая на бога и провидение. На меня, разумеется, тоже. На меня, может быть, ещё и больше.

– Где же ты, трусливая негодяйка?! Выйди, поговорим, разговор давно созрел!

Возле жалкой хижины одной из самых коварных и вероломных ведьм стоял я, продолжая орать:

– Ты можешь только делать пакости и строить козни, мерзкая тварь, а когда нужно ответить за свои злодеяния, ты прячешься в кусты!

Я начинал нервничать. Всё сказанное мной против Брумтильды было правдой. Всё, да не всё… Она, конечно, не могла ответить за все свои злодеяния, по одной простой причине – слишком много совершила ведьма плохого, и чтобы наказать за всё это, одной её смерти было бы мало. Как вы знаете, убить можно только один раз… И ещё: эта ведьма, которая напускала порчу на скот, учиняла засуху вот уже третий год подряд, воровала и убивала детей, для того, чтобы совершать свои гнусные ритуалы, – вот далеко не полный перечень её злодеяний – вовсе не была трусихой, как и большинство из них. Я ждал, не зная, с какой стороны она нападёт на меня и в чьём образе… Поэтому и нервничал.

Я хотел было уйти, но вспомнил лицо крестьянки, которая потеряла за один год почти всё, что у неё было: мужа, двоих детей, дом, который сгорел ни с того, ни с сего, скот, который пал за одну ночь… Лицо её уже не было убито горем – скорбь давно прошла, осталось только одно чувство, да какое там чувство – жажда мести… Несмотря на все её потери, молодой крестьянке было что терять – у неё осталась младшая дочурка. Гладя ребёнка по белокурой головке, она хрипловатым голосом просила:

– Мне нечем отплатить тебе за твоё ремесло. Я лишилась всего и живу в хлеву у сердобольных соседей. Я работаю от зари и до зари, чтобы прокормить дочь и себя. Единственное, что я могу тебе предложить…

Она замолчала, развязывая шнурок на груди. Полные груди, совершенной формы, достойные кисти самых лучших мастеров живописи (мастера такие, правда, появились позже), трепетные груди, увенчанные розовыми сосками великолепной формы, буквально вырвались из плена…

Я жестом остановил её:

– Во-первых, о какой-либо благодарности говорить рано – я ещё ничего не сделал. Во-вторых, я не собираюсь воспользоваться тем, что ты мне предлагаешь – после того, что ты пережила… В общем, это было бы самым обыкновенным свинством…

Она опустила глаза и стала завязывать шнурок. Стоявшие рядом крестьяне загалдели в один голос:

– У нас почти ничего нет – всё убила засуха, скот большей частью полёг… Как мы только с голоду ещё не все умерли, хотя многие уже…

– Тем более, – отрезал я. – Ничего мне от вас не надо. Покажите, где её найти.

Стало вдруг тихо, и я без слов понял, что никто из них туда не пойдёт – настолько велик их страх.

– Хорошо, не хотите идти, объясните так, на словах.

Воцарилась тишина.

«Да, много же ты страху нагнала на этих людей, милая Брумтильда», – подумал я и сказал:

– Если вы не расскажете, где её можно найти, я не смогу помочь вам. Это понятно?

Тишину нарушила дочурка той крестьянки, которая только что… я думаю, вы поняли, о ком идёт речь. Кстати, звали эту женщину Хелен.

– Я покажу тебе, где живёт эта ведьма.

– Как зовут тебя, детка?

– Каролина… Если ты найдёшь и убьёшь Брумтильду, то я выйду за тебя замуж…потом, когда вырасту, если ты захочешь, конечно… У неё есть ещё одна хижина, в лесу.

Всё заулыбались, кто-то даже засмеялся. Значит, ещё не всё потеряно.

– Я подумаю над твоим предложением, Каролина. Только знаешь что, мы с тобой туда не пойдём, расскажи-ка ты мне лучше на словах…

––

И вот теперь, я стою здесь, пытаясь – наивно, конечно – вызвать ведьму на поединок. Честно говоря, я уже устал орать, прекрасно понимая, что этим Брумтильду не проймёшь. Скорее, мои вопли больше успокаивали меня, а также самых любопытных и отчаянных крестьян, которые спрятались поблизости, желая понаблюдать воочию за предстоящими событиями.

Я присел на пенёк, желая передохнуть, или же сделал вид, что хочу передохнуть и поэтому, несколько расслаблен и внимание моё притуплено. Зная эту чертовку, я прекрасно понимал, что Брумтильда может вообще не выйти, а сочтётся со мной за всё позже. Ну, скажем, когда я устроюсь на ночлег в одной из крестьянских хижин. С этой ведьмой меня связывает давняя «дружба». Но это уже другая история…

А сейчас, я сидел на пеньке, рассуждая, что же мне делать дальше, я снял заплечную котомку, поставил её на землю, развязав, достал свои неизменные атрибуты, помогающие обнаружить и обезвредить ведьму.

Честно говоря, ведьм подобной силы я видел в своей жизни немного. В большинстве случаев, я выходил победителем. Был, правда, один случай, когда я не смог убить ведьму, хотя победа была так близка. Зализывая раны, злодейка, по имени Элизабет, убралась восвояси, не рискнув добить меня. Я же, истекая кровью, лежал на земле в полуобморочном состоянии – сказалась большая потеря крови. Элизабет не рискнула подойти ко мне, опасаясь, что я притворяюсь умирающим. Меня спасла и выходила, женщина по имени Мария. Но это опять другая история…

***

Я могу рассказывать подобные истории бесконечно. Некоторые из них понемногу стираются в моей памяти, по причине возраста, а может быть, потому, что они не слишком значимые и интересные.

Мне примерно семьсот двадцать лет, хотя выгляжу я от силы на тридцать пять, причем, не на те тридцать пять, на которые выглядели люди пятьсот—семьсот лет назад, когда этот не столь уж великий возраст был, чуть ли не уделом пожилых, по причине нездорового образа жизни, плохой медицины, которая большинство болезней лечила кровопусканием, рвотными растворами, пиявками и клизмами. Но и из-за бесконечных, порой бессмысленных войн, возникших по малопонятным причинам.

Почему, вы спросите, «примерно»? Дело в том, что мои метрические документы сгорели вместе с церковью и, разумеется, церковной книгой, где была сделана соответствующая запись.

Моя мать всю жизнь проработала белошвейкой и, пожалуй, была одна из всех моих родных по линии матери (да и линии отца тоже), которая не имела никакого отношения к магии, колдовству, знахарству. Отец же мой был костоправом и травником, к нему каждый день шли люди, как из ближайших городов и деревень, так и из дальних. Каждый расплачивался, чем мог. Были и очень бедные люди, которым нечем было платить. Отец помогал всем. Наслышанные о его доброте, некоторые люди не приносили ничего, прикидываясь бедняками. Отец безошибочно определял таких, но делал вид, что сочувствует им.

– Ты знаешь, Изабелла, – со смехом жаловался он моей матери, – сегодня опять была парочка «неимущих». Честное слово, моя доброта меня погубит.

Мама же, улыбаясь, неизменно отвечала:

– Александр, не стоит печалиться по этому поводу. Эти люди просто настолько жадны, что совесть позволяет им экономить, показывая свою «бедность». Господь им судья.

– Знаешь, Изабелла, я не понимаю, почему они не могут принести мне кусок варёной или жареной баранины, кусок хлеба, на худой конец. У меня престарелые родственники, дети, в конце концов…

– Александр, у нас всего двое детей, а мы с тобой имеем добрый кусок хлеба с мясом каждый день. Не стоит обращать внимания на лукавых людей…

Отец улыбнулся в усы, ничего не ответив.

Она подозрительно посмотрела в его сторону:

– Ты опять что-то натворил? На одного из бедняг нападёт понос или рвота?

Отец опять ничего не ответил, не переставая улыбаться.

– Не надо было этого делать, Александр. Это нехорошо.

– Это не страшно и ненадолго, Изабелла. Им это послужит уроком. Грешно обманывать людей.

Мой дед был звездочётом. Я любил приходить к нему во флигель, мы вместе наблюдали за звёздами в подзорную трубу. Как вы знаете, в те времена ещё не было такого прибора, как телескоп, его изобрели несколько позже. Кроме этого, дед составлял гороскопы.

– У тебя настолько длинная жизнь впереди, что я даже не рискну предположить, сколько лет ты проживёшь, – говорил он. – А твоя бабка, глядя на твою же ладонь, просто за голову хватается, настолько длинна и непонятна у тебя линия жизни.

Таково было мнение деда и бабки по материнской линии. Родители же отца, мнение это разделяли, но при этом прибавляли кое-что ещё.

– Ты, Генрих, будешь большим человеком. Тебе, кроме тех качеств, о которых говорят родители твоей матери, свойственны и качества отважного воина, борца за справедливость и избавителя людей от нечистой силы.

Так говорила моя бабка по отцу, очень известная колдунья, скорее, даже фея, или же, белая колдунья – это уж как кому больше нравится.

Дед же, то есть её муж, очень известный знахарь и колдун, опять же, колдун, приносящий пользу людям, был ещё и известным хиромантом. Осматривая моё тело, слушая моё сердце и лёгкие, только разводил руками:

– Твой организм, Генрих, работает, как очень хорошие часы. У тебя сердце бьётся нечасто, но чётко, ровно и мощно. Я такого ещё ни у кого не слышал такого сердца. Лёгкие, словно кузнечные мехи, таких я тоже ни у кого не слышал. Я исследовал твою мочу, кровь и мокроты – всё не так, как у всех. А линии на руке…Похоже, твоя бабка права…

***

Я следил за прибором, который достался мне в наследство от моего прадеда – я не знал его, он рано умер. Во цвете лет погиб в неравном поединке с колдуном, по имени Конан, очень сильным и вероломным, который до сих пор жив, и это обстоятельство сильно отравляет мне жизнь. Ничего, надеюсь, что дойдёт очередь и до него. Опять же, это будет отдельная история, в которой мне, видимо, придётся несладко… Но я должен отомстить за прадеда, чего бы мне это не стоило.

А сейчас, медное кольцо прибора слегка зависло, вращаясь над медной пластиной, свидетельствуя о том, что где-то совсем рядом присутствует нечистая сила недюжинной силы. То есть Брумтильда неподалёку, возможно даже, она засела в своей жалкой хижине. Никогда не понимал, почему такие всемогущие особи живут в таких жалких условиях. Что это? Жадность, или, может быть, хитрость? Впрочем, мне ли говорить об этом. За семьсот с лишним лет, я не нажил даже такого жалкого жилья… При моём образе жизни оно и вовсе не нужно… Это – оправдание.

Итак, кольцо вращается, и даже такая сильная ведьма, как Брумтильда не в силах скрыть это обстоятельство. Теперь жди, откуда она нападёт!

Вдруг, не из хижины, а со стороны леса, появилась женская фигура, которая вела маленького ребёнка за руку. Что за чёрт! Это ведь Хелен с Каролиной! Они-то откуда взялись, ведь не было их с особо любопытными крестьянами, которые, затаившись в кустах, с риском для собственных жизней, следили за происходящим. А ведь до дома Брумтильды добрых полдня пути…

На этот раз Хелен была полностью обнажена, что лишний раз подтверждало совершенство её форм… Каролина же, ещё издали закричала:

– Возьмёшь меня в жёны, Генрих?

Этот вопрос поставил окончательную точку в данном эпизоде. Слишком всё правдоподобно – узнаю Брумтильду и невольно проникаюсь уважением к ней. Да, хитра, чертовка. Я достал из котомки несколько мешочков с травами, один из них развязал, достал щепотку. Сейчас всё проясниться. Бросил щепотку в сторону Хелен и Каролины. Голубое облачко взметнулось вверх, унося с собой иллюзию присутствия матери с дочерью. Никого. Браво, Брумтильда, ты, несмотря на прожитые годы, не стареешь. Впрочем, я тоже… Где же эта тварь? Когда она себя обнаружит? Она ведь очень терпелива, я это знаю. Она может затаиться надолго, не обнаруживая себя, а потом…

Вдруг, я почувствовал какой-то особенный дискомфорт. Это очень трудно описать… Враз стемнело. Представляю, как перепугались крестьяне, проклиная ту минуту, когда они вызвались идти со мной, хотя я их не тянул и всё популярно объяснил… Надеюсь, что они не пострадают – Брумтильде сейчас просто не до них… Их гибель совершенно не в моих интересах – это обстоятельство несколько подорвёт мой авторитет, а подрыв моего авторитета ударит вовсе не по моему тщеславию, нет, всё куда сложнее: другие ведьмы будут меньше боятся меня, и это вовсе не усыпит их бдительность – это уменьшит мои колдовские силы, что совершенно недопустимо. Я немного нервничаю, хотя это не новость, со мной всегда так, наоборот, это подогревает меня… Вот! Вот оно, несвежее, если не сказать, гнилостное дыхание Брумтильды, совсем рядом, не зевай, Генрих!

Я бросил ещё один пучок травы – это несколько замедляет действия ведьмы – спасибо отцу и Изабелле, его матери. Эти рецепты много раз спасали мне жизнь, да и не только мне…

Надо отдать должное прозорливости ведьмы – на время действия травы, она стала невидимой, что позволило не только не попасть в мои лапы, но даже приблизиться ко мне, без особого риска, заметьте. Теперь-то я это понял. Нужно было бы ещё бросить травки, но слишком рискованно лезть сейчас в котомку, подставляя спину ведьме. Звякнув, упало медное кольцо на пластину, что красноречиво свидетельствовало об отсутствии ведьмы. Нет, слишком хорошо я знал это бесовское отродье, чтобы верить ему! Просто она сумела «успокоить» прибор – сильна Брумтильда, ничего не скажешь.

Вдруг я почувствовал, как чьи-то холодные и скользкие пальцы вцепились мне в горло. Чьи-то! Стало трудно дышать, я, пытаясь высвободиться, спросил Брумтильду:

– Слушай, подруга, почему ты решила убить меня таким вот старинным способом? Где же твоя хвалёная смекалка и изобретательность? Или ты стареешь?

Брумтильда, убрав руки с моей шеи, засмеялась и стала видимой. На этот раз она приняла образ непорочной девы. Простой сарафан, которые носят крестьянки; белокурые волосы почти до пят; голубые, скромно потупленные глаза… Да, сильна!

Я засмеялся:

– Я преклоняюсь перед силой твоих чар, о изобретательнейшая из ведьм! Честное слово, если бы не твои злодеяния, я бы очень уважал и преклонялся бы перед тобой, о Брумтильда!

Ведьма ответила мне, сопровождая ответ хриплым и отрывистым смехом:

– Стараюсь, дорогой мой Генрих, стараюсь! Слушай, колдун, может быть, мы с тобой объединим наши усилия? Вдвоём нам и чёрт не страшен! О твоей силе ходят легенды, да только не туда ты её тратишь!

– Куда же я должен ее, по-твоему, тратить? Разорять крестьян? Морить голодом детей?

Брумтильда очень серьёзно и долго изучала выражение моего лица. Покончив с этим занятием, она сказала с недоумением: