Читать книгу: «Зеркало в пустоте»

Лабиринты города

Алексей медленно шёл по тротуару, вокруг него шумел город, который никогда не спал. Высокие небоскрёбы устремлялись в мрак ночного неба, их стеклянные фасады отражали фрагменты неона, будто разбитые зеркала чужих жизней. Между зданиями тянулись лабиринты улиц: фонари разбросаны, как забытые факелы, витрины мерцали и манили своим ломким светом, а редкие прохожие скользили по тротуару, словно тени, стараясь не мешать ночной симфонии города.

Тротуар под ногами казался злой ловушкой – то тут, то там трещины и лужи, в которых отражения неоновых огней искривлялись, словно призраки, пытаясь вырваться наружу. Вода дрожала от падающих капель, образуя рябь, которая стучала по ним своим тихим, почти бессердечным ритмом. Пар поднимался из решёток канализации, обвивал ноги и оставлял на коже лёгкую липкость тепла, противоречивую холодному ветру, что то и дело рвал воротник Алексея к лицу.

Воздух был насыщен плотно упакованными запахами: влажный асфальт, согнувшиеся выхлопы, дым от уличных грилей – аромат жареного, сладкого и горького одновременно. Кружившая смесь напоминала старую записку, чей текст выцвел, но фигуры букв всё ещё угадывались: обещания счастья и вечных удовольствий на неоновых вывесках казались стихами на заброшенной могиле – красивые, но пустые. Эти слова звенели пустотой, и в груди Алексея тянуло сухо, словно кто-то вытянул воздух из комнаты, в которой он стоял.

Звуки ночи сопутствовали его шагам: далекий лай, одинокий скрип рекламного щита, где металл нервно дрожал, редкая дробь каблуков – всё это складывалось в неторопливую мелодию, уводящую вглубь улиц. Порой в этом шуме рождались странные обрывки – мелодия из проигрывателя за приоткрытой дверью, чей-то смех, оборвавшийся на вздохе, или шепот, казавшийся исходящим из самой стены. Эти тени звуков придавали ночи ощущение ожидания, как будто город собирался сказать что-то важное, но не уверен, с чего начать.

Чем дальше шёл Алексей, тем острее становилось предчувствие. На углу моргнула вывеска и на мгновение выдала знакомое сочетание букв; прохожая, прошмыгнув мимо, оставила за собой еле уловимый шлейф парфюма, который пробудил в нём забытое воспоминание. Где-то в глубине переулка блеснула металлическая поверхность – может, упавшая монета или ключ – и это мелькание, едва заметное, казалось приглашением. Воздух словно сжался вокруг него: город задержал дыхание, и в этой паузе мир стал тоньше, допускающим к себе только тех, кто умеет слышать.

Алексей шёл дальше, и с каждым шагом предчувствие только усиливалось – не страх, а странная, тёплая нетерпеливость, как перед встречей, о которой известно лишь то, что она изменит что-то важное. В груди лёгкое дрожание, в пальцах – ощущение неясной задачи. Где-то впереди, за следующим поворотом, город хранил свою тайну, и казалось, что она вот-вот распахнёт дверь. Он остановился у угла, аккуратно опираясь на перила лестницы старого здания, пытаясь прочесть рекламные постеры, которые, казалось, прикрепились на века. Вокруг люди, спешащие мимо, казались ему не более чем мельтешением теней, помешанных друг на друге.

Алексей (мысленно):

– Куда я иду? Что я ищу в этом бесконечном потоке лиц и голосов? Почему внутри лишь пустота, хотя кругом полно жизни?

Куда я иду? – внутренний голос сначала звучит как риторический вопрос, потом распадается на крошечные, острые фразы. Куда я иду, если весь путь – это одни и те же лица, бледные витрины, чужой свет в окнах? Что я ищу – работу, ответ, случайную улыбку, которую можно было бы принять за знак? Или просто тишину, где бы не дрожал этот постоянный фон городского мура?

В груди – не только тяжесть, но и физическое ощущение пустоты, как будто кто-то вынул из неё тёплую массу и оставил холодный сосуд. Сердце бьётся не столько от страха, сколько от удивления: как может быть так много звуков вокруг и так мало смысла внутри? Грудь сжимается, дыхание делается мелким и быстрым; иногда кажется, что в горле застревает металл – вкус затяжного одиночества, знакомый и давно принятый как норма. Руки холодные, пальцы бессмысленно жмут края пальто, чтобы почувствовать причастность к телу.

Лица в толпе – не люди, а маски; у каждого своя пропитанная рутинным светом маска, и Алексей ловит себя на том, что рассматривает эти маски, пытаясь найти трещину, через которую выглянул бы живой человек. Но чаще он видит только отражения собственных усталых глаз и это вызывает раздражение: почему я ищу связь вне себя, когда не умею услышать себя сам?

Мысли плетутся в клубок: воспоминания – запахи – образы. Проносится мимолётная сцена детства, где всё было проще, место, где было тепло; затем резко – сцена недавней ссоры или упущенной возможности, и снова чувство вины, которое гложет изнутри. Он ловит себя на желании обвинить город, людей, обстоятельства, однако понимает, что обвинять легче, чем признать свое бессилие. Это порождает стыд – тихий, едва слышный, но неотступный.