Есть что скрывать

Текст
25
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Нет времени читать книгу?
Слушать фрагмент
Есть что скрывать
Есть что скрывать
− 20%
Купите электронную и аудиокнигу со скидкой 20%
Купить комплект за 988  790,40 
Есть что скрывать
Есть что скрывать
Аудиокнига
Читает Ирина Патракова
569 
Подробнее
Есть что скрывать
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

Посвящается тем, кто страдает, тем, кто терпит, и тем, кто сражается



Человеческая душа практически не поддается разрушению, а ее способность возрождаться из пепла остается до тех пор, пока тело дышит.

Алис Миллер «Ради твоей же пользы»

Elizabeth George

SOMETHING TO HIDE

Copyright © 2022 by Susan Elizabeth George

© Гольдберг Ю.Я., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство Эксмо», 2022

Часть I

21 июля

Вестминстер Центр Лондона

В один из самых жарких дней необыкновенно жаркого лета Дебора Сент-Джеймс шла к Санкчуэри-билдингс через Парламент-сквер. Ее попросили встретиться с одним из секретарей Министерства образования, а также с главой Государственной службы здравоохранения. «Мы бы хотели обсудить с вами один проект, – сказали ей. – Вы свободны?»

Да. После публикации «Голосов Лондона», проекта, которому Дебора посвятила последние несколько лет жизни, она искала следующую тему. И очень обрадовалась приглашению на встречу, которая может вылиться в новый проект, хотя даже не догадывалась, какого рода фотографии могли заинтересовать Министерство образования вместе с Государственной службой здравоохранения.

Подойдя к охраннику у дверей, она показала удостоверение. Но охранника интересовало не оно, а содержимое вместительной сумки. Он сообщил, что к телефону у него претензий нет, а вот цифровую камеру нужно включить, чтобы доказать, что это на самом деле камера. Дебора подчинилась и сфотографировала охранника. Потом показала ему. Он махнул рукой, пропуская ее. И прибавил, прежде чем она успела войти: «Удалите. Я тут дерьмово выгляжу».

У стойки приема посетителей Дебора спросила Доминик Шоу. Назвала свое имя и сообщила, что пришла по приглашению помощника секретаря по школьной системе. После приглушенного телефонного разговора ей вручили шнурок с карточкой «Гость». Комната для переговоров номер четыре. Третий этаж. Лифт направо, лестница налево. Она повернула к лестнице.

Войдя в комнату для переговоров номер четыре, подумала, что ошиблась дверью. За полированным столом сидели пять человек, а не те двое, которые, как она предполагала, хотели с ней встретиться. Три напольных вентилятора героически пытались уменьшить температуру воздуха в комнате, но лишь создавали что-то похожее на сирокко[1].

Женщина, сидевшая у дальнего конца стола, поднялась и направилась к ней, протягивая руку. Она была элегантно одета в стиле «государственный служащий»; на носу огромные очки без оправы, в ушах золотые серьги размером с бейсбольный мяч.

– Доминик Шоу, – представилась она, – парламентский помощник государственного секретаря по школьному образованию.

Потом представила остальных, но так быстро, что Дебора уловила только должности: глава Государственной службы здравоохранения, представитель благотворительной организации «Барнардос», основатель чего-то под названием «Дом орхидей» и женщина по имени Нарисса, фамилии которой Дебора не запомнила. Пестрая компания: один черный, один похож на корейца, Доминик Шоу белая, а женщина по имени Нарисса – мулатка.

– Прошу вас. – Доминик Шоу указала на пустой стул рядом с представителем «Барнардос».

Дебора села. И с удивлением увидела, что перед каждым из присутствующих лежит экземпляр «Голосов Лондона». Первое, что ей пришло в голову: книга вызвала какие-то проблемы, оказалась некорректной в политическом, социальном или культурном плане, – хотя она не представляла, при чем тут Министерство образования. Книга состояла из портретов жителей Лондона, снятых за три года работы. Каждый снимок сопровождался несколькими фразами персонажа, записанными Деборой во время фотосессии. Среди них было не меньше двух дюжин бездомных, количество которых в городе постоянно росло, – людей всех возрастов, рас и национальностей, которые дошли до того, чтобы ночевать в дверных проемах на Стрэнде, лежать в тоннелях под Парк-лейн, сидеть на корточках у передвижных мусорных контейнеров – а иногда и внутри – и позади таких отелей, как «Савой» и «Дорчестер». В этой части книги Лондон представал совсем не шикарным космополитичным городом, которым хотел казаться.

Отказавшись, после некоторых колебаний, от предложенных чая и кофе, Дебора выбрала теплую воду из стеклянного кувшина, стоявшего на столе. Она ждала, пока кто-нибудь сообщит повестку дня – хотелось бы понять, что она тут, черт возьми, делает. Но лишь после того, когда Дебора получила воду и совершенно не нужный ей экземпляр «Голосов Лондона», переданный Доминик Шоу, помощник государственного секретаря приступила к делу.

– На вашу книгу мне посоветовал обратить внимание мистер Оу. – Чиновница кивком указала на мужчину из «Барнардос». – Впечатляет. Но я все удивлялась… – Она умолкла, словно выбирала варианты, что же ее так удивило, а в это время под окном на улице скрежетала неисправная трансмиссия какого-то грузовика. Шоу посмотрела в окно, нахмурилась и продолжила: – Как вам это удалось?

Дебора не поняла, что имеет в виду Доминик Шоу. Ее взгляд упал на обложку книги. Издатель выбрал вполне невинный снимок: один из тех пожилых людей, которые кормят птиц в парке Сент-Джеймс. На голове у него был картуз, и он стоял на мостике, перекинутом через пруд. Рука протянута, на ладони птица. Внимание Деборы привлекли глубокие морщины на его лице – как они пролегли от глаз к потрескавшимся губам. Сама она не выбрала бы для обложки этот снимок, но понимала логику издателя, который хотел, чтобы потенциальный покупатель взял книгу и открыл ее. Фотография бездомного, спящего под открытым небом на Стрэнде, вряд ли была бы такой же эффективной.

– Вы имеете в виду, как я уговорила людей позировать? Просто спрашивала. Говорила им, что хочу сделать портрет, – и, открою вам секрет, большинство людей соглашаются, если их попросить и объяснить, зачем это нужно. Не все, конечно. Некоторые отказываются, причем категорически. Бывает, приходится выслушивать резкие слова, но это не должно обескураживать. А те, кто любезно согласился, чтобы я их сфотографировала… Если у них был адрес, я отправляла им копию того снимка, который выбрала для книги.

– А то, что они вам говорили? – подал голос мистер Оу. – Их слова, что вы включили в книгу?

– Как вам удалось вызвать их на откровенность? – спросила женщина по имени Нарисса.

– А, вот вы о чем… – Дебора раскрыла книгу и принялась листать страницы. – Штука в том, что, когда кого-то снимаешь, нужно добиться того, чтобы они не думали о съемках. Перед камерой люди становятся скованными. Так уж они устроены. Думают, что должны позировать, и перестают быть собой. Поэтому фотограф должен придумать, как поймать их в тот момент, когда они… Скажем, в тот момент, когда они раскрываются. Каждый фотограф должен это уметь. В принципе, никаких проблем, если застать свой объект врасплох. Но для такой работы – я имею в виду книгу или любой официальный портрет – это не подходит. Поэтому большинство фотографов разговаривают с людьми, когда их снимают.

– То есть просят расслабиться, улыбнуться или еще что-то? – спросила Доминик Шоу.

Добора увидела, что помощник секретаря ничего не поняла из ее объяснений.

– Я ничего им не говорю. Наоборот, прошу что-нибудь мне рассказать. Слушаю их, отвечаю, а они продолжают. Для этого проекта, – она указала на книгу, – я просила поделиться впечатлениями от Лондона, рассказать о том, нравится ли им жить в этом городе, какие чувства у них вызывает Лондон, рассказать о том месте, где я их снимала. Естественно, все ответы были разными. И в процессе разговора я получала те мгновения, которые искала.

– Чем это объяснить? Думаете, у вас особый дар вызывать людей на откровенность? – спросил представитель «Дома орхидей».

Дебора с улыбкой покачала головой.

– Нет, конечно. Я и двух слов связать не могу, если речь не идет о фотографии, кошках или собаках. Думаю, я неплохо справляюсь с работой в саду, но только если она касается прополки и мне не нужно определять, где сорняк, а где нет. Для этого, – она снова указала на книгу, – я заранее придумала вопросы и задавала их, пока снимала. Это была исходная точка. Дальше все зависело от того, что они отвечали. Когда люди говорят о том, что им интересно, их лица меняются.

– И тогда вы их фотографируете?

– Нет-нет. Я ищу такие моменты, но фотографирую все время. Для такой книги… приходится выбраковывать… не знаю… не меньше трех тысяч портретов.

Все сидевшие за столом люди умолкли. Потом переглянулись. Дебора сделала вывод, что причина, по которой ее сюда пригласили, явно не имеет отношения к «Голосам Лондона», но все еще не могла понять, чего они от нее хотят. Наконец тишину нарушила помощник секретаря.

– Да, у вас получилась прекрасная книга, – сказала она. – Поздравляю. У нас есть проект, который мы хотели бы с вами обсудить.

– Что-то связанное с образованием? – спросила Дебора.

– Да. Но осмелюсь предположить, эта связь будет для вас неожиданной.

Мейвилл-Эстейт Долстон Северо-восток Лондона

Танимола Банколе цеплялся за надежду, что изнуряющая летняя жара, не ослабевавшая уже четвертую неделю подряд, изменит ход мыслей отца, которые последние тридцать семь минут неслись, подобно локомотиву по рельсам, не сворачивая с темы безответственности Тани. Для Абео Банколе эта тема не была новой. Отец Тани мог бесконечно твердить одно и то же – как на английском, так и на своем родном языке йоруба – на протяжении сорока пяти минут, и такое случалось уже не раз. Он считал своей родительской обязанностью позаботиться о том, чтобы Тани стал настоящим мужчиной, каким его представлял Абео, и сделать это Тани мог только одним способом – исполнять все мужские обязанности, определял которые также Абео. В то же время он считал главной обязанностью Тани слушать и запоминать все, что говорит отец, а также повиноваться ему во всем. С первым Тани обычно справлялся. А вот со вторым и третьим было сложнее.

 

В этот день Тани ничего не мог противопоставить ни одному аргументу отца. Ему действительно повезло получить постоянную работу, и досталась она ему только благодаря тому, что он был сыном Абео Банколе, владельца магазина «Товары из Африки», а также мясной лавки и рыбного прилавка на рынке. Ему действительно повезло, что отец разрешил оставлять одну восьмую заработка себе, вместо того чтобы отдавать в семейный котел. Он действительно ел три раза в день – еду, которую готовила ему мать. Одежду действительно приносили ему прямо в комнату, безупречно чистую и идеально отглаженную. И так далее, и так далее – до бесконечности. Не замечая ни поднимавшихся от тротуара волн жара, ни деревьев – очень редких в этой части города, – которые слишком рано сбрасывали листья, ни остатков льда на рыбных прилавках, таявшего так быстро, что в воздухе пахло хеком, окунем и макрелью, ни на мясные ряды с запахом крови от нагретой требухи овец и коров, ни на фрукты и овощи, которые нужно продать со скидкой, пока они не сгнили, Абео шел в направлении Мейвилл-Эстейт, озабоченный только неспособностью Тани вовремя прийти на работу.

Тани был виноват. Все, что говорил отец, – истинная правда. Тани не мог сосредоточиться на своих обязанностях. Тани не ставил семью на первое место. Тани постоянно забывал, кто он. Поэтому он ничего не говорил в свою защиту. Он думал о Софи Франклин.

О, там было о чем подумать: о прекрасной коже Софи, о ее мягких коротких волосах, о гладких как шелк ногах и изящных лодыжках, о соблазнительной груди, о ее губах, языке и всем остальном… Конечно, он был абсолютно безответственным. А как же иначе, если он был с Софи?

Отец мог бы это понять. Теперь ему шестьдесят два, но и он когда-то был молодым. Однако Тани не мог рассказать ему о Софи – это абсолютно исключено. Тот факт, что она не нигерийка, был лишь одной из причин, по которым Абео Банколе хватил бы удар, прямо здесь, на тротуаре. Второй причиной был секс с Софи, сам факт которого отец не мог бы принять спокойно.

В общем, Тани опоздал на работу в «Товары из Африки». Причем опоздал настолько, что к его приходу уже началось ежедневное пополнение товаров на полках. Эта процедура – наряду с повторными заказами и общей уборкой – была ежедневной обязанностью Тани, когда он возвращался из колледжа, а второй работник лавки, Зайд, должен лишь помогать клиентам найти то, что они ищут, и стоять на кассе. Зайду совсем не понравилось, что в этот день ему пришлось заниматься и всем остальным. Свое недовольство он высказал по мобильному Абео, который шел в мясную лавку.

Опоздавший Тани принялся старательно проверять полки с товарами. Но Зайд уже закончил уборку и бросал на него недовольные взгляды. Вошел Абео и приказал Тани идти с ним.

Тани знал, что его ждет. Но также понимал, что это подходящая возможность поговорить с отцом о своем будущем. Ему не нравилось работать в одном из двух отцовских магазинов или за рыбным прилавком, а еще больше не нравилось, что ему придется управлять магазином «Товары из Африки», когда он закончит курс ресторанного менеджмента в предуниверситетском колледже. Это не для него. Сказать правду? Это отстой. Не для того он собирался поступить в университет и получить диплом по бизнесу, чтобы потом тратить свою жизнь на управление магазином. Для этого Абео мог бы нанять кого-нибудь из кузенов Банколе. Конечно, тогда пришлось бы впускать родственника из Пекхэма в ограниченный круг жизни, который Абео создал для своей жены и детей на северо-востоке Лондона, и Абео это не понравится. Но Тани не собирался оставлять ему выбор. Он хотел сам строить свою жизнь.

Путь к Мейвилл-Эстейт по окончании рабочего дня зигзагом проходил по оживленным улицам. Ближе к вечеру их заполнили пешеходы, машины, автобусы и велосипеды – местные жители возвращались домой. Банколе, одни из немногих нигерийцев в этой многонациональной общине, состоящей из выходцев со всего света, от Африки до Вест-Индии, жили в районе Мейвилл-Эстейт, в доме под названием Бронте-хаус, пятиэтажном здании из неоштукатуренного красного кирпича, каких очень много в жилых районах города. Прямо через дорогу от дома располагалась асфальтовая игровая площадка, прикрытая от солнца огромными лондонскими платанами. В торцах площадки были установлены баскетбольные щиты с кольцами и футбольные ворота, а всю ее обнесли забором, чтобы дети в погоне за мячом не выскочили на улицу.

К дверям квартир на первом этаже Бронте-хаус вели бетонные ступеньки, а для того чтобы попасть на верхние четыре этажа, нужно было пройти по внешнему коридору, а затем подняться по лестнице или на лифте. Почти все двери были открыты – в тщетной надежде впустить ветер, которого, по крайней мере в этот момент, совсем не чувствовалось. Из распахнутых окон доносились звуки работающих телевизоров, а также музыки, танцевальной и рэпа; к ним присоединялись запахи самой разной еды.

В квартире Банколе было жарко, как в перегретой сауне. Тани почувствовал, что его обволакивает пелена почти жидкого воздуха, и прищурился от заливающего глаза пота. Вращающиеся лопасти вентиляторов нисколько не охлаждали воздух – просто гоняли его, словно застоявшуюся болотную воду. Дышать было можно, но неприятно.

Тани почти сразу почувствовал запах и посмотрел на отца. Его лицо выражало недовольство.

Монифа Банколе была обязана многое предвидеть. В это время дня она должна была знать, когда муж вернется домой и какую еду предпочтет. Обычно он ей ничего не говорил. Абео считал, что, раз они женаты уже двадцать лет, нет никакой необходимости говорить что-то вслух, словно новобрачные. В первые годы семейной жизни он объяснил ей многие вещи, в том числе требование, что его чай должен быть готов не позже чем через десять минут после того, как он вернется домой после дневных трудов. «Сегодня, – понял Тани, – будет готов не только чай, а что-то посущественнее». Его сестра Симисола накрывала на стол для всех, а это значит, что от семейной трапезы увильнуть не удастся.

Сими молча кивнула ему в знак приветствия, но на его вопрос: «Ты так суетишься, потому что к нам на чай приходит твой парень?» – ответила улыбкой. Потом спохватилась и поспешно прикрыла рот рукой. Ладонь закрыла щель между передними зубами, но нисколько не приглушила смешок. Ей было восемь, на десять лет меньше, чем Тани. Их общение в основном сводилось к тому, что он ее подначивал.

– У меня нет парня, – заявила она.

– Нет? Почему? В Нигерии ты уже была бы замужем.

– А вот и нет!

– Точно. Там так принято – скажи, Па.

Абео проигнорировал его и повернулся к Сими.

– Скажи матери, что мы дома, – как будто в этом была необходимость.

Девочка крутанулась на месте, танцующей походкой обогнула один из почти бесполезных вентиляторов и крикнула:

– Мама! Они здесь! – И обратилась к отцу и брату, копируя мать: – Садитесь, садитесь. Хочешь пива, Па? Тани?

– Ему воду, – сказал Абео.

Сими скосила глаза на брата и снова сделала пируэт. Тани догадался, что так она хочет продемонстрировать свою юбку. Это была старая юбка, похоже из благотворительного магазина «Оксфам», но сестра украсила ее блестками – как и ленту на голове, из-под которой выбивались короткие черные волосы. К многочисленным блескам на ленте она добавила перо. Девочка бросилась на кухню, едва не сбив с ног мать, которая входила в комнату с супом гбегири, запах которого уловил Тани. От пара, поднимавшегося от супа, лоб и щеки Монифы покрылись капельками влаги, а очки запотели. Тани не мог представить, что даже попробует гбегири в такую жару, но промолчал, зная, что за этим последует.

Абео снова пустится в пространные рассуждения о своем детстве. Сорок из своих шестидесяти двух лет он прожил в Англии, но когда начинал говорить о своей родной Нигерии, создавалось впечатление, что он приземлился в Хитроу только на прошлой неделе. Больше всего отец любил вспоминать, какое там все «дома» – школы, условия жизни, погода, обычаи… Но все это, похоже, существовало лишь в его фантазиях об африканской родине, порожденных фильмом «Черная пантера», который он смотрел не меньше пяти раз. Это был любимый фильм Па.

Монифа поставила супницу, и Абео нахмурился.

– Это не эфо риро.

– Я не решилась в такую жару, – объяснила она. – Куры. Мясо. Дома у нас ничего нет, только немного говядины. И я не знала, не испортится ли мясо, если я куплю его на рынке. Подумала, что разумнее приготовить гбегири.

Абео посмотрел на жену.

– Ты не сварила рис, Монифа?

– Вот, папа! – Сими принесла пиво. В одной руке у нее была запотевшая банка, в другой – запотевший стакан. – Такое холодное… Потрогай, какое холодное, папа. Можно мне попробовать? Один глоточек?

– Нет, – сказала мать. – Садись. Я подаю еду. Прости насчет риса, Абео.

– Но я еще не принесла Тани воды, – возразила Сими.

– Делай, что говорит мать, Симисола! – рявкнул Абео.

Сими подчинилась, бросив виноватый взгляд на Тани. Тот пожал плечами.

Она спрятала руки под стол и снова посмотрела на брата, который подмигнул ей. Потом скосила глаза на мать, не отрывавшую взгляда от Абео. Он долго смотрел на жену, потом кивнул, подавая знак, что можно раскладывать еду.

– Твой сын снова не пришел на работу вовремя. Мог бы уделить магазину всего полчаса своего драгоценного времени. Зайду пришлось перед закрытием почти все сделать самому, и тот был недоволен, – сообщил он Монифе. И прибавил, обращаясь к Тани: – Чем ты был так занят, что пренебрег своими обязанностями?

– Абео… – промямлила Монифа. – Может, вы с Тани… потом?

– Не твоего ума дела, – оборвал ее Абео. – Ты испекла эба? Да? Симисола, принеси лепешки из кухни.

Монифа налила большую порцию супа гбегири в тарелку с ободком и передала Абео. Вторая тарелка отправилась к Тани.

Через секунду из кухни вынырнула Сими с большой тарелкой эба. Под мышкой она держала бутылку коричневого соуса – приправа к лепешкам и одновременно дань «английской традиции». Поставив тарелку и бутылку перед Абео, вернулась на свое место. Монифа налила ей суп последней – таков обычай в этом доме.

Все ели молча. Слышны были только звуки с улицы, причмокивание и глотание. Не доев суп, Абео отложил ложку, отодвинул стул и исполнил ежевечерний ритуал, как называл его Тани: оглушительно высморкался в бумажную салфетку, скомкал ее и бросил на пол. Потом приказал Сими принести другую. Монифа встала, собираясь выполнить его просьбу сама, но Абео остановил ее:

– Сядь, Монифа. Ты не Сими.

Девочка выбежала из комнаты и вернулась через несколько секунд со старым кухонным полотенцем, которое полиняло настолько, что было уже невозможно различить, какой годовщине бракосочетания королевы оно посвящено.

– Салфетку я не нашла и взяла вот это. Подойдет, папа?

Абео взял у нее полотенце и вытер лицо. Потом положил полотенце на стол и обвел взглядом семью.

– У меня есть новости.

Все замерли, превратившись в статуи.

– Какие новости? – осторожно поинтересовалась Монифа.

– Все устроилось, – ответил Абео.

Тани заметил взгляд, брошенный на него матерью. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

– Это заняло не один месяц, – продолжил Абео. – И обошлось дороже, чем я предполагал. Мы начали с десяти коров. Десяти. Тогда я спросил, не будет ли она бесплодной, ведь я отдам за нее десять коров. Он сказал, что в семье двенадцать детей и у троих уже есть свои дети. Так что она из плодовитого рода. Это не считается, ответил я ему. Тот факт, что ее мать и сестры плодовиты, не означает, что она тоже такая. Поэтому мне нужна гарантия. Десять коров и никакой гарантии? Так я ему и сказал. Ха, сказал он, кто может требовать гарантии? Тот, ответил я, кто понимает, что важно, а что нет. Так мы торговались, пока он не согласился на шесть коров. Я сказал, что это все равно слишком много. А он сказал: тогда она может остаться здесь, потому что у меня есть другие варианты. Варианты, сказал он. Я сказал, что знаю, что он блефует. Но время подходящее, и возраст у нее подходящий, и она недолго будет свободной, если он объявит об этом. Так что я согласился, и дело улажено.

 

Пока Абео говорил, Монифа сидела, уткнувшись взглядом в тарелку. Сими перестала жевать, ее лицо выражало растерянность. Тани не понимал, о чем говорит отец. Десять коров? Шесть? Плодовитый род? Но он чувствовал, что назревает что-то неприятное, и к его беспокойству прибавился страх.

Абео повернулся к нему.

– Шесть коров я заплатил за девственницу шестнадцати лет. Это для тебя. Скоро я отвезу тебя в Нигерию, и ты с ней познакомишься.

– Зачем мне знакомиться с какой-то нигерийской девушкой? – спросил Тани.

– Потому что ты на ней женишься, когда ей исполнится семнадцать.

Абео вновь принялся за еду. Он отломил часть лепешки и подцепил им маленький кусочек говядины. Похоже, это напомнило ему, что он еще не сказал все, что хотел.

– Тебе повезло. – Теперь Абео обращался к сыну. – Девушку ее возраста обычно отдают за мужчину лет сорока или больше – из-за цены. А не за такого мальчишку, как ты. Но ты скоро должен остепениться и стать мужчиной. Так что мы поедем, а там она будет готовить для тебя, и ты ее узнаешь. Я обо всем позаботился, чтобы ты не привел негодную. Кстати, ее зовут Оморинсола.

Тани положил руки на стол и сцепил пальцы. Казалось, после их возращения с Ридли-роуд температура в комнате поднялась еще на несколько градусов.

– Я этого не сделаю, Па.

Монифа охнула. Глаза Сими расширились до размеров старого пенни. Абео поднял голову.

– Что ты сказал, Танимола?

– Я сказал, что не сделаю этого. Я не буду знакомиться с какой-то девственницей, которую ты для меня выбрал, и уж точно на ней не женюсь, когда ей исполнится семнадцати. – Услышав, как мать прошептала его имя, Тани повернулся к ней. – Мы не в Средневековье живем, мама.

– В Нигерии, Тани, – сказала Монифа, – эти дела устраиваются именно так, и…

– Мы не в Нигерии. Мы живем в Лондоне, а в Лондоне люди женятся на том, на ком хотят, и тогда, когда хотят. По крайней мере, я. Никто не будет выбирать мне жену. И я вообще не собираюсь жениться. Точно не теперь и не на какой-то африканской девственнице с гарантированной плодовитостью. Это какое-то безумие.

На мгновение в комнате повисла звенящая тишина. Молчание нарушил Абео:

– Ты будешь делать то, что тебе говорят, Тани. Ты познакомишься с Оморинсолой. Ты обещан ей, а она обещана тебе, и обсуждению это не подлежит.

– Я не твой раб.

Монифа снова охнула.

– Нет, мама, – сказал Тани. – Я не поеду в Нигерию или куда-то еще просто потому, что он так решил.

– Я – глава этой семьи, – сказал Абео. – И ты должен меня слушаться.

– Вот уж нет. Если ты так думаешь, то глубоко ошибаешься. Ты не заставишь меня жениться.

– Ты женишься, Тани. Я об этом позабочусь.

– Правда? Ты так думаешь? Собираешься приставить пистолет к моей голове? Шикарные будут свадебные фотографии, ага…

– Следи за языком.

– Зачем? Что ты со мной сделаешь? Побьешь, как…

– Перестань, Тани, – поспешила вмешаться Монифа. – Прояви к отцу хоть немного уважения. – Она повернулась к дочери: – Сими, иди…

– Она останется, – сказал Абео и прибавил, обращаясь к Тани: – Говори, что хотел.

– Я уже все сказал. – Тани резко поднялся, так что ножки его стула со скрежетом проехались по линолеуму. Его отец тоже встал.

Абео сжал кулак, но Тани не отступил. Они смотрели друг на друга через стол.

– Убирайся с глаз моих, – сказал Абео.

Тани был только рад.

Нэрроу-уэй Хакни Северо-восток Лондона

Старший суперинтендант полиции Марк Финни не удивился, увидев, что брат его уже ждет. Встречу назначил Поли, и значит, его более или менее волнует, понравится ли Марку, что брат ждет его внутри массажного салона «Парадиз». Кроме того, салон находился недалеко от обоих ломбардов, принадлежащих Поли, а также в пешей доступности от дома их родителей и дома самого Поли. «Слава богу, – подумал Марк, – брат не торчит в крошечном вестибюле, а расположился на Мар-стрит со стороны Нэрроу-уэй, на скамейке в центре пешеходной зоны». Марк сразу его увидел, как только свернул за угол. На лице Поли застыла знакомая ухмылка, которой он всегда приветствовал младшего брата – подростка с прыщавым лицом, – когда Марк возвращался, как полагал Поли, со свидания, хотя на самом деле он просто болтался на улице в компании школьных друзей, среди которых были три девчонки, такие же неприкаянные, как сам Марк. Вернувшегося домой Марка Поли всегда встречал одной и той же фразой: «Успех, приятель?» – на что Марк неизменно отвечал: «В любом случае ты об этом не узнаешь».

Сегодняшняя ухмылка не имела отношения к юным девушкам; скорее она была связана с тем, что происходило в одной из задних комнат спа-салона, который мог быть чем-то большим, чем спа-салон, если у вас есть чем расплатиться, – они не давали сдачу и не принимали кредитные карты, когда мужчина покупал определенные услуги.

– Итак?.. – спросил Поли, а когда Марк сразу не ответил, прибавил: – Что-то ты долго, Бойко. Одним заходом не ограничился?

– Пришлось ждать ее двадцать минут. Пойдем. Наверное, мама уже приготовила ужин.

– И всё? – удивился Поли. – Просто «пришлось ждать ее двадцать минут»? Я из кожи вон лез, чтобы записать тебя на сегодня, приятель. Теперь это такое популярное место… Как тебе? Стоит этих денег? Она была молодой? Красивой? Изможденной? Беззубой? Что она использовала? Руку, рот, язык или другую часть тела? Думаю, между сисек было бы здорово. Нет. Гм… Может, подмышка? Или ты использовал ее на все сто?

Марк его не слушал. Он шел в направлении башни Святого Августина, зубчатая верхушка которой возвышалась над Нэрроу-уэй. У подножия башни появилась стайка детишек, игравшая в какой-то оригинальный вариант игры «пни жестянку» – такого он не видел с тех пор, как мобильные телефоны, текстовые сообщения, компьютерные игры и приставки вытеснили все, чем дети занимали себя на протяжении многих поколений.

Они вошли во двор церкви Святого Иоанна в Хакни, справа от древней башни. Их путь лежал на восток, вдоль мощеной дорожки к Саттон-уэй. Там жил Поли с семьей – в доме, служившем неприятным напоминанием об архитектурном буме 1960-х, с острыми углами и венецианскими окнами, не вызывавшими никакого интереса.

– Думаю, все равно лучше, чем порнушка по интернету. Дороже, конечно, но прикосновение женщины того стоит, правда? Его ничем не заменишь. Другое человеческое существо. Теплая плоть. Черт, Бойко, если б Эйлин не знала, чего я хочу, еще до того, как это пришло мне в голову, я бы составил тебе компанию. – Голос его стал задумчивым. – Эта женщина, наша Эйлин, – настоящая секс-машина. Она почти никогда не носит трусиков, а когда детей нет в комнате, то при каждом удобном случае задирает юбку. Однажды она поимела меня даже в магазине. Я тебе не рассказывал? Прямо за прилавком, три дня назад, при открытом магазине. Я удивлен, что меня еще не обвинили в жестоком обращении с женой. Эта женщина производит столько шума, когда я ее имею…

Марк ничего не ответил. Он уже много раз слышал о сексуальных причудах Эйлин. Честно говоря, уже надоело. Молчание нарушил Поли:

– Пит тоже придет на ужин? Или только ты?

Марк покосился на брата, который смотрел прямо перед собой, словно хотел запомнить какой-то удаленный объект.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что в данный момент это невозможно.

– А как насчет Грир? Кажется, так ее зовут? Грир? Подружку Пит. Ту, с которой она так часто видится. Грир могла бы остаться на час-другой. Она знает, что делать, если что-то случится.

– Пит не любит оставлять Лилибет, – сказал Марк брату.

– Я знаю, что она не любит. Мы все знаем, что она не любит, Бойко.

Марк снова ничего не ответил. Да, он очень страдал, но дело было не в Пит, которая делала все, что могла, учитывая их обстоятельства. Он страдал из-за того, что не мог предвидеть будущего, уготованного для них троих: Пьетры, Лилибет и его самого.

Они пересекли нижнюю часть церковного двора. В это время дня, ближе к ужину, здесь почти никого не было. Несколько скамеек были заняты, но по большей части людьми, уткнувшимися в экраны своих смартфонов. Кто-то выгуливал собак, а одна женщина в алом сарафане тянула за собой на поводке крупного полосатого кота, который жался к земле и, судя по всему, не испытывал никакого удовольствия от прогулки.

Когда они приблизились к дальнему концу двора, в воздухе запахло жареными бургерами. Источником сильного запаха было маленькое кафе, притулившееся к стене, отделявшей церковный двор от района, который начинался прямо за ней. Кафе старалось удовлетворить вкусы пестрого, многонационально населения – в его меню были не только бургеры, но и блинчики, самоса, кебаб, куриная шаурма и разнообразные овощные блюда. Похоже, заведение процветало. Люди за несколькими столами для пикника, расставленными на лужайке, что-то вылавливали из картонной посуды. Одна очередь выстроилась к окошку для заказов, другая ждала, пока еду упакуют, чтобы взять с собой. У всех были покорные лица типичных лондонцев, проводивших большую часть жизни в той или иной очереди: на автобус, в метро, поезд, такси или к кассе.

1Сирокко – сильный жаркий ветер в странах средиземноморского бассейна, зарождающийся в пустынях Северной Африки и на Ближнем Востоке.
Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»