Читать книгу: «Птицелов. Стань птицей. Победи тьму», страница 2

– Это понятно, – кивнул Сергеев. – Я про «в общем». Жесть же какая-то. Трупаку года два-три. Не к добру это.

– Находка трупов вообще никогда не к добру. Вы протокол осмотра места закончили?

– Закончили. У Курёхина всё в папочке лежит. Так чё, Данил Александрыч, с чего работать начнём? Или ты подумаешь, а потом мне поручение отпишешь?

Муранов снова поднял голову вверх, выставляя вперёд подбородок. В прозрачном воздухе слышался шум далёких машин. Данил чувствовал поразительное спокойствие и в то же время какая-то струнка в его душе звенела на одной тревожной ноте.

Что он мог думать? Что мог ответить на вопрос простого, как карандаш, майора Сергеева? Тот задавал верные вопросы, но ответов на них пока не существовало.

Тело, пролежавшее в земле в богом забытой глуши несколько лет, оказалось потревоженным и поднятым на поверхность. Первый раз за долгое время его коснулось солнце. Марина Ленц, расчистив достаточно, уверенно заявила, что это женщина. Вот и всё, что известно на текущий момент.

Включились прожектора, разбивая мягкость осени резким светом. В этом свете продолжили работать эксперты. Они переложили неизвестную вместе с налипшей на останки землёй в чёрный пластиковый пакет. Скрипнула «молния», пряча от людских глаз страшное содержимое.

– Данил Саныч, – позвал Сергеев. – Ну, короче, всё здесь.

– Здесь всё точно, – сказала уставшая Ленц, снимая респиратор.

Патрульные помогли её ассистентам поднять упакованный труп и отнести его в машину. Сама Марина Григорьевна отдала бы всё, чтобы немедленно оказаться дома в тёплой ванне.

– Я к вам завтра во второй половине дня приеду, – сказал ей Муранов. – Вы ведь успеете уже?

– Сделаю всё, что смогу.

Глава 2

Большой чёрный ворон выпорхнул из темноты комнаты. Он будто сам был частью мрака, сгустком тёмной материи, посланцем неизведанного. Крылья его, казалось, занимали всё пространство спальни – от стены до стены, касаясь их кончиками перьев. Клюв, изогнутый, с чёткими царапинами, чуть приоткрыт. Птичьи глаза блестят каким-то внутренним светом. В этих глазах тысячелетняя нечеловеческая мудрость. Ворон глядит прямо перед собой на лежащего в постели человека. Взмах огромных крыльев создаёт тугие потоки воздуха, и в них чувствуется особый животный запах. И в человеке пробуждаются древние, исконные, ничем не вытравливаемые, никак не контролируемые инстинкты. Хочется спрятаться от страшной огромной птицы. Хочется стать маленьким и незаметным, чтобы она пролетела мимо. Хочется вжать голову в плечи, чтобы этот чёрный ворон не смог ухватить. Но человек скован, парализован не то страхом, не то чем-то иным, очень схожим.

Вот птица вытягивает вперёд лапы с когтями. Когти человек видит во всех подробностях, будто время специально замедлилось, давая ему возможность налюбоваться. Когти совершенны – гладкие, длинные, загнутые на концах. Кожистые лапы тянутся к человеческой груди, не покрытой ничем, хотя вряд ли, одеяло могло бы защитить от этих когтей.

Лапы касаются человека. Они холодные. Когти чуть впиваются, но боли как будто нет. Ворон, такой гигантский сначала, вдруг делается обычной крупной птицей, каких полно на городских улицах. Человек чувствует тяжесть живого существа на своём теле, и тем не менее, всё ещё не может пошевелиться.

Ворон складывает крылья, склоняет голову и одним глазом внимательно глядит в глаза человека, будто старается заглянуть тому прямо в душу и прочитать скрытые, глубоко запрятанные в ней тайны. Воронья голова так близко, что очертания её размываются, как бы человек не пытался сфокусировать взгляд.

Птица снова приоткрывает клюв и каркает, клекочет, что-то пытается рассказать. Или смеётся на своём языке над глупым, слабым, неподвижным человеком, распростёртым на кровати. Голос у птицы надтреснутый, в нём проскальзывают пронзительные ноты, режущие слух. Ворон запрокидывает голову и каркает всё громче, начитает бить крыльями. Кончики перьев, пахнущие пылью, касаются человеческого лица.

Данил Муранов проснулся от того, что попытался отмахнуться от ворона, сидевшего у него на груди. В комнате было ещё темно, тюль надувалась парусом под сквозняком из открытой форточки. Естественно, никакого ворона в комнате не было и взяться ему было неоткуда. Данил снова провёл по лицу ладонями, прогоняя остатки нелепого странного сна. Протянул руку за телефоном. Шёл пятый час утра, даже для него это слишком рано. Но сон почему-то так взволновал, что следователь понял – больше ему не уснуть, не стоит и пытаться.

Убавив яркость на телефоне до минимума, Муранов вошёл в галерею. Он, конечно, доверял экспертам и ждал распечатанные фотографии, но всегда делал снимки и видео сам. Память телефона переполнялась от дела к делу, и всё же практику эту Данил не оставлял. Ему нужен был доступ к материалам двадцать четыре на семь. Там, где у других были снимки семьи, друзей, домашних питомцев или, на крайний случай, цветы и показания счётчиков, у Данила оказывались трупы во всех деталях и места их обнаружения.

Тело женщины, что откопали вчера, Данил фотографировал на всех стадиях – от того, каким его увидел впервые, до момента перед упаковкой тела в мешок. «Вот откуда ворон», – подумал Муранов, увеличивая перья, что покрывали кости. Он всё пытался рассмотреть птичьи косточки. Могли ли перья попасть в захоронение позже? Или, может быть, какая-то несчастная птица замёрзла под этим деревом, а экскаваторщик Огурцов просто смешал слои? Может быть, никакого смысла в этих перьях нет и интуиция, которая зудела где-то в затылке, ошибается.

В любом случае можно даже не надеяться, что дело будет лёгким. Лёжа в постели, чуть подрагивая от прохладного ветерка, что гулял по комнате, Муранов осознавал, что столкнулся с чем-то очень серьёзным. Выводы делать рано, но мёртвая женщина, выкопанная рабочими, – это не бытовуха. И не попытка скрыть смерть родственницы, чтобы продолжить получать за неё пенсию. С таким Данил сталкивался чуть ли не каждый день. Человеческая жестокость не знала границ, как и человеческая глупость и жадность. Но здесь было что-то другое. И чтобы начать действовать, нужна отправная точка. В делах с неизвестными телами такая точка единственная – определить личность жертвы. Имя, порой, – ключ ко всему.

Время не двигалось. Как бы ни хотелось Муранову получить ответы на вопросы, ему нужно запастись терпением и ждать, пока Ленц не позвонит.

Поднявшись с кровати, Данил подошёл к боксёрской груше и несколько раз ударил по ней. Лёгкая отдача приятной волной разошлась по телу. Звук ударов отразился от пустых стен. Когда-то, когда Муранов только переехал в эту квартиру, соседи ещё как-то пытались приходить и ругаться, если Муранов стучал по груше поздно вечером. Потом они смирились. Этот стук иногда продолжался по несколько часов к ряду. А иногда всего пара ударов казалась Муранову излишней тратой энергии.

***

На экране телевизора всё ещё мелькали кадры и что-то говорила красивая женщина-репортёр. За её спиной высились сосны, тёмно-зелёные, разлапистые, чуть покачивающие верхушками под ветром. На их фоне начавшие желтеть берёзы выглядели по-особенному нарядно. Желтел и борт грязного экскаватора. Его ковш низко опустился в канаву. Трепетала на ветру натянутая бело-красная заградительная лента.

С первого мгновения он узнал это место. Сердце перестало биться, а потом пустилось в такой галоп, будто собираясь за одну минуту пробить столько раз, сколько хватило бы на год. От лица отхлынула кровь, сделав его бледным и восковым. На мокром от холодного липкого пота лбу проступила бьющаяся жилка.

Помертвевшими глазами мужчина следил за тем, что происходит на заднем плане. Над разверзнутой ямой столпились какие-то чужие люди. Один из них – высоченный страшный человек в чёрном коротком пальто – выпрямился в полный рост, доставая, кажется, макушкой до верхушек ближайших сосен. Он, этот мужчина, заполнил собой весь кадр, весь экран, он, как будто, мог по одному своему желанию выбраться из телевизора прямо в эту гостиную. Словно почувствовав, что по ту сторону экрана на него смотрят, мужчина повернул голову. Его чёрные глаза, сощуренные в узкие щёлки, безошибочно выискали глаза зрителя. Связь тет-а-тет длилась мгновение. Длинное неимоверно тяжёлое мгновение.

Сидящий в кресле вцепился в подлокотники. Старое, советское ещё кресло скрипнуло от этого захвата. Из гостиной куда-то мгновенно исчез воздух.

– Сыночка, тебе нехорошо? – взволнованный голос матери слышался откуда-то издалека.

Всё потемнело вокруг, сузив зрение до мерцающего экрана телевизора. Так плохо ему никогда не было, он даже представить себе не мог, что живому человеку может быть так плохо без прямого физического воздействия. Целый мир пошатнулся, само Мироздание оказалось стоящим на краю пропасти и вот-вот должно было туда рухнуть, увлекая за собой всё.

– Сыночка?! – мать волновалась.

Сухая старческая рука, покрытая коричневыми пятнами, потрясла его за плечо. Воротник практичной фланелевой рубашки впился в горло, из которого раздался клёкот. Мать встала со своего кресла, стоящего через журнальный столик от него. Подошла ближе, заслонив собой телевизор. Наконец, что-то закрыло его от того страшного мужчины, что смотрел прямо в душу.

Такое знакомое лицо матери оказалось слишком близко. От неё пахло старостью и луком. Мать протянула руку и включила торшер. Лампа накаливания залила тёплым светом гостиную, прогоняя наступавшую со всех сторон темноту. Казалось даже, что появился воздух.

– Ты чего расклеился? Что опять случилось? – голос матери дребезжал.

Женщина уже поняла, что приступ у сына прошёл, пусть не до конца, но его уже не трясёт, как припадочного.

– Мне нужно уйти, – голос сел, язык царапал по высохшему нёбу.

– Я тебе уйду. Куда на ночь глядя?

– Мне очень надо.

Мать стояла напротив, мешая подняться на ноги. Но идти нужно! Что там идти? Нужно бежать! Бежать как можно скорее. Прикоснуться к истокам, почерпнуть силы, чтобы понять, как действовать дальше. Ведь то, что сейчас происходит, не к добру.

– Куда?

Только что бледный, неподвижный, хватающий открытым ртом воздух сын рывком поднялся, почти толкнув её. Старая женщина вынужденно отступила на шаг назад, будто впервые поняв, что её мальчик уже давно превратился в мужчину, что выше неё на полторы головы.

– Пусть идёт, – пробурчал отец, лежащий на диване. – Что ты с ним носишься?

– Ты не понимаешь! Не ты его носил в себе. Не ты его рожал. У меня на него есть права. Я мать! Я должна знать, что происходит с моим ребёнком, – женщина переключилась на того, кто оказался готовым её выслушивать.

Пока родители препирались, мужчина вышел в прихожую. Руки тряслись, когда он надевал куртку и завязывал шнурки на кроссовках. Позабыв на вешалке шапку, он прошмыгнул за дверь так быстро, чтобы мать не успела его остановить. В подъезде он побежал вниз по лестнице, игнорируя лифт, натужно гудящий в своей шахте. Где-то между этажами, налетел на курящего у мусоровода соседа. Тот ударился о стену, но бегущий по лестнице мужчина не обратил внимания, будто и не столкнулся ни с кем.

– Пришибленный, – прокомментировал сосед, потирая плечо. – Долбанутый.

Дыша, как бегун после кросса, мужчина выскочил из подъезда, ненавидя кнопку дверного магнитного замка, которая как на зло заела и сработала лишь после многократного нажатия. Всё сегодняшним вечером было против него. Злые силы старались остановить, задержать.

Улица встретила прохладой и запахом костров, на которых пылали опавшие листья. Фонари разбрасывали круги света, отражаясь в лужах прошедшего недолгого дождя. Не застёгиваясь, мужчина припустил по улице в знакомом направлении. В груди его разгорался пожал – лёгкие не привыкли к таким нагрузкам.

«Сейчас бы на машине», – думал мужчина. Но ключи от машины были у отца. Просить их – означало ещё больше затянуть время, дать Тьме больше шансов на победу.

Подгоняемый дурными предчувствиями, он бежал по тротуару. Подошвы кроссовок выстукивали рваный ритм. Дыхание всё больше сбивалось. В боку закололо. Понимая, что на следующем шагу он просто упадёт на мокрый газон с пожухлой травой, мужчина остановился. Согнулся пополам, уперев руки в колени. Рот наполнился слюной со вкусом металла. Шумно дыша, он попытался привести себя в нормальное состояние. Даже в школе он не бегал такие дистанции так быстро.

На самом деле хотелось плакать и кричать во всё горло. Слёзы уже подступали к глазам. Слёзы ужаса, отчаяния и какой-то детской обиды за то, что всё вот так вот происходит.

Долгие пять минут ушли на то, чтобы организм хоть как-то успокоился и можно было просто быстро идти. Воспоминания о высоком мужчине из телевизора занозой сидели в мозгу. Какая-то часть его сознания понимала, что видеть с обратной стороны экрана никого нельзя, другая – нашёптывала, что тот мужчина не просто человек.

Гудок машины заставил встрепенуться – на светофоре горел красный, а мужчина, забывшись в своих мыслях, оказался на середине дороги. Ему повезло, что так поздно автомобилей было немного и его просто объехали, обматерив с ног до головы. Тут же снова позабыв об опасности, мужчина прибавил шага. Нужно успеть!

***

Муранов испытывал какую-то болезненную потребность лично посещать Бюро судебной медицины. Другие его коллеги предпочитали получать бумаги и просто подшивать их в дела. Опознания, без которых чаще всего нельзя, не любил никто. Но лишь для Данила это означало – ещё раз встречаться с потерпевшей стороной. Истерик он не переносил, считая их проявлением крайней слабости. Ведь нет смысла оплакивать мёртвых, они этого уже не увидят. Помнить об ушедших – одно, убиваться по ним – другое.

Как только Ленц позвонила и сообщила, что закончила исследование останков, Муранов тут же прекратил работать, едва закончив писать постановление по другому делу. Неизвестная, выкопанная вчера в лесу, занимала все его мысли.

– Через полчаса я буду у вас, Марина Григорьевна, – сказал Данил.

– Мой рабочий день, вообще-то, заканчивается через полчаса. Я провела на ногах больше восьми часов. Или вы не доверяете моему отчёту? – ждать следователя Ленц не хотела, один его голос будил в ней, казалось уже давно забытые, ощущения.

Вот только трубка молчала – Муранов сбросил звонок. Судебный медик вздохнула, бросила на себя взгляд в зеркало – под глазами залегли тени и морщины. На голове проблёскивали серебристой паутинкой давно не крашенные волосы. «Боже, Марина! Хватит!» – сказала сама себе Ленц, с ненавистью глядя на отражение.

И всё же, где-то внизу живота поселилась приятная истома-ожидание. Калмык, как назвал его майор Сергеев, будоражил воображение.

***

– Здравствуйте, Данил Александрович. Как ваше самочувствие? Всё хорошо? – дворник перестал мести и опёрся на черенок метлы.

– Здравствуйте, Дмитрий Эдуардович. Всё хорошо, – эхом отозвался Муранов.

Дворник знал всех поимённо в Следственном управлении. И готов был разговаривать хоть с кем, лишь бы шло рабочее время. Муранов поглядел на часы – самый час пик. Ехать на машине – только тратить нервы в пробках, помеченных ярко-красным на картах телефонного приложения.

– А вот на завтра обещают солнечную погоду без осадков. Знаете? Я специально каждое утро смотрю прогноз на завтра. А завтра моя смена. А на послезавтра Сашка придёт и будет дождь. Так ему и надо. А вы куда едете? – Дмитрий Эдуардович не умолкал.

Его бубнёж все воспринимали, как работу надоевшего, но привычного радио. Хотя порой он бывал слишком навязчивым.

– На метро, – себе под нос сказал Муранов, спускаясь со ступенек.

– А вы знаете, когда была построена станция метрополитена, которая рядом с нами? Там очень красиво, я там бывал. Я там иногда с женой езжу. Ну не по той же ветке, но всё равно в метро.

Муранов вздохнул и ускорил шаг. Если начать отвечать, то от дворника уже не отделаться.

***

Откровенный запах кофе наполнял кабинет Марины Григорьевны. Да, она прекрасно знала, как напиток влияет на цвет зубов и состояние кожи. Знала, что нельзя пить его по столько чашек за день. Что если уж пить, то хотя бы разбавлять молоком или сливками. Но какой тогда смысл вообще покупать дорогой кофе, если портить его добавками? К тому же кофе дарил Марине Григорьевне чувство некой влюблённости – сердце начинало легонько трепетать. Это тоже было нехорошо и неправильно, уж Ленц, как медик, прекрасно это осознавала, но, если представлялся шанс выпить чашечку, никогда себе не отказывала.

– Зато это моя единственная вредная привычка, – повторяла Марина Григорьевна.

Муранов бы тоже не отказался от кофе, только ему не предложили. Ленц глядела на него исподлобья, как строгий учитель на опоздавшего ученика. Конечно, даже на метро он не успел за полчаса приехать из Управления в Бюро.

– Приступим? – спросил Данил, на ходу снимая пальто и перекидывая его через согнутую в локте руку.

– Именно за этим ведь вы и пришли.

Марина Григорьевна прошла мимо следователя, против воли глубоко вдохнув запах его терпкого парфюма. От Данила Александровича всегда вкусно пахло, сколько бы они не пересекались ранее.

– Хочу вас сразу предупредить, смотреть там особо не на что. Только костяк остался и незначительное количество тканей. Кислотность почвы ускорила процесс разложения. Кроме того, на костях есть следы от зубов мелких грызунов.

– Причину смерти смогли установить? – это интересовало Муранова, пожалуй, больше всего.

Оставалась крохотная надежда на то, что перед ними всё-таки последствия сокрытия несчастного случая. Или же незнакомка, пусть и в довольно юном возрасте, умерла от какой-то болезни или патологии. А её родственники решили из-за бедности, например, либо из-за страха быть обвинёнными в преступлении, захоронить тело на безвестной опушке леса. Это, конечно, тоже незаконно, однако совершенно меняет сценарий расследования и последствия для обвиняемых будут совершенно иными.

– Боюсь вас разочаровать, – покачала головой Марина Григорьевна. – Останки чёткой картины не дают. Возможно, были повреждения на мягких тканях, которые разложились. Материал на токсикологию я, конечно, отправила, но результаты будут только завтра к вечеру. Может быть, повезёт с ними.

Ленц вошла в секционный зал впереди Муранова. Привычным движением, даже не посмотрев, щёлкнула выключателем. Лампы с гудением и мерцанием загорелись, освещая небольшое помещение. Здесь пахло не кофе. Но этот запах – дезинфектора, чего-то медицинского, чуть сладковатый дух мёртвой плоти – не отпугивал Муранова и не заставлял его морщится. Если бы Марина Григорьевна сейчас посмотрела на Данила, то увидела бы, как расширились его зрачки, как плотно сжались губы, как напрягся он сам, став похожим на взведённую пружину.

Но женщина не смотрела. Она подошла к накрытому простынёй столу. Под тканью не проступали привычные очертания человеческого, пусть и безжизненного тела. Если не знать, что под ней скрывается, то угадать непросто.

– Готовы? – ответа Ленц ждать не стала, просто одним движением подняла простыню, одновременно потянув её на себя.

Да, ей и санитару пришлось хорошо поработать, чтобы отделить оставшуюся, распадающуюся под пальцами ткань от костей. Но работа того требовала. Сейчас кости были сложены так, как задумано природой.

– Не хватает нескольких фрагментов, – указал Муранов, низко склонившийся и рассматривающий неизвестную.

– Да, я заметила, – хмыкнула Марина Григорьевна. – Я, знаете ли, весь день с ней провела. Отсутствуют пястные кости и некоторые фаланги пальцев. Это вполне нормально, учитывая, как было обнаружено тело и где. Вполне вероятно, что мелкие кости раздроблены ковшом экскаватора. Либо их растащили падальщики. Детишкам своим, как гостинцы.

– Что по возрасту? Времени наступления смерти? Захоронению? – Муранов испытующе посмотрел на Марину Григорьевну.

– Судя по костям черепа, ей в районе двадцати-двадцати пяти лет. Никаких физических особенностей в строении я не выявила. Была обычная среднестатистическая внешность. Имплантов нет, пара зубов запломбирована. На восстановление примерного облика уйдёт день-два, сами понимаете, Данил Александрович, здесь я ничем не могу помочь.

Муранов, всё также низко наклонясь, всматривался в пустые глазницы черепа, установленного вертикально с упором на нижнюю челюсть. Невероятно было думать о том, что когда-то это была живая женщина со своими мыслями, которые роились под сводом этой черепной коробки. Что она расчесывалась, красилась, чистила зубы. И всё зачем? Чтобы кому-то понравиться? Хотя бы отражению в зеркале? А теперь у неё нет даже имени. «Пока нет», – следователь выпрямился, чуть не задев головой склонённую над столом бестеневую лампу.

– По времени наступления смерти сказать ничего определённого не могу. Точно – более двух лет назад. И, скорее всего, время смерти плюс-минус находится рядом со временем захоронения. Но я могу ошибаться, так как ткани слишком подверглись разложению. Всё, что могу сказать определённо, как эксперт, – следов насильственной смерти не выявлено.

– Слишком мало, – нахмурился Муранов.

Никакой отправной точки не появилось. Да, его приезд в Бюро был тратой времени. Но Данил ощущал, что должен поднять это дело, чего бы ему не стоило.

– Однако, у меня есть для вас кое-что необычное, мягко говоря, – сказала Ленц. – Первый раз с таким сталкиваюсь. Я постаралась при обработке не повредить препарат.

Марина Григорьевна отступила ко второму столу, стоящему параллельно тому, где расположился скелет. Там плотно друг к другу стояли какие-то пробирки, колбы, чашки, поблёскивали чистые инструменты.

По тону судебного медика Данил понял, что Ленц нашла что-то действительно интересное. В голосе женщины послышались живые нотки, хотя изначально она держалась очень холодно, что, впрочем, Муранова никак не волновало.

***

Воздуха! Воздуха! Он дышал открытым ртом, чувствуя, как высыхает язык, а в горле начинает першить до приступа кашля. Как бы мужчина не торопился, переходя с быстрого шага на бег, Учитель всё равно оказался здесь раньше. Учитель всегда оказывался здесь раньше.

На фоне тёмного занавеса, покрывающего сплошную стену маленького помещения, Учителя было почти не разглядеть. Он, как всегда, сидел на стуле. Тёмный балахон скрывал его тело. Голову и плечи покрывали перья. Мужчина сам собирал их, сам делал для Учителя маску, так похожую на большую воронью голову. Клюв всегда сомкнутый, но через него Учитель говорит правильные, верные вещи. Учителя нужно слушать.

– Я не знаю, как они нашли! Я не знаю! Я всё делал, как ты сказал мне! – слёзы сами текли из глаз.

Мужчина упал на колени, больно ударился, но даже не вскрикнул. Он ползком добрался до стула Учителя.

– Я так виноват! Но я не хотел. Я не думал, что так получится, – голос его сделался совсем детским, хнычущим и жалким.

Он ткнулся в пустые рукава балахона, что лежали на подлокотниках. Горючие слёзы тут же впитывались в ткань. Никогда прежде он не ощущал такое бессилие и страх перед будущим.

– Перестань, – сказал Учитель.

Голос его звучал глухо и презрительно. Одно слово хлестнуло по щекам, заставляя их запылать от стыда. Мужчина согнулся, почти касаясь горячим лбом пола. Ему хотелось провалиться под этот пол, под землю, рассыпаться в прах.

– Не будь слабаком. Не сейчас. Ты разве не понимаешь, что происходит? – голос учителя всегда завораживал.

Мужчина не двигался, он слушал, хотя и сам уже понял – грядут страшные времена.

– Тьма проснулась. Глупые люди потревожили то, что нельзя было тревожить. Теперь Тьма обратила на них свой взгляд. Она проснулась. Она готова действовать.

– Мне страшно! – признался мужчина.

– Ты не должен бояться. Только не ты, – Учитель был категоричен. – Встань с колен, ты воин Света, а не червь.

– Да, Учитель, – мужчина покорно поднялся на ноги, но всё ещё не рисковал глядеть в блестящие глаза маски.

– Баланс нужно восстановить. Может быть, ещё не поздно всё исправить. Нужно сделать так, чтобы тот год был перекрыт. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да, Учитель, – слёзы высохли, как по команде.

Конечно! Он мог бы и сам догадаться. Но на то он – всего лишь Ученик. Баланс должен быть восстановлен. И пусть до нового обряда ещё так много месяцев, нужно залатать дыру, через которую Тьма может посмотреть на Землю. Только он один во всём этом большом и беззащитном Мире способен противостоять ей. На нём одном держится хрупкое равновесие. Если он позволит себе быть слабым, скулить и ползать в пыли, то Мир исчезнет. Всё погрузится во Тьму и больше никогда ничто не будет прежним. Только холод, мрак, голод и пустота.

– Я понял, Учитель, – голос мужчины стал сильным, твёрдым.

Он решительно посмотрел на Учителя. Тот ответил ему продолжительным взглядом зеркальных глаз, сделанных из солнцезащитных очков. В этих глазах отражалась и комната, и тусклая лампа, и Ученик. Ещё там читалась какая-то гордость и уверенность.

– Действуй! – прозвучала из нераскрывшегося клюва команда.

Погасив за собой свет, мужчина вышел из домика и запер дверь на ключ. Так требовал Учитель – Ученик всегда уходит первым.

***

– Это не может быть случайностью.

Марина Григорьевна чуть подалась влево, ей ужасно захотелось хотя бы плечом коснуться Муранова. Тот стоял так близко, что женщина боялась сотворить какую-то глупость, о которой пожалеет. Ленц буквально заставила себя сосредоточиться на работе.

– Мне, как и вам, наверное, – проворковала судебный медик, закашлялась и продолжила уже более спокойным тоном: – сначала показалось, что перья принадлежат птице, что случайно оказалась погребённой вместе с телом. Однако никаких птичьих костных останков я не обнаружила. Более того, посмотрите сюда, Данил Александрович.

Муранов и сам уже увидел. Это была человеческая кожа, небольшой фрагмент. Растянутая на зажимах на квадрате стекла.

– Они вживлены туда? – от удивления Данил растерял свою всегдашнюю манеру к правильной речи.

Ему, как никому другому в детском саду и школе, приходилось следить за собой. Яркая внешность, доставшаяся по наследству, была отличным поводом для других детей посмеяться, потыкать пальцем и найти сотни унизительных прозвищ.

– Ювелирная работа, кропотливая, – Марина Григорьевна вооружилась ланцетом, как указкой. – Чтобы сделать такое, нужно очень много времени. Поверьте мне.

Кончик лезвия инструмента почти касался кожи. На ней отчётливо виднелся прокол. Такие же были выше и ниже, в шахматном порядке.

– Я извлекла перья отсюда, – рассказывала Марина Григорьевна. – Сначала, думала, что они налипли. Первый раз такое вижу, если честно.

– Думаю, такое мало кто видел. Чем сделаны проколы удалось установить?

– Нет, конечно, – пожала плечами Ленц. – Может быть, шило или заточка. Либо вязальный крючок или спица. Любой заточенный тонкий предмет. Точно металлический, чтобы так аккуратно сделать проколы ничего, кроме металла, не подойдёт, Края ран довольно ровные, без зазубрин.

– Можно это перевернуть? – попросил Муранов.

В кончиках пальцев начало покалывать. Это было предчувствие. Плохое или хорошее – непонятно.

Марина Григорьевна надела перчатки и со всей осторожностью перевернула неровный клочок кожи, который удалось хоть как-то стабилизировать.

– Проникновение стержней перьев внутрь от двух до трёх с половиной сантиметров, – предвосхищая вопрос следователя, комментировала судебный медик. – Ни одно из них при этом не было как-то специально обработано. Кончики не заострены. Есть несколько сломанных, но в какой именно момент это произошло, определить невозможно.

– Надеюсь, она была мертва, когда их вживляли, – проговорил Муранов, представляя, сколько всего могло было бы быть перьев, если на таком небольшом кусочке их оказалось более десяти.

– В стержнях тех перьев, которые я извлекла, есть биологические следы. Думаю, это кровь. Даже если жертва в момент вживления, как вы выразились, была мертва, в полость рахиса всё равно попала кровь.

– Рахиса?

– Стержень пера называется «рахис», – пояснила Ленц.

– То есть, теоретически, у вас есть материал для исследования?

– В незначительных количествах. И я не стала бы делать на них ставку. Слишком мало препарата.

– Тем не менее, я хочу расширенный анализ: присутствие наркотических веществ, лекарственных препаратов, ДНК, группа крови, возможные заболевания…

– Данил Александрович, – Марина Григорьевна прервала следователя, – наша лаборатория не располагает такими мощностями. Нужно отправлять в столичное Бюро. И запастись терпением. Мы будем даже не в десятке с нашими запросами. Минимум неделю придётся ждать результатов.

– Думаю, это не срок. Когда будет готова реконструкция лица жертвы?

Нет, эта неизвестная, случайно выкопанная рабочими на маршруте прокладки трубопровода, не умерла своей смертью. Это стоит уже записать в точные факты. Кто-то, какой-то безумец, потратил немало времени, чтобы нашпиговать женщину перьями.

– Я вам уже говорила, с лицом не ко мне, с этим работают наши техники. Всё остальное вы найдёте в моём отчёте.

***

Муранов спустился в метро, сел на нужную ветку. Поезд тронулся, оставляя освещённую станцию. За стёклами понеслась темнота туннеля. В этом стекле отражались пассажиры, уставшие, безразличные, глядящие в свои телефоны, сидящие с закрытыми глазами и заткнутыми наушниками ушами. Гул поезда мешал разговаривать, поэтому каждый погрузился в себя, переживая остатки этого дня.

Данил глядел прямо перед собой. Он стоял напротив двери, прижимаясь бедром к поручню. В тёмном стекле отражался его двойник, отвечающий взглядом на взгляд. Следователь пытался на основании полученных данных решить, как повести расследование.

Понятно, что сначала нужно дождаться реконструкцию лица жертвы, а потом прогнать её по базам объявленных в розыск и отобрать похожих кандидаток. Это первичное сито. Дальше – отработка, анализы. Очень много времени будет потрачено на определение личности. Сроки будут сдвигаться и хорошо если в итоге они установят имя неизвестной. Отправная точка, без которой нет направления движения.

Но перья, вставленные в кожу… Это признак сумасшествия. Явного нездоровья человека, сотворившего подобное с другим. Муранов боялся допустить мысль о том, с кем столкнулся. И всё же внутренний голос нашёптывал ему на все лады единственное слово.

– Боже ж мой, какой страшный! – вошедшая на станции старушка, широко перекрестилась, глядя на Данила.

Этот жест вывел Муранова из прострации. С высоты своего роста он посмотрел на старушку, пробирающуюся в другой конец вагона, подальше от него. Та продолжала что-то нашёптывать и креститься. Дверь закрылась, поезд тронулся дальше. На бегущей строке высветилось название следующе станции. Данил вздохнул – ему нужно было на предыдущей сделать пересадку. Втянув носом воздух, пропахший множеством тел, перегретым металлом и особенным духом метро, Муранов прикрыл веки.