Читать книгу: «Ванхи. Тшай. Том II»
Переводчик Александр Фет
Дизайнер обложки Yvonne Less
© Джек Вэнс, 2021
© Александр Фет, перевод, 2021
© Yvonne Less, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-4485-6597-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
В трех тысячах километров к востоку от Перы аэропаром, летевший в глубине Мертвой степи, вздрогнул, какое-то время плавно скользил по воздуху, после чего начал проваливаться и крениться самым угрожающим образом. Адам Рейт в смятении обернулся к бельведеру управления на корме, подбежал туда. Открыв бронзовую крышку спиральной раковины двигателя, он всматривался в хитросплетения ажурных завитков, гравированных цветочных орнаментов и ухмыляющихся бесовских рельефных масок, с почти злонамеренной капризностью скрывавших устройство двигателя.1 К нему присоединился дирдирмен А́нхе-ат-афрам-Аначо.
Рейт спросил: «Что-то не так – ты в этой системе разбираешься?»
Поглаживая бледный нос, Аначо пробормотал что-то о «старомодных драндулетах часчей» и «заведомо безрассудной экспедиции». Рейт привык к маленьким слабостям тщеславного дирдирмена – тот не хотел ни признавать свое невежество, ни заниматься вопросом, с его точки зрения недостойным изучения.
Воздушный паром затрясся мелкой дрожью. Одновременно из установленной в раковине черной деревянной коробки с четырьмя рогами по углам послышались тихие скребущие звуки. Аначо надменно постучал по коробке костяшками пальцев. Вибрация и скрип прекратились. «Коррозия, – поставил диагноз Аначо. – Износ, вызванный побочными электромагнитными эффектами; оборудованию не меньше ста лет. По-моему, это привод Хейзакима Бурса – неудачная система, дирдиры ее не применяют уже лет двести».
«Отремонтировать ее можно?»
«Откуда мне знать? Предпочел бы не иметь дела с такими вещами».
Они стояли, прислушиваясь. Двигатель равномерно журчал. В конце концов Рейт закрыл раковину и вернулся вместе с Аначо на носовую палубу.
Траз, отстоявший ночную вахту, спал, свернувшись клубком на узком диване. Под вычурно разукрашенным носовым фонарем в зеленом кресле с мягкой обивкой сидела Йилин-Йилан. Волосы ее развевались на ветру. Подложив под себя ногу, она оперлась на фальшборт, опустила подбородок на руки и неподвижно смотрела на восток, в сторону Катта. Так, не говоря ни слова, она просиживала часами. Рейт затруднялся объяснить себе ее поведение. В Пере она томилась тоской по Катту – только и говорила, что об удобствах и красотах Синежадентного дворца, о том, как благодарен будет ее отец, когда Рейт привезет ее домой. Она расписывала восхитительные балы, феерии, банкеты на воде, маскарады, игры и танцы, занимавшие воображение яо по мере наступления тех или иных «раундов». («Что вы называете раундами?» – спросил как-то Рейт. Йилин-Йилан, Роза Катта, засмеялась радостно и возбужденно: «То, как вещи происходят, какими они становятся – не больше и не меньше! Каждый должен знать о переменах, а самые догадливые готовятся заранее – потому-то они и догадливые! Все это ужасно весело». ) Теперь, когда они наконец отправились в Катт, Йилин-Йилан изменилась. Замкнутая, отстраненная, она уклонялась от расспросов. Рейт только пожимал плечами и отворачивался. Близости между ними уже не было. «Наверное, так лучше и для нее, и для меня», – уговаривал он себя. Тем не менее, ему не давал покоя вопрос: почему?
Цель полета была двоякой. Во-первых, Рейт выполнял обещание вернуть девушку к отцу; во-вторых, в Катте он надеялся найти технические возможности для постройки космического корабля, пусть даже небольшого и примитивного. Выполнению второй задачи помогло бы содействие господаря Синежадентного дворца, вероятное в случае достижения первой цели. Так или иначе, требовалась поддержка влиятельного лица.
Путь в Катт лежал через Мертвую степь, вдоль южных отрогов Ойзан-Алайских гор, на северо-восток по степи Лок-Лу, через пустыню Жааркен и пролив Аченкина в город Нерв. В Нерве, на северном берегу Чарчана, было налажено регулярное сообщение с Каттом. Поломка воздушного парома на любом этапе до прибытия в Нерв означала бы катастрофу. Как будто для того, чтобы подчеркнуть это обстоятельство, паром время от времени кренился и терял высоту, но всякий раз выправлялся и продолжал лететь плавно.
Шли дни. Под паромом в бледных лучах Карины 4269 стелилась чуть волнистая равнина мышастых серовато-коричневых тонов – Мертвая степь. Перед заходом солнца аэронавты пересекли величественную полноводную реку Ятль, после чего летели всю ночь, озаряемые двумя лунами – розовой и голубой, Азом и Бразом. Поутру с севера показались приземистые холмы, мало-помалу повышавшиеся, чтобы со временем превратиться в крутые вершины Ойзан-Алая.
Ближе к полудню путники приземлились у небольшого озера – требовалось пополнить запасы воды. Траз опасливо озирался: «Зеленые часчи где-то поблизости». Он указал на лес в полутора километрах к югу: «Прячутся, следят».
Баки еще не наполнились, когда из леса ринулась банда зеленых часчей – сорок всадников на двуногих скакунах. Йилин-Йилан возвращалась на палубу с непонятной медлительностью, Рейту пришлось ее подгонять. Аначо дернул рычаг управления подъемниками – пожалуй, слишком резко. Паром стало подкидывать и бросать из стороны в сторону в такт чихающим перебоям двигателя.
Рейт подбежал к раковине на корме, распахнул ее и огрел кулаком черную коробку – раз, другой, третий. Шумы прекратились. Паром неохотно поднялся в воздух, когда передовые бойцы, вращавшие трехметровыми мечами, были уже в двух шагах. Натянув поводья, всадники вскинули арбалеты – взметнулся град длинных железных стрел. Но паром набирал высоту: только две или три стрелы на излете ударились в днище и отскочили.
Лихорадочно содрогающийся летательный аппарат несло на восток. Зеленые часчи бросились в погоню. Двигатель шипел и стучал. Паром, кренясь и рыская, то и дело головокружительно нырял носом. Преследователи постепенно отстали.
Тряска становилась невыносимой. Рейт снова и снова колотил черную коробку, но без заметного эффекта. «Так дальше нельзя, двигатель нужно ремонтировать!» – сказал он дирдирмену.
«Можно попробовать. Сперва мы должны приземлиться».
«В степи? За нами часчи!»
«В полете ничего не починишь».
Траз показал на север, где выветренное плечо предгорий кончалось группой отдельно стоящих утесов: «Лучше всего спуститься на столб с плоской вершиной».
Аначо осторожными толчками повернул паром к северу, чем вызвал пугающую бортовую и килевую качку – нос парома стал совершать прерывистые круговые движения подобно собирающемуся упасть волчку.
«Держись!» – кричал Рейт.
«Боюсь, до первого столба не дотянем», – бормотал Аначо.
«Садись на второй!» – гневно приказал Траз. Действительно, в отличие от крайнего, следующий каменный палец с отвесными склонами послужил бы превосходным убежищем – если паром мог удержаться в воздухе достаточно долго.
Аначо сбавил скорость до минимума. Порхая подобно брошенному перу, дрейфующий паром преодолел в наклонном спуске провал между останцами и приземлился на вершине второго. Отсутствие движения опьяняло, как тишина после оглушительного грохота.
Разминая одеревеневшие руки и ноги, путешественники спустились с палубы. Рейт с отвращением взирал на пустынный горизонт – трудно было представить себе место, более отрезанное от мира, чем вершина стодвадцатиметрового утеса в глубине Мертвой степи. Всякая надежда на быстрое и безопасное прибытие в Катт испарилась.
Подойдя к краю обрыва, Траз смотрел вниз: «Отсюда мы не слезем».
В аварийный комплект, оставшийся у Рейта после крушения разведочного бота, входили пистолет, стрелявший взрывчатыми иглами, аккумулятор, электронный бинокль-телескоп, нож, антисептические средства, зеркало и триста метров крепкого тонкого шнура. «Спуститься-то мы спустимся, – сказал Рейт, – хотя я предпочел бы лететь». Повернувшись к Аначо, укоризненно созерцавшему аэропаром, Рейт спросил: «По-твоему, его можно починить?»
Аначо брезгливо потер ладони длинных белых рук: «Тебе должно быть известно, что меня не готовили к такой работе».
«Покажи, что сломалось, – сказал Рейт. – Я как-нибудь разберусь».
Шутовская физиономия Аначо вытянулась пуще прежнего. Рейт был ходячим опровержением его самых заветных аксиом. Согласно традиционному учению дирдирменов, они и дирдиры вылупились из одного первородного яйца на родной планете дирдиров, Сиболе. Истинными, чистокровными людьми были только дирдирмены. Остальные, малоразвитые недолюди, возникли по прихоти природы. Аначо не мог совместить знания и способности Рейта со своими предрассудками и относился к нему с причудливо противоречивыми чувствами завистливого неодобрения, ревнивого восхищения, неохотной преданности. Теперь, ни за что желая позволить Рейту превзойти его еще на одном поприще, Аначо поспешил на корму аэропарома – его продолговатая голова с бледным лицом паяца скрылась в раковине двигателя.
На выветренной вершине останца полностью отсутствовала растительность. Местами попадались неглубокие промоины, полузасыпанные крупнозернистым песком. Йилин-Йилан бродила по площадке вялыми капризными шагами. На ней были серые шаровары, блуза и черный вельветовый жилет поверх блузы – наряд жителей степей. Рейту пришло в голову, что ее изящные ножки в мягких черных туфлях, скорее всего, были первыми, ступившими на шершавый серый камень утеса… Траз стоял на краю обрыва и пристально смотрел на запад. Рейт подошел туда же, взглянул на далекую безрадостную степь, но ничего не увидел.
«Зеленые твари знают, что мы здесь», – сказал Траз.
Рейт снова внимательно изучил степь, от низких черных холмов на севере до туманной дымки южного горизонта. Не замечая ни мимолетного движения, ни облачка пыли, он вынул сканоскоп – бинокль-фотоумножитель – и стал вглядываться в буровато-серую мглу. Вскоре он различил прыгающие, как блохи, темные точки: «И правда, вот они!»
Траз кивнул без особого интереса. Рейт усмехнулся, забавляясь мрачновато-величественной житейской мудростью подростка. Вернувшись на паром, он спросил дирдирмена: «Как дела?»
Плечи согнувшегося Аначо раздраженно дернулись: «Смотри сам».
Рейт тоже нагнулся, всмотрелся в лабиринт мелких компонентов, заполнявший вскрытую черную коробку. «Отказ вызван коррозией и старением металла», – сказал Аначо, показал пальцем: «Здесь – и вот здесь – я попробую установить новые контакты. Без инструментов и подходящего оборудования это непросто».
«Значит, сегодня мы не улетим?»
«В лучшем случае справлюсь к полудню завтрашнего дня».
Рейт обошел вершину останца по краю – не больше трехсот-четырехсот метров – и слегка приободрился. Со всех сторон спускались отвесные стены, ребристые выступы образовывали расщелины и пещеры только в основании утеса. Он не видел, каким образом зеленые часчи могли бы незаметно или быстро взобраться наверх, и сомневался в том, что они решились бы на столь опасное предприятие ради банального удовольствия прикончить несколько человек.
Старое бурое солнце низко висело на западе – длинные тени Рейта, Траза и Йилин-Йилан растянулись поперек плоской вершины. Девушка, долго стоявшая в молчании лицом к востоку, наконец повернулась к спутникам, понаблюдала за Тразом и Рейтом, медленно, нехотя пересекла разделявшую их полосу песчаника и присоединилась к ним: «На что вы смотрите?»
Рейт показал, протянув руку. Зеленых всадников можно было различить невооруженным глазом – темные пылящие пятнышки, бесшумно дрожащие, подпрыгивающие в далекой бешеной скачке.
Йилин-Йилан вздохнула: «Нас преследуют?»
«Надо полагать».
«Мы можем отбиться? У нас есть оружие?»
«На пароме стоят пескометы.2 Если часчи заберутся на утес в темноте, это может плохо кончиться. Днем беспокоиться не о чем».
Губы Йилин-Йилан покривились, задрожали. Она сказала, почти беззвучно: «В Катте я спрячусь в самом дальнем гроте Синежадентного сада – навсегда. Если я когда-нибудь вернусь».
Рейт обнял ее за талию – она неподатливо застыла.
«Конечно, ты вернешься – и станешь жить-поживать, как ни в чем не бывало».
«О, нет! Другая станет Розой Катта – ну и ладно, ну и прекрасно… пусть только не выбирает Йилин-Йилан цветком из своего букета».
Рейт не понимал ее пессимизма. Раньше девушка стоически переносила испытания, а теперь, когда можно было рассчитывать на возвращение, замкнулась. Рейт глубоко вздохнул и отвернулся.
Зеленые бандиты были меньше чем в двух километрах. Рейт и Траз отошли от края площадки, чтобы не привлекать внимание – на тот случай, если часчи не знали, где приземлился паром. Всякая надежда на это скоро исчезла. Зеленые часчи подскакали к подножию останца, спешились и теперь стояли, глядя вверх на отвесные стены. Осторожно выглядывая, Рейт насчитал сорок толстоногих, толсторуких существ, ростом больше двух метров, покрытых зеленой чешуей с металлическим отливом, наподобие ящеров-панголинов. Их маленькие лица под нависшими буграми черепных коробок напоминали увеличенные под микроскопом жестокие черты хищных насекомых. Часчи носили кожаные передники и наплечные ремни. Любые рапиры, шпаги и мечи на Тшае казались Рейту чрезмерно удлиненными и неудобными в обращении. Тяжелые трехметровые мечи часчей только подтверждали это наблюдение. Некоторые разбойники зарядили арбалеты – Рейт отскочил, чтобы не подвергаться обстрелу. Он подумал, что на головы нападающих можно было бы сбрасывать валуны, но, осмотревшись, не нашел на вершине подходящих больших камней.
Снова взобравшись в седла, четверо часчей стали объезжать останец, осматривая обрывистые склоны. Траз бежал вдоль края площадки, следя за ними.
Часчи-разведчики скоро присоединились к основной группе, разразившейся приглушенным рокочущим ворчанием. У Рейта возникло впечатление, что их не слишком привлекала перспектива рискованного скалолазания. Часчи разбили лагерь, привязали скакунов, вложили в бледные пасти животных какие-то темные липкие комья, развели три костра и стали варить такие же комья для себя. Наконец, присев на корточки и пригнувшись, как огромные жабы, бандиты принялись безрадостно поглощать содержимое котелков. Солнце поблекло в западной дымке и скрылось, степь погрузилась в темно-коричневую мглу. Аначо отошел от парома и взглянул с обрыва на зеленых часчей. «Малые занты, – объявил он. – От великих зантов и других орд их отличают удлиненные височные шипы – смотри, их заметно даже отсюда. Несущественное племя».
«В сложившейся ситуации они выглядят достаточно существенно», – возразил Рейт.
Траз неожиданно встрепенулся и протянул руку вниз. В расщелине между вертикально уплощенными ребрами основания утеса застыла высокая тень: «Фунг!»
Рейт достал сканоскоп – действительно, под останцем стоял фунг. Откуда он взялся, трудно было сказать.
Фунг – трехметрового роста, в мягкой черной широкополой шляпе и черном плаще – выглядел гигантским кузнечиком в судейском облачении.
Рейт наблюдал за медленными движениями хитиновых пластинок-усиков, жующих воздух над ввалившимся подбородком. Фунг созерцал зеленых часчей с философским безразличием, хотя те сгорбились над горшками меньше, чем в десяти метрах от него.
«Юродивая тварь! – шептал Траз, блестя глазами. – Подожди, сейчас он начнет выкидывать фортеля!»
Фунг дотянулся до земли сухими длинными руками, поднял небольшой тяжелый валун и рывком подбросил его очень высоко в воздух. Камень свалился точно на спину пригнувшемуся к котелку ящеру.
Зеленые часчи вскочили, свирепо воззрившись на вершину утеса. Фунг стоял неподвижно – тень среди теней. Пришибленный часч лежал лицом в пыли, совершая конвульсивные плавающие движения руками и ногами.
Фунг украдкой подобрал другой увесистый булыжник и снова высоко подкинул его – но на сей раз его движение не осталось незамеченным. С яростным визгом часчи схватились за мечи и бросились в атаку. Фунг величаво шагнул в сторону, после чего, развевая плащом в хаотическом вихре прыжков и поворотов, выхватил огромный меч из руки ближайшего часча и принялся рубить и колоть – пританцовывая, стремительно кружась, вращая и размахивая мечом, как спичкой, во всех направлениях, бесцельно, как попало. Часчи рассыпались кто куда. Трое или четверо упали, подкошенные. Фунг скакал с места на место, кромсая и рассекая все вокруг – воздух, пламя костров, зеленых часчей – как вышедшая из повиновения заводная игрушка.
Пригибаясь к земле и увертываясь короткими зигзагообразными перебежками, часчи снова окружили фунга, стали наскакивать, колоть, подсекать. Фунг внезапно отбросил меч, как ужаленный – и был мгновенно изрублен на куски. Кувыркаясь в воздухе, отделенная от туловища голова упала, все еще в мягкой черной шляпе, в трех метрах от костра. Рейт рассмотрел ее в сканоскоп. По-видимому, голова сохраняла сознание и невозмутимо созерцала огонь – челюстные пальпы медленно шевелились.
«Голова живет несколько дней, пока не высохнет, – хрипло сказал Траз. – Понемногу замрет, отвердеет».
Не обращая внимания на останки фунга, выжившие зеленые часчи тут же навьючили пожитки, оседлали скакунов и через пять минут скрылись в темноте. Голова фунга одиноко предавалась размышлениям в отсветах пламени.
Какое-то время Рейт и его спутники провели, сидя на корточках у обрыва и глядя в ночную степь. Траз и Аначо опять спорили о природе фунгов. Траз утверждал, что фунги появляются на свет в результате неестественного совокупления пнумекинов с трупами пнуме: «Семя развивается и растет в гниющей плоти, как древесный червь в трухлявом пне. В конце концов кожа рвется, и из трупа вылезает молодой фунг, похожий на лысого ночегонча».
«Вздор, детский лепет! – с безмятежным снисхождением отвечал Аначо. – Несомненно, они размножаются так же, как пнуме – процесс сам по себе поразительный, если верить тому, что я слышал».
Траз, заносчивостью не уступавший дирдирмену, холодно возражал: «Ты говоришь с такой уверенностью, будто сам участвовал в процессе. Приходилось ли тебе видеть двоих фунгов вместе или фунга, охраняющего детеныша?» Траз презрительно выпятил губу: «Нет! Они живут порознь, отшельниками – безумие не позволяет им плодиться!»
Аначо покачал пальцем нравоучительно поднятой руки: «Пнуме тоже почти никогда не встречаются группами, их и поодиночке-то редко увидишь. Тем не менее, они преуспевают, размножаясь своим достопримечательным способом. Поспешные обобщения рискованны. На самом деле мы практически ничего не знаем ни о фунгах, ни о пнуме, хотя давно уже заселили их планету».
Достаточно рассудительный, чтобы признать убедительность логики Аначо, Траз был слишком горд, чтобы отказаться от своей точки зрения, и ограничился нечленораздельным ворчанием. Аначо, в свою очередь, не показывал, что придает какое-то значение достигнутому кратковременному преимуществу. Рейт подумал, что со временем эти двое, может быть, даже научатся ладить друг с другом.
Утром Аначо снова возился с двигателем, пока остальные ждали, стуча зубами – с севера налетали порывы ледяного ветра. Траз угрюмо предсказал дождь. Небо стало постепенно затягиваться сплошной пеленой, с вершин северных холмов пополз туман.
Наконец уставший дирдирмен с отвращением бросил инструменты: «Я сделал все, что мог. Можно лететь, но контакты снова перегорят, и довольно скоро».
«Сколько, по-твоему, они продержатся? – спросил Рейт, замечая, что Йилин-Йилан повернулась к ним и прислушивается. – Дотянем до Катта?»
Аначо прихлопнул ладонями, быстро перебирая пальцами – забыв, что дирдирская жестикуляция непостижима для его спутников: «До Катта, по запланированному маршруту? Не выйдет. Двигатель разваливается на глазах».
Йилин-Йилан опустила глаза и отвернулась, ломая руки.
«Повернув на юг, мы могли бы долететь до Коада на проливе Дван-Жер, – продолжал Аначо, – а оттуда переплыть Драшад на корабле. Такой путь значительно дольше, но в конце концов позволит добраться до Катта».
«Как видно, у нас нет выбора», – сказал Рейт.
Глава 2
Некоторое время они летели на юг вдоль широкой реки Набиги над самой водой – в этом режиме пневмореактивные подъемники аэропарома подвергались наименьшей нагрузке. Набига плавной дугой повернула к западу, отделяя Мертвую степь от Аманской. Продолжая путь на юг, паром летел над негостеприимной страной сумрачных лесов, трясин и болотистых лугов. Уже через день под ними снова расстилалась степь. Вскоре они заметили далекий караван – вереницу фургонов на высоких колесах, громоздких домов на подводах. В другой раз им повстречался отряд кочевников с красными оперенными амулетами на плечах. Кочевники бешено скакали по степи наперерез и долго не прекращали погоню, но мало-помалу отстали.
Ближе к вечеру воздушный паром мучительно медленно перевалил через беспорядочное скопление холмов с бурыми и черными склонами. Управляемый Рейтом дряхлый летательный аппарат нырял и рыскал, черная коробка издавала зловещий кашель, днище почти задевало за вершины черных древовидных папоротников. Проскользнув над хребтом на высоте человеческого роста, паром внезапно оказался посреди стойбища пляшущих, скачущих существ в развевающихся белых мантиях – по всей видимости, людей. Увертываясь и падая на землю, прыгуны негодующе вопили, а напоследок дали залп из мушкетов. Паром избежал попадания только благодаря случайно блуждающей траектории полета.
Некоторое время они летели на юг вдоль широкой реки Набиги над самой водой – в этом режиме пневмореактивные подъемники аэропарома подвергались наименьшей нагрузке. Набига плавной дугой повернула к западу, отделяя Мертвую степь от Аманской. Продолжая путь на юг, паром летел над негостеприимной страной сумрачных лесов, трясин и болотистых лугов. Уже через день под ними снова расстилалась степь. Вскоре они заметили далекий караван – вереницу фургонов на высоких колесах, громоздких домов на подводах. В другой раз им повстречался отряд кочевников с красными оперенными амулетами на плечах. Кочевники бешено скакали по степи наперерез и долго не прекращали погоню, но мало-помалу отстали.
Ближе к вечеру воздушный паром мучительно медленно перевалил через беспорядочное скопление холмов с бурыми и черными склонами. Управляемый Рейтом дряхлый летательный аппарат нырял и рыскал, черная коробка издавала зловещий кашель, днище почти задевало за вершины черных древовидных папоротников. Проскользнув над хребтом на высоте человеческого роста, паром внезапно оказался посреди стойбища пляшущих, скачущих существ в развевающихся белых мантиях – по всей видимости, людей. Увертываясь и падая на землю, прыгуны негодующе вопили, а напоследок дали залп из мушкетов. Паром избежал попадания только благодаря случайно блуждающей траектории полета.
Всю ночь путники летели над дремучим лесом. Наутро они смогли рассмотреть его – сплошной ковер черных, зеленых и коричневых полос, развернувшийся до горизонта. Траз объявил, что Аманская степь кончилась, и под ними теперь леса Большого Дадуза. Аначо снисходительно настаивал на том, что Аманская степь продолжается, и в подтверждение демонстрировал карту, указывая длинным белым пальцем на топографические обозначения.
Всю ночь путники летели над дремучим лесом. Наутро они смогли рассмотреть его – сплошной ковер черных, зеленых и коричневых полос, развернувшийся до горизонта. Траз объявил, что Аманская степь кончилась, и под ними теперь леса Большого Дадуза. Аначо снисходительно настаивал на том, что Аманская степь продолжается, и в подтверждение демонстрировал карту, указывая длинным белым пальцем на топографические обозначения.
Сердитое широкое лицо Траза упрямо хмурилось: «Это леса Большого Дадуза – дважды, будучи вождем-Онмале, я водил сюда крутов3 собирать целебные и красильные травы!»
Аначо отложил карту. «Наименование местности несущественно, – сказал он. – Лес это или степь, нам еще лететь и лететь». Услышав очередной подозрительный хлопок в кормовой раковине, он критически прищурился: «По-моему, в лучшем случае мы едва дотянем до окраин Коада. К тому времени от двигателя останется куча ржавого хлама».
«Но мы будем в Коаде?» – бесцветным тоном спросила Йилин-Йилан.
«По-видимому. Берег в трехстах километрах».
На мгновение девушка оживилась: «Теперь все будет по-другому! В прошлый раз меня привезли в Коад монахини, я ничего там не видела». Подавленная воспоминанием, она снова погрустнела.
Приближалась ночь. До Коада оставалось еще полтораста километров. Лес редел, превращаясь в рощи колоссальных деревьев с золотисто-черными кронами, разделенные торфяными прогалинами, где паслись приземистые шестиногие животные, ощетинившиеся клыками, рогами и шипами. Ночевать на земле было бы непредусмотрительно, причем Рейт не хотел прибывать в Коад до утра, с чем согласился и Аначо. Поэтому они остановились в воздухе и привязали паром к верхушке дерева. Слегка покачиваясь, аппарат провисел до утра на пневмореактивной тяге.
Поужинав, Роза Катта удалилась в каюту за небольшим салоном в рубке парома. Траз внимательно осмотрел небо, прислушался к доносившемуся снизу хрусту и ворчанию жвачного стада, завернулся в плащ и растянулся на диване.
Рейт облокотился на поручень. Розовая луна, Аз, стояла в зените; голубая, Браз, только начинала всходить над высокими кронами дальних рощ.
К нему присоединился Аначо: «Каковы твои планы на завтра?»
«У меня нет никаких сведений о Коаде. Скорее всего мы выясним, можно ли сесть на корабль, отправляющийся через Драшад».
«Ты все еще намерен сопровождать женщину в Катт?»
«Разумеется», – отвечал удивленный вопросом Рейт.
Аначо процедил сквозь зубы: «Достаточно посадить ее на корабль, нет необходимости ехать вместе с ней».
«Верно. Но я не собираюсь оставаться в Коаде».
«Почему нет? Даже дирдиры время от времени посещают этот город. Если у тебя есть деньги, в Коаде можно купить все, что угодно».
«Например, космический корабль?»
«Вряд ли… Твоя одержимость космосом напоминает помешательство».
Рейт рассмеялся: «Называй это как хочешь».
«Не скрою, я в затруднении, – продолжал Аначо. – Настоятельно рекомендовал бы тебе удовольствоваться наиболее правдоподобной гипотезой – а именно признать, что ты страдаешь амнезией и подсознательно сконструировал легенду, объясняющую твое существование. Разумеется, ты искренне веришь в достоверность легенды».
«Разумная гипотеза», – согласился Рейт.
«Несколько обстоятельств, однако, не поддаются объяснению, – размышлял вслух Аначо. – Ты пользуешься весьма примечательными устройствами – электронным телескопом, лучевым оружием, другими странными инструментами, по качеству не уступающими оборудованию дирдиров. Не могу понять, где они изготовлены. Скорее всего, на родной планете ванхов – не так ли?»
«Если я страдаю потерей памяти, откуда мне знать?»
Аначо сухо усмехнулся: «И что же, ты все-таки собираешься в Катт?»
«Конечно. А ты что будешь делать?»
Аначо пожал плечами: «Для меня одно место ничем не лучше другого. Сомневаюсь, однако… Представляешь ли ты, что тебя ожидает в Катте?»
«Говорят, это цивилизованная страна. О Катте я знаю только понаслышке».
Аначо снисходительно пожал плечами: «Там живут яо – раса, ревниво преданная ритуалам и праздничным феериям, склонная к чрезмерным проявлениям темперамента. Приезжему сложно разобраться в условностях их иерархии и этикета».
Рейт нахмурился: «Надеюсь, в этом не будет необходимости. Девушка заверила меня, что господарь будет благодарен за ее возвращение – это должно упростить ситуацию».
«Несомненно, формальная благодарность будет выражена».
«Формальная? Не фактическая?»
«То обстоятельство, что ты вступил с девушкой в эротическую связь, существенно усложняет дело».
Рейт выдавил кривую улыбку: «Наша „эротическая связь“ давно себя исчерпала». Он обернулся к рубке: «Честно говоря, я чего-то не понимаю. Возникает впечатление, что возвращение ее скорее расстраивает, нежели радует».
Аначо неподвижно смотрел в темноту: «Неужели ты настолько наивен? Вполне естественно – ее ужасает перспектива ответственности за представление троих бродяг светской элите Катта. Если ты отправишь ее одну на корабле, она будет вне себя от радости».
Рейт горько рассмеялся: «В Пере она пела другую песню, умоляла меня сопровождать ее».
«Тогда возможные затруднения казались ей далекими и зыбкими. Теперь она вынуждена иметь дело с действительностью».
«Чепуха какая-то! У всех свои трудности. Траз, например, остался самим собой. Ты не перестал быть дирдирменом – в чем тебя, конечно, трудно упрекнуть…»
«В моем случае, как и в случае кочевника, не возникает особых сложностей, – сказал дирдирмен, элегантно поигрывая пальцами. – Наше происхождение известно: следовательно, наше общественное положение может быть определено. С тобой дело обстоит по-другому. Если ты отправишь девушку домой с рыбаками, нам всем будет только легче».
Рейт стоял, глядя на спокойное море озаренных лунами древесных крон. Даже допуская, что замечания Аначо справедливы, ситуация представлялась далеко не столь однозначной и ставила его перед необходимостью выбора. Не поехать в Катт означало поступиться самой многообещающей возможностью постройки космического корабля. Единственной альтернативой была бы попытка похитить звездолет дирдиров, ванхов или, на худой конец, синих часчей – опасное предприятие, способное обернуться катастрофой. Рейт спросил: «Почему бы меня приняли в Катте хуже, чем тебя или Траза? Из-за „эротической связи“?»
«Разумеется, нет. Яо больше заботятся о классификации общественного положения, нежели о фактическом характере поступков. Меня удивляет твоя неосведомленность».
«Считай, что тому виной потеря памяти», – с иронией ответил Рейт.
Аначо пожал плечами: «Прежде всего – возможно, в связи с „потерей памяти“ – ты не можешь занимать ту или иную ступеньку общественной лестницы яо, играть осмысленную роль в каттском „раунде“. Будучи чужеземцем, родства не помнящим, ты станешь источником путаницы и смятения – как заморский ящер-зизил, ввалившийся в танцевальный зал. Во-вторых, противоречие усугубляется твоим мировоззрением, в наши дни весьма непопулярным в Катте».
«Ты имеешь в виду мою „одержимость“ возвращением на Землю?»
«К сожалению, – сказал Аначо, – в наши дни враждебность яо к таким идеям не уступает по накалу страстей их приверженности тем же идеям, отличавшей предыдущий цикл «раундов». Сто пятьдесят лет4 тому назад группу ученых-дирдирменов изгнали из академий в Элиазире и Анисимне за пропаганду небылиц. Явившись в Катт, они принесли с собой свое инакомыслие и тем способствовали возникновению тенденциозной модной организации – так называемого «Общества страждущих невозвращенцев» или, в просторечии, «культа». Символ веры приверженцев культа противоречит общеизвестным фактам. Они утверждали, что все люди – дирдирмены наравне с недолюдьми – иммигранты, прибывшие с далекой планеты в созвездии Клари, из райского мира, где сбылись надежды человечества. В Катте, наэлектризованном энтузиазмом культа, соорудили мощный радиопередатчик и стали передавать сигналы в направлении Клари. Кое-кому эта затея чрезвычайно не понравилась; кто-то запустил межконтинентальные торпеды, уничтожившие Сеттру и Бализидр. Как правило, в этом обвиняют дирдиров – полнейший абсурд! Почему бы дирдиры стали беспокоиться из-за пустяков? Уверяю тебя, они могущественны до безразличия, их не интересуют человеческие поветрия.