Читать книгу: «Мертвый аул», страница 2

– Пока нет… В штате девять человек. А сейчас… «сезон».

– Какой сезон? – не поняла я.

– Утопленников, «потеряшек». Кто за дикоросами, кто за чем идет… – пояснил он.

– И что же мне делать?

Мужчина замялся. Подумав немного, ответил:

– В любом случае, заявление я передам начальнику. Можете завтра позвонить.

– Но у нас нет времени ждать до завтра! – возразила я. Мужчина жалостливо или, может мне показалось, что жалостливо, посмотрел на меня.

– Я понимаю, но ничего пока сделать не могу…

Я опустила голову и посмотрела на свои руки – пальцы начали мелко подрагивать.

– Дайте мне тогда номер начальника, я сама ему позвоню.

– Я не могу дать вам номер, – отрезал мужчина. – Тем более, что так вы все равно ничего не решите.

– Почему это?

– Ну, во–первых, вы сами сказали, что официально заявление примут по истечению трех суток. Мы работаем, когда полиция нас подключает, поэтому в любом случае нужно ждать до завтра.

– А нам что тогда делать? Там ведь не город! Там достаточно одного дня поисков, чтобы понять, что все серьезно! – воскликнула я.

Мужчина сочувственно покивал головой, встал и развел руками:

– Я понимаю, но все равно придется подождать.

С моим заявлением в руках он направился к выходу из класса, тем самым дав понять, что разговор закончен. Мне ничего не оставалось делать, как уйти.

– Звоните завтра с утра! – крикнул вслед дежурный.

***

По пути на остановку я вспомнила: совсем недавно одна знакомая рассказывала, как обращалась к шаману, и как он ей помог. Дело у нее было такое: ей не везло с работой. Ну, вот прям совсем не везло. Устроилась она однажды, вроде бы место хорошее, но со временем выяснилось, что коллектив там – самый настоящий змеиный клубок. Устроилась в другое место – компания через месяц закрылась. Попытала счастья в третьем – там начальником оказался полный мудак. Вот она и пошла к шаману, полагая, что на ней какое–то проклятие. Тот сказал, что нужно делать обряд, что–то вроде задабривания ее, знакомой, родовых духов. Сделали все как надо, и через несколько дней знакомая устроилась в хорошую, по ее словам, компанию. Тогда я скептически к этому отнеслась, зная, что в Улан–Удэ в принципе тяжело без блата найти хорошую, высокооплачиваемую работу, да и сложности в характере этой моей знакомой тоже имеют место быть.

И вот теперь сама себе не могу поверить, что сейчас собираюсь позвонить ей и попросить номер этого шамана.

– Уверовала? – со смехом спросила она, когда я изложила свою просьбу.

– Проверить хочу, – ответила я, не вдаваясь в подробности.

10 августа 11:30

Итак, его зовут Солбон. После трех гудков он поднял трубку, я вкратце описала ситуацию, он тут же ответил – приехать к пяти вечера. По-русски, правда, говорил он плохо и время от времени переходил на бурятский язык, но, слава богу, нам удалось понять друг друга.

Время было около одиннадцати, и я поехала домой. Дома вытащила из сумки телефон и увидела пропущенный с незнакомого номера вызов. Могли звонить из поисково-спасательного отряда, возможно, есть какие –то новости, поэтому я тут же перезвонила.

– Алло? – бодро прозвучал в трубке незнакомый женский голос.

– Здравствуйте! Вы звонили мне пару минут назад, не успела взять…

–А, Татьяна? Это вас из бюро пропавших без вести беспокоят, можете уделить мне несколько минут?

Первая мысль, мелькнувшая в голове – мама нашлась.

– Да, да, конечно! – заторопилась я.

– Назовите, пожалуйста, фамилию, имя, отчество вашей мамы.

Я продиктовала.

– Хорошо, теперь скажите: волосы у нее длинные или короткие? Какого цвета?

Я ответила, что короткие.

– Рост? Вес? Особые приметы есть какие–то?.. Шрамы?.. Татуировки?.. Нам просто нужно карточку заполнить на нее…

Я растерялась.

– Карточку? Какую карточку?

– Ну, карточка для розыскного учета, чтобы, когда найдут, могли опознать по приметам.

Вдруг я поняла, что это был за звонок. Наверное, в бюро пропавших без вести о пропаже мамы сообщили из поисково-спасательного отряда. Только вот дело в том, что в это бюро попадают совсем пропавшие, прям совсем! Те, которых потом опознаю́т по зубам и генной экспертизе. Звонок мне стал сильно неприятен, как неприятен и энергичный голос девушки. Я перебила ее:

– Слушайте, а не рано ли карточку такую заводить?

– Почему – рано? В любом случае, ее надо заполнить.

– Подождите… Даже в полиции еще заявление не приняли, а вы уже мою мать в мертвые записали? – закричала я.

– Ну, конечно, нет, что вы! – воскликнула девушка. – Это обычная процедура в таких случаях…

Она дежурно извинилась и продолжила опрос. Терпеливо отвечая, я думала о том, что надо будет закинуть деньги на телефон, поскольку звонки в деревню стоили дорого.

– Спасибо, Татьяна. Всего доброго! – закончив, попрощалась девушка.

Я набрала «штаб». Никто не взял трубку. Очевидно, в доме никого не было. Я бросила телефон и пошла на кухню сделать себе кофе. Когда вернулась в комнату, то снова на телефоне увидела пропущенный вызов на этот раз с мобильного. Я перезвонила.

– Алло, Татьяна? Это снова из бюро… Я забыла спросить у вас… А зубы все на месте? Может, помните, какие отсутствуют?..

Я глубоко вздохнула и, ответив на все вопросы, попрощалась. Только положила трубку, как раздался звонок. На дисплее отобразился номер тетки Маши. Но я не успела ответить, так как на том конце, похоже, бросили трубку. Едва собралась нажать на вызов, как на телефоне опять высветился мобильный номер девушки из бюро пропавших. Внутренне я уже закипала.

– Алло, Татьяна, еще раз извините, я забыла… – простодушно зачирикала та же сотрудница.

– Послушайте! – перебила я ее. – Я сейчас жду звонка из деревни, там плохая связь, и в любую минуту она может пропасть. Вы понимаете, что занимаете мне линию своими звонками?

– Это же моя работа! – возмутилась девушка. – Я просто забыла спросить, сколько лет вашей маме!

«Да ты издеваешься, идиотка?! – захотелось мне заорать. – Ты хоть понимаешь, что я жду звонка с хорошими – да хоть с какими–то новостями?! А ты, забывчивая курица, занимаешь мне линию тем, чтобы заполнить карту моей мамы, чтобы опознать ее в случае чего по костям! Но мы ее найдем раньше и живую! На фига мне нужна сейчас эта твоя карта?!»

Но я набралась сил, сдержалась и просто сказала:

– Год рождения 1968–й.

И бросила трубку. Слава богу, больше она не надоедала. Я позвонила в деревню, тетя Маша сказала, что никаких новостей пока нет.

***

Шаманский центр Тэнгэри* раскинулся на окраине города рядом с загибающимся торговым центром. Я знала, что в ту сторону ходит сороковой маршрут, но ждать его нужно минут двадцать на остановке и не факт, что влезешь в вечно переполненный желтый «пазик». Не хотелось терять время, поэтому я вызвала такси.

Шаман встретил меня у самых ворот центра, поприветствовал и велел идти за ним. Мы вошли в жилище с низкими потолками, залитое светом. Шаман прошел дальше, я следом за ним, и мы очутились в маленькой комнатке, в которой были только две скамьи и деревянный стол между ними. Я села на скамью и подала шаману пакет с подношениями, которые купила перед поездкой. Шаман вытащил из пакета маленькую пачку молока, конфеты, печенье. Молоко он налил в чашку, конфеты и печенье разложил в небольшом блюдце и все подношение расставил на столе. Затем он сел напротив и вытащил листочек бумаги и ручку из кармана халата.

– Ши хэн гэжэ нэрэтэйш* ? – спросил он по–бурятски мое имя.

– Татьяна.

– Какая сторона? Район?

– Баунтовский.

– Заа* …

Затем он что–то снова спросил на бурятском, я сказала, что не говорю на его языке и попросила перевести.

– Мама давно пропала?

– Завтра три дня будет.

– Угу, угу… – кивнул Солбон. Не знаю – почему, но этот мужчина в бурятском халате, с круглым медным толи* на груди внушал доверие.

Он положил листочек перед собой, закрыл глаза и что-то запел на бурятском языке. Сначала тихо, затем голос его окреп, он начал раскачиваться на скамье из стороны в сторону. В песне шамана я вдруг услышала мамино имя, затем название района и поняла, что он призывал духов помочь. Пение продолжалось несколько минут, все это время я напряженно смотрела на молодое, даже юное лицо шамана и думала об одном: «Если ты настоящий шаман, ты увидишь ее».

Внезапно оборвав песню, он открыл глаза и остановил на мне тяжелый взгляд. По этому взгляду мне вдруг стало ясно, в какие дали уходил этот человек в своем трансе, где летала его душа: взгляд его был словно издалека, из какой–то неизведанной далекой галактики. Я терпеливо ждала, когда он окончательно вернется. Помолчав немного, он заговорил на бурятском. Я замотала головой: мол, не понимаю. Солбон перешел на русский язык:

– Я видел… Знаете… Река и там камень… Как называется? Такой мелкий камень?..

Он потер большим и указательным пальцем.

– Галька? – подсказала я.

– Да, галька мелкая… Берег. Костер и там старая бабка… Одета, как очень давно одевались… Очень давно… Сидит, довольная. Трубку курит вот так…

Солбон поднес пальцы к губам и изобразил, как бабка курит трубку.

– У нее бубен рядом… Шаманка ваша.

– Наша?

– Да, довольная… Сидит, курит.

– У нас нет шаманов, – возразила я.

– Там! Давно очень… У старших родственников надо спрашивать.

Я замотала головой.

– Не понимаю.

Солбон терпеливо пояснил:

– У вас шаманы в роду были. Часто это они подсказку дать хотят… Я вашу маму не увидел. Я говорю только то, что вижу.

Шаман участливо смотрел на меня. Я молчал. Мама как-то рассказывала, что наш род достаточно древний и когда-то в нашем роду были шаманы. После кровавой революции 1917 года последний шаман рода был убит, и никто так и не принял дар*, который должен был передаться по наследству. Правда это или не правда – я не знаю, но тогда словам мамы я не поверила, да и вообще скептически отношусь к этой теме. Относилась.

Солбон чуть наклонился ко мне.

– Понимаете, я вижу, когда человек живой. Если у меня спрашивают, вот потерялся давно – на заработки уехал и не вернулся. Я в транс вхожу, смотрю… Вижу – он пьяный ходит. Запах алкоголя даже идет… Пьянствует. Живой. Чувствую – живой… Хотя родственники уже похоронили его. Потом – три месяца, четыре месяца пройдет, звонят мне, говорят – нашелся… А вашу маму я не чувствую… Дай Бог, чтоб я ошибся… Надо, чтоб она нашлась…

После этих слов Солбон встал и сказал:

– Пойдемте на улицу, надо побрызгать молоком. Берите молоко. Я буду молитву читать, потом, когда скажу – брызгайте. И вот это тоже возьмите… Подношение.

Я послушно взяла со стола блюдце со сладостями и молоко и пошла за шаманом. На улице он начал молиться на бурятском языке, затем кивнул мне – мол, пора. Крутясь вокруг себя, я разлила по кругу молоко, мгновенно впитавшееся в черную почву, бросила конфеты с печеньем по четырем сторонам света, и мы снова вошли в домик. Вернувшись в комнатку, я села на прежнее место, шаман сел рядом, затем как–то странно взглянул на меня и обнял одной рукой за плечи.

– От вас горе… – непонятно произнес он. – Горем от вас пахнет… Я не знаю, как сказать. Я сел рядом и почувствовал. Все будет хорошо… Мы помолились, мама найдется…И еще… Надо будет в дацан сходить, к ламе, заказать молебен Усан–Лопсон* …

– А что это за молебен?

– Бог воды… Он поможет.

– Ладно… – согласилась я, не понимая, зачем молиться богу воды.

Когда я вышла из шаманского центра, было уже начало седьмого. Лена должна была вернуться с работы.

Я стояла на пустынной улице, ждала такси и думала, что делать дальше. Снова набрала «штаб». Тетка Маша сказала, что новостей пока нет. Я передала ей, что сказал шаман, она ответила, что, наверное, надо искать, где–то у воды. Возможно, у озера, у реки – может быть, мама там. Потом она сказала, что целый день идет дождь и есть опасения, что придет большая вода.

Я представила, как в деревне целый день идет дождь. В лесу, тем более в дождливую погоду, смеркается быстрее. Перед глазами встала мрачная, безмолвная чаща леса, серое небо, унылые августовские поля, по которым идет мама, уставшая, вымокшая и никак не может найти дорогу домой. Сердце горячей волной окатила боль, я присела на корточки и обняла колени. Домой я добралась уже в сумерках.

Ленка была уже дома и собиралась ужинать. Я рассказала ей о том, как ездила в поисково-спасательный отряд и пересказала разговор с шаманом.

Ленка тихо поужинала, вымыла посуду и, как вчера, мы весь оставшийся вечер провели практически в тишине. Снова тишина и тусклый свет единственной лампочки под потолком давили на виски. Комната казалась тусклой и неживой.

– Надо вещи собрать… – сказала я, наверное, больше для того, чтобы нарушить эту тишину.

– Угу.

– По объявлению никто не откликнулся? – спросила я про попутку. Ленка смахнула заставку с экрана и зашла в свои сообщения в «вконтакте», потом и на страницу выложенного накануне объявления.

– Да что-то пока тишина… Может быть, завтра кто-нибудь напишет.

– Ничего, найдется машина. Завтра, точно, какую-нибудь найдем. В крайнем случае, поедем до Сосновки, а там до Романовки, может, на такси доберемся.

Бурятский поселок Сосново–Озерск расположен у федеральной трассы, что очень облегчало транспортное сообщение с городом. Маршрутки туда ходят ежедневно через каждые три часа, поэтому в случае, если попутка не найдется, можно будет в любое время купить билеты в Сосновку и ехать туда. Правда, такси от Сосновки до Романовки обойдется достаточно дорого.

– Дорого получится на такси, – угадала мои мысли Ленка.

– Дорого, но что поделать, если попутку не найдем.

Я поставила телефон на зарядку и принялась собирать вещи.

Спать мы легли поздно и долго не могли уснуть.

11 августа 7:00

На следующее утро Ленка на работу не поехала, а я ее не заставляла. Обе мы надеялись, что в ближайшее время найдем машину и поедем в деревню искать маму. Сегодня был третий день, как она пропала. Я позвонила в районную полицию. На том конце провода энергично ответил мужской голос:

– Дежурная часть. Слушаю вас!

– Здравствуйте! «Я звоню по поводу пропажи моей матери», —сказала я и продиктовала на всякий случай ФИО мамы.

– Представьтесь, пожалуйста.

Я представилась.

– Вы – дочь, да?

– Да.

– Минуту подождите.

Некоторое время в трубке слышались чьи-то отдаленные голоса, шуршание бумаг, громкие хлопки дверей. Затем в трубке раздался другой голос, более низкий:

– Алло?

– Да, здравствуйте! Я по поводу поисков моей мамы, – повторила я.

– Здравствуйте, – степенно поздоровался голос. – Капитан Дыбенко говорит. Смотрите: заявление о пропаже принято от вашего отца. Участковый уже осведомлен… Но у вас там река поднялась… Поэтому ждем, когда вездеход сможет пройти… – Полицейский говорил медленно, словно обдумывая каждое слово.

– А на самолете? – предположила я.

– Ну там же дожди… Погода нелетная… Поэтому пока ждем…

Да, вчера тетка говорила, что зарядили дожди. Поэтому, если река поднимается, то ни один вездеход не пройдет, это ожидаемо. Самолет АН-2, который совершает рейсы между поселками, «Антошка» в народе, тоже может летать только в безоблачную погоду. Поэтому, как только зальют дожди, так – выживай, деревня, как хочешь.

– Значит нужно ждать самолета? Правильно?

– Да, все верно. Ждем самолета.

– Поняла. До свидания.

– До свидания.

Я отключилась и затем позвонила в поисково-спасательный отряд. Там дежурный рассказал мне, что начальник отряда рассмотрел заявление, но пока решение не принято. Поскольку полицейские должны сначала приехать в деревню и составить протокол, и только, если у них возникнет необходимость в помощи спасателей, то они отправят запрос, и спасатели выедут.

Тогда после звонка в поисково-спасательный отряд я снова позвонила в полицию, представилась, попросила позвать к телефону капитана Дыбенко, который, видимо, вел дело мамы.

– Слушаю, – ответил уже знакомый голос. – У вас еще что–то?

– Извините, а когда вы были в деревне, почему не составили протокол, чтобы спасатели могли хотя бы уже наметить план действий? – спросила я без обиняков.

– Потому что мы там были совершенно по другому делу, – отразил Дыбенко: – а на тот момент еще не прошел трехдневный срок пропажи вашей матери. А сейчас пока участковый не может туда добраться, погода не летная, я вам говорил… – спокойно и размеренно договорил он.

С этим не поспоришь, но, когда теперь для полиции будет летная погода? – подумала я.

– Ну хорошо, а почему сейчас, когда у вас есть заявление, не можете вызвать спасателей? Пока те доедут до Багдарина, глядишь, уже и погода бы восстановилась… – последние слова я проговорила робко, с надеждой.

Мужчина вздохнул и неторопливо разъяснил:

– Мы должны сначала приехать в Джилинду, затем оценить – есть ли потребность в этих самых спасателях…

Я перебила его:

– Ну, если человек бесследно пропал в таежном поселке, разве нет потребности в спасателях?

Капитан Дыбенко на том конце телефонной линии немного помолчал, потом холодно и так же неторопливо проговорил:

– Смотрите… В любом случае, существует инструкция, определенный порядок действий… А он такой: участковый выезжает на место преступ… м–м–м, то есть пропажи человека, проводит обязательную проверку и только потом, – слово «потом» он выделил голосом, выдержал короткую паузу и закончил предложение: – запрашивает помощь, если она понадобится… Извините, больше ничего вам сказать не могу.

– Понятно.

– До свидания.

Я нажала на сброс и в сердцах бросила телефон на диван. Круг замкнулся. Спасатели не могут выехать, пока их участковый не попросит. Участковый не попросит, пока сам туда не доберется.

Когда маленькая стрелка настенных часов приблизилась к цифре 10, позвонила Света. На мой первый вопрос – нашлась ли мама, она печально ответила, что еще не нашли.

– Понятно, – вздохнула я. Ленка смотрела на меня выжидающим взглядом, я отрицательно помотала головой, Ленка отвернулась.

– В общем, позвонила я в поисковый отряд… – начала я рассказ.

–Ага?! – Света оживилась на том конце, приготовившись слушать.

– Они сказали, что начальнику заявление передали, но им нужно, чтобы к ним обратилась полиция. Ну, типа, официально…Чтобы они могли выехать на поиски.

– А в отдел звонила?

– Позвонила.

– Ну и? Что там ответили?

– Короче, в отделе сказали, что сейчас не могут выехать, потому что вода пришла и вездеход не пройдет.

– Ну е-мае! – воскликнула Света. – А на самолете не могут?

– По поводу самолета… У вас там дожди сейчас? Потому что они сказали, что погода в Джилинду не летная.

– Вчера дождь был… Сегодня тучи опять, может распогодится, не знаю… Нет, ну они по крайней мере могли бы уже спасателей вызвать.

– Они не могут, Света, вызвать спасателей, пока сами туда не доберутся.

– Как так? Чего ждать–то?! Разве непонятно, что счет идет на дни! Даже на часы!

– Ну я тоже спросила, может они хотя бы спасателей пока вызовут, чтобы те уже в Багдарин выезжали, но мне сказали – нет. Спасателей могу вызвать только после того, как участковый туда приедет. Фиг его знает, что за тупой порядок!

– Одуреть! – горестно воскликнула сестра. – Ну как так–то?!

– Я не знаю.

– А если дожди две недели будут идти?.. Они будут две недели ждать?! Это вообще ужас просто! Человек потерялся в лесу, никакой помощи не дождешься! – Света перешла на крик. Я покосилась на Ленку, которая тревожно поглядывала на меня. Мне не хотелось, чтобы она тоже начала нервничать. Я нервно сглотнула и сказала:

– Успокойся, что-нибудь придумаем.

– Что мы придумаем?! – отчаянно выкрикнула Света и зарыдала.

– Успокойся… – растерялась я, чувствуя, что тоже сейчас заплачу. – Сейчас надо держаться и не впадать в истерику. Понимаешь?..

Я слушала Светкины сдавленные рыдания и лихорадочно пыталась сообразить, что же делать дальше, но ничего не шло мне на ум. Светка, наконец, успокоилась и сказала:

– Может быть, в городскую администрацию позвонить?

– Кому?

Светка замялась:

– Ну кому еще? Я даже не знаю…

– Погоди… Можно попробовать… В конце концов, для чего они все в администрации сидят.

– Вот именно. Позвоните, ладно?

– Да… Еще кое – что, я же к шаману ездила.

– Ага? Что он сказал? – с надеждой спросила она.

– Он сказал, что не видит ее. Сказал, что надо в дацан съездить и хурал заказать… этому… Богу воды. Я забыла название хурала, на листочке записала.

Про то, что шаман мне рассказывал о бабке, я не стала упоминать – ни к чему сейчас углубляться в это.

– Съездите?

– Угу, сейчас уже собираемся. Ладно… Мы сейчас попробуем в администрацию позвонить, потом поедем.

– Хорошо! Все тогда, созвонимся!

Я нажала на сброс и зашла в интернет, чтобы найти телефон приемной республиканской администрации, попутно рассказала Лене об этой идее. Ленке эта идея тоже понравилась. Я нашла номер, скопировала. Набрала. После трех гудков в трубке раздался приятный женский голос:

– Приемная.

Я спросила, можно ли связаться с кем-то из начальства, на что девушка спросила – по какому вопросу? Я рассказала ей о том, что у нас три дня назад потерялась мама и что на сегодняшний день в деревне нет ни полиции, ни спасателей, что поиски ведем самостоятельно. Девушка уточнила мою фамилию, телефон, и сказала, что сегодня передаст мое обращение и ждать звонка.

В это время Ленке позвонил наш двоюродный брат Лешка и сказал, что нашел для нас машину до Багдарина, выезжать будет завтрашним утром. Это была хорошая новость. Молодец Лешка!

В 10:40 зазвонил домофон. Аюна, моя подруга. Вчера вечером она написала мне, мол, не нужна ли какая помощь. Я поблагодарила ее и написала, что пока не требуется. Сказала ей, что с утра собираемся в дацан, она вызвалась поехать с нами. Я обрадовалась и написала ей, что поедем в 11 часов. Она пообещала приехать и выполнила обещание.

– Как у вас тут прохладно! – воскликнула она, войдя в квартиру.

– Ага, даже в жару тут прохладно, – откликнулась Лена, – Будешь чай пить?

– Не–е, не хочу. Есть новости о маме?

Лена удрученно покачала головой.

– Не–а, не нашли пока.

– Ясно… Ну ничего, найдется все равно, не отчаивайтесь!

– Ага…

В одиннадцать утра мы втроем пошли на остановку. Дождались 97 маршрута и поехали в дацан Римпоче Багша .

Солнце неизменно лучезарно улыбалось с высоты неба. С горы, с прозаичным названием «Лысая», (все никак не перестаю удивляться – как же это удачно выбрали место для строительства буддийского храма) открывался головокружительный вид на город, стоящий в низине. Золотые стены громадных буддийских ступ горели под солнечными лучами. Богатство красок дополнял и сам храм в красном цвете, и разноцветные цветы, высаженные на клумбах. Динамики, по обыкновению, были включены и из них лились нежные индийские напевы. Все здесь жило, цвело, и от тебя требовало жить, любить, смеяться.

Народу, как всегда, было много. Мы поднялись по ступеням и вошли в прохладный зал храма. Сразу напротив входа возвышалась пятиметровая статуя Будды, покрытая сусальным золотом. Перед статуей в ряды стояли длинные лавки, на которых сидели люди, молитвенно сложа руки. Справа и слева храма кабинеты лам и почти у каждого кабинета на лавках тоже сидели люди, в ожидании своей очереди.

Мы пошли искать кабинет, у которого было меньше всего народу, потому что Усан Лопсон, по словам шамана Солбона, мог провести любой лама. Остановились у кабинета, на двери которого висела простая табличка: «Жаргал–багша*». Рядом на скамье сидели бабушка бурятка и молодая русская девушка.

– Кто крайний? – спросила Аюна.

– За мной будете, – проскрипела бабушка, приветливо улыбаясь.

Примерно через двадцать минут дошла наша очередь. Бабушка, за которой мы занимали, вышла из кабинета. Она ободряюще улыбнулась нам и поспешила к выходу. Мы все трое встали.

Я постучалась и на цыпочках вошла в кабинет, следом за мной так же тихо вошли Аюна с Леной и прикрыли дверь. Напротив двери сразу стояла широкая скамья; стол, за которым сидел мужчина средних лет, лысый, как подобает монахам, в красном одеянии. На столе в металлической глубокой миске тлела, почти догоревшая палочка благовония. Внушительных размеров альбом с тибетскими письменами занимал середину стола. И ближе к краю стояло блюдце, до краев заполненное молоком. Рядом лежали несколько потемневших от времени гадальных костей. Плотный, дурманящий запах жжённых трав сшибал с ног.

Мы смущенно поздоровались. Кивком головы лама поприветствовал нас и указал на деревянную скамью.

– Сайн байна!* – с достоинством поздоровался Жаргал–багша на бурятском.

– У нас мама пропала… – начала я. Лама поднял на меня умные темно–карие глаза, слушая. В правой руке он перебирал четки. – Вчера шаман посоветовал нам заказать молебен Усан Лопсон.

– Сколько дней уже нету? – спросил мужчина, убирая четки на стол.

– Сегодня уже третий день.

Лама взял спички и поджег новую палочку:

– Год рождения мамы, как зовут?

Я сказала год рождения.

– В каком районе живет?

– Баунтовский.

– Угу, угу, – кивнул лама; открыл нужную страницу в своей книге и нараспев принялся начитывать мантры. Через несколько минут пения, он замолчал. Затем сгреб левой рукой гадальные кости, перебирая их между пальцами, бросил на стол. Поднял глаза на нас и резюмировал:

– Найдется скоро!

Теплой волной хлынула в сердце надежда и я глупо заулыбалась, безмерно поверив ему.

Жаргал–багша поднял глаза к потолку так, будто что-то вспоминая.

– Баунтовский район – это же эвенкийский район?

– Да, эвенкийский, – подтвердила я.

– Ага… Жил я там некоторое время. Давно уже правда. А вы сами эвенки же?

Я на секунду замешкалась с ответом.

– Эвенки, да, – ответила за меня Ленка.

Жаргал-багша откинулся на спинку стула.

– У меня, знаете, хобби такое – я люблю историю, литературу. И на меня очень большое впечатление произвела история с эвенками. С тунгусами.

– Правда? – удивилась я, поскольку впервые услышала от бурятского ламы такое. Как правило, бурятские ламы трепетно относятся к своим традициям и назидательно рассказывают о них при любом удобном случае.

– Конечно! Я в свое время изучал историю тунгусов, – поведал он, – и много размышлял на эту тему. Вы представьте, ваши предки, по сути дела, из лесу вышли всего каких–то сто лет назад! Ну конечно процессы ассимиляции начались еще лет двести назад, может быть, даже триста…– Загоревшийся взгляд ламы поплыл по стенам, речь его стала плавной и изобилующей историческими терминами: – Но по–настоящему, когда началась ликвидация безграмотности в Сибири в двадцатых годах, эвенков принудительно заставили учить русский язык. Понимаете? Принудительно! Детей, значит, эвенков забирали со стойбищ и отправляли в интернаты в совершенно чужую им среду изучать совершенно чужой для них язык и чужую для них культуру! Вы знаете об этом?

Мы закивали.

– Да, да! Конечно, знаем.

–…Всего каких–то сто лет назад! Ну так вот. Если на минуту задуматься, – продолжал монолог Жаргал–багша. – А каково было этим детям? Каково было их состояние – моральное, психологическое? Когда их отрывали от своих семей. А старики, которые были вынуждены переселяться в русские поселения? Каково им было? Конечно же, многие не сумели адаптироваться. Это же психологически тяжело. Плюс христианизация. Представьте на минуту: у вас веками была одна вера, а вам сказали: «Ваш бог не настоящий, а наш настоящий»! Вообще, на эту тему, конечно, можно долго дискутировать. Там же такой кавардак был в те времена… Попробуй, разберись сходу, что хорошо, а что – не очень хорошо. – Жаргал – багша покачал головой. – И вот, какой результат сейчас мы имеем? Эвенков осталось раз-два и обчелся. Не все же сумели адаптироваться. Кто спился, кто что…

Монолог ламы напомнил мне разговор с мамой, когда однажды мы с ней рассматривали семейный альбом и я наткнулась на одну фотографию. На черно-белой карточке был изображен мой дедушка, который умер еще в девяносто пятом году. На фотографии он был молод, рядом с ним стояли два одинаковых на лицо ребенка – моя мама и тетя Тоня. Позади них в отдалении чум, а рядом с ними северные низкорослые олени. Я тогда спросила у мамы: «А что это за чум? Вы там жили?». Мама рассказала, что ее отец Георгий Яковлевич, мой дед, одаренный от природы человек, в свое время учился в школе-интернат, в совершенстве знал русский язык, но так и не смог по-настоящему приспособиться к другой жизни. После школы он так и не поступил в институт, в который его приглашали, и уехал в деревню, где долгое время в местности Борто работал оленеводом. Одной ногой он был в прошлом – в древнем мире своих предков, где веками работали простые таежные законы: заботься о своем олене, добывай пищу в лесу, дели поровну свою добычу, уважай и почитай природу, расти детей сильными и крепкими; а другой ногой в настоящем, где нет другого бога, кроме Христа, где нужно уметь зарабатывать деньги, чтобы содержать свою семью, где надо уметь быть хитрее и изворотливее. Где недостаточно быть просто хорошим охотником и оленеводом. Испугал, значит, его этот новый мир? Пока несся вперед этот огромный мир, стоял дед Георгий на месте в нерешительности и удерживал рядом свою семью.

А осенью сестер внезапно отправили на учебу в школу – интернат, где до весны они тосковали по родителям и по родному дому, учили русский язык, мало-помалу забывая родной эвенкийский.

Потому и тяжелее им было проходить путь своих родителей. Путь, к которому их отец должен был их подготовить, но не сумел этого сделать.

Позже, после смерти маминой матери, моей бабушки, он все же переселился в деревню, но замкнулся в себе. Помню, мама с грустью говорила о том, что совершенно не знает историю своих предков. Что дедушка никогда не рассказывал о своих родителях – кто они были? Какими людьми?.. Возможно, он сам до конца жизни простоял на распутье двух дорог.

И эта потемневшая от времени фотография с изображением эвенка и двух его маленьких детей – единственный артефакт, символизирующий распутье этих двух дорог.

– Эвенков считают слабым народом, – заметила Лена. Лама перестал смеяться и на секунду задумался.

– Так любой народ слабый, если он маленький, – возразил он. – И притом, вы не забывайте, что ваш народ по всей России расселился и живете вы практически отдельными группами. Это мы буряты, в основном, плотно тут живем, поэтому и кажется, что нас, бурятов, много и что мы сильные. Да слабый в каком это смысле? Слабый духом или физически слабый народ? Если физически, то маленькие северные люди очень выносливые, и я бы не сказал, что слабые. Ну а потом, вы же еще не окрепли, по сути дела. Ваши предки с трудом пережили перемены. Вы представьте, подняли вас до неба и бросили вниз и вам нужно очень быстро научиться летать по воздуху. Ну, может быть, слабое сравнение. – Жаргал-багша поправил очки на носу: – Там же, в двадцатых, произошел разрыв. Ваши бабушки, дедушки не рассказывали вам? Нет? Они же попросту растерялись – с одной стороны древний мир предков, привычный быт, привычный уклад, а с другой стороны – другой, новый мир, с другой культурой и с другим бытом. Это же время надо, чтобы научиться жить в новых реалиях, окрепнуть. А вспомните те же девяностые, когда кругом безработица была, когда оленеводство перестало поддерживаться государством, сколько эвенков без работы сидело? Сколько народу спилось? Так они еще адаптироваться не успели, а тут новая беда! Говорите, слабыми считают? Очень легко видеть изъяны людей, которых по пальцам пересчитать можно! – Воскликнул он в конце бурной тирады.