Холодные капли: Сломанная доска

© Алексей Ушаков, 2023

ISBN 978-5-0059-4635-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дождь лил без просвета уже как две недели подряд, а неожиданно холодный для знойного лета ветер пробирал до костей, вынуждая совместными с дождём действиями прятаться по своим жилищам людей. Был восьмой от праздника Рождения день, в который природа смилостивилась над смертными – к концу дня ветер утих, дождь стал ослабевать, превратившись из бурных потоков в редкие капли, а из-за устремившихся к горизонту грозовых туч и облаков стали проглядывать лучи заходящего солнца. Уставшие от казалось бесконечной влаги люди вздохнули свободнее, но всё ж не были довольны, потому как дороги развезло напрочь и думать не стоило о том, чтобы отправиться по ним хотя бы до соседней деревушки или замка, не говоря уже о столице или ближайшем крупном городе. Впрочем, лето было засушливым, и старожилы, не раз наблюдавшие за такой несуразицей, были уверены в том, что не ранее чем через три-четыре дня дороги высохнут, лужи исчезнут, а засуха вернётся с удвоенной силой в Глухие Леса или в попросту Глухолесье. Давно прошли те времена, когда в этой части королевства деревья и прочая растительность стояли стеной, край был уже прилично обжит к нынешнему веку, а вот название так и осталось прежним, так же как сохранили и своё именовавшиеся Глиняными поля, теперь сплошь превратившиеся в вонючие болота, лишь своим названием напоминая о том, что было на этом месте прежде.

Ветер унёс тучи ещё дальше, закатывающееся за горизонт солнце показалось полностью. Начало теплеть, как и думали старики, на опушках бойко застрекотали сороки, люди повыходили из жилищ, радуясь, что проклятый ливень наконец-то угомонился, и принялись сгонять воду с деревянных мостовых, распространённых в этой части государства, чтобы те скорее просохли. В столице и крупных городах использовался камень, но хоть и стоили каменные дороги и мостовые относительно дёшево, в Глухолесье дерево так и осталось самым ходовым материалом ввиду того, что древесины было много, да и изготовить что-то из дерева куда легче и быстрее, нежели из камня. Конечно, в засуху случались пожары, иной раз принимая угрожающие масштабы для всего края, но королевский указ, запрещавший строительство дорог и мостовых из дерева, указ, направленный по сути на благо подданных, вызвал настоящий бунт в Глухих Лесах. Тогдашний наместник, решив, что своя шкура дороже, никак не вмешался, бунтовщики в ответ не тронули лорда, но собрали войско, даже осадили в итоге столицу, вынудив короля отменить злосчастный указ. Поняв, что с дураками спорить бесполезно, а иной раз и опасно, король зашёл с другой стороны: этот указ был отменён, а взамен принят другой, обязывавший повсеместно прорыть канавы, устроить во всех городах, замках и прочих населённых людьми местах искусственные водоёмы, заполнить их водой и следить за их состоянием. Это сработало, бунтовщики тут же разбежались копать свои канавы, довольные до безобразия тем, что переупрямили самого короля, король тоже остался доволен, велев втихаря удавить лорда Глухолесья за допущенный мятеж, недовольными остались лишь северяне, которым пришлось потратить всё короткое лето на эту затею, ведь зимой в их краях земля промерзала глубоко.

Ну да ладно, в прошлом всегда найдётся довольно историй, рассказывать которые можно бесконечно, скажем лишь, что того лорда Глухих Лесов действительно удавили согласно пожеланию короля, а канавы и водоёмы сохранились и по сей день, не раз выручая во время пожаров.

Прошло пять дней, засуха вновь вернулась, заставив людей молить богов о дожде. Оно ведь как обычно бывает? Нужен дождь – нет его, как пошёл – радуются люди, как надоел – молятся, чтобы закончился, заканчивается – так опять нужен, а после нет. То ли богам это надоело, то ли ещё что, но продержалась сушь ещё три жарких недели, прежде чем погода выровнялась и стала такой, какой обыкновенно была в краю бесконечных лесов и озёр. Естественно, что люди обрадовались и надумали закатить по этому случаю праздник, потому как повод для веселья действительно был необходим хоть какой-то, ибо радоваться было нечему: лорд Глухолесья и его отважные рыцари терпели поражения одно за другим. Не стоило винить в этом самого мужчину, пусть злые языки вовсю намекали на то, что в столь почтенном возрасте владыке Глухих Лесов по силам лишь война с юбками и пьяными скоморохами, причина столь многочисленных неудач крылась в несколько ином. Как бы то ни было, в Рейстергхард регулярно с начала похода свозили тела погибших. Рыцари, простые пехотинцы, кавалеристы, лучники, безродные наёмники – на кладбище в лесу близ замка Клиггенса каждый получил свой надел, потому как в отличие от прочих командиров лорд не бросал своих даже после смерти в независимости от принадлежности к тому или иному сословию. Раз обещал, что вернуться все, то так тому и быть: живые или мёртвые – все вернутся в родные Глухие Леса. Вдов и сирот данный факт утешал слабо, но в смерти своих близких винили обыкновенно короля, ибо кто смеет противиться воле правителя? В многочисленных походах престарелый лорд и сам потерял двух сыновей, так что с точки зрения вассалов и прочего люда Клиггенс был в одной с ними лодке, пострадав, как и все подневольные люди. Измученным засухой, войной и неурожаем людям как воздух была необходима отдушина, но они никак не могли решиться, накапливая горе и недовольство внутри себя, пока их не прорвало, а поводом неожиданно стала погода.

Видимо, боги всё же вспомнили о жителях Глухолесья и решили дать им передышку. Пока шла неспешная подготовка к неожиданному празднику, в Рейстергхард явился очередной гонец от лорда Клиггенса. Уже то, что молодого человека не сопровождали повозки, заполненные скорбным грузом, можно было расценить как доброе предзнаменование, но видимая неторопливость рыцаря могла намекать и на самые дурные известия. Сэр Бреттан Вирлен въехал по опущенному мосту в ворота замка, спрыгнул с коня возле самой дальней, так называемой Большой Филиновой башни, обращённой в сторону лесного кладбища, снял шлем и неспешно проследовал к лестнице, поднялся по ней, прошёл пять построенных хозяином-параноиком тяжёлых сосновых ворот, добрался до другой лестницы, прошёл галерею, спустился и наконец оказался в главном зале древнего замка, сделав несколько поворотов в сужающемся коридоре.

Итак, очередной посланник прибыл, подал запечатанный красным сургучом свиток с печатью владыки Глухих Лесов малолетнему наследнику, который и читать-то не умел толком, но порядок есть порядок. Наследник сломал печать, вздохнул, предполагая очередные безрадостные новости, а после отдал письмо матери. Женщина бегло пробежала глазами строчки несколько раз, снова перечитала пергамент, а затем уж совсем неприлично для своего возраста и положения рассмеялась и полезла обниматься со всеми, кто находился в данный момент в зале неподалёку от неё. Рыцарь, доставивший послание, знал его содержание, а потому не отреагировал никак, воспользовавшись случаем, чтобы тихонько покинуть зал и направиться в свой дом. Поручение было исполнено, а более в Рейстергхарде сэру Вирлену делать было нечего, выступать в роли рассказчика молодой молчун не стал бы и под пытками, а дома отправившегося в свой первый крупный поход вояку ждали престарелые родители и две сестры.

Прочие присутствующие пребывали в некотором недоумении, но леди Ерра соизволила вслух зачитать послание, из которого следовало, что королевское войско каким-то чудом одержало победу в войне и теперь все возвращаются по домам за исключением стражей границы, да те и не участвовали в походе. Осознав, что случилось, люди тут же засуетились, хотя лорд Клиггенс со своими вояками был в четырёх днях пути от Рейстергхарда. Новость моментально разлетелась по замку, к концу дня достигнув самых отдалённых уголков Глухих Лесов.

Ронас Клиггенс, единственный оставшийся в живых ребёнок лорда Глухолесья мужского пола, преисполнился гордости за отца, глаза наследника заблестели, мальчуган, настроенный весьма воинственно, уже мысленно предвкушал делёж добычи, рассчитывая заиметь себе хотя бы мало-мальски приличный кинжал. Конечно, в Рейстергхарде не было недостатка в оружии, но иметь своё собственное, а не взятое из арсенала во временное пользование, было куда заманчивее. Сёстры уже обзавелись всем необходимым, заручившись неожиданной поддержкой матери в этом вопросе, так что лорду Глухолесья пришлось просто смириться с данным фактом больше в угоду жене, нежели дочерям, а вот наследник – у наследника возникли трудности: отец упорно отказывал Ронасу во владении любым оружием, объясняя это тем, что прежде стоит выучиться им пользоваться, а уж потом либо принять его, лорда Глухолесья, оружие после смерти, либо изготовить его на заказ, заработав плату мастерам своим собственным трудом. Старший Клиггенс при том каждый раз не упускал случая поведать всем надоевшую историю, как обзавёлся доспехами и прочими необходимыми лорду вещами сам, а полученное по наследству от отца нынешний владыка Глухих Лесов повесил на стену в главном зале, приказав никому не прикасаться к вещам, всякий раз выражая надежду на то, что и сын в нужный час последует этому примеру. Всё это порядком раздражало Ронаса, однако при дележе добычи наследник мог претендовать на свою долю, чем непременно решил воспользоваться. Решил, но не знал, как провернуть это дело, ведь распределявший обыкновенно среди семейства свою долю добычи отец сам выбирал, кому и что именно достанется. Пять лет назад мальчуган стал обладателем серебряных шпор, позолоченных письменных принадлежностей, в то время как добрые, сработанные эльфийскими оружейниками луки достались сёстрам, как раз хватило на всех шестерых, а кроме того девушки получили роскошную обувь и кучу безделушек. Ронас разобиделся, отец подтрунивал над наследником целый месяц, видимо преднамеренно разделив имущество именно так, а вот сёстры тут же позадирали носы и шутили над младшим братом куда дольше. Окончательную точку в этом в общем-то безобидном происшествии поставила мать: леди Ерра, ехидно переглянувшись с мужем, отправила в приказном порядке своих пятерых дочерей и падчерицу прямиком в лапы старого Удди, наказав тому взяться за них как следует. Удди, служивший в Рейстергхарде всю свою жизнь, был учителем, у которого учился и сам лорд Клиггенс, и два его ныне покойный сына, и теперь и Ронас. Неграмотный вояка отлично владел всеми видами оружия, временами был груб и откровенно глумлив, но дело своё знал, потому и продержался на должности вплоть до самой своей смерти, пока по глупости не свалился в ров и угодил точнёхонько головой в торчащий на дне кол. Начитавшиеся книжек дочери лорда Глухолесья на своей собственной шкуре узнали, что такое быть воякой по-настоящему и взвыли через неделю, продержавшись столь долгий срок лишь из упрямства и гордости. Взвыли и приползли просить прощения у брата, чего, собственно говоря, и добивалась мать. Эту неделю Ронас не занимался, наблюдая из окна своих покоев за тренировками и наслаждаясь мучениями сестёр, гадая, сколько они выдержат, и не войдут ли во вкус, тем самым унизив его самого. Но упрямства и прочего девушкам не хватило. Сиригаэль, дочь лорда Клиггенса от первого брака и старшая среди всех детей, пришла первой, подав тем самым пример остальным. В отличие от младших братьев и сестёр, девушка буквально родилась с луком в руках, могла бы продержаться и подольше, но здраво рассудила, что может случиться что-то плохое, да и лишний раз напоминать окружающим о своём происхождении не стоило, так что Сиригаэль решила закончить комедию, не найдя в признании своей вины перед братом ничего унизительного. Конечно, Ронас простил всех, наказание было отменено, наследник вернулся к занятиям с Удди, девушки вернулись к своим книгам, рукоделию и прочим женским делам, но сама «шутка» леди Ерры всё ж имела некоторые последствия. Конечно, дочери лорда тут же забросили всё своё оружие и снаряжение, попрятав его по сундукам с глаз долой, но вот старшая сестра спустя месяц не удержалась, принявшись украдкой по ночам пускать стрелы неподалёку от лесного кладбища. Младшие вполне предсказуемо застукали Сиригаэль, посмеялись над ней, но секрета не выдали, а спустя полгода то ли от скуки, то ли от того, что неделя с Удди выветрилась из памяти, занялись втихаря подобными вещами сами, усиленно прячась как от родителей и брата, так и друг от друга. Вторым последствием было то, что лорд Клиггенс, видимо припомнив по возвращении из очередного похода происшествие, оделил девушек против обыкновения оружием и доспехами, отдав все диковинки Ронасу. Глаза от зависти блестели у всех детей, в то время как вслух брат и сёстры принялись подтрунивать друг над другом, но без злобы, отец или мать вполне могли выдумать ещё что-нибудь. И что в итоге? После каждого успешного похода девушки перебирали своё богатство, оставляя себе лучшее и наиболее пригодное, а остальное оружие и снаряжение вынужденно лично продавали по бросовым ценам, затем покупая у собственного брата приглянувшиеся вещицы, которые Ронас, если бы не отец, охотно отдал бы разом в обмен на то, о чём так мечтал. При должной экономии наследник вполне за несколько лет мог бы накопить денег на своего коня, снаряжение, полный доспех и оружие, вот только после того, как погиб Удди, лорд Клиггенс переложил часть расходов на сына, объяснив это тем, что лорд Глухолесья должен не только размахивать мечом и командовать людьми, но и управляться с другими делами. Ронас возразил, намекнув на то, что прочим в настоящем занимается его почтенная матушка, на что отец неожиданно рассмеялся и наглядно продемонстрировал, что весьма сведущ и в денежных делах, поразив этим фактом мальчишку. Возразить было нечего, мечты отодвинулись ещё дальше.

Припомнив это всё, пятнадцатилетний мальчуган приуныл, поняв, что и на этот раз выйдет всё так, как прежде. Но до чего же хотелось хотя бы свой кинжал! Удалившись из главного зала, Ронас проследовал в свои покои, пересчитал имеющиеся накопления, прикинул затраты и огорчился ещё больше, поняв, что на свободные средства может купить лишь какое-нибудь старьё, а вот изготовленного на заказ лично для него кузнецом кинжала ему не видать. Была слабая надежда на сестёр, которые наверняка продадут свою долю и вновь явятся к нему за покупками, но велика ли будет сама добыча? Судя по количеству убитых и искалеченных в этой затянувшейся войне с восточными соседями, да и вообще по числу участников похода, включая самого короля и его рыцарей, которые непременно заберут себе большую часть, трофеи будут скромны. Ну вот что мешало королю затеять ссору с южанами за проливом? У тех золота куры не клюют, а на востоке сплошь нищие полудикие варвары, у которых и взять-то нечего, разве что их безрассудную храбрость, которой сыт не будешь. Так рассуждал наследник, откинувшись на кресле напротив камина, перед тем аккуратно запрятав сундучок с золотыми и серебряными монетами в тайник.

Услышь эти его мысли старший Клиггенс – выдрал бы сына беспощадно за подобные рассуждения, а после велел бы конюхам и псарям выдрать и себя за то, что сам в прошлом дал повод сыну более думать о том, о чём более пристало думать наёмнику, а никак не рыцарю и уж тем более не лорду Глухолесья. Виданное ли дело – начинать войну ради грабежа! Конечно, от трофеев лорд Клиггенс не отказывался, но главным военную добычу не почитал. Это создавало некоторые проблемы среди подданных, но всё ж благодаря авторитету проблемы сглаживались.

Мысленно повздыхав и поохав, Ронас как обычно положился на авось, решив, что что-нибудь да выйдет, в накладе он не останется. Мальчуган непонятно зачем в очередной раз пересчитал свои монеты, спрятал сундучок, решив прогуляться.

Меж тем наследник, видимо, совсем уж увлёкся и не заметил, как наступил глубокий вечер. Подумав, что за ворота замка уже не попасть, Ронас отправился прямиком в Большую Филиновую башню. Филины, издревле обитавшие в Рейстергхарде в почтенном количестве и считавшиеся покровителями рода Клиггенсов, красовавшиеся на гербе в окружении различных завитушек, «обзавелись» этой самой башей по велению одного из предков более четырёх сотен сет назад и жили там как короли. Со временем часть птиц изрядно обленилась, разжирев и обнаглев от сытости, а потому филины превратились совсем уж в домашних. Не все из них были таковыми, часть, наверное, кое-что соображавших филинов, не поддалась и регулярно вылетала на охоту в леса. Однако, в башне всегда было их не менее десятка, с умным видом сидевших на своих насестах и таращившихся на всё подряд. Наследник любил проводить с ними время, полагая, что мудрость птичьих голов со временем распространится и на него. Самим филинам по большему счёту было всё равно, пришёл их кто навестить или нет – обыкновенно они просто дрыхли, не обращая внимания на окружение. Впрочем, иногда случался в башне переполох, когда новые «совиные головы», как за глаза называли рыцарей и прочих вояк лорда Клиггенса, являлись в это гигантское гнездо. Филины недовольно ухали, кряхтели, норовили полоснуть когтями побеспокоивших их людей, да только со временем привыкли и к этому, терпеливо ожидая окончания этого безобразия.

Ронас поднялся в башню и к своему удивлению обнаружил там старшую сестру, обыкновенно не жаловавшую это место. Девушка сидела на скамье подле окна, а у её ног оскалилась и шипела ручная рысь, с которой та практически никогда не расставалась.

– Да ты в своём уме?! – возмутился младший Клиггенс, указав на рысь.

– Ничего она не сделает, – отмахнулась Сиригаэль, погладив свою дикую кошку.

Филины заухали, заскрипели, захлопали крыльями и внезапно успокоились. Рысь тоже замолкла, запрыгнув хозяйке на колени и свернувшись клубком.

– Вот видишь, – сказала старшая сестра, – ничего не случилось. Опять пришёл вместе с ними по сторонам таращиться?

– А хоть бы и так, – Ронас уселся на соседнюю лавку.

– Ну, тогда, братец, надо бы и для тебя насест построить, – Сиригаэль улыбалась, но насмешки или злобы в её словах наследник не почувствовал.

– Опять ведь как всегда будет, когда отец вернётся, – пожаловался мальчуган сестре.

– Вполне возможно.

– Угу, точно будет, – продолжил Ронас, – снова с сёстрами к торгашам пойдёте, а после ко мне. Ты не могла бы в этот раз всё не продавать? Мне бы хоть самый завалящий меч на обмен, дам за него больше вдвое обычного.

– Я-то не против, – сестра снова погладила свою рысь, – а отец узнает?

– Вечно он меня слабаком и неумехой считает, – брат вздохнул, – вон у соседей-то все уж при оружии и доспехах, в походы ходят, а у Серенсов все братья уже при дворе служат, двое в гвардии даже. А я?

– Ты – наследник, лордом Глухолесья после отца будешь, – возразила Сиригаэль, – так что с этой шушерой и не думай себя ровнять. Думаешь, если при дворе, то большой и уважаемый человек сразу? Как бы не так. Думаешь, батюшка просто так здесь правит и не ездит без нужды в столицу? Спроси его при случае.

– Опять ругаться будет, – насупился Ронас.

– Боится батюшка наш, – девушка согнала с колен рысь, та недовольно заурчала, а после покинула башню, – за тебя боится. Братья-то твои…

– Знаю, – огрызнулся мальчуган.

– Случись с батюшкой что, – продолжила Сиригаэль, – кто лордом и защитником станет, если тебя не будет? Сёстры замуж повыходят, мы с матушкой одни останемся, а девке не править Глухолесьем. Что будет, Ронас? Коли беда с тобой случится, Глухолесье Кланстонам отойдёт…

– Кому? – мальчуган не совсем вежливо перебил собеседницу, заинтересовавшись незнакомой ему фамилией.

– Я и так много сказала, – не пожелала продолжить беседу девушка, – отцу не проговорись, забывать не забывай, что слышал, но помалкивай.

* * * * * * * * *

Неудовольствие своё этим вечером выражал не только наследник дома Клиггенсов. Король, которому было добираться до своего замка в столице ближе всех, тоже пребывал в дурном настроении. Пережив торжественную встречу, затем праздничный обед по случаю победы, его величество дождался вечера и улизнул под шумок из тронного зала, оставив отдуваться перед гостями королеву. Отсутствие короля, если честно, мало кто заметил, привыкнув за время затянувшегося похода к тому, что главный трон пустовал, королева Синтия же обыкновенно занимала свой в гордом одиночестве, не считая уместным постоянное присутствие своих двух сыновей и двух дочерей в зале, за что дети были безмерно благодарны матери. Его величество, сбежав от гостей, пожелал ужинать в дальнем кабинете, обыкновенно использовавшимся для «важных государственных дел, требующих полной сосредоточенности», хотя, чего уж греха таить, король Роген по большей части таскал туда шлюх и знатно пировал при случае, не рискуя попасться на горячем, о том его величество позаботился особо. Однако, всё ж случалось периодически событие из ряда вон выходящее, когда королева Синтия присоединилась к мужу и его шлюхам. Совет, поданный ей дядюшкой мужа, который и сам был тот ещё ходок, поначалу показался Синтии омерзительным и оскорбительным до безобразия, королева задумалась о разводе, а потом плюнула на всё и присоединилась к муженьку. Порой доходило до того, что король и королева принимались делить между собой девиц лёгкого поведения, ссорясь из-за них. Но это совсем другая история, речь сейчас не об этом, поскольку на данный вечер у Рогена никаких шлюх и прочих развлечений запланировано не было, король решил поужинать в одиночестве и использовать дальний кабинет по его прямому назначению. Спустя полчаса к королю присоединился дядюшка, монарх, доверявший родственнику как самому себе, был не против его присутствия, выгнал двух слуг и остался со старым Джоном наедине, решив, что они и сами великолепно себя обслужат, к тому же его величеству был необходим совет.

– Скажите, дядюшка, – король Роген прервал молчание, – каковы были наши потери? Кто из наших верных подданных пострадал более всех?

– Клиггенсы и Оринаты, – моментально отозвался старый Джон, налив себе очередной бокал кислого заморского вина, а затем разбавив содержимое кубка местным мёдом.

– Как это печально, – притворно вздохнул король, – для нас, в особенности последнее.

– Полностью согласен с вашим величеством.

– Дядюшка, хватит уж со мной соглашаться, – Роген налил и себе, но разбавлять вино не стал, – подумайте-ка лучше о том, что же нам делать.

– Ваше величество, лорд Клиггенс верой и правдой служит короне…

– Слишком хорошо служит, – буркнул король, – да ещё и эта история с его предком… То есть, дядя, вы советуете мне отступиться?

– Я этого не сказал, – лукаво улыбнулся лорд Файрлин, – однако, для блага королевства стоит выказать в этом деле некоторую гибкость, иначе «совиные головы» и прочие лесники могут взбелениться и никакой лорд Глухолесья, будь он хоть трижды святым, их не удержит от мятежа. Знаю я этот народец…

– Положим, что так, – нехотя согласился Роген, – А эльфы?

– Ну, – рассмеялся старый Джон, – на ушастых никакой надежды, они просто так не полезут, да к тому ж эти долгожители помнят, как наш добрый лорд Глухолесья вломил им по первое число.

– Да, – монарх рассмеялся во весь голос, поняв, на что намекает дядя, решив это озвучить, – а Хролку Клиггенсу оказалось довольно безродной лучницы и телеги серебра, которое он как распоследний дурень роздал своим воякам, а девку обрюхатил и сделал леди. Ушастые дёшево отделались, если вообще не выиграли, хоть войну-то ту продули с треском. Одно странно: никого с обеих сторон до смерти так и не убили, а покалечили столько, что жуть берёт.

– Тут уж мне ничего неизвестно, – развёл руками дядя, – кроме того, что Хролк оказал себе медвежью услугу, потому как в ближнем бою лук против секиры не лучше простой палки.

– Мда, – покачал головой Роген, – кто бы мог подумать, что наш славный лорд перебил в отместку всех Лоренов и сровнял с землёй их замок лишь затем, чтоб в конечном итоге жениться на младшей из них и нарожать целый выводок маленьких Клиггенсов.

– И не говорите, ваше величество.

Повисла пауза, во время которой король съел кусок пирога, за каким-то лешим разжёг камин, ведь на дворе стояло лето, хоть и был его конец, а старый Джон умудрился опорожнить кувшин вина и съесть жаркое.

– Хоть вы и старше меня, дядя, – Роген уселся у огня, – но и я не мальчик, вот, мёрзнуть уже стал в такую теплынь, это вам всё нипочём.

– Держусь, как могу, ваше величество, но сырость для меня страшнее владений нашего палача, каждый день молю богов, чтоб было сухо. К чёрному корню слишком большая образуется привычка, а впасть в безумие я не спешу.

– Похвально, – король протянул руки к огню, – садитесь рядом, дядя, если вам что-нибудь нужно, то я возьму наш маленький столик и поставлю возле камина, не бегать же нам каждый раз за какой-нибудь коркой или куском мяса?

– Ваше величество очень добры.

Сказано – сделано. Роген встал, прошёл в угол кабинета и вернулся с изящным столиком ручной работы, поставил тот возле камина, а пока лорд Файрлин, кряхтя и охая, перебирался в кресло, поставил на столик кубки, пару кувшинов и несколько тарелок с кушаньями.

– Так-то лучше, – король откинулся в своём кресле, – не находите, дядя? Кресло всяко удобней, нежели эти треклятые стулья, хоть и набиты они шерстью и обивка из бархата и шёлка. Но пройдёмтесь-ка по Клиггенсам. Так, эта полукровка, как её…

– Леди Сиригаэль Клиггенс, – услужливо напомнил старый Джон, – старшая дочь лорда Глухолесья и быть может, самая несчастная из детей нашего Хролка. Далее…

– Не замечал у вас склонности к состраданию, – перебил король собеседника, покосившись на дядю.

– Посудите сами, ваше величество, – вздохнул лорд Файрлин, но вздох его был настолько полон лицемерия, что заметил бы и мертвец, – девица хоть и унаследовала красоту матери, ум отца, да и внешность человеческую настолько, что ежели только к краям ушей приглядеться, то можно узнать полукровку, но совершенно неспособна понести, чего и следовало ожидать. А меж тем ей уже тридцать два года, если память не изменяет, старуха по всем статьям, пусть и выглядит вдвое моложе. Охотники на такую красоту польститься всегда найдутся, да только кто на ней женится, зная, что не будет наследника?

– Бросьте, дядя, – отмахнулся Роген, – если не до наследников, то до денег охотники всегда найдутся, приданное старшей в семье не горсть орехов, к тому же если дом Клиггенсов лишится наследника… Выгодная партия при случае. Но – нет, в данном случае вы абсолютно правы. Продолжайте.

– Полагаю, что мертвецов упоминать уже неуместно? – осведомился старый Джон, и, дождавшись кивка монарха, продолжил, – Итак, близнецы уже не в счёт, следом идут пятеро дочерей, а именно…

– Нет, – снова король прервал дядю, – дочери лорда Клиггенса рано или поздно повыходят замуж, тут нам они неинтересны, если только среди женихов ненароком не окажется либо какой-нибудь Кланстон, либо какой-нибудь лесник. Первого не допустит сам Хролк, а что касаемо второго – я всегда могу предложить больше.

– Плохо вы знаете наших лесников, ваше величество, – покачал головой лорд Файрлин, – они скорей удавятся…

– Или их удавлю я, – сказал Роген.

– В таком случае им даже проще: не придётся выбирать.

– Весьма недвусмысленный намёк, вы не находите, лорд Файрлин? – тихо пробормотал король, – Но не будем об этом, пока не время, перейдём к главному, а именно к наследнику дома Клиггенсов.

– Ронас Клиггенс весьма своеобразный пятнадцатилетний мальчуган, – улыбнулся собеседник, – точнее говоря, лорд Клиггенс весьма своеобразно подходит к его воспитанию.

– Вот как? Обучает его прясть пряжу и ловить рыбу?

– Дело в том, ваше величество, что наш добрый Хролк решил ввести… некоторые традиции в воспитании наследников дома Клиггенсов. Да, наш юный друг обучается как должно обучаться рыцарю и будущему лорду всему необходимому, однако с некоторыми странностями. Начать хотя бы с того, что наследник не имеет оружия.

– И что с того? – фыркнул король, – Я вот тоже не позволяю сыновьям баловаться, что ж тут странного?

– Однако, – продолжил дядя, – оба принца имеют лошадей, полные доспехи, не говоря уже о прочем, хоть и не разгуливают в них постоянно и не бряцают оружием на каждом шагу, однако они его имеют. Ронас Клиггенс же вынужден вести торговлю.

– Торговлю? – Роген чуть приподнял бровь.

– Именно так, ваше величество. Лорд Глухолесья распределяет между детьми имущество и деньги весьма своеобразно. Дочерям обыкновенно достаются военные трофеи и прочее имущество того же толка, в то время как Ронас получает всяческие совершенно ненужные мужчине безделушки. Сёстры продают свою добычу торговцам, а после на вырученные деньги покупают свои женские штучки у младшего брата, мало того – отец перенёс часть расходов на то, что выручает от продажи наследник, так что купить что-либо из снаряжения и оружия Ронас не в состоянии, а сам Хролк по каким-то причинам никак не желает обеспечить сына необходимым, пусть и обучает его как должно.

– Воистину спятил старый хрен, – проворчал король, – а… Погодите, дядя, погодите…

Роген поднял руку, призывая лорда Файрлина умолкнуть, в глазах появился блеск, король буквально вскочил со своего кресла и направился к рабочему столу, перетряхнул бумаги, частью бесцеремонно сбросив их на пол, раскидал прочие по сторонам, показалась запылённая карта. Мужчина долго вглядывался в неё, придя отчего-то в неописуемый восторг, затем отыскал кусок пергамента и принялся строчить на нём самолично, периодически косясь на карту своих владений. Продолжалась эта необычно бурная активность с полчаса, король временами хитро улыбался себе и посмеивался, судя по всему его величество был собой доволен, лорд Файрлин же счёл, что лучше не вмешиваться и всё то время, пока племянник делал свои дела, просидел в кресле, потягивая из кубка вино и закусывая его пирогом с голубями и серой капустой. Наконец, король Роген осуществил задуманное и сияя как медный грош кинулся обниматься с родственником.

– Дядя, воистину вы гений! – радовался правитель, – Вы только послушайте…

Король, человек уже в возрасте, радовался как мальчишка, излагая пришедшую в его голову идею, весь светился от радости, взахлёб рассказывая и пересказывая свой план. Дядюшка слушал, кивал, но сам не разделял посетившего племянника восторга, что в конечном итоге было последним замечено, однако против обыкновения Роген не выразил ни малейшего неудовольствия, чем озадачил лорда Файрлина. Разрешилось это недоумение довольно просто.