Читать книгу: «Десять минут», страница 5

Ольга не солгала. Путь к кухне пролегал сквозь мертвую, гнетущую тишину и Алёна действительно не встретила ни души. Но это отсутствие жизни лишь сильнее сжимало ледяным кольцом ее сердце. Торопиться следовало не из-за возможной встречи, а потому что каждый лишний миг, проведенный в этом проклятом месте, впитывался в кожу, как яд, разъедая остатки рассудка. На кухне, в царстве нержавеющей стали и запаха старого жира, ее выбор пал на два предмета: увесистый кухонный топорик с туповатым, но смертоносным лезвием, предназначенным для рубки костей, и нож среднего размера – не шеф-поварской изящности, а рабочую лошадку с деревянной, потертой рукояткой, за которую рука схватилась с первобытной уверенностью.

Выбирая нож, Алёна случайно опустила взгляд на отполированную до зеркального блеска столешницу. И замерла. В холодной стали отражалось ее лицо. Но не ее. Нет, черты были те же – бледная кожа, запавшие от усталости и ужаса глаза, спутанные волосы. Но взгляд… Взгляд, пойманный в стальной ловушке, принадлежал не ей. Это были черные, бездонные колодцы, выжженные дотла и наполненные до краев нечеловеческим отчаянием и ледяной, всепоглощающей злобой. Зрачки казались бездонными провалами в иной, безнадежно темный мир. Он смотрел на нее из глубины нержавейки, этот незнакомец с ее лицом, и этот взгляд одновременно леденил душу и притягивал, как пропасть. Алёна почувствовала, как что-то холодное и чужое шевелится у нее внутри, откликаясь на этот немой призыв из стали.

Шаги. Резкие, торопливые, за спиной. Инстинкт, выкованный за эту адскую ночь, сработал быстрее мысли. Тело развернулось на звук в едином порыве, рука с топором описала короткую, сокрушительную дугу вниз, рука с ножом – смертоносный укол вперед. Алёна отчетливо увидела, как в ее поле зрения ворвалось перекошенное удивлением лицо – лицо людоеда, его рот, обнаживший желтые клыки в предсмертном оскале. Увидела тупой топор, с хрустом и чавкающим звуком рассекающий череп до самой переносицы, словно спелый арбуз. Увидела кровавый фонтанчик мозговой ткани, брызнувший из раны. Увидела, как рукоятка ножа, вонзившегося чуть ниже горла, в ключицу, мелко и жутко завибрировала от удара, передавая дрожь по ее руке до самого плеча. Трупное оцепенение охватило нападавшего, он рухнул на колени.

Но реальность, всегда более жестокая, чем самые страшные видения, предъявила иную картину. На коленях перед ней, с топором, глубоко вошедшим в лоб, и ножом, торчащим из ключицы, стоял не людоед. Это был он. Тот, кого она оплакала, чью ужасную кончину в подвале она представила во всех леденящих кровь подробностях. Миша. Голый, изможденный, как после долгой болезни. Левая рука… там, где должна была быть кисть, торчала уродливая, воспаленная культя, обрубленная чуть выше запястья. И на этом запястье, на оставшейся полоске кожи, просматривался бледный, но узнаваемый след – след от браслета с замочком в виде сердечка. Подарок любимой сестры на день рождения. Дешевенький, но носившийся с такой гордостью.

Брат и сестра замерли на коленях друг перед другом, как извращенная пародия на молитву. Алёна не помнила, как притянула к себе окровавленное, уже бездыханное тело брата, прижала его холодную голову к своей груди, пропитанной его же кровью. Мелкая, неконтролируемая дрожь била ее тело, сотрясая изнутри, как в лихорадке. Но лицо… лицо было словно вылеплено из холодной серой глины. Ни один мускул не дрогнул. Глаза, широко открытые, были сухими и мертвенно-тусклыми, лишенными всякого блеска. Кровь отхлынула от кожи, оставив мертвенную, восковую бледность. Маска абсолютной пустоты, за которой бушевала бездна.

И тогда из этой бездны вырвался крик. Нечеловеческий, оглушительный, раздирающий глотку и воздух. Истошный вопль, вобравший в себя всю боль мира, всю тоску, все отчаяние, которое только может вместить человеческая душа. Алёна даже не поняла, что это ее собственный голос. Крик вырывался откуда-то из самых глубин, из первородного хаоса, как перегретый пар из лопнувшего котла, как извержение вулкана горячей агонии. Он несся по кухне, ударялся о сверкающие поверхности плиты, холодильника, столешницы, отражался, множился, возвращался к ней эхом, усиленным в десятки раз, обрушиваясь на нее лавиной звукового кошмара. А потом – резкий, как удар гильотиной, обрыв. Тишина. Глубокая, абсолютная, давящая. Алёна перестала слышать не только отзвуки своего крика, но и вообще что-либо. Шум в ушах сменился вакуумом. Она закрыла глаза и позволила этой ледяной, беззвучной пустоте поглотить себя целиком, раствориться в небытии.

Сколько длилось это состояние – секунда, минута, вечность – не имело значения. Время перестало течь. Но возвращение было неизбежным. Она открыла глаза. Мир оставался прежним. Слишком реальным. Она все еще была жива. Ее душераздирающий вопль не привлек никого. Никто не пришел добить ее, разорвать на части, пока она была уязвима. Но даже этому факту ее заледеневший разум не придал значения. То, что она дышала, что ее сердце билось – это было не спасением, а продолжением пытки. Каждый вдох лишь сильнее раздувал адский костер вины, пылавший у нее внутри. Брата не вернуть. Как не вернуть и ту девушку, Ольгу, что осталась лежать в спальне наверху. Это она, Алёна, лишила ее жизни. Забрала жизнь вместе с будущим. Но этого показалось мало. Безжалостная убийца, пробудившаяся в ней вслед за первой смертью, потребовала и вторую жертву. Жизнь молодого парня с его мечтами, надеждами, глупым сердечком-браслетом. Жизнь брата. И никакие, даже самые изощренные муки ада, не смогли бы искупить этот грех. Это клеймо, это бремя навеки впилось в ее душу, приросло к костям. Ничего нельзя исправить. Ничего. Оставалось лишь одно – покарать тех, кто сделал ее чудовищем. И если она не добьется этой цели, то груз вины ляжет на нее целиком, и смерть она встретит не как избавление, а как последнее, заслуженное наказание. Отныне ее жизнь висела на волоске, в руках безмолвного, непостижимого Господа. Пусть Он сам решит, какой кары заслуживает обесчестившая себя христианка.

Тело брата она опустила на холодный кафель с нежностью, которой уже не чувствовала. Накрыла кухонными полотенцами, пытаясь скрыть ужасные раны, словно это могло что-то изменить. Водолазка, темная от запекшейся крови, липла к телу, но девушка не ощущала ни холода, ни дискомфорта. Хуже уже не будет. Никогда. Она выбрала из набора самый большой, самый тяжелый нож, похожий на тесак мясника. Не таясь, не пытаясь скрыть шаги, она покинула кухню, оставив за спиной самое страшное место на земле, и вошла в главный зал.

Зал встретил ее полумраком и гробовой тишиной. Со столов было убрано, создавая ложное ощущение порядка. За барной стойкой не красовалась кукольная барменша с ее слащаво-зловещей улыбкой. Ах да. Девчонка … Ольга… бредила чем-то о жертвоприношении в подвале. Значит, оставалось найти вход в этот подземный ад.

Алёна быстрым, решительным шагом направилась к барной стойке. Ее взгляд сканировал пол, стены, ища приметы люка. Она не дошла до цели всего пару шагов. Воздух перед ней сгустился, завихрился, и словно из ниоткуда материализовался один из людоедов. Мощный, как удар кувалды, толчок в грудь отбросил ее назад. Она ударилась затылком о дубовые половицы, и острая, яркая боль вспыхнула в черепе, но тут же растворилась под напором хлынувшего в жилы адреналина и всепоглощающей ярости. Нож она не выпустила. Откатившись по инерции, Алёна вскочила на ноги с кошачьей ловкостью, едва успев увернуться от нового удара когтистой лапы. В ответ ее рука дернулась вперед, и лезвие ножа полоснуло по руке нападавшего, от локтя до запястья. Людоед взвыл – звук, похожий на визг раненого кабана. Порез зиял глубокой, кровавой щелью, из которой немедленно хлынула темная кровь, закапав на паркет густыми каплями. На губах Алёны дрогнуло нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Ей даже показалось, что она облизала губы, почувствовав солоноватый привкус крови в воздухе.

Людоед ответил звериным прыжком, на этот раз более хитрым. Нож девушки рассек воздух там, где должна была быть голова, но тварь резко присела и ударила плечом, как таран, под ребра. Воздух с хрипом вырвался из легких Алёны, ее снова сбило с ног. Он навалился на нее всей своей тушей, пригвоздив к полу. Его лицо оказалось в сантиметрах от ее лица. Алёна никогда не видела таких глаз. Совершенно круглые, как у совы, глубоко посаженные в орбитах, с вертикальными, узкими, как у змеи, зрачками, которые сузились в щелочки, пылая хищной желтизной. Они смотрели на нее в упор, без тени разума, только голод и ярость. Рот хищно приоткрылся, обнажив ряды мелких, острых, как иглы, клыков, с которых капала вязкая, пахнущая гнилью слюна. Алёну скрутил спазм тошноты. Мерзкий, сладковато-трупный запах, вырывавшийся из его пасти, въедался в ноздри, в кожу, пропитывая все вокруг. Капли слюны попали ей на губы, заставляя сжимать их до боли. Воздуха не хватало катастрофически. Удар под дых и падение выбили его из легких, а вдохнуть полной грудью означало разжать рот – впустить в себя этот смрад, эту тварь.

Нож! Она все еще сжимала его в руке, зажатой между их телами. Алёна из последних сил, с хриплым стоном, рванулась вперед, ударив лбом в переносицу людоеда. Тот инстинктивно откинул голову назад, ослабив хватку. Этого мгновения хватило. Рука с ножом рванулась вверх. Короткий, резкий, колющий удар под углом – и лезвие вошло глубоко в мягкие ткани под ребра. Людоед опрокинулся назад с душераздирающим визгом, хватая пастью воздух, как рыба на берегу. Он судорожно ухватился за рукоятку торчащего из его бока ножа, пытаясь выдернуть его, но лишь расширил рану, открыв путь потоку черной крови, хлынувшему на пол. Алёна шумно выдохнула, словно выплевывая накопившийся ужас, и жадно, часто задышала, чувствуя, как с каждым глотком холодного, смрадного воздуха к ней возвращаются силы, замешанные на адреналине и ненависти. Минуту спустя она стояла над переставшим дергаться телом. Нож, прочно засевший между ребер, вытащить было не просто. Людоед в агонии почти выдернул его сам, но смерть настигла его быстрее. Алёне оставалось лишь с отвратительным хлюпающим звуком дотащить лезвие до конца, извлекая его из теплой плоти. Она тщательно вытерла окровавленное лезвие о свою и без того пропитанную кровью водолазку. Материал впитал темную жидкость, став еще тяжелее и липче.

Итак, осталось трое. Девушка постояла, переводя дух, вглядываясь в сумрак зала. Ее разум, скользя по краю пропасти, цеплялся за один вопрос: Кто они? Убитая ею тварь лишь отдаленно, в очертаниях, походил на человека. Но эти глаза… эти зрачки… эти зубы… Их гортанная, нечленораздельная речь, которую она слышала ранее, лишь подливала масла в огонь сомнений. Неужели эта шлюха-барменша, эта кукла, действительно занимается черной магией? Приносит жертвы в подвале, вызывая из тьмы вот таких… существ? В таком случае, хоть что-то обретало жуткий смысл.

Поиск не занял много времени. Вход в подвал скрывала тяжелая деревянная крышка, врезанная в пол, с массивным железным кольцом, за которое нужно было потянуть. Такое же кольцо было на входной двери. Оставался последний рывок. Вниз. Рассвет уже серебрил края высоких окон, окрашенных витражами. Скоро солнце, и эти твари могли либо стать сильнее, либо попытаться скрыться.

Откинув крышку, Алена присела, собираясь с мыслями и переводя дух. Она заглянула под барную стойку, в темный угол. Может, хоть сигарета найдется? Сигареты и зажигалка нашлись быстро, валялись среди пыли и крошек. Но там же, на скрытой от глаз посетителей полке, лежало кое-что гораздо более интересное.

То, что она увидела, заставило ее на мгновение забыть и о подвале, и об убийцах. На полке аккуратной, зловещей стопкой лежали автомобильные номера. Рядом – связка разномастных ключей от машин. А еще… картонная коробка из-под обуви. Алёна вытащила ее. Внутри – хаотичное собрание личных вещей: кошельки, документы, сигаретные пачки, зажигалки, ключи от квартир и машин, наручные часы, старые мобильные телефоны… И.… пистолет! Макаров. Старый, но ухоженный. Алёна осторожно, словно боясь, что оружие рассыплется в пыль или окажется игрушечным, вытащила его из коробки. Тяжелый, холодный. Ну да, конечно, – горькая усмешка тронула ее пересохшие губы. С моим-то везением… Оставят они мне заряженный ствол.

Внезапно, неведомая сила вцепилась в ее волосы у самого затылка, вырывая с корнем несколько волосков. Рывок – и ее перебросило через барную стойку, как тряпичную куклу. В голове мелькнула обрывком фраза, услышанная когда-то давно: Убивает не падение, а внезапная остановка в конце. Алёна ударилась лицом о твердый паркет. Боль, острая и глухая, пронзила грудь, челюсть сомкнулась с таким сильным щелчком, что на язык хлынула теплая, соленая кровь. Пистолет выскользнул из ослабевшей руки и откатился под ближайший столик. Алёна попыталась встать, опереться на руки, но тело, избитое и обессиленное, отказалось слушаться. Она снова рухнула на пол. Все болело: грудь, живот, челюсть, затылок. Голова пульсировала так, что казалось, череп вот-вот треснет по швам.