Читать книгу: «Десять минут», страница 4

Звон посуды, лязгающий и резкий, как сигнал тревоги, смешался с низкой руганью и грохочущим ураганом хохота. Эта какофония, вырвавшаяся из-под пола, смела из головы Алёны все размышления, словно ударом кулака. Она инстинктивно вжалась в грязный пол, стараясь стать меньше, невидимкой. Источник этого винегрета звуков был ясен – прямо под комнатой, где она затаилась, дрожащая и пропахшая страхом, находилась кухня. Точно! Мысль ударила с запоздалой ясностью. Как она могла забыть? Только там, в царстве ножей и топоров, она могла найти оружие. Любое орудие – острый нож, тяжелый кухонный топорик, даже скалка – все, что могло стать продолжением ее воли к выживанию, щитом и мечом против этих… этих нелюдей, чьи шаги и голоса наполняли дом запахом смерти. Но существовало одно огромное, непроходимое «но». Добраться туда сейчас было равносильно самоубийству. Путь преграждала сама география кошмара.

Алёна не верила в высшие силы. Формально – крещеная, на груди под запачканной водолазкой висел маленький серебряный крестик – символ распятого Сына Божьего. Но что значили эти ритуалы? Сплошная показуха, думала она. Вера должна гореть внутри, а не болтаться на цепочке напоказ. И этого внутреннего огня у нее не было. Она была уверена. Но в жизни каждого наступает момент, когда тонкая пленка цинизма рвется, обнажая первобытный ужас. Когда земля уходит из-под ног, когда мир превращается в адскую ловушку, а ты балансируешь на лезвии между жизнью и смертью, пальцы бессознательно сжимают первый попавшийся символ надежды. Непроизвольно губы шевелятся, выцарапывая древние слова в пустоту, в отчаянной надежде, что там, за гранью, все-таки кто-то есть. Что этот кто-то услышит и, презрев твою прежнюю неблагодарность, протянет руку.

Еще не осознавая до конца смысла своего жеста, Алёна судорожно сжала в потной ладони маленький серебряный крестик, проступающий сквозь ткань водолазки. В голове, словно обломки разбитого корабля, всплывали обрывки молитвы «Отче Наш». «Иже еси на небесех…» – мысль обрывалась, спотыкаясь о страх.

Обращение к небесам было грубо прервано металлическим щелчком открывающегося замка. Сердце Алёны сжалось в ледяной комок. Она резко сунула крестик под водолазку, прильнув глазом к узкой щели между полом и краем старого, пыльного покрывала, которым накрылась. Оно было ее жалким щитом, но закрывало почти весь обзор. Единственное, что удалось разглядеть – спортивные кроссовки. Белые, с яркими синими полосками, фирмы «Reebok». В мозгу мелькнула абсурдная мысль о нелепости такой обуви в этом месте и в это время года – за окном, наверное, лежал снег. Алёна с яростью отшвырнула эту мысль прочь. Дура! – прошипела она сама себе. Сейчас важнее понять, кто этот человек? Друг? Нет, друзей здесь быть не могло. Враг? Или… или что-то нейтральное? Если последнее, то жизненно важно было сделать этого «нейтрального» своим союзником. Одинокая волчица в этой берлоге была обречена.

Загадочный визитер, меж тем, вел себя с пугающей небрежностью. Он спокойно опустился на край кровати, пружины жалобно скрипнули под его весом. И тогда раздался голос. Приятный. Женский. Спокойный, как будто она пришла на чай.

– Вылезай, разговор есть.

Алёна подчинилась. Механически. Она откинула покрывало и встала перед гостьей, ощущая всю жалкость и уязвимость своего положения – «во всей красе», если так можно было назвать ее вид. И только теперь, уже стоя, она дико осознала: Какого черта? Почему я так послушно выползла? Это стресс, мгновенно успокоила она себя, защитный механизм мозга. Но поймав на себе взгляд незнакомки – насмешливый, изучающий, как будто разглядывающую диковинное насекомое, – Алёну охватила волна гнева. Да, видок у нее был еще тот: волосы всклокоченные, лицо перепачкано пылью, следами слез и размазанной тушью, одежда в грязи и засохших бурых пятнах крови, не только ее. Но это не давало права насмехаться! Словно прочитав ее мысли, незнакомка не сдержала легкий смешок, который быстро перерос в откровенный хохот:

– Хоть сейчас на обложку журнала! – фыркнула она, вытирая слезинку. – С заголовком «Вот как выглядят те, кто пренебрегает ремнями безопасности!»

Алёне было не до смеха. Волна усталости и раздражения нахлынула, она плюхнулась на кровать рядом с гостьей и инстинктивно рванулась зажать той рот ладонью. Но незнакомка ловко увернулась, ее смех стал еще громче, звонче, почти истеричным.

– Да не бойся ты! – сквозь смех выдавила она, отстраняясь. – Они сейчас все в подвале. Обжираются. Никто нас не услышит, клянусь.

Тем не менее, гостья взяла себя в руки. Через несколько секунд смех стих, сменившись странной, почти гипнотической сосредоточенностью. Она разглядывала Алёну. Пристально. Без тени смущения. Так, как парень-подросток, девственник, мог бы разглядывать свою первую обнаженную одноклассницу – с жадным, нездоровым любопытством. Стоп. Алёне показалось? Или в этом взгляде действительно мелькал не просто интерес, а… вожделение? Сексуальный голод иного рода?

– Меня зовут Ольга, – наконец произнесла девушка. Голос снова стал ровным, приятным. – Я сестра той самой барменши, что так… любезно вписала тебя в главное меню сегодняшнего ужина.

Она протянула руку для рукопожатия. Жест был таким обыденным, таким нормальным, что он сработал как электрошокер. Алёна резко отшатнулась, вскочила с кровати, готовая к бегу. Да, сходство было. Те же скулы, подбородок. Но волосы у этой – коротко острижены и выкрашены в ядовито-рыжий цвет, как пламя. И… грудь. Совсем плоская. Футболка свободно болталась, как на вешалке. Блин, о чем я думаю?! – мысль пронеслась паникой. Надо бежать! Сейчас же! Но куда? Двери? Окна? Все вело в пасть чудовищ.

Девушка с маленькой грудью – Ольга – снова тихо хихикнула. Этот звук, такой легкомысленный на фоне кошмара, вонзился Алёне в нервы, как игла. Неужели нельзя было держать себя в руках?

– Да ты не парься, – Ольга кивнула на кровать, ее губы все еще дрожали от сдерживаемого смеха. – Присядь. Тебе нечего меня бояться. Я… не разделяю пристрастий своей дорогой сестренки. Ни в кулинарных… – она сделала многозначительную паузу, – …ни в сексуальных предпочтениях. Я пришла помочь.

Поймав полное непонимание и подозрение во взгляде Алёны, Ольга тяжело, с преувеличенной усталостью вздохнула. Ее тон сменился на снисходительно-поясняющий, как у учительницы, уставшей от тупых школьников.

– Короче, объясняю последний раз для особо одаренных, – Ольга махнула рукой. – Пока моя сестра и ее… подопечные наслаждаются трапезой в подвале, я выведу тебя отсюда. На твой неизбежный и глупый вопрос «почему?» отвечаю сразу: мне надоело. Хочу, чтобы на тебе все это и закончилось. Я доведу тебя до машины – моей. А дальше ты катишь в город и сообщаешь, что здесь творится. Только, чур, без лишних подробностей. Особенно… – она прищурилась, – …обо мне. И еще момент: к тому времени, когда сюда нагрянут, меня здесь уже не будет. Поэтому, в знак признательности за мою помощь, пожалуйста, нигде и никогда не упоминай о моей скромной персоне. Ясно? Или ты так и будешь торчать столбом?

Алёна рефлекторно кивнула. Голова гудела. Предложение звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но шанс… Шанс был.

– Да, – хрипло выдавила она. – Но… без своего брата я никуда не пойду.

Ольга театрально закатила глаза и схватилась за голову, будто от сильной боли.

– Чтоб тебя черти в аду драли – простонала она. – Ты что, собралась спускаться за ним в подвал? Поверь, это самая глуп…

– Так он жив?! – грубо перебила Алёна, ее голос сорвался на крик. Но этот крик, полный дикой надежды, придал ей сил. Она снова опустилась на кровать, впиваясь взглядом в Ольгу. – Жив?

Рыжая не отвела глаз. В ее взгляде мелькнуло что-то нечитаемое.

– Жив, – подтвердила она ровно. – Точнее, был жив, когда я видела его в последний раз. Для… ритуального жертвоприношения нужен живой материал. Кстати, – она бросила взгляд в сторону двери, – время поджимает. Оно не за горами.

Еще вчера Алёна лишь презрительно фыркнула бы или покрутила пальцем у виска, услышав про «ритуальные жертвоприношения». Вчерашняя Алёна была обычной студенткой. Училась, тусовалась, страдала от дурацкого парня (никогда не простит этого козла!), жила обычной, скучной, безопасной человеческой жизнью. Но сегодняшние события, как серная кислота, разъели эту прежнюю оболочку. Смеяться она не собиралась. Обвинять Ольгу в сумасшествии – тем более. Саму бы еще не увезли в удобной белой рубашке, с рукавами за спиной, если чудом удастся выбраться. Поэтому девушка лишь задала вопрос. Голос ее был неожиданно спокоен, холоден и решителен, как сталь. В нем не было ни капли прежней Алёны.

– У тебя есть оружие? – Пауза. – И сигареты. Давай.

Ольга кивнула, не удивляясь. Она расстегнула боковой карман своих спортивных трико и достала помятую пачку сигарет «Winston». Пачка была полупуста; свободное пространство занимала дешевая пластиковая зажигалка.

– Из оружия могу предложить только кухонный нож, – сказала Ольга, ловко прикуривая сигарету и протягивая ее Алёне. – А он, как и положено, лежит на кухне. Она прямо под нами. И там, к счастью, сейчас тоже никого.

Алёна кивнула, с жадностью затягиваясь. Горячий, едкий дым заполнил легкие, притупил остроту страха, дал ложное ощущение контроля. Это было то, чего ей так не хватало. Ольга последовала ее примеру. Затем она убрала пачку обратно в карман. И в этот момент, когда пальцы Ольги застегивали маленькую молнию на кармане, Алёна увидела то, что раньше ускользнуло от ее внимания.

Браслет.

Тонкий, серебряный, с крошечным, изящным замочком в форме сердца. Она подарила его брату на прошлый день рождения. Он оказался ему маловат, но Миша, упрямый и сентиментальный, все же умудрился его застегнуть, не разорвав звенья. «Больше не сниму, – тогда пошутил он, корчась от натуги. – Только с кистью вместе!» Они тогда смеялись над этой глупой фразой. Но сейчас… Сейчас этот браслет, символ братско-сестренской любви и глупой шутки, был на запястье этой рыжей девчонки, которая «не разделяла пристрастий своей сестры».

Не разделяешь пристрастий? – Мысль пронеслась, как электрический разряд, ударив прямо в солнечное сплетение. Значит, пришла помочь? С браслетом моего брата на руке?

Тревожный колокол забил в мозгу Алёны с такой силой, что заглушил все остальное. Но тело среагировало раньше сознания. Левая рука, словно волчий капкан, впилась в горло Ольги, вдавив ее голову в вонючую подушку. Пальцы стиснули шею с такой силой, что ногти, словно когти коршуна, вонзились в мягкую кожу. Правая рука, державшая тлеющую сигарету, двинулась вниз – раскаленный кончик с шипением вонзился прямо в широко распахнутый, полный ужаса и непонимания глаз Ольги.

Хриплый, нечеловеческий визг вырвался из пережатого горла Ольги. Она забилась, пытаясь оттолкнуть Алёну, но ее жалкие попытки лишь заставили пальцы на горле сжаться еще сильнее. Тонкие алые струйки крови выступили из царапин на шее, поползли вниз, за воротник футболки, смешиваясь с потом агонии.

– Молчать, сука! – прошипела Алёна. Голос ее был чужим, низким, безумным, пропитанным ледяной яростью. – А теперь правду. Он жив? Да – моргни два раза. Нет – один. Моргай, тварь!

Вместо ответа, трясущаяся, ослабевающая правая рука Ольги медленно поднялась. Не моргая искалеченным глазом, она показала Алёне средний палец. Жест презрения. Последний акт неповиновения. Ее глаза закатились, тело обмякло. Но Алёна не ослабляла хватку. Она сжимала, сжимала, пока под пальцами не перестало биться что-то живое, пока хрип не сменился полной, мертвой тишиной. Она сжимала долго, гораздо дольше, чем было нужно.

Судя по часам на запястье мертвой девушки – электронным, с резиновым ремешком, – Алёна задушила ее десять минут назад. Десять минут она сидела неподвижно, как изваяние, уставившись в одну точку на грязной стене, рядом с еще теплым, но уже неодушевленным телом девушки, которую сама только что убила. Десять минут она была хладнокровной убийцей. Десять минут назад прежняя Алёна, студентка с крестиком на груди, умерла. Не физически. Она почувствовала, как умирает внутри. Духовно. Та светлая, может, и не очень верившая, но все же человеческая сущность, которую она инстинктивно берегла, просто испарилась. Растворилась в клубах сигаретного дыма и запахе крови. На ее месте зияла пустота, холодная и бездонная. Теперь Алёна была лишь оболочкой. Механизмом из плоти, костей и ледяной решимости.

Еще десять минут спустя Алёна методично снимала с безжизненно свисающей, уже холодеющей руки тонкий серебряный браслет с замочком в виде сердечка. Замкнутое сердце Миши. Она надела его себе на запястье. Холод металла был приятен. Часы – те самые электронные – она тоже сняла. Они неожиданно остановились. Цифры замерли: ровно 05:10. Несмотря на это, Алёна спокойно надела часы на руку рядом с браслетом. Символы остановившегося времени и украденной жизни. Она прикурила новую сигарету. Дым заклубился в тихом воздухе комнаты, где теперь пахло смертью, страхом и тлением. Она была готова. Путь на кухню, за ножом, был свободен. А потом – в подвал. За Мишей. Или за тем, что от него осталось. Алена не чувствовала страха. Только холод. И цель.