Записки арбатской старухи

© Б. Р. Стриганова (наследники), 2018.

© ИПЭЭ РАН, 2018.

© ООО «КМК», 2018.

Вместо предисловия

Мне приятно, что, благодаря дружеской поддержке коллег моей двоюродной сестры Беллы Рафаиловны Стригановой по работе в Институте проблем экологии и эволюции им. А. Н. Северцова РАН, наконец появилась возможность издать ее мемуары, которые сама сестра называла «Записками арбатской старухи».

Эти воспоминания Белла начала писать по настоянию близких несколько лет назад и в основном завершила в 2015 году, когда все еще продолжала работать в родном институте и мужественно бороться с преследовавшими ее в последние годы болезнями и недомоганиями. Белла жила одна в своей квартире и о проблемах со здоровьем без необходимости не любила говорить, подробно излагая их только для себя в своем дневнике, который вела на протяжении многих лет и о котором мне лично стало известно лишь после ее смерти в 2017 году.

До самого последнего момента Беллочка старалась вести активный образ жизни: ходила по абонементу в консерваторию и на другие концерты классической музыки, посещала театральные спектакли и наиболее значимые художественные выставки, много читала.

Белла часто общалась со своими родными и близкими, особенно с двоюродными братьями и сестрами, племянниками и другими представителями подрастающего поколения семьи Стригановых, выступая в роли своеобразного скрепа нашего большого семейства. В этом плане она много хорошего унаследовала от своей мамы Стригановой Александры Романовны, которая также была старшей по возрасту в своем поколении и заботилась о своих младших братьях и их семьях. (Неоконченные воспоминания мамы Беллы Рафаиловны, содержащие много интересных фактов и наблюдений о жизни в прошлом, приводятся в приложении к данной книге в виде «Очерков о былом»).

В нашей дружной и многочисленной семье для отдельных родственников было своеобразной традицией вести дневниковые записи и отображать в них происходившие в соответствующий период события у нас в стране, в доме или в душе конкретного человека. Я не знаю, с кого это точно началось, но мне по крайней мере известно, что такие дневники вели Беллин и мой дедушка Роман (они посвящены первой мировой войне), дядя Аркаша (в виде отдельных воспоминаний), тетя Шура, мои родители и сама Белла. К сожалению, некоторые дневники были случайно или сознательно уничтожены, но отдельные их них сохранились и послужили в ряде случаев основой для написания воспоминаний в нашей семье. К ним относятся не только публикуемые здесь материалы, но и выпущенная 10 лет назад книга моего отца Алексея Романовича Стриганова «Из воспоминаний о прожитой жизни», которую удалось издать при содействии моего старшего сына Алексея. В этой книге, благодаря усилиям моего брата Виктора, впервые было помещено и генеалогическое (родословное) древо нашей семьи, начиная с середины 19 века. Надеюсь, что эта традиция отображать летопись нашей семьи и делиться воспоминаниями продолжится и в дальнейшем с помощью представителей более молодого поколения.

Полученные от родителей, духовных наставников по жизни (таких, как О. Н. Склифосовская-Яковлева и Н. Г. Фесенкова), научных руководителей (М. Л. Бельговского, М. С. Гилярова и К. В. Арнольди) знания в различных областях способствовали формированию моей сестры Беллы как творческой, самостоятельно мыслящей личности.

Насколько я могу судить по известным мне фактам и отзывам коллег Беллы, она была авторитетным ученым в своей области, занимаясь вопросами энтомологии, почвенной зоологии, экологии горных сообществ и другими смежными научными проблемами. Пойдя по стопам своей мамы, известного биолога и физиолога, ставшей в 1952 году лауреатом Сталинской премии и долгие годы проработавшей в Институте эволюционной морфологии АН СССР, Белла начала свою научную карьеру в этом же институте и стала там заведующей лабораторией, профессором и доктором биологических наук в своей сфере научной деятельности. Много ездила в различные командировки и научные экспедиции по нашей стране, забираясь в самые дальние уголки от Кушки до мыса Челюскина и на высокие горные вершины Кавказа, Средней Азии и Сибири, а также за рубежом. В последние годы Белла активно занималась работой по привлечению грантов и международных фондов для финансирования перспективных отечественных и международных проектов и разработок своей лаборатории и всего института. В мае 2008 года она была избрана членом-корреспондентом Российской Академии Наук.

Беллочка запомнится мне мобильным, сильным, красивым, неравнодушным и гармонично развитым человеком с широким кругом интересов. С ней можно было вести откровенную и содержательную беседу по любым вопросам. Она, даже при плохом самочувствии, живо интересовалась событиями, происходящими у нас в стране и за рубежом, и откровенно, порой даже несколько категорично, высказывала по ним свое мнение, но умела и слушать своего собеседника.

О гражданской позиции сестры свидетельствуют и ее дневниковые записи, где есть много интересных мыслей и суждений философского порядка по различным аспектам нашей жизни. Например, размышляя о преимуществах использования интернета для решения конкретных повседневных проблем, она выражала опасение, что «цивилизация и технический прогресс могут привести к тому, что человек будет все больше брать на себя функции по самообслуживанию, забывая тренировать свою память и сужая время и свободу для размышлений. Он может в конечном итоге превратиться в робота технического прогресса, выполняющего массу заранее заданных технических обязанностей, чтобы пользоваться тем, что уже есть». Вспоминая о своих беседах с некоторыми своими знакомыми из числа ровесников, Белла удивлялась тому, что «они, как правило, зациклены только на рассказах о волнующих их проблемах и не пытаются узнать новости и то, что происходит за стенами их дома». Убеждаясь в том, что «старость играет в свои игры с психологией людей», Белла сама опасалась слишком углубляться в свои проблемы и призывала себя больше обращать внимание на других людей.

На мой взгляд, интересны высказывания сестры и о некоторых деятелях нашей культуры. Прочитав и положительно оценив воспоминания известного советского актера В. Зельдина, Белла отмечала «умеренность» его взглядов на нашу жизнь, которая во многом определялась «счастливой судьбой актера без особых взлетов и потрясений», его мудрость в том, чтобы «не стремиться к взлетам и не переживать, если их нет», и способность ценить старшее поколение, когда он еще был молодым актером… Посмотрев как-то по телевизору документальный фильм про поэта Бродского, которому исполнилось 75 лет, Белла заметила, что его поэзия еще не пришла к читателю и он трудно воспринимается, поскольку «писал там, а не тут». Назвав его Пушкиным XX века и еще одним выразителем русской души, она тем не менее добавила, что, «в отличие от Пушкина, который старался быть как все и которому кружило голову дворянство предков, Бродский позволял себе оставаться самим собой и не пытался быть оригинальным, осознавая свое еврейское происхождение».

Незадолго до смерти, у Беллы Рафаиловны, помимо научных интересов, было еще много жизненных планов и идей, в том числе решить неотложные служебные вопросы, сделать еще один ремонт в квартире и подготовиться к предстоящему восьмидесятипятилетнему юбилею. Однако этим планам не удалось осуществиться. Белла, почувствовав себя плохо, в середине февраля 2017 года вновь попала в больницу, где и скончалась 6 марта. Ее прах покоится в той же родственной могиле на Даниловском кладбище в Москве, где похоронены и ее мама Александра Романовна, наш дедушка Роман и мои родители.

Светлая память о Белле Рафаиловне Стригановой навсегда сохранится в памяти ее родных и близких.

Андрей Стриганов

Москва, ноябрь 2017 года

* * *

Научная жизнь и труды Беллы Рафаиловны Стригановой – выдающегося ученого-биолога и деятеля науки, главы научной школы и хранителя традиций российской почвенной зоологии, завещанных ее учителем, академиком М. С. Гиляровым, – хорошо известны ее коллегам и ученикам. Но ее личные переживания, мироощущение, сокровенная работа души, глубокие размышления о людях и событиях были знакомы лишь близким друзьям. К счастью, Белла Рафаиловна вела дневники, и на закате жизни, опираясь на них и на свою изумительную память, решила оставить воспоминания о пройденном пути, о семье, стране, своих путешествиях, учителях, друзьях и работе. Эти воспоминания открывают перед читателем одиссею еще одной семьи российских интеллигентов и талантливого человека, тесно переплетенную с судьбами родной Ойкумены в бурном и суровом XX веке.

Круг интересов Беллы Рафаиловны был чрезвычайно широк, от высокой науки до повседневных событий в стране и мире. С раннего детства она жила в окружении книг; чтение и воображение, «переживание» прочитанного, ошеломляющие откровения поэзии вошли в ее душу навсегда. Рано пришли и обостренное чувство музыки, театр и интерес к изобразительному искусству. Зачатками этого «культурного воспитания» она обязана влиянию родителей, каждый из которых был яркой личностью, но главное на этом пути она постигала и развивала сама. В мемуарах раскрывается и еще одна сторона ее дарований – незаурядные способности литератора, умеющего выстроить композицию повествования, оттенить нюансы характеров окружающих людей и собственных чувств, найти точный образ, передать аромат любимых стихов. Но, возможно, главным достижением ее духовного мира являлся неподдельный, непреходящий интерес к людям, их деятельности и судьбе, память о которых (как показывают ее записки) она хранила всю жизнь. Белла Рафаиловна знала сотни, если не тысячи людей и, несмотря на занятость, не жалела времени на беседы и дискуссии на любые темы. Общение с ней всегда обогащало. Все это делало уникальную личность Беллы Рафаиловны центром притяжения, создавало ореол мудреца-«гуру» для широкого круга лиц в нашем Институте, в Москве и во всей стране.

«Очерки о былом» Александры Романовны Стригановой, мамы Беллы Рафаиловны, также известного ученого и глубокого человека, охватывают четверть века от 1900-х до конца 1920-х гг. и посвящены в основном истории семьи и воспоминаниям ее детских и юношеских лет. «Записки Арбатской старухи» перенимают эстафету от 1930-х гг. и повествуют о дальнейшей судьбе мамы, о драматической биографии отца, Рафаила Исааковича Белкина, талантливого физиолога и медика, о становлении и «этапах большого пути» российского ученого советского поколения – Беллы Рафаиловны Стригановой: арбатское детство, война и эвакуация, годы послевоенной учебы, распределение на Сахалин, обретение Учителя и своего научного пути, «оттепель» и выход «на мировую арену», расцвет научной школы, смута и конец века. И конечно, писала все это не «старуха»: так свежо, молодо звучит речь, точны детали, неподдельны интонации юмора и печали. Читать «Записки» лучше не подряд, но отвлекаясь от основного повествования на Приложения, задуманные автором как вставные рассказы в романе (ссылки отмечены в соответствующих местах). Разобраться в сложных и разветвленных родственных связях семейства поможет родословное Древо. Уверен, что последний труд профессора Стригановой вызовет столь же высокий интерес читателей, как и переиздание ее научных трудов.^[1]

А. В. Уваров

Лаборатория почвенной зоологии

Институт проблем экологии и эволюции РАН

Редакторы сердечно признательны М. И. Шатуновскому за помощь при подготовке текста, дирекции Института проблем экологии и эволюции РАН за организационную и материальную поддержку издания, М. А. Кирюшкину за тщательную издательскую работу, а также родственникам, друзьям и коллегам Б. Р. Стригановой, участвовавшим в подборе и комментировании фотографий.

Записки арбатской старухи

Вступление

Мои родные уже давно просили меня написать воспоминания о семье. Я – самая старшая в своем поколении и так сложилось, что, пожалуй, больше других помню мелкие подробности о семейном прошлом, тем более, что моя мама – тоже была старшая, и наш старый Арбатский дом долгое время был средоточием семейных сборов и обсуждений больших и малых событий. Но мои воспоминания о семейных делах, которых я была свидетелем, либо слышала рассказы о них (либо подслушивала разговоры взрослых) – это, скорее, разрозненные осколки истории семьи, лишь добавляющие детали к тому, что уже написано мамой и дядьями. Поэтому мне трудно взяться за перо, чтобы рискнуть составить полную картину семьи Стригановых.

Между тем, в мои 80 с лишком лет у меня накопилась своя собственная история жизни, которую хочется осмыслить и написать, прежде всего для себя. Я прожила 2/3 двадцатого века и «заехала» в следующий век, уже не мой. Сейчас мне уже не с кем обсуждать прошлые события, ушли все мои ровесники. Некому позвонить по телефону и спросить: «А помнишь…» и услышать в ответ: «Конечно, это ведь случилось, когда мы с тобой…». Теперь можно беседовать только с бумагой.

Я не буду писать мемуары. В наше время кто только их не пишет! Чаще всего они скучны или даже раздражают. Мемуары интересны у людей неординарных, выдающихся своими талантами или деяниями, далее злыми; интересны их суждения о жизни и современниках. А также у людей, которые прожили жизнь необычную, полную событий, далее тяжелых, прошедших через многие испытания и сохранивших способность к анализу и самооценке. Из их записок узнаешь много деталей жизни прошлого и получаешь уроки мудрости или глупости. Я не отношусь ни к одной из этих групп и буду писать записки без всякого хронологического или логического порядка. О том, о чем хочется вспомнить, а поговорить не с кем.

Позволю себе назваться арбатской старухой. Это словосочетание впервые было произнесено в Московской Консерватории, где на концертах собирались обломки старой московской интеллигенции. Так уж сложилось, что Арбат, в отличие от других районов города, долго сохранял свое старое население, сжатое в коммуналках старых домов, вплоть до строительства Калининского проспекта – «вставной челюсти Москвы».

Арбатские старухи умели сохранять прямую спину в мягких креслах и выносить прямое суждение о жизни и искусстве. Сохранив блестящую память, они умели четко разъяснить прохожему, как пройти, называя переулки старыми именами, поставить на место зарвавшуюся продавщицу в магазине и рассказать подросткам историю тех пустырей, где они гоняют мяч.

В их домах хранились книги поэтов Серебряного века, которые раньше можно было читать, но только не вынося из дома (запрещенные). А в их памяти хранилась великая культура конца XIX века, которую они сумели передать следующему поколению. А это поколение теперь уже тоже почти ушло. Я еще вернусь к этим старухам, а сейчас только замечу, что для меня Арбат – не только география моих первых 30 лет жизни, но и мировоззрение, завещанное мне старухами прошлого поколения.

В калейдоскопе осколки складываются в причудливые узоры, и трудно угадать, какой выпадет при следующем повороте трубочки. Так же случается, когда вспоминаешь прошлое: память рисует разные события – мелкие и важные, смешные и грустные, иногда совсем забытые, а иногда и такие, которые бередят душу многие годы. Трудно из них сложить стройную картинку, пусть так и остаются осколками из калейдоскопа жизни.

Малая родина

Я родилась 25 марта 1932 года в родильном доме Грауэрмана на Большой Молчановке, в котором появилась на свет половина Москвы. Мама рассказывала, что накануне был необычно сильный снегопад, и они с няней пробирались в роддом по колено в снегу. В роддоме в это время проходила студенческую практику тетя Нюра, которая была уже невестой дяди Аркаши. Она, первая, увидела меня, пришла к маме и представилась. Так они познакомились у моей «колыбели».

География моей малой родины простиралась от Арбата до Моховой и от Никитского до Гоголевского бульваров. На Гоголевском мы гуляли с мамой за ручку. Для детей там самым привлекательным были львы на столбах вокруг памятника Гоголю. Передние лапы львов были соединены наклонными бронзовыми плоскостями, с которых было удобно скатываться. Поэтому львы были покрыты благородной патиной, а плоскость между лапами отполирована детскими задами. На Никитский бульвар мы ходили с моей няней Паей с санками, игрушками, мячиками. Там была компания детей из ближних домов, которая распалась, только когда мы пошли в школу.

В те времена на бульваре появлялся лотошник, который продавал поштучно дешевые конфеты, разложенные на лотке. За 3 копейки можно было купить у него одну конфету на выбор. Когда мы, дети, видели его, бежали к взрослым, и, получив 3 копейки, толпились около лотка.

На Арбат мы с Паей ходили за покупками. Мне особенно нравился магазин ТЭЖЭ, где вкусно пахло и продавали детское мыло в форме огурцов и морковок, а также мы часто бывали в рыбном магазине на левой стороне. Там была большая фаянсовая ванна, в которой плавали карпы, а я любила на них смотреть, хотя боялась, вдруг выпрыгнут.

На Воздвиженку мы ходили в кремлевскую поликлинику, к которой папа был прикреплен до 1937 г. В хорошую погоду из поликлиники мы шли дальше, до последнего дома (приемная Калинина). Парадная дверь там была застекленная, и через стекло было видно огромное чучело медведя на задних лапах, а в передних он держал серебряный поднос для визитных карточек, оставшийся от старого быта.

Центральное место в этом географическом округе занимал, конечно же, наш дом (Арбатская площадь, дом 2/4, квартира 15). Дом претерпел много событий, исторических и семейных, и заслуживает того, чтобы поподробнее рассказать его историю (Приложения: «Арбатский дом», «Арбатская площадь»).

Моя семья

Семья наша (в узком смысле) состояла из четырех человек – мамы, папы, Паи и меня. Но вокруг нас было много близких родных, которые часто приходили к нам и делили наши заботы, огорчения и радости. У дяди Аркаши была уже семья, родилась Галочка, и он привез из Заречья бабушку Наташу с братом Леней [Алексей Романович – см. "Родословное древо", с. 310. – Ред.]. Они жили на Сетуни в доме от завода, на котором работал дядя Аркаша. Тетя Нюра [Анна Корнеевна – см. "Родословное древо", с. 310. – Ред. ] работала в поликлинике, Леня учился в вечерней школе, а бабушка вела хозяйство. Другой мамин брат Сережа был студентом. Он учился на географическом факультете Педагогического института и жил в общежитии. Сережа был очень самостоятельным, занимался спортом, часто появлялся у нас в Арбатском доме и много времени уделял мне. Он любил читать и всегда носил с собой книгу. Наше с ним любимое занятие – чтение вслух, и я готова была слушать любой текст в его исполнении. Папа подсмеивался, когда заставал нас за чтением газеты. Регулярно приходила к нам папина мама – бабушка Маня, которая жила на Смоленской площади. Ее звали посидеть со мной, если Пае нужно было отлучиться. Папа и мама много работали, а по вечерам часто ходили в театры или на концерты. С родителями я встречалась вечерами, и то не каждый день, а в основном проводила время вдвоем с Паей.

Родители мои разошлись после войны, у каждого из них трудно сложилась судьба. Поэтому я буду писать о них отдельно.

Моя мама

О своем детстве и юности мама написала подробно в своих воспоминаниях, исполненных ностальгии и неясности к своей семье, родной деревне, старому укладу жизни (Приложение: «Очерки о былом»). В то же время у мамы звучит нота неудержимого стремления учиться, вырваться из своего маленького мирка к новым горизонтам. Это было веяние времени – нового XX века с отменой старых устоев.

Мама заканчивает свое повествование поступлением в аспирантуру (в 1928 г.) во вновь созданный институт гематологии, где сложилась группа высокообразованных специалистов под руководством проф. А. А. Богомольца,^[2] одного из выдающихся ученых того времени. Мама успешно закончила аспирантуру и получила ученую степень кандидата биологических наук. Когда А. А. Богомолец вместе со своей кафедрой переехал в Киев, мама вышла замуж. Она сохранила со своим учителем добрые отношения и навещала его, когда ей случалось бывать в Киеве. Мама гордилась тем, что она – ученица А. А. Богомольца, и полученные от него основы знаний навсегда оставили след в формировании ее научных интересов.

Когда мама и папа поженились, они получили комнату в коммунальной квартире в Останкине. Это был в то время почти «загород». Вскоре мама пригласила Паю жить вместе и вести наше хозяйство. Пая стала членом нашей семьи.

В 1930 г. мама начала работать в лаборатории академика И. П. Разенкова, занимавшегося физиологией и патологией пищеварения. Здесь мама овладела техникой физиологического эксперимента, что помогало в ее дальнейшей работе. Однако, она с неудовольствием вспоминала этот период и своего шефа и с облегчением ушла оттуда, как только собралась производить меня на свет.

Перед моим рождением папа получил квартиру в Арбатском доме, и семья переехала туда. Квартиру обустраивали долго, и я, уже в сознательном возрасте, застала последние этапы наведения уюта. Через 2 месяца после моего рождения папа уехал на 2 года за границу для стажировки в Европейских институтах. Мама и Пая остались одни. В первые два года моей жизни мама увозила меня к бабушке в Заречье на лето. Потом мы начали снимать дачу в Подмосковье.

В 1934 г. мама с помощью отца перешла на работу в Академию Наук. В это время там была создана новая Лаборатория механики развития под руководством крупного ученого с мировым именем – профессора Юлиуса Шакселя. Это был немец, эмигрировавший (при папином участии) из фашистской Германии в СССР. А в Германии до прихода к власти Гитлера Шаксель возглавлял Институт экспериментальной биологии в Иене, где стажировался мой отец. Так дважды перекрестились пути моих родителей и Шакселя.

Мама с энтузиазмом начала работать в новой лаборатории, где была ученым секретарем. Она занималась организационными делами и одновременно много работала и публиковалась. На этом благополучном фоне вдруг над маминой головой возникла зловещая угроза: в страшном 1937 г. Шаксель был арестован. Лабораторию ликвидировали, маму вместе с другими сотрудниками перевели в другую лабораторию, а потом уволили. Родители ожидали ареста и сжигали бумаги. Но, благодаря заступничеству немецкого коммуниста Отто Гроттеволя, имевшего доступ к Сталину, Шаксель был освобожден, а его лаборатория со всем штатом восстановлена. Мама работала в этой лаборатории до начала войны. В 1937 г., после освобождения Шакселя, его лаборатория была включена в состав Института эволюционной морфологии АН СССР, в котором мама работала до выхода на пенсию, а потом в этом институте работала я.

Люблю вспоминать маму такой, какой она была до войны – статная, красивая, оживленная, всегда хорошо одетая. Она носила короткую прическу с плоеной завивкой, которая ей очень шла. Когда родители собирались в театр или в Дом ученых, мама надевала нарядное платье, и я любовалась ею, когда она стояла перед зеркалом, поправляя свой туалет.

В нашей семье сложилось так, что мама выражала на словах свои пожелания, а папа с помощью Паи приводил их в исполнение. Это касалось организации таких вещей, как ремонт, или переезд на дачу, или перестановка мебели. В то же время папа не умел ничего починить, а мама многое умела, и они с Паей подшучивали над ним. Дело в том, что у папы было плохое зрение, и он даже читал одним глазом.

Когда началась война, в момент эвакуации маминого института я тяжело болела дифтеритом, и мы с мамой не успели уехать с эшелоном Академии Наук. Папин институт эвакуировался позже, и папа, который оставался в Москве, устроил нас в эшелон Института эпидемиологии и микробиологии. Институт уезжал в Алма-Ату, где на его базе организовали военизированное предприятие по производству противостолбнячной сыворотки для фронта. Мама была майором медицинской службы и военнообязанной. Работа в этом предприятии спасла маму от мобилизации, а меня – от детского дома. Когда мы приехали на место (маленький поселок Каменское Плато под Алма-Атой), маму охотно взяли на работу и сделали заведующей лабораторией иммунизации лошадей. Противостолбнячную сыворотку готовили из крови совхозных лошадей, которых разводили в тех краях. Мама имела опыт работы с лошадьми, т. к., будучи студенткой, подрабатывала на бегах в лаборатории ипподрома, где лошадей проверяли на наличие допинга. Она умела подходить к лошадям так, что они ее не боялись, и сама делала инъекции и отбирала пробы крови для определения титра. Лаборанты и конюхи высоко ценили это мамино умение и относились к ней с большим уважением. Конюхами были казахи. В знак уважения они обращались к маме только в мужском роде: «Александр Романович!».

Мы пробыли в эвакуации ровно два года – от августа 1941 до августа 1943 г. – и благополучно вернулись в Москву.

Осенью 1943 г. к нам в Москву приехал мамин брат Леня после ранения. Он начал учиться в институте международных отношений и жил вместе с нами до конца войны. Сразу после победы он получил место в общежитии института и уехал от нас, т. к. ожидалось возвращение папы с фронта.

Вернувшись в Москву, мама на второй же день ушла из Института эпидемиологии и микробиологии и вернулась в свой старый институт. Шаксель умер незадолго до маминого возвращения, и лабораторию возглавлял проф. А. В. Румянцев, один из ведущих ученых в своей области, широко образованный интеллигентный человек. У мамы установилось с ним взаимопонимание и наметились перспективы ее научного роста. Однако этим планам не суждено было сбыться: А. В. Румянцев скоропостижно умер в конце 1947 г.

После окончания войны папа приехал в командировку из армии, еще не демобилизовавшись. Родители объявили нам с Паей, что решили расстаться. Папа уехал, а после его демобилизации в 1946 г. родители оформили разделение семьи. Мама рассчитывала, что после развода она будет отдавать свое время работе, а Пая будет заниматься мною и хозяйством. Но Пая умерла от быстротекущего рака в несчастном 1946 г.

Мама перешла в лабораторию одного из ученых Института – проф. А. Н. Студитского. Он занимался в то время проблемами восстановления тканей, очень актуальной во время и после войны тематикой, имеющей прямой выход в медицину. Мама, как специалист-физиолог, была очень нужна ему для организации комплексных исследований, сочетающих морфологические и физиологические подходы. Мама согласилась на предложение А. Н. Студитского и начала работать вместе с ним. Нужно сказать, что последующие несколько лет были самыми плодотворными для маминой работы. Она отдавала науке все свои силы: допоздна задерживалась в институте, дома сидела за книгами, ездила в командировки, где выступала с докладами на конференциях. Ей нравилась эта жизнь, и она считала, что сбылось все то, ради чего она вырывалась из Заречья и из провинциальной жизни.

Напряженная работа конца 40-х гг. принесла свои плоды. В 1951 г. работа завершилась изданием совместной монографии (А. Н. Студитский и А. Р. Стриганова «Восстановительные процессы в скелетной мускулатуре», Москва, Изд-во АН СССР, 1951). Книга получила широкие отклики и была выдвинута на Сталинскую премию. В 1952 г. за эту работу ее авторы были удостоены Сталинской премии. Это была высшая научная награда, которую мама и не ожидала. Радость победы сопровождалась поздравлениями, официальными чествованиями, банкетами, морем цветов.

Но праздник закончился и наступили будни. Мама собиралась продолжать эту работу и защитить докторскую диссертацию, в чем она видела логическое завершение этапа своих исследований. Она рассчитывала на поддержку своего соавтора и партнера по премии. Но ее надежды не оправдались. А. Н. Студитский не был заинтересован в продолжении физиологических работ в своей лаборатории. Он не чинил препятствий, но и не помогал маме в предоставлении технической помощи, получении нужного оборудования, подопытных животных и пр. Характер у мамы был эмоциональный, она боролась за свои интересы, и эта тяжелая ситуация, длившаяся несколько лет, кончилась тем, что мама была вынуждена уйти в другую лабораторию.

Мама очень нервничала, и в результате в 1956 г. у нее случился инфаркт, а через полгода – второй. Мама долго лежала в больнице Академии Наук, потом ее перевели в загородный стационар в Болшево, где она долечивалась на свежем воздухе, потом она отдыхала в санатории. В результате мама через год встала на ноги, но здоровье ее было расшатано, часто следовали сердечные спазмы. В таком состоянии она не могла продолжать работу и с 1 января 1958 г. вышла на пенсию.

На пенсии мама смогла отдохнуть и отвлечься от тяжелой обстановки на работе. Она стала лучше себя чувствовать и занималась подготовкой к переезду на новую квартиру. Состояние здоровья позволило маме вернуться и к научным делам. Она оформила результаты своей работы за последние годы в виде монографии (А. Р. Стриганова «Реактивность и восстановительная способность денервированной мышцы на разных стадиях атрофии», Москва, Изд-во АН СССР, 1961 г.) и издала ее при поддержке директора института, который стал ответственным редактором этой книги.

Болезни преследовали маму. В 1961 г. у нее обнаружили злокачественную опухоль в кишечнике. Была сделана кардинальная операция с удалением части кишечника (по старой технологии). Мама стала инвалидом, но прожила после этого более 20 лет.

При всех ограничениях, которые накладывало на нее состояние здоровья, мама вела активный образ жизни. Она живо интересовалась искусством, музыкой, посещала концерты и театры, много читала, встречалась со своими друзьями. Мама вела дневник (который потом уничтожила), делала выписки из книг, которые ее как-то особенно волновали, собирала программки театров и концертов.

Она сохранила хорошие отношения со своими коллегами, и они иногда приходили к нам в гости, обсуждали институтские дела, что служило для мамы ниточкой связи с ее прежними интересами.

После ее операции мы начали снимать дачу, и мама ежегодно проводила лето в Кратове среди соснового леса. Мы снимали дачу у очень милых интеллигентных людей. Хозяева жили на первом этаже, а мы – на втором, где была мансарда и открытая веранда. На этой веранде мама и писала свои воспоминания о былом.

Летом 1979 г. на даче у мамы случился сильный сердечный спазм. Врачи констатировали инфаркт. Мама лечилась в больнице и, выйдя оттуда, вернулась к прежнему образу жизни, хотя и не такому активному.

В последние два года она много болела, в начале 1983 г. у нее был микроинсульт. Маму поместили в больницу, где она скончалась 26 марта 1983 г. В соответствии с ее волей, ее прах был захоронен на Даниловском кладбище рядом с дедом Романом.