Осада, или Шахматы со смертью

Человек - раб того, что сказал, и властелин того, о чем промолчал.

...что бы не показаться невежей, стань нахалом.

- Плачьте, комиссар. Плачьте, как женщина, если не сумели защититься, как мужчина.

В чёрную бархатную подушечку неба воткнуты булавки звёзд.

...с водкой не шути, а то она с тобой пошутит - тяжеловесно и не смешно.

Жизнь — она такая: иногда даст сорвать банк, но чаще — обставит вчистую.

Лолита, так ясно и явно, как ощущают разверстую рану, вспоминает все то, чего не сделала, — зияние несделанных движений, безмолвие слов, так и не прозвучавших в полутьме последнего вечера: прошло всего несколько часов, а кажется, будто минули годы, — когда она смотрела в лицо человека, при воспоминании о котором ее еще сильнее, чем от холода, бьет дрожь, и видела рассекающую смуглое лицо белую полоску улыбки, две влажные зеленые виноградины глаз, что с таким отсутствующим и сосредоточенным видом уставились в ночь, неумолимо и полновластно владеющей их чувствами. Их жизнями. Может быть, все это кончится и он вернется, думает она внезапно. И тогда я сумею. Или нет. Если нет — то никогда. Если да — то на всю жизнь.

Только тогда, вдруг осмелев, она дотрагивается до него робким движением ребенка, который оказался рядом с разъяренным зверем, но не сознает опасности.

— Вот бы не подумал, что можно кричать, когда языка нет, — выпустив дым, наконец произносит Мохарра.В голосе его слышится непритворное удивление. Рохелио Тисон, невидимый в темноте, усмехается. Как свойственно ему — волчьей, опасной усмешкой, от которой в углу рта золотом вспыхивает клык.— Можно, как видишь.

Подрагиванье губ теперь все же больше похоже на улыбку, отмечает Лолита. Но еще больше — на отстраненную, почти безразличную гримасу.